ПОМЯННИК 4 страница

Только когда мы все раскаемся и омоем слезами свои грехи, только тогда и будет порядок — пен­сии и зарплаты и тому подобное.

...В троллейбусах и на телеэкранах, со страниц газет безстыдно рекламируются мини-аборты и прочие «медицинские услуги» того же рода. А представьте эти объявления без привычных ме­дицинских терминов, например: «Мини-убийство детей». Или — в аптеке: «Средства для убиения мла­денцев». Может, хоть тогда что-то шевельнется в душе?

Ксения, г. Саратов

ОТРАВА

Рассказ-быль

Пригородный автобус мчался все дальше от рай­онного центра. За окнами в лучах солнца ослепи­тельно сверкал белый снег. Мелькали посадки мо­лодых елей. В автобусе было шумно и весело. Дет­вора разъезжалась на весенние каникулы.

Галина отчуждённо смотрела в окно, и на душе у нее становилось все неуютнее и мрачнее. Ког­да-то она уже проделывала этот путь. Только тог­да она была гораздо моложе, и вместе с ней была ее мать. Узнав о внезапно возникшей проблеме дочери, мать постаралась побыстрее увезти ее в дальнюю, почти заброшенную деревню. Там, на самой окраине, и стоял тот дряхлый покосивший­ся домишко.

Как только они с матерью вошли в сени, на них повеяло чем-то нежилым и отвратительным. В углу висели запыленные веники из каких-то полуосы­павшихся трав и цветов.

На их стук дверь вскоре приоткрылась, и на по­роге появилась сгорбленная старуха, чуть ли не баба-яга. Галина отпрянула было назад, но мать втянула ее за собой.

В доме старухи пахло сырой плесенью. И жили­ще это больше напоминало холодный склеп, так неуютно и жутко было в нем.

— Сколько? — неприятно проскрипела старуха, пренебрежительно кивнув в сторону Галины.

— Да уж четвертый пошел, — ответила за нее мать. — Скоро весь наш позор у всех на виду будет.

— Хи-хи-хи, — снова отвратительно проскрипе­ла старуха, обнажая остатки зубов. — Натеши­лась?! Теперь плати...— ехидно добавила она, свер­кнув прищуренным глазом.

Не то от духоты, не то от ужасающей старухи Галине сделалось дурно. Ее совсем затошнило и «повело» в голове. Она опустилась на грязную ста­рухину лежанку, прислонилась к стене и долго си­дела так, пока мать не вывела ее, уже под самый вечер, на свежий воздух:

А старуха, видно, знала свое дело туго. Она сползала в сени. Принесла охапку веников. Раз­ломала их. Отрясла сухую траву. А потом долго варила все в закопченном чугунке на дымной печ­ке. Ее рот то и дело открывался, и из него скоро­говоркой вылетали непонятно переплетающиеся слова, похожие больше на какую-то несуразицу, чем на человеческую речь. Она часто, с непонят­ным наслаждением, причмокивала и похихикива­ла, будто предвкушая что-то приятное для себя.

На прощание старуха протянула матери с доч­кой приготовленное зелье.

— А подействует? — словно очнувшись, засом­невалась вдруг Галина, беря в руки закупоренную склянку с темной тягучей жидкостью.

— Еще как подействует, — осклабилась стару­ха. — Век меня будешь помнить... — и снова мерз­ко захихикала.

Тогда Галине было все равно, что говорила эта старая карга. Ей хотелось лишь побыстрее изба­виться от гнетущей «проблемы». А о дальнейшем она в тот момент не задумывалась.

Солнце почти зашло. И они с матерью едва ус­пели на последний автобус. Пока добирались до­мой, Галине все еще чудилось отвратительное лицо старой знахарки. Вспомнились ей почему-то и за­пыленные иконы, висевшие в темном углу старухи­ного жилища, будто на издевку. Их потемневшие лики безмолвно взирали на мерзкую старухину во­рожбу и зловонный быт.

Зелье сразу не подействовало. И живот у Гали­ны все так же продолжал расти, вот-вот готовый выдать ее положение. «Обманула бабка!» — в от­чаянии думала Галина. Из десятого класса она ушла и устроилась на фабрику, продолжая учить­ся в вечерней школе.

Но вот — то ли зелье все же подействовало, то ли так уж этого желала Галина... Только случилось это внезапно, на работе. Избавилась она от «не­желанного» в туалете, едва успев до него дойти. Туда по вызову и пришли медики из «скорой помо­щи», Галина сидела на полу, с отвращением и ужа­сом глядя в сторону. А рядом с ней в луже крови лежал недоношенный младенец, несостоявшийся маленький человечек, к которому его мать питала лишь неприязнь и страх. Она совсем не подозрева­ла, что вместо безформенного куска мяса (каким ей представлялся зародыш на этом сроке беременно­сти) увидит настоящего человека со всем тем, что у него должно быть, даже с мизерными пальчиками на ручках и ножках.

Если бы знала тогда Галина, какой ценой при­дется платить ей потом долгие годы за свою жес­токую глупость...

Опозорившись, Галина смирилась со своим по­ложением. И постепенно совсем перестала обра­щать внимание на косые взгляды и шепот за спи­ной. Постепенно она забыла об осторожности, так как больше не беременела. Ей даже нрави­лась теперешняя жизнь. Вскоре, после случивше­гося с Галиной, ее мать неожиданно умерла. Не­долго побыв в трауре, Галина, что называется, зажила в свое удовольствие. И не было уже при­чин безпокоиться о внезапных последствиях этой свободной жизни.

Но со временем что-то стало надоедать безпечное житье. Сверстницы уже давно повыходили замуж, родили детей и жили обычной семейной жизнью.

Сначала Галина презрительно подсмеивалась над этими «глупыми женскими обязанностями». Пока вдруг откровенно не ощутила в самой себе непреодолимую женскую тягу к семье и домашне­му очагу. Ей вдруг так захотелось вытирать чьи-то носы, варить еду, ждать «усталого» с работы, — что с годами становилась все более невыноси­ма эта ее прежняя независимость.

Обменяв мамину квартиру, она переехала в дру­гой город, чтобы начать совсем новую жизнь. Спу­стя время вышла замуж и жила, как все. А муж ждал наследника. И через некоторое время Галина по­няла, что он может уйти к другой, если их совмест­ная жизнь не даст плода. Она взяла отпуск и от­правилась в дальнюю дорогу в надежде застать в живых старую колдунью.

Домишко по-прежнему стоял на краю деревни. Только еще больше накренился набок. И, заметив из торчащей на крыше трубы слабый дымок, Га­лина заспешила, приободрившись.

В сенях по-прежнему висели пыльные веники. Но на стук никто не открывал. Галина толкнула дверь, и в нос ей ударил знакомый неприятный за­пах. Все тот же паршивый кот сидел на печи, толь­ко еще больше оплешивел с годами. Он насторо­женно косился на непрошеную гостью, еще более выдавая недружелюбность жилища. В углу все так же висели покрытые пылью иконы, Галина обо­шла старухину избу, заглядывая во все углы, и ни­кого не увидела.

— Есть кто дома? — на всякий случай спроси­ла она.

И неожиданно услыхала ответ:

— Чего надо?

Это был тот самый отвратительный скрипучий голос старухи, Галина его сразу узнала. Старуха свесилась с печки и недовольно продолжила:

— Кого еще бес принес? Шляются все, покоя не дают. Сначала напаскудят, а потом бегут ко мне: «Вытравляй!..» Хватит, уж не занимаюсь больше этим. Проваливай отсюда! — закричала на Галину старуха, замахиваясь на нее поленом.

Но Галина проделала столь длинный путь не для того, чтобы так легко отступить.

— Ах ты, старая карга! — набросилась она в свою очередь на старуху. — Наколдовала, змея, теперь у меня детей нету. Слезай с печи, а то сей­час за ноги стащу!

Старуха еще поворчала, но все же слезла на пол. Она, видимо, не ожидала такого натиска и стала немного посговорчивее.

Через некоторое время она снова принесла ве­ники. Но на этот раз не стала их долго варить, а прямо сожгла в чугунке. Потом запустила в него костлявую руку и, приговаривая на «ведьмином языке», стала посыпать пеплом голову Галины. Та на какое-то время опешила и не сопротивлялась, даже когда старуха размазала сажу на ее лбу. Не­много отрезвило ее скрипучее хихиканье старухи.

— Ты что, старая, издеваешься, что ли, надо мной?! Совсем ума лишилась! — Галина резко от­странила от себя скрюченную руку и вскочила со скамейки.

Но старуха прикрикнула на нее:

— Молчи, раз ничего не понимаешь!.. Знахарка сгребла остатки золы и насыпала на клочок ста­рой газеты. Она ткнула скомканным свертком Га­лине в грудь и проскрипела:

— Живот будешь натирать...

Вслед Галине снова послышалось злорадное хихиканье, так что мурашки пробежали по спине.

«Сама я, что ли, тронулась, — думала Галина, возвращаясь к автобусной остановке, продолжая неосознанно сжимать в руках старухин сверток. — Уж давно не те времена, чтобы во всякую не­чисть с ее делами верить». Она зашвырнула дале­ко в кусты свою ношу и успокоилась на мысли, что по приезде домой пойдет ко врачу.

— Случай, конечно, запущенный, но не безнадеж­ный, — заметил специалист, осматривая Галину. — Что же вы, женщина, раньше не пришли? Нельзя так бездумно относиться к своему здоровью...

Галина ничего не ответила. И что тут было от­вечать?! Ведь раньше ее вполне устраивала безплодность.

Лечение затянулось. И чего только не пришлось услыхать Галине от таких, как она, «безплодных». Все они только и думали об одном и желали лишь одного — родить. И это общее женское желание делало ожи­дание результатов лечения еще более нестерпимым.

— Теперь вы можете забеременеть, — сказал врач, выписывая Галину домой. — Но как только это произойдет — сразу к нам, на сохранение.

Муж встретил Галину каким-то чужим. И почти оставался равнодушен к ее новостям. Хоть по-пре­жнему семейная жизнь продолжалась, но нет-нет да и приходил он с работы совсем поздно, а то и вовсе якобы в ночную смену оставался. Но Галина не хотела переживать из-за этого и делала вид, что ничего в их жизни не изменилось. Она с нетерпени­ем ожидала желанного момента. И вот он настал. Сразу, как велел врач, она легла в больницу — на сохранение. На редкие посещения мужа совсем не реагировала, все свои силы сберегая для той жиз­ни, которая теплилась в ней.

Родился мальчик. Муж наконец-то был доволен и горд тем, что «не посрамился». Он даже первое время помогал гулять с малышом. Но мальчик был очень безпокойным и все ночи напролет не спал.

— Пойду я у друга поживу, — заявил как-то Га­лине муж, — а то на работе засыпать стал, сослу­живцы смеются.

Славик рос, а муж все не думал возвращаться от «друга», пока и вовсе не сообщил Галине, что ушел от нее навсегда. Алименты он платил исправно, и претензий у Галины к нему не было.

Но постепенно Галина стала выбиваться из сил.

Ребенок был очень нервным, и как-то его пред­ложили забрать из детского сада. Многие родите­ли жаловались, что Славик обижает и бьет детей. Подкашивало силы Галины и то, что она все более замечала за своим сыном скрытую неприязнь к ней. Пока это потаенное чувство не вылилось с годами в открытую злобу и ненависть.

— Ты не любишь меня! — часто истерически кричал Славик. — Ты хочешь, чтобы я умер!

У Галины не хватало доводов, чтобы убедить сына в обратном. Эти болезненные назойливые мысли лишили мать сыновней любви, заставляя ее все время страдать.

В школе Славик как будто не отставал в учебе. Но классную руководительницу настораживали дерзость и жестокость его поступков. И как-то во время классного собрания, когда обсуждали оче­редной проступок Славика, у него случился не­рвный припадок и его отвезли в больницу.

— У вашего сына скрытая форма психического заболевания, — сказал Галине врач-психиатр. На какое-то мгновение она оцепенела. Галина давно подозревала, что ее сын болен, но признаться са­мой себе в том, что это так и есть на самом деле, что ее единственный сын ненормален, матери ни­как не хотелось.

— Господи, за что же это?!. — невольно просто­нала она, закрывая лицо ладонями. Она так устала за последние годы, что уже не было сил сдерживать себя, и она разрыдалась прямо в кабинете врача.

Когда Галина немного успокоилась, разговор возобновился.

— Вы крещеная? — неожиданно спросил ее врач.

— Да, еще бабка в детстве крестила, — ответила женщина, удивленная этим вопросом. — Но при чем тут это? У меня сын болен.. — она чуть было снова не расплакалась, но доктор, ободрившись ее отве­том, продолжил:

— Это очень хорошо, что вы крещеная... И очень хорошо, что у нас были такие бабушки. А то бы мы без них пропали. Ну а сын ваш крещеный?

— Да, — все так же недоумевая, ответила Гали­на. — Но почему вы об этом спрашиваете?

В ее голосе звучало раздражение. Почему врач спрашивает о такой ерунде вместо того, чтобы го­ворить о здоровье ее сына? Доктор, глядя на нее по-профессиональному проникновенно, сразу уло­вил происходящее в ней.

— Буду с вами откровенен, — сказал он — У ва­шего сына совсем не «наше» заболевание. У него нет органических разрушений, которые можно ле­чить медикаментами. Но он болен и очень болен. И помочь ему может не наша больница, а священник. Да-да, опытный священник, — добавил врач.

Он немного помолчал. Молчала и Галина. До нее с трудом доходил смысл сказанного. О чем он го­ворит? Или врач этой больницы для душевноболь­ных сам немного не в себе?

Словно читая ее мысли, доктор продолжил: — Есть болезни физического плана, когда происхо­дят органические изменения в мозге человека, и тог­да врачам удается их лечить. А есть тяжелые болез­ни души, и в этих случаях медицина безсильна.

Доктор наклонился к столу и достал из его ящи­ка небольшую баночку с прозрачной жидкостью.

— Это святая вода, — произнес он, ставя баноч­ку на стол, — и по реакции на нее можно опреде­лить, от чего страдает больной.

— Да какие же грехи могут быть у ребенка? — спросила Галина.

И врач ответил ей, тяжело вздохнув:

— В том-то и ужас, что наши дети зачастую рас­плачиваются здоровьем за грехи родителей.

В памяти Галины вдруг всплыли воспоминания о поездке к старой знахарке. «Это она, ведьма, порчу навела!» — подумала Галина и поведала обо всем врачу.

Он выслушал рассказ женщины внимательно.

— Возможно, это ваше неразумное общение со знахаркой и повлияло на вашего будущего ребен­ка, — заметил доктор. — Но утверждать не берусь. Один Бог знает, за какие грехи пострадал ваш сын. Может быть, из-за той жестокости, с какой вы по­ступили со своим первенцем...

В заключение долгого разговора доктор сказал Галине:

— Сын ваш пусть побудет в больнице, а вы по­думайте, как дальше быть. Надо найти священни­ка, который возьмется отчитывать мальчика. При некоторых монастырях есть такие опытные ба­тюшки...

...Не так просто оказалось добраться до монас­тыря. В дороге их чуть не ссадили с поезда. Гали­на едва уговорила проводников не вызывать ми­лицию, а пассажиров — потерпеть еще немного, объяснив им, что мальчик болен и его везут на ле­чение. Всю дорогу Славик истошно кричал и все порывался куда-то убежать.

Когда сошли на нужной станции, удалось все же договориться с попутной машиной. Но почти перед самым монастырем мальчик зарычал таким нечело­веческим голосом, что насмерть перепуганный во­дитель наотрез отказался везти их дальше. Пешком же идти было невозможно. В ребенке вдруг явилась такая сила, что они с верующей знакомой, согласив­шейся сопровождать Галину и Славика в дороге, едва удерживали его вдвоем. И если бы не монахи, оказавшиеся поблизости, то неизвестно, чем могла бы закончиться эта поездка, от которой пришла в ужас и сама мать.

Вскоре тишина небольшого монастыря была нарушена дикими завываниями. Славик так и не дал завести себя в храм. Батюшка вышел сам. Как только он показался, из уст мальчика неожиданно для всех послышалась грубая мужицкая брань:

— Не подходи ко мне, на тебе крест, он жжет­ся...— кричал незнакомый Галине голос, осыпая священника скверными ругательствами. «Монахи крепко держали ребенка, который извивался в их руках змеей. А батюшка неспешно приблизился, держа в руках большой крест.

— Не крести меня, только не крести меня...— взмолился напоследок голос. И как только священ­ник осенил вырывающегося мальчика крестом и потом приложил крест ко лбу ребенка, тот сразу весь обмяк и обезсиленно повис на крепких руках монахов.

— Несите его в свободную келью, — спокойно произнес батюшка и отправился обратно в храм. — Пусть теперь отдыхает, сколько ему нужно.

А растерянная Галина вдруг заголосила и бро­силась вслед за священником:

— Он не умер, сыночек мой? — испуганно кри­чала она.

— Да нет, скорее воскресает твой мальчик, — все так же спокойно ответил батюшка. — Но и о твоей душе позаботиться нужно. Как только уст­роишь его, приходи в храм на исповедь. Там и по­говорим.

Галина робко вошла в храм. Ей казалось, что все смотрят на нее. А более казалось, что Кто-то неви­димый, зная все тайные дела ее жизни, наблюдает сейчас за ней.

Вдруг она встретилась глазами с тем самым свя­щенником. Он стоял у аналоя, прикрыв кого-то епитрахилью, и Галину охватил такой трепет, слов­но Сам Судья смотрел на нее. А батюшка, отпус­тив исповедника, позвал ее. И теперь ей казалось, что он смотрит на нее ласково и с любовью.

Оказавшись под епитрахилью, Галина вдруг разрыдалась и сама выложила священнику все, что тайно терзало ее душу многие годы. И оказалось, что грехов было столько, что все и не пересказать. Порой Галине казалось, что сам батюшка плачет вместе с ней, так сокрушался он всякий раз, произ­нося: «Господи, помилуй!..»

Терпеливо выслушав горькие раскаяния женщи­ны, священник сказал ей:

— Ходите теперь в храм, исповедуйтесь, прича­щайтесь с сыном. А там, может, Господь по вели­кой милости Своей и простит тебя, и мальчик выз­доровеет.

Всю ночь Галина просидела у кровати сына, погруженная в скорбные раздумья, вспоминая о своей грешной жизни и проливая безутешные сле­зы. Ей казалось, что эта темная ночь никогда не кончится и что Славик никогда не очнется ото сна. Так сидела она, утомленная долгими пере­живаниями, пока не задремала. А во сне, словно вновь обличая ее, пригрезился тот самый несча­стный младенец. Он тянул к ней окровавленные маленькие ручки и все спрашивал ее: «Мама, по­чему ты не любишь меня? Почему ты хочешь, чтобы я умер?!» Так повторялось и повторялось, пока словно яркая молния не блеснула и видение исчезло.

Галина открыла заплаканные глаза. Это солнеч­ный лучик, пробившись сквозь занавешенное окон­це, пробудил ее. Она взглянула на сына. И — о чудо! Он проснулся и, словно переродившись, смотрел на нее по-особенному ласково и приветливо, как ни­когда раньше не смотрел на нее! — Сыночек мой, родненький! Прости меня, худую мать, — плакала Галина, обнимая сына, который совсем не понимал, за что у него просит прощения его мать — мама, которую он так сильно любит.

Наталья Седова, г. Санкт-Петербург

БАБА РАЯ

Волею случая в поездке в Троице-Сергееву Лав­ру нашими соседями оказались мать и сын. Мы по­том так и продолжали их звать между собой — со­седи. Она сразу представилась: «Называйте меня баба Рая!» Приветливая деревенская женщина в неизменном белом платочке. Мы все постились (ехали в Успенский пост), но она постилась строже и молилась больше.

В Лавре баба Рая успевала всюду, приходила рано утром к еще закрытым воротам. А казалось бы, и возраст, и инвалидность: вместо кисти пра­вой руки у нее культя. Но было чувство, что имен­но этот «дефект» ей помогает молиться.

На обратном пути под перестук вагонных колес и завывание репродуктора баба Рая рассказала мне свою историю.

— Этот сон мне приснился почти 42 года назад. Была я беременна первенцем своим. К нам пришли соседи и говорят: «Вот молодые, будут рожать!» А я отвечаю: «Теперь все дозволено. Не нужен ребе­нок —можно сделать аборт». Так я считала тогда.

Легла вечером спать, и видится мне сон. Вроде иду я по очень красивому долу с мягкой зеленой травой, на котором кое-где виднеются желтые цветы. Вижу, стоит знакомая женщина-татарка. Она мне раньше рассказывала, что сделала три аборта. Стоит она пе­чальная над гнездом, а в нем три мертвых голых го­лубенка. Иду дальше, по обе стороны дола — кус­тарник, и на нем цветут дивные голубые цветы. От них исходят изумительно красивые лучи. Я время от времени срывала цветы и нарвала четыре цветка. Несу их и вижу, что у од­ного очень короткий сте­белек. Думаю: что же так его сорвала, я могу его по­терять. Вышла я из дола и иду по высокой плотине из глины. Вдруг с левой сто­роны появляется женщина, и мы идем вместе с ней. Одета она была в юбку с кофтой, как обычная дере­венская женщина; в плат­ке, но нетолстом, а каше­мировом. Справа от меня

— высохший пруд, и в его центре осталась черная вода с густой грязью. Женщина мне говорит: «По­смотри направо!» Я до этого не обращала внимания, а тут посмотрела и вижу, что из воды что-то выска­кивает. Столько их много там, голых, покрытых гря­зью, но они совсем на свет не выходят. Они не могут выплыть, бултыхаются и опять уходят вниз. Мне жен­щина говорит: «Это младенцы, которых матери по­губили в своем чреве, томятся в этой нечистоте». Сон на этом кончился. Долго я не придавала значения это­му сну, хотя никому его не рассказывала. Но запом­нила его так, как будто нынче ночью видела.

Потом уже, когда прожила много лет и немного приблизилась к Богу, я поняла смысл этого сна. Ви­димо, Эта Женщина была Сама Пресвятая Богоро­дица, и Она предупреждала меня о том, что делать аборты — грех.

За свою жизнь я родила четверых детей. И че­тыре цветка — это те, рожденные мной дети. А цветок с коротким стебельком — сынок мой Ва­силий, который дожил только до пяти неполных лет и помер. Поэтому был короткий стебелек у цветка, я так полагаю. И хотя меня предупрежда­ла Женщина, я тем не менее за свою жизнь погу­била четыре души. Теперь за них непрестанно мо­люсь день и ночь, прошу у Господа Бога проще­ния. Я хочу сказать молодым женщинам: пусть не поступают как я. Пусть подумают раньше, что за каждый содеянный грех нужно держать ответ.

— Баба Рая, расскажите, как вы молитесь за сво­их погибших детей? — спрашиваю я соседку.

— Я покаялась в том, что погубила детей моих. Но душа у меня оставалась неспокойна. На следую­щей исповеди спросила батюшку, как мне еще мо­литься о своих детях. Он дал епитимью: три земных поклона каждый день, пока живу. Но я боюсь, мо­жет настать время, когда не смогу делать земные поклоны, поэтому делаю четыре поклона. Первый раз кланяюсь и говорю: «Помяни, Господи, во Цар­ствии Твоем безымянных младенцев, загубленных мною во утробе моей». Второй земной поклон де­лаю: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий и святый Пророче, Предтече и Крестителю Господень Иоан­не! Молю вас, окрестите безымянных младенцев, умерших и загубленных во утробе моей, в море щед­рот Господних нареките имена и упокойте их. А меня, великую грешницу, детоубийцу, болящую рабу Раи­су, Господи, помилуй и не лиши Твоего Божествен­ного милосердия». Третий раз я кланяюсь и говорю: «Спаси, Господи, и помилуй, и выведи из темницы ада безымянных младенцев, умерших во утробе моей. Не лиши их Твоего Божественного света, осе­ни их светом лица Твоего и сопричти их к сонму му­чеников Твоих». Четвертый раз кланяюсь: «Боже, милостив буди мне, грешной, окаянной, скверной де­тоубийце болящей рабе Раисе. Во всей жизни моей, во исходе моем и в кончине моей не остави мене».

Я несу мою епитимью с великим желанием. По­тому что надо как-то упросить Господа Бога. И еще я взяла благословение духовника читать каждый понедельник покаянный акафист жен, погубивших чад своих во утробе своей. И на каждый понедель­ник я взяла подвиг поста ради того, что я загубила детей своих.

Теперь я полагаю, что мои младшие два сына бо­леют в назидание мне. Уповаю только на Господа Бога. За детей молюсь постоянно. Столько молюсь за них, особенно за самого младшего! Спрашивала даже своего духовного отца, не прогневляю ли я Бога, что столько прошу каждый день у всех святых за де­тей. У меня есть церковный календарь и сборник ака­фистов. Слежу, когда какому святому акафист, и обя­зательно читаю его накануне или в этот день.

— А то, что с рукой такая беда случилась, это тоже ведь промысел Божий, как вы полагаете?

— Конечно! Мне было 36 лет. Я поехала на ческу шерсти в цех в Самару. Там крутился дере­вянный вал со стальными крючьями, и на них за­цепилась шерсть. Я пыталась вытянуть остатки, и руку затащило туда. Тогда я не воцерковленная была. И пришла к Богу через эти страдания. Знаете, какой я еще сон видала лет пять назад? Пришла опять ко мне Женщина, села с правой стороны. Берет мою культю обеими руками, ве­дет так по ней и говорит: «Это тебе от Господа Иисуса Христа». Я проснулась и подумала: по­чему она не благословила левую руку, а только правую? И только потом поняла, что через эти лишения и страдания мне благодать от Господа Иисуса Христа. Не было бы страданий — не было бы смирения. Не было бы искупления гре­ха хоть частично.

— Баба Рая, а как в храм вы пришли?

— Иконочка Пресвятой Богородицы у меня все­гда была. Когда младшего Василия в армию про­водила, все гости разошлись. Я зашла в зал, упа­ла на колени перед иконами: «Господи, я в руки Твои отдаю сына моего. Спаси, сохрани и поми­луй сыночка моего. Пресвятая Богородица, возьми его под Свой покров». С этих пор я нача­ла молиться.

А рассказала это грешная раба Божия Раиса из Большечерниговского района Самарской области.

Людмила Белкина

ГОЛУБИ МОЛЯТСЯ О МЛАДЕНЦАХ

...Господь заповедал: «Просите, и дано будет вам». Мы же не просим, а хотим получить. Хочет­ся сказать всем женщинам-матерям: молитесь, ми­лые сестрицы, о детях своих! Много может молит­ва матери о детях! О живых и усопших, о убиенных младенцах — ежедневно и еженощно...

Одно время я перестала молиться за своего умер­шего сына: узнала, что он в хорошем месте, и... ус­покоилась. Сын приснился мне и укорил: «Мама, почему ты не молишься о нас? Ведь если ты не по­минаешь нас в молитвах, то и мы не можем молиться о тебе...»

А моя дочка рассказала мне, как однажды к нам во двор прилетели голуби. Девочка бросила им зерна — со словами: «Помолитесь о убиенных младенцах. Говорят, что вы можете...» И тут го­луби расступились, а в середине оказалась белая голубка, которую дочка вначале и не заметила. И эта голубка несколько раз кивнула ей своей го­ловкой.

Валентина Штефан, с. Кургановка Пензенской обл.

КРЕСТИК В ПОДАРОК

Как-то я поделилась с одной женщиной своим давним, но неутихающим горем: в молодости я по­теряла умершего во чреве младенца. Очень я горе­вала тогда, а с годами печаль о нем стала еще глуб­же и неутешнее: ведь, не рожденный на свет, он и Святого Крещения не сподобился. Где же обрета­ется его душа?..

В ответ я услышала:

— Бог милостив! Вы же столько лет молитесь о своем нерожденном чаде, — неужели такая горя­чая материнская молитва не будет услышана?

И еще женщина посоветовала мне, хоть и непо­винна я в гибели младенца (да ведь это как ска­зать — Господь знает, за что Он так наказал меня, за какие мои грехи), выполнить молитвенное пра­вило с 300 поклонами и подарить хотя бы один кре­стик ребеночку, которого будут крестить.

Так я и сделала. После службы в храме подошла к киоску и начала объяснять нашей Ольге Федо­ровне, для чего мне нужен крестик. Она быстро поняла и пообещала сделать все как надо.

Точно не помню, в тот же ли самый день или при следующей встрече Ольга Федоровна сообщила, что мой крестик выручил женщину, которая пришла с большим желанием окрестить ребенка. Но у нее денег было ровно на сам обряд крещения, а если бы она купила крестик, то не осталось бы денег на об­ратный путь, ведь она не местная. И когда Ольга Федоровна отдала ей мой крестик, как же та была рада! Но вдвойне — нет, во много раз более! — была рада я, что так получилось, что Господь услышал меня, грешную. Мною овладело непередаваемо ра­достное чувство, словно это мое дитя только что обрело свой крестик, соединилось с Богом.

Я часто с благодарностью вспоминаю женщину, давшую мне этот благой совет, и молитвенно же­лаю ей и ее чадам и внукам доброго здравия.

Валентина Минина, ст. Безенчук Самарской обл.

НАДО МОЛИТЬСЯ ЗА НИХ...

Я сделала два аборта. Прекрасно знала, что это непростительный грех. И перед тем, как идти на аборт, очень плакала, и все же души губила. А теперь ежедневно молюсь Господу Богу о сво­ем грехе.

Мне виделись сны, и видела я, что в абортах у меня были сын и дочь. И вот 31 марта 1998 г. при­легла днем отдохнуть. Во сне почувствовала, что подходит мужчина ко мне, нагнулся и поцеловал меня в щеку. И я увидела — стоит красивый, рос­лый молодой человек. Проснулась, открыла глаза и говорю: «Сынок мой поцеловал меня». Ведь го­ворят, что за нерожденных младенцев надо молить­ся сейчас, пока мать живая, чтобы Господь вывел деток из тьмы вечной, и просить у загубленных детей прощения, чтобы простили мать-убийцу. И все меня не оставляет чувство: что-то я не доде­лываю, и то, что делаю, — мало...

Ф. Т. С, г. Самара

«Я ПРОСИЛА У БОГА СЫНА...»

Что такое аборт, я знаю, увы, не понаслышке... У меня уже были две девочки-погодки. А нам с му­жем так желалось мальчика. Я Бога просила, пла­кала. Смотрела на других, чужих сыночков малень­ких — сердце томилось печалью: как бы мне тако­го ребеночка...

И вот наступила беременность. Я так и думала, что будет мальчик. Сладкого ничего в рот взять не могла, даже картошка мне сладкой казалась, вмес­то чая приходилось пить соленую воду. Тут у меня начались нелады со здоровьем: температура под­нялась, давление сильно понизилось.

Ни с того ни с сего у меня вдруг появилась агрес­сия по отношению к одной тетке, стоило мне только прийти к ней в гости. Дома у себя я искренне жалела об этом, не знала, как это понять. Да видно, Ангел Господень предупреждал меня об опасности, ста­рался оградить от недоброго влияния. Эта самая тетка и мои родители стали склонять меня к детоу­бийству. Сейчас понимаю: нельзя было поддавать­ся на их уговоры, но я, неверно поняв прочитанное в Библии, что жена должна слушаться во всем мужа и чтить родителей своих, решила, что надо сми­риться перед ними.