Общественный строй в Греции в XI–IX вв. до н.э.

Все нити, составляющие ткань современной западной цивилизации, имеют свое начало, свою историю.

Современный человек, попавший в древнюю Грецию догомеровских времен, когда там господствовал общинно-родовой строй, общался бы с ее жителями с не меньшим чувством изумления, чем Алиса с обитателями Зазеркалья. Этот наш условный современный человек, прежде всего, обнаружил бы, что люди вокруг него обходятся без многого, к чему он привык, с чем сжился, что стало его второй натурой. Без многого – это даже мягко сказано; почти без всего. Без науки и без ее основы – ясного, теоретически оформленного осознания причинно-следственных связей. Без понимания самоценности человеческой личности, самостоятельности и специфичности ее внутреннего мира.

Что же остается? Родовая община и человек, понимающий, ощущающий себя только как элемент этой общины. Остаются чувственные, наглядные, непосредственные представления от окружающего мира, который, кстати, тоже воспринимается как своего рода община. «Солнце, Луна, звезды, атмосферные явления, наземные и подземные предметы и события – все это есть только совокупность родителей и детей, дедов и внуков, братьев и сестер и т. д.», – отмечает А.Ф. Лосев, известный российский философ. Итак, человек полностью растворен в родовой общине. Ее цели и интересы – это и его цели и интересы. Также вплетен он и в чувственно-наглядную картину окружающей его природы. Он наблюдает смену одной такой картины другой. Но он не понимает эту смену как закономерную. Не понимает как развитие, эволюцию, как... историю. Смена происходит вдруг, как в калейдоскопе, который поворачивает неизвестно кто и почему. Надо смотреть только на узор, который в настоящий момент перед твоими глазами, и действовать сообразно обстановке. И это все. Все может смениться или превратиться во все. При этом основной принцип мифологической картины мира – все из всего. Или по-другому: что угодно из чего угодно. В современ­ной истории мы выделяем события всемирно-исторического значения, которые порождают и объясняют множество других событий и процессов. В мифологическом времени никаких таких всемирно-исторических, эпохальных событий нет и быть не может. Все эпизоды равноценны и, что самое главное, самоценны. Ни один из них не возник как итог, как результат развития нескольких предыдущих и не является основанием, прологом к каким-то будущим событиям.

Свой историзм в абсолютной мифологии тоже имеется. Но он здесь пребывает как бы в нулевом состоянии или, если угодно, в виде бесконечности....Мифологический историзм предполагает повсюдный центр, в котором не различить, откуда начинать и где кончать действие. Весь мифологический историзм представ­ляется чем-то неподвижным и отделенным от нас, наподобие киноэкрана, на котором хотя и изображается масса всяких событий, но сам-то экран вполне неподвижен, и, рассматривая изображения на нем, мы не имеем дела ни с каким экраном и даже забываем о его существовании. Стоит обратиться к самому Гомеру, как выясняется, что мир его героев существует в совершенно особом, эпическом времени.

«День» – это, конечно, более определенно, чем просто «время». День имеет начало и конец. Но день в «Илиаде» вовсе не состоит, как для нас, из двадцати четырех часов, каждый из которых состоит из шестидесяти минут и т. д. Приходит ночь и кладет предел дню. Но до ее прихода может произойти все что угодно, какое угодно множество событий. И каждое из них при этом вовсе не стеснено, не ограничено каким-то временным отрезком. Событие разворачивается и длится столько, сколько нужно, чтобы оно произошло все, полностью. Торжествует весьма непривычный для нас принцип: были бы события, деяния героев, а время для них всегда найдется. Короче, день – не линейное время, а некий природный индивид. День – шаг, поступь событий. День есть возможность всякого действия.

Прежде чем разобраться, что же за время и пространство складывается из таких гармошкообразных дней, обозначим конкретнее, о ком и о чем идет речь. Эпоха – патриархат, завершение всей общинно-родовой формации. Действующее лицо – героическая личность в виде мужского индивидуума.

В «Одиссее» время понимается уже гораздо менее мифологически, чем в «Илиаде». В «Одиссее» имеются логически оправданные и оформленные начало и конец. Появляется лирическое настроение, совершенно немыслимое не только в мифологии, но и в чистом эпосе. («День – всемогущий господин слабого человека»). События развиваются не так спонтанно и бурно, как в «Илиаде» (тем более не по мановению палочки»), а по плану и при постоянном управлении Афины. Сцены действия – в отличие от «Илиады», – часто обрисовываются вполне точно, так же, как многие моменты повествования верно схвачены во времени. Между отдаленными фигурами указана не прямая, то есть по смыслу, а только временная связь. «Имеет значение... само протекание времени, а не только те вещи и события, которые его наполняют». Все это позволяет специалисту по гомеровскому эпосу Б. Хельвиг утверждать даже, что в «Одиссее» впервые открыта самая категория времени.

Еще более разнообразно и, можно сказать, более рафинировано понимание времени у трех великих древнегреческих трагиков Эсхила, Софокла и Еврипида. Правда, их творчество принадлежит уже не эпическому, а полисному времени. Абсолютный авторитет переходит от родовой общины к гражданской, к полису. При этом оторвавшийся от родовой общины индивидуум тотчас начинает чувствовать свое бессилие перед окружающими стихиями жизни, и принужден вступать в социально-экономическую связь с другими, такими же свободными индивидуумами.

Отдельный человеческий индивидуум, который теперь вступил на путь различения себя со своей родовой общиной, но все же не мыслит себя существующим от нее отдельно. Он продолжает быть носителем ее мощи и всеподавляющего авторитета.

У Гесиода в поэме «Труды и дни» содержится суеверное восприятие времени как циклического или ритмического возвращения подобного. И даже, может быть, не подобного, а буквально одного и того же. Так что какой-нибудь день месяца, – допустим, шестой, – понимается как тот же самый день, что и шестой день другого месяца. Получается, что очевидные (для нас) стихи Л. Мартынова: «Да, он назад не возвратится – вчерашний день, но и в ничто не превратится – вчерашний день» для Гесиода были бы приемлемы только во второй своей части. И для него, конечно, вчерашний день не может превратиться в ничто. Но то, что он не возвратится, для Гесиода явно неприемлемо. Напротив, в его понимании он просто отсут­ствует некоторое время где-то за кулисами мировой сцены, но в назначенный срок сно­ва появляется, чтобы сыграть свою роль.

Дальнейшее цивилизационное развитие привело к значительным изменениям всех параметров существования общества и человека.

Значительное своеобразие представляли собой формы правления в древнегреческих городах-полисах. В развитых греческих государствах VІ век до н. э. уже не знают царей. На их месте появляются выборные магистраты – своего рода президенты республик. В Коринфе их именуют пританами, в Аргосе – демиургами, в Афинах – архонтами.

В VІІ столетии аристократия чувствовала себя уверенно и не боялась политических соперников. Она недооценила другого врага, равнодушного ко всякой политике, способного с одинаковым успехом созидать и разрушать. Враг этот имел невзрачный облик прутьев, стрежней и небольших слитков из меди или серебра. От обычных кусков металла их отличали твердо установленный вес и эмблема государства, их чеканившего.

В короткий срок деньги изменили жизнь. Они подрывали устои натурального хозяйства, дали толчок торговле, ускорили развитие мореплавания. Они способствовали появлению новых классов – купцов, ростовщиков, предпринимателей, скупавших земли, – всех тех, кого называли «новыми богачами». Людей стали ценить не за знатность происхождения, а по их состоянию, независимо от того, каким способом нажито добро.

Когда-то в почете был честный труд земледельца, весь смысл существования которого сводился к обработке скромного надела. Рабов в хозяйстве почти не использовали, и праздность считалась позором для свободного гражданина. Трудолюбие, умеренность, скромность составляли нравственный идеал, богатство же рассматривалось как награда, венчающая усилия пахаря, скотовода, виноградаря, работающих от зари до зари. Живший, как полагают, в VІІІ в. до н. э. Гесиод в поэме «Труды и дни» поучал:

Труд человеку стада добывает и всякий достаток.

Если трудиться ты любишь, то будешь гораздо милее

Вечным богам, как и людям: бездельники всякому мерзки.

Нет никакого позора в работе: позорно безделье.

Если ты трудишься, скоро богатым, на зависть ленивцам,

Станешь. А вслед за богатством идут добродетель с почетом…

Стыд – удел бедняка, а взоры богатого смелы.

Через каких-нибудь полторы–две сотни лет подобная тирада вызывала лишь улыбку. Но к последнему замечанию прислушивались внимательно.

В конце VІІ в. до н.э. уже были твердо убеждены: «Деньги делают деньги». Денежная аристократия протянула руки к власти – они хотели диктовать свои законы. Дело дошло до вооруженных столкновений, и целые роды уничтожались либо изгонялись, их имущество перераспределялось. VІІ и VІ века до н.э. познакомили мир с тиранами. Сначала этот термин был лишен зловещего смысла и означал лишь единоличногоправителя, получившего власть не по наследству и не путем избрания, а в результате захвата.

Но уже в древности понимали, сколь зыбки и изменчивы юридические категории. Любое мероприятие могло стать законным, если подкреплялось силой.Тем более, если в качестве такой силы выступал демос. Его благо объявлялось целью политики, и справедливым считалось все, что укрепляло могущество тирана – общепризнанного «предводителя народа».

В тирании видели залог мира и порядка в государстве, избавление от смут. Становясь над всеми группировками сограждан, тираны заигрывали с народом, всячески подчеркивая свою преданность его интересам. Они конфисковывали имущество знати, издавали законы против роскоши, защищали бедняков в суде, поощряли торговлю, устраивали ослепительные празднества, сооружали великолепные храмы, покровительствовали художникам и поэтам.

Тираны пытались походить на древних царей, окружая себя мудрыми советчиками и вооруженной свитой. Но при этом они старались не нарушать внешних форм республиканского устройства. Будучи единоличными правителями, они воздерживались от того, чтобы чеканить монеты с собственным именем. Власть их тоже облекалась в законные одежды: их считали защитниками государства, и, как высшие военачальники, они имели право содержать наемный отряд телохранителей.

Тайну тиранической власти раскрыл позднее Аристотель, понявший, сколь важно соблюдать демократические формальности, чтобы народ чувствовал себя господином даже в том случае, если он лишен реальной власти: «Недопущение к осуществлению гражданских прав, нарушение справедливости, проявление наглости – все это ведет к государственным переворотам». А потому, «так как в состав государства входят два элемента – класс людей неимущих и класс людей состоятельных, – тиран должен внушить и тем, и другим, что их благополучие опирается на его власть… В глазах своих подданных он должен быть не тираном, но домоправителем…, не узурпатором, но опекуном. Тиран должен привлекать на свою сторону знатных обходительностью, а большинством руководить при помощи демагогических приемов».

Тиранами становились разные люди, в том числе и выходцы из аристократии. Именно они, обычно, особенно рьяно преследовали своих бывших единомышленников, чтобы такой ценой купить доверие демоса. И уже не только знатный, но и всякий мало-мальски выдающийся человек вызывал у них подозрение.

Значимый этап развития афинского государства был связан со вспыхнувшей борьбой различных слоев за политическое преобладание в Аттике. Писистрат выражал интересы мелких землевладельцев, демократически настроенной части Аттики. Это были массы жителей Аттики, имевшие малоплодородные наделы, слабые экономические хозяйства. Партия диакриев (горцев) способствовала приходу к власти Писистрата. Взяв акрополь с помощью вооруженного отряда, Писистрат утрачивал власть два раза. Свидетельства об этом противоречивы. Противодействие аристократической партии было столь мощным, что симпатии и антипатии не помешали в политических целях использовать соучастие враждующих группировок. Только с помощью верного отряда телохранителей и крестьян, с участием враждебных фиванцев и эритрейцев Писистрат закрепился на афинском акрополе. Его борьба, подкрепленная рядом экономических реформ, продолжалась с 560 по 527 гг. до н.э. и носила характер тирании.

Как тиран Писистрат начал свою деятельность с популярных земельных переделов своих проигравших противников. Участвовавшие и сочувствующие слои диакриев были наделены землей из конфискованного фонда земель. Этим он укрепил свои позиции в среде диакриев и части паралиев. Его политика была поддержана еще благодаря введению доступного сельскохозяйственного кредита.

Кредит Писистрата был мерой вынужденной. Для сохранения власти он должен был обеспечить поддержку крестьянина. При Солоне было запрещено закабалять свободного крестьянина, утратившего по экономическим причинам наделы. Тогда же были введены совершенно кабальные ростовщические операции. Процент предоставляемой ссуды был грабительским. Введение дешевого государственного кредитования привлекло на сторону тирана новые массы крестьян, укрепило его положение в борьбе с родовой знатью.

Среди важных мер, укрепивших демократические основы афинского гражданского общества, было введение разъездных судов для разбора спорных земельных и гражданских дел. Земледельцы больше времени должны были уделять хозяйственным занятиям, ибо это укрепляло экономические позиции государства. Введение постоянного подоходного налога было направлено на пополнение казны. 1/10 часть урожая составлял этот тяжелый налог и являлся жестким регулирующим механизмом афинского тирана.

Изменение облика Афин во время тирании Писистрата связано с расширением социальной базы режима тирании. Был воспринят и стал государственным земледельческий культ Диониса. Дионис был освятителем афинского виноградарства и виноделия. Торжества включали процессии и театральные представления в Афинах. Праздники были демократичны. В первый день – Антестерий, посвященный Дионису, даже рабам разрешалось попробовать дар бога, новое вино. Также был возвращен праздник Панафиней. Для удобства торговли гавань Афин была перенесена в более приспособленную природой бухту Пирей. Известны выдающиеся архитектурные постройки времен тирана Писистрата – храмы Афины Паллады на акрополе и Зевса Олимпийского. При Писистрате с размахом была организована строительная отрасль (строительство коммунальных сооружений). Водопровод и водоем дали возможность бесперебойно снабжать город водой; летописцы указывают на прокладывание необходимых дорог из города в пригороды.

Исследователи отмечали важность подобных мер в связи с привлечением рабочих, организацией общественных работ и, благодаря этому, обеспечением заработком ремесленников. Указывают на меру также популярную и утвердившую авторитет тирану – государственное обеспечение ветеранов военных действий, инвалидов.

Все эти действия, направленные на укрепление социальной основы режима и государственности Аттики, проходили при сохранении всех установлений Солона. Другой вопрос – обеспечивало ли государственное устройство времен Писистрата выполнение записанных предшественником норм афинского демократического устройства? Арис­тотелевское мнение нельзя игнорировать, ибо он сравнивает тиранию Писистрата с золотым веком, где каждому обеспечивались мир и спокойствие для занятий своими частными проблемами. Активная внешняя политика требовала увеличения казенных доходов и, следовательно, дополнительных сборов средств на содержание верных режиму наемников. Ввиду широких внешнеполитических акций Писистрата, видоизменялась в сторону увеличения налоговая политика, что затронуло интересы всех слоев, в особенности мелких землевладельцев.

Писистрат снова теряет политических сторонников, а вскоре умирает. Его сыновья Гиппий и Гиппарх не смогли утвердиться у власти. После утраты ими власти в Афинах вновь вспыхивает борьба политических группировок.

Большая часть античных тираний носила социальный характер, основанный, однако, не на личных убеждениях тирана, а на идее потакания народу. Цель тирана – власть, а не идея. Война не менее тирании способствует социализму, особенно Пелопонесская, превратившаяся в войну между демократами и олигархами. В ходе ее стало обычным «стремление избавиться от привычной бедности и беззаконными способами овладеть добром своих сограждан» (Фукидид). Бойни на Керкире и Самосе – в полной мере – «социалистическая революция».

Возьмем тиранию Писистрата в Афинах: равный передел земли, законы против роскоши и праздности, запрет «нетрудовых доходов», государственные ссуды крестьянам.

Греческие тирании, – чем насильственнее, тем социалистичнее; и не случайно первый солдат-император Максимин (235 г.) «правил совершенно по образцу Спартака и Афиниона».

Как тираны, так и представители демократии Греции в достижении своих задач использовали сходные методы. По свидетельству Плутарха, в целях упрочения своей власти в Афинах Перикл сознательно использовал массовые переселения значительного числа афинских жителей, решая при этом две важные задачи: как стабилизацию обстановки в Афинах, так и колонизацию значительных территорий. Он постоянно устраивал в городе какие-нибудь торжественные зрелища, или пиршества, или шествия: занимал жителей благородными развлечениями, каждый год посылал по шестидесяти триер, на которых плавало много граждан по восьми месяцев и получало жалованье, вместе с тем приобретая навыки познания в морском деле. Кроме того, тысячу человек клерухов послали в Херсонес, в Наксос – пятьсот, в Андрос – половину этого числа, во Фракию – тысячу для поселения среди бисалтов, других – в Италию, при возобновлении Сибариса, который стали называть Фуриями. Проводя эти мероприятия, он руководился желанием освободить город от ничего не делающей и, вследствие праздности, беспокойной толпы, и в то же время помочь бедным людям, а также держать союзников под страхом и наблюдением, чтобы предотвратить их попытки к восстанию поселением афинских граждан подле них.

Известно, однако, что, например, с именем тирана Периандра связан блестящий расцвет Коринфа, ставшего, правда, на короткий период, одним из ведущих эллинских государств. На берегах Ионического и Адриатического морей Коринф основал цветущие колонии, во главе которых стояли родственники тирана. Сам город превратился в могучую крепость, надежно охраняемую флотом. По преданию, именно коринфяне изобрели якорь и создали новый тип военного корабля с запасными парусами – триеру, экипаж которой доходил до 200 человек. При Периандре были прорыты каналы, построена деревянная дорога, связывающая гавани, проведен водопровод. Коринф первым начал чеканить собственную монету и впервые взимать пошлину за привозные товары.

Периандр правил 40 лет и умер, окруженный почетом. Потомки считали, что ему повезло, ибо, как заметил через 2300 лет Дидро (написавший статью «Тираны» в издававшейся им «Энциклопедии»), «нет ничего более удивительного, чем тиран, умирающий в своей постели».

Не многих греческих тиранов ожидала подобная кончина. Их, обычно, свергали либо они погибали от рук как внешних, так и внутренних врагов. Несмотря на внешний блеск, современники ощущали непрочность тирании, и она редко переживала два поколения. Даже коринфскому деспоту дельфийский оракул предсказал: «Блажен Кипсел, и сам, и дети его, но не дети его детей», и вскоре после смерти Периандра его преемник был убит.

От рук персов погиб баловень судьбы самосский тиран Поликрат, занимавшийся пиратством и покоривший большую часть островов Эгейского моря. Недолго управлял Мегарами и тиран Феаген, свергнутый восставшим народом.

Тирания по природе своей не могла быть долговечной. Даже самые умеренные и осторожные правители вызывали в конце концов недовольство.

«Тирания преисполнена множества зол», – сетовал сицилийский тиран Дионисий, живший в V–ІV вв. до н.э. История с наглядностью проиллюстрировала истинность этого. Гамма политического устройства древней Греции породила ряд специфических отличительных качеств, черт характера жителей страны, обусловила расцвет Греции.

Древним грекам были известны «самодействующие» устройства большой сложности, например, «театр автоматов», где действующими лицами многоактной драмы служат фигуры, приводящиеся в движение одна за другой при помощи системы зубчатых колес и шарниров. В академии Платона был установлен автоматический будильник, изображавший богиню, трубящую в рог. В ранний утренний час она издавала сильный свист, поднимавший на ноги заспавшихся учеников. Часы вообще были одним из самых первых и самых совершенных автоматических устройств. Потребности часового производства в большей степени стимулировали развитие механики, в частности, теории равномерного движения, и ее практических приложений к промышленности.

Моделирование животных и человека, являющиеся одним из основных принципов кибернетики и бионики, также имеет корни в глубокой древности. Известно, что Архит Тарентский (V–ІV вв. до н.э.) сконструировал летающего голубя, Дмитрий Фарернский (ІV–ІІІ вв. до н.э.) – ползающую улитку, Птолемей Филадельф (ІІІ в. до н.э.) – создал устройство, имитирующее движение человека.

Многообразие политического устройства порождало своеобразие быта греков. Известно, что жителей города Сибариса погубили тяга к непомерной роскоши и чревоугодие, не знающее никакой меры. Неумеренная, вошедшая в поговорку, роскошь жителей этого города сделала их недееспособными, и город был разрушен кротонцами в 510 г. до н.э.

Но и в других землях Греции были люди, отдававшие погоне за роскошью все время, силы и средства. Так, женщины на голову надевали высокие венки, на ноги – сандалии, уши украшали большими серьгами, рукава одежды от плеч до кистей рук не сшивали, а застегивали множеством золотых и серебряных булавок.

Среди греков было много обжор как мужчин, так и женщин. Одна из них, по имени Аглаида, отличалась особенным аппетитом и необычайным поведением. Она носила на голове накладные волосы и султан из перьев. Каждый день на обед она съедала двенадцать мин мяса (мина – 450 г), четыре хиника зерна (хиник – 1 л) и осушала бочку вина, после чего долго играла на трубе. Жители острова Родос предпочитали всем яствам рыбу, а тех, кто предпочитал мясо, называли обжорами. В Сицилии было святилище Обжорства, в котором стояла статуя богини Деметры Сито, что значит – хлебодарная. Во многих греческих городах строго запрещалось женщинам пить вино, и они всю жизнь довольствовались ключевой водой.

Греки умели с достоинством принимать успехи и мужественно встречать горестные события. Рассказывают, что во время философской беседы одному из собравшихся сообщили, что героически погиб его сын. Все на миг замолчали, а отец погибшего тихо произнес: «Я всегда знал, что породил смертных», и продолжил беседу.

Когда греки захватили Трою, то предложили ее жителям взять что-либо одно из своего имущества. Троянец Эней вынес на плечах своего старика-отца. Враги были так поражены его поступком, что приказали вернуть ему все его имущество.

Анахарсис, скиф царского рода, причисленный греками к мудрецам, узнав, что Солон занят составлением законов для афинян, стал смеяться над его работой. Он считал, что Солон желает добиться невозможного – он мечтает удержать граждан от преступлений и корыстолюбия писаными законами, которые ничем не отличаются от паутины: когда попадаются слабые и бедные, их удержат, а сильные и богатые вырвутся. На это Солон возразил, что и договоры люди соблюдают, когда нарушать их невыгодно ни той, ни другой стороне; и законы он так приноровит к интересам граждан, что покажет всем, насколько лучше поступать честно, чем нарушать законы. Однако результат получился скорее тот, какой предполагал Анахарсис, чем тот, на который надеялся Солон.

Солон позволил всякому гражданину выступать в защиту потерпевшего и требовать наказания преступника. Если кого-нибудь били, производили над ним насилие, причиняли ему вред, всякий, кто мог или хотел, имел право жаловаться на преступника и преследовать его судом. Законодатель правильно поступал, приучая граждан сочувствовать и соболезновать друг другу и быть как бы членами единого тела.

Солона хвалят также за закон, запрещающий говорить дурно об умерших. И действительно, религия требует считать умерших священными; справедливость – не касаться тех, кого уже нет; гражданский долг – не враждовать вечно. Бранить живых Солон запретил в храмах, судебных и правительственных зданиях, равно как и во время зрелищ; за нарушение этого закона он назначил штраф. Нигде не сдерживать гнев – это признак человека невоспитанного и необузданного; везде сдерживать – трудно, а для некоторых и невозможно. Поэтому законодатель при составлении законов должен иметь в виду то, что возможно для человека, если он хочет наказывать малое число виновных с пользой, а не многих – без пользы.

Нравы и обычаи древней Греции отличались большим своеобразием. Афиняне в древности ходили в пурпурных одеждах, носили высокие прически, скрепляя их золотыми шпильками и увешивая золотыми украшениями. Рабы несли за ними складные стулья, чтобы им не сидеть где попало.

Жители Митилены, одерживая победу, запрещали побежденным обучать детей грамоте и музыке, считая этот запрет самым тяжелым наказанием.

Во время войны с персами Гиерон отказался помогать соотечественникам, а когда по ее окончании он решил принять участие в Олимпийских играх, сограждане запретили ему это, сказав, что тот, кто не разделил со всеми величайшей опасности, не должен принимать участия и в празднестве.

Дионисий, сын тирана Клеарха, прославился не только своим стремлением к роскоши, но и необычайным чревоугодием. Его тело со временем утратило человеческие формы, и, принимая посетителей, он вынужден был скрывать его в специально изготовленной башенке, из которой виднелась лишь его голова. Но как полнота обжор, так и излишняя худоба являлись объектом насмешек греков. Житель Коса Филет был необычайно худ, что заставляло его в ветреную погоду не покидать дома, а в обычные – ходить в обуви на свинцовой подметке.

Среди греческих тиранов были люди умные. Так, придя к власти, Писистрат приказал приводить к себе во дворец всех бездельников, и спрашивал их, почему они не работают. Если выяснялось, что это – бедняк, у которого нет вола или семян, чтобы вспахать и засеять поле, то он давал ему все. Писистрат считал, что безделье таит в себе угрозу заговора против него.

Значимый вклад в историю Греции внесли и правители демократического толка. Авторитет и влияние Перикла в Афинах были так велики, что даже его женитьба на гетере Аспасии не уменьшила его популярности. Гетерами (греч. «спутницы», «подруги») в Древней Греции назывались образованные незамужние женщины, ведущие свободный, независимый образ жизни. (Иногда словом «гетера» в Древней Греции называли женщин, торгующих собой.). Ремесло гетеры в Греции не считалось почетным, и к ним относились с пренебрежением. Не могло быть и речи о том, чтобы почтенный человек женился на гетере. Достойная греческая женщина росла, воспитывалась и всю жизнь проводила затворницей в гинекее – на женской половине дома. Она не посещала театр, не смела появляться в Народном собрании. Женщина даже не могла одна выйти на улицу – ее обязательно сопровождал кто-нибудь из родственников или рабыня.

Среди гетер встречались женщины блестящего ума, хорошо образованные, умеющие поддержать разговор поэтов и философов, разбирающиеся в политике и искусстве. Такой гетерой была Аспасия из Милета. Аспасия славилась в Афинах красотой и умом. Выдающиеся политики и философы считали ее женщиной незаурядной. Она была прекрасной собеседницей, была наделена ораторским талантом, который так ценили афиняне.

Перикл познакомился с Аспасией и был восхищен этой женщиной, которая сумела поставить себя так, что самые умные люди Афин считали за честь быть ее друзьями. Он сделался частым гостем в доме гетеры, и вскоре всем стало ясно, что Перикл полюбил прекрасную хозяйку. И мало этого: по Афинам пронесся слух – Перикл решил жениться на гетере! Это оказалось правдой. Перикл развелся с женой, и вскоре в доме стратега появилась новая хозяйка. Перикл слышал сплетни и пересуды за своей спиной, но нимало не беспокоился. Он знал, что никакие насмешки не умалят его заслуг перед государством. И потом, он слишком любил Аспасию, чтобы придавать значение скабрезным историям, которые о ней рассказывали его недруги.

Счастьем наполнился дом Перикла, когда в него пришла Аспасия. Каждый день, уходя из дома, Перикл нежно прощался с женой и приветствовал ее при возвращении, что было совсем не в традиции афинских мужей. Аспасия же, став женой стратега, не заперлась в гинекее, как полагалось замужней женщине в Афинах. Она продолжала принимать гостей, друзья Перикла стали и ее друзьями. Для своего сына от брака с Аспасией – Перикла-младшего – стратег добился в виде исключения афинского гражданства вопреки закону, который сам и ввел, – ведь Аспасия не была афинянкой.

В тяжелые для Перикла дни нелегко пришлось и Аспасии. Именно на нее, зная, как много значит она для стратега, обрушили свой первый удар недруги Перикла. Аспасию обвинили в нечестивости, в том, что она, гетера, учит распутству афинских женщин. Перикл встал на защиту жены: он плакал, убеждая судей в ее невиновности. Аспасию удалось спасти от наказания, но радость уже не возвращалась в дом Перикла. Следом за нападками врагов пришли война и чума, унесшая жизнь великого афинянина. До самой смерти Перикла Аспасия была рядом с ним, оставаясь заботливой женой и верной подругой.

Регионы Греции развивались весьма своеобразно. Спартанцы умели обидчиков поставить на место, не прибегая к физической расправе над ними. Однажды в Спарту прибыли жители греческого города Клазомены. Среди них оказались озорники, вымазавшие сажей кресла, в которых сидели правители Спарты – эфоры. Те не показали своего гнева, а издали указ, который был на следующее утро объявлен по всей стране: «Клазоменцам разрешается вести себя непристойно».

Мудрость спартанцев помогала им найти выход из самых сложных обстоятельств. Когда они получили приказ Александра Македонского, объявлявший о его божественном происхождении, то постановили: «Если Александру угодно быть богом, пусть будет». Истинно по-спар­тански посмеялись они над претензиями гордого македонца.

Свободолюбие спартанцев лучше всего сознавали их цари. Одни из них – Антигон, заметив в своем сыне гордость и пренебрежение к подданным, сказал ему: «Оставь свои замашки. Разве ты не знаешь, что наша с тобой власть – почетное рабство?». Спартанцы издали закон, ограничивающий покупку съестных припасов, регламентирующий их количество и качество, с целью избежать чревоугодия.

В 362 г. до н.э. фиванцы под командованием Эпаминонда напали на Спарту. Один мальчик-спартанец убежал из дома на поле боя и вместе со взрослыми отражал наступление врагов. Когда спартанцы победили, они наградили маленького героя венком за проявленную доблесть, но присудили к большому денежному штрафу за то, что он принял участие в сражении до положенного возраста и сражался, не имея положенного спартанцу вооружения и облачения.

Воспитание детей считалось в Спарте одной из главных общественных обязанностей гражданина. Спартанец, имевший трех сыновей, освобождался от несения сторожевой службы, а отец пятерых – от всех существовавших повинностей.

Однажды в Спарту прибыл посол с острова Хиос – гордый и чванливый, облаченный в пышные одежды и выкрасивший волосы, чтобы скрыть седину. Не успел он начать речь, как поднялся с места одни из спартанцев и, обращаясь к присутствующим согражданам, сказал: «Что путного может сказать этот человек, если у него обман не только в сердце, но и на голове?».

Одного спартанского юношу, за бесценок купившего землю, предали суду. В обвинении говорилось, что он слишком молод, а уже соблазнился выгодой, а корысть – это враг каждого жителя Спарты.

Абсолютная власть и абсолютное богатство – составляющие «Иродова комплекса». Весьма характерно, что за всю историю человечества только двоим суждено было сконцентрировать у себя в руках одновременно неограниченную власть, и большую часть добытого в мире золота, то есть абсолютную власть и абсолютное богатство. Эти двое – Александр Македонский и Гай Юлий Цезарь. Ни тот, ни другой не были счастливыми людьми в общепринятом смысле: семья, дети, отдохновение на лаврах достигнутого. Александр III, прозванный Великим, больше известен как Александр Македонский. Историки отмечают, что характер у него был полон противоречий: в нем было много положительных качеств и также много отрицательных. Не лишенный великодушия человек, рыцарь по натуре, отважный воин, и в то же время, жестокий, безжалостный деспот, честолюбивый завоеватель, мечтавший подчинить себе весь мир. Он рос в атмосфере семейной вражды, которая установилась между его родителями. Александр полностью находился под влиянием своей матери, властолюбивой царицы Олимпиады, и с детства привык смотреть на мир ее глазами. Филипп пытался вернуть расположение сына и воспитать его в своем духе. Он пригласил к Александру великого мыслителя Древней Греции Аристотеля, который должен был стать для мальчика учителем жизни. Аристотель обучал Александра разным наукам и сам служил ему примером.

Жизнь, деяния Александра Македонского подобно вспышке молнии осветили будничную, рутинную, вялотекущую историю бытия человечества, оставили о себе долгую память в веках. Причина же этого – не его держава, которая распалась сразу после его смерти. Не был он и основателем новой династии: два его сына – Александр и Геракл еще юными погибли в кровавых распрях, одна из его жен, Роксана, была беременна, и, будучи ревнивой и страстно ненавидя Статиру, дочь Дария, на которой женился перед смертью Александр Македонский, она заманила ее и сестру к себе и, убив, бросила трупы в колодец. Роксана через два месяца после этого родила сына Александра. Однако в 309 г. до н.э. род Александра пресекся: по приказу Кассандра были умерщвлены Роксана и ее сын.

Невзирая на трагические события, в ходе которых великие свершения, подвиги Александра Македонского завершились физической гибелью его династии, импульс, который он дал развитию истории цивилизации, ощущался многие столетия и даже тысячелетия. Это определялось тем восторгом, даже завистью к его молодости, к той кажущейся элегантной легкости, с которой он завоевал полмира. Сколько будущих великих полководцев повторяли слова Александра: «20 лет – и ничего для бессмертия!» Цезарь с восхищением думал об удивительной судьбе Александра Великого. Наполеон и Суворов зачитывались книгами о его походах. Сколько легенд ходило по миру, и сколько восточных правителей выводили свой род от Искандера Двурогого (так на Востоке называли Александра). Многие из основанных им городов (более 30) в разных частях света, носящие его имя, напоминали о великих завоеваниях. Некоторые из них сохранились до нашего времени: Искандерун (Александрия при Иссе), Аль-Искандерия (Александрия Египетская), Герат (Александрия в Арии), Кандагар (Александрия в Арахосии), Ходжент (Александрия Крайняя). Уместна ли та ирония, которую вложил столь же великий Шекспир в уста своих героев, соразмерявших свою жизнь, свои деяния с деяниями, свершениями Александра Македонского, его посмертной судьбой? Оказавшись около могилы Йорика, Гамлет и его друг Горацио рассуждают о смысле жизни и смерти, отталкиваясь от судьбы Александра: «До какого убожества можно опуститься, Горацио! Что мешает вообразить судьбу Александрова праха шаг за шагом, вплоть до последнего, когда он идет на затычку бочки?»

Горацио: «Это значило бы смотреть на вещи слишком предвзято».

Гамлет: «Ничуть не бывало. Напротив, это значило бы почтительно следовать за предметом, подчиняясь вероятности. Примерно так: Александр умер, Александра похоронили. Александр стал прахом, прах – земля, из земли добывают глину. Почему глине, в которую он обратился, не оказаться в обмазке пивной бочки?»:

Истлевшим Цезарем от стужи

Заделывают дом снаружи.

Пред кем весь мир лежал в пыли,

Торчит затычкою в щели.

Реальная, историческая судьба праха Александра Македонского не вполне соответствует версии В. Шекспира, хотя по трагическому накалу реальные события даже превосходят версию великого трагика. Тело Александра долгое время лежало без погребения, и его мать Олимпиада, узнав об этом, воскликнула: «Дитя мое, ты стремился к доле небожителей, ныне тебе отказано даже в том, что получают все люди на земле – в могиле!» Действительно, тело «земного бога» – Александра Македонского – пролежало непогребенным в покоях вавилонского дворца тридцать дней. Никто из бывших друзей и соратников не вспомнил о теле в пылу борьбы за наследие Александра, пока один находчивый человек из сочувствия к бывшему повелителю не объявил, что боги открыли ему тайну: та страна, в земле которой упокоится тело великого завоевателя, обретет счастье и вечное процветание (непогребение считалось одним из самых страшных преступлений в Греции, и за несвоевременное погребение последнего воина полководцев обрекали на смерть, изгнание, приговаривали к огромным штрафам). Но то, что было святым и общепринятым для последних смертных, явилось недоступным для «Земного Бога», достигшего наивысшего могущества на Земле.

Только свидетельство, что тело великого завоевателя принесет вечное счастье и процветание, привело к тому, что за его обладание развернулась борьба и интриги. Каждый из сподвижников царя, полководцев-диадохов, стремился похоронить его в своих владениях и тем самым гарантировать прочность своей власти. Самым расторопным оказался Птолемей, ночью выкравший тело погибшего царя и спешно отправивший его в Александрию Египетскую (по одним данным – в бочке с медом, по другим – в простом ящике). Вслед устремился Пердикка, рассчитывая отобрать у нахального Птолемея останки Александра. Птолемей знал воинственный характер Пердикки и, опасаясь расправы, решил обмануть его. Он приказал изготовить куклу, ростом и лицом похожую на умершего. Эту куклу, облаченную в пышные одежды и украшенную драгоценностями, под дорогими погребальными покровами, на носилках, украшенных серебром, золотом и слоновой костью, везли в сопровождении пышной свиты. Тело же Александра по глухим дорогам везли самые верные Птолемею люди. Пердикка перехватил на пути в Александрию мнимый траурный поезд и повернул его обратно, решив, что стал обладателем тела царя. О подмене узнали слишком поздно, когда было невозможно что-либо изменить. Воистину, простым людям недоступно то, что по праву полагается земным богам, но последним недоступно то, что незыблемо предназначено самым последним нищим. Греки, которых Александр принуждал почитать себя как Олимпийца, как Бога, насмешливо заявляли: «Предоставим Александру, если ему так хочется, называть себя богом». Александр не стал богом, но – воплощением удачи, легендой и удивительной былью для современников и потомков, личностью, ставшей эталоном индивидуальности.

Разнообразие общественного устройства городов-полисов Древней Греции позволило мыслителям античности выйти на высокий уровень осмысления общественных систем, представленных в Элладе. Так, Платон не одобрял все существовавшие виды государственного устройства. Он считал, что власть тирана, военных, богатых или власть большинства – противоестественна. Ближе всего к его идеалам стоит аристократия, а именно, аристократическая республика. Затем – тимократия как власть нескольких человек, основанная на военной силе. Еще ниже стоит олигархия, представляющая собой власть немногих, власть, опирающаяся на торговлю, ростовщичество. Однако к самым неприемлемым государственным формам он относил демократию как власть толпы и тиранию. Приемлемой он находил аристократическую республику, противопоставлял ей, тем не менее, свой образец идеального государства. Дионисий Старший – правитель Сиракуз – был раздражен самоуверенностью Платона, который, не зная элементарных принципов управления, настойчиво учил его управлять государством, и Дионисий даже попытался продать его в рабство. Платон пишет в Трактате «Государство»: «Устанавливает законы всякая власть в свою пользу: демократия – демократические законы, тирания – тиранические, также и в остальных случаях. Во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных – это и есть как раз то, что полезно властям, а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости».

«Справедливость – в сущности это чужое благо, это нечто, устраивающее сильнейшего, правителя, а не подневольного исполнителя… Подданные осуществляют то, что пригодно правителю, так как в его руках сила. Вследствие их исполнительности он преуспевает, а сами они – ничуть… Обладание властью дает большие преимущества».

«Частичное нарушение справедливости, когда его обнаружат, наказывается и покрывается величайшим позором, …нарушителя называют, по виду своих злодеяний, то святотатцами, то похитителями, то взломщиками, то грабителями, то ворами. Тирания же то исподтишка, то насильственно захватывает то, что ей не принадлежит, – все храмы и государственное имущество, личное и общественное – и не постепенно, а единым махом. Если же кто, мало того, что лишит граждан имущества, еще и самих их поработит, обратив в невольников, – то вместо этих позорных наименований называют преуспевающим и благоденствующим».

По мнению Платона, для идеального государства неприемлемы две крайности: богатство и бедность. Одно ведет к роскоши, лени, новшествам, другая – к низости и злодеяниям.

По мнению ряда философов, можно считать Платона предшественником научного коммунизма, поскольку главный источник социальной несправедливости он видит в частной собственности, которая разрушает целостность и единство государства.

Поэтому Платон ратует за то, чтобы высшее сословие не имело никакой частной собственности, даже личной…Семья, согласно Платону, упраздняется: «все жены этих мужей должны быть общими, а отдельно пусть ни одна ни с кем не сожительствует. И дети должны быть общими, и пусть отец не знает, какой ребенок его, а ребенок – кто его отец. Дети, рожденные от худших граждан, или же внеуказанных возрастных рамок, должны уничтожаться.

Рассуждая об общности жен и детей в идеальном государстве, Платон отмечает: «… что это будет за общность жен и детей, как быть с воспитанием младенцев в промежуток времени от их рождения до начала обучения, который считается особенно тягостным? – Здесь невероятного еще больше, чем в том, что мы разбирали ранее. Сказать, что это осуществимо, – не поверят, а если бы это и осуществилось вполне, то с недоверием отнеслись бы к тому, что это и есть самое лучшее».

Платон, рассматривая роль женщины в идеальном государстве, отмечает: «…на опыте стало ясно, что удобнее упражняться без одежды, чем прикрывать ею все части тела…. Пусть женщины снимают одежды, раз они будут вместо них облекаться доблестью, пусть принимают они участие в войне и в прочей защите государства и пусть не отвлекаются ничем другим. Из-за слабости их пола, женщинам надо давать поручения более легкие, чем мужчинам».

Платон предусматривал в идеальном сообществе «обобществление» всех сфер бытия: «Раз у них и жилища, и трапезы будут общими, и никто не будет иметь этого в частном владении».

Социально-политические взгляды Аристотеля изложены, главным образом, в его «Политике». В этой работе он отмечает: «Политика должна ориентироваться на достижение общего блага, а ее главная цель – достижение справедливости. Но достигается это за счет умения и желания граждан повиноваться властям и закону».

Что же касается самих правителей, то для умения властвовать необходима добродетель нравственно совершенного человека. Аристотель считал, что поскольку власть может принадлежать одному, то может существовать шесть основных форм государственного устройства. Из них три правильных – монархия, аристократия и полития (республика) и три неправильных – тирания, олигархия и демократия.

Монархия – первая и наиболее древняя форма политического устройства, она допустима лишь при наличии в государстве человека, превосходящего добродетелью всех остальных людей. Но аристократия лучше монархии, поскольку власть при этой форме правления находится в руках немногих, обладающих высокими положительными качествами. В условиях республики (политии) государство управляется большинством «носящих оружие» людей. «Тираническая же власть не согласна с природой человека» – это наиболее гнусная форма правления.

Наиболее же сносной формой правления Аристотель считает демократию, и то при условии, что власть в государстве принадлежит закону, а не толпе (охлократия). Аристотель считает идеальным такое реальное государство, которое обеспечивает в максимальной возможности счастливую жизнь для наибольшего числа своих граждан.

В целом же, Аристотель разделяет социально-политические воззрения Платона, но он далек от того, чтобы так раздавить, обезличить человека в государстве, как это сделал Платон. При всем подчинении государству, Аристотель сохраняет за гражданами достаточную самостоятельность и в семье, и в частной жизни. Он решительно выступает и против платоновской идеи обобществления имущества, жен, детей.

Хорошими формами правления Аристотель считал монархию, аристократию и политею. Плохими – тиранию, возникающую как деформацию аристократии, и демократию, как деформацию политеи. Что касается неправильных форм правления, то Аристотель считал, что они – тирания, олигархия, демократия – служат лишь частным интересам то ли одного лица, то ли группы.

В отличие от Платона, который видел в частной собственности главный источник всех социальных бед, Аристотель, напротив, сторонник частной собственности. Он считает, что в наилучшем государстве должна господствовать умеренность во всем, а так как «умеренное и среднее» – это наилучшее, то в таком государстве каждый гражданин должен владеть умеренной собственностью. Это среднее сословие и устанавливает наилучшую форму правления.

Аристотель считал, что и большое богатство, и крайняя бедность нарушают стабильность общества, для благополучия которого особую важность представляют средние слои. В связи в этим большие состояния, как и способы их приобретения, Аристотель объявляет противоестественными и противными человеческому разуму и государственному устройству. Поэтому основными задачами государства Аристотель считает предотвращение чрезмерного накопления гражданами имущества, чрезмерного роста политической власти личности. В численном увеличении и усилении средних слоев Аристотель видит опору и спасение государства.

В молодости Аристотель был невзрачного вида, имел худые ноги, маленькие глаза, был шепиляв, но хотел отличаться от окружающих людей: любил одеваться, носил по несколько дорогих перстней и делал необычную прическу – свисающую на лоб челку и короткую бородку. Александр Македонский сказал о нем: «Я чту Аристотеля наравне со своим отцом, так как если отцу я обязан жизнью, то Аристотелю тем, что дает ей цену». После своих завоеваний Александр вручил Аристотелю 800000 талантов.

Облик цивилизации определяют не только воины и политики, но и мыслители.

По мысли Гераклита, человек – часть природы, природа (космос), представляющая собой вечно живой огонь, никем не сотворена, она вечна и бессмертна («божественна»), человек должен сообразоваться с природой, с ее живой «душой» – вечно живым огнем-логосом, или, иначе говоря, с ее активной материально-идеальной основой или сущностью.

Именно вечно живой огонь является первоначалом мира. Сохранился фрагмент в котором он пишет: «Этот космос, один и тот же для всего сущего, не создал никто из богов и никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим». В другом фрагменте он пишет об изменениях этого вечно живого огня: «Все обменивается на огонь и огонь на все, как золото на товары и товары на золото». Те изменения, которые происходят в направлении земля – вода – воздух – огонь, называются Гераклитом путем вверх, а те, которые идут в обратном порядке, – путем вниз.

Огонь в истолковании Гераклита есть нечто вроде судьбы, которая несет с собой какое-то воздаяние, пусть и не устанавливая космическую «справедливость».

Всякое явление для Гераклита составлено из противоположных начал. Эти противоположности находятся в состоянии борьбы: «Война есть отец всего и мать всего; одним она определила быть богами, другим людьми, одних она сделала рабами, других свободными. Следует знать, что война всеобща, и правда – борьба, и все происходит через борьбу и по необходимости».

Есть в философии Гераклита, так сказать, ценность всех ценностей, которой он по-настоящему поклоняется. Речь идет о законе: «Народ, – говорит Гераклит, – должен сражаться за попираемый закон, как за стену города». Очевидно, имеется в виду не всякий наличный закон какого угодно государства. Но ценность истинного закона для него – не просто высокая, а абсолютная. Эта мысль встречается позднее у Сократа и Платона.

Один из главных пороков, против которых с истинной страстью выступает Гераклит, – невежество. По мнению философа, невежественны те, кто поддается обманчивому человеческому мнению, кто ленив в размышлении, кто в погоне за богатствами не занимается совершенствованием своей души. Распространенный вид невежества: люди верят в то, что им внушают. Гераклит с возмущением говорит о таких людях и противопоставляет толпе – «наилучших». «Один мне – тьма, если он наилучший».

Кого же относит Гераклит к «наилучшим»? Это те, кто размышление, совершенствование души предпочитает «скотскому» пресыщению чисто материальными благами. Но «наилучшие» – не просто люди, которые приобретают знания, хотя размышлять, рассуждать, накапливать знания, конечно, очень важно. Для Гераклита уже разумение есть своего рода добродетель. И каждый человек может развить в себе благодетельную способность к размышлению, к познанию самого себя. Способность к размышлению, самопознанию, согласно Гераклиту, в принципе дана всем людям, нужно лишь правильно воспользоваться ею.

Толпу, по убеждению Гераклита, и составляют люди, которым лень расстаться с невежеством, легковерием и устремиться на путь мудрости. Мудрых людей вообще очень мало, большинство к мудрости так и не приобщается.

Сокрушаясь по поводу невежества «большинства», эфесец замечает: «Невежество лучше скрывать, чем обнаруживать его публично»; «Собаки лают на тех, кого они не знают»; «Спесь следует гасить быстрее, чем пожар».

Интересно, что причину «варварства душ» людей Гераклит видит в их конкретном вещественном состоянии. Дело в том, что души, поясняет он, происходят из влаги, но при этом склонны высыхать. И разница между «влажной» и «сухой» душой как раз и определяет различие между глупым и умным человеком. Так, пьяница, считает Гераклит, безусловно имеет влажную душу. В то же время душа мудреца самая сухая и наилучшая. Характерно, что в состоянии предельной сухости душа человека, по Гераклиту, излучает свет, свидетельствуя о своей огненной природе. Причем, переселяясь в Аид, души мудрецов играют там особую роль стражей живых и мертвых.

Согласно Гераклиту, невежественные люди с их «грубыми» душами не стремятся к отдаленной и высокой цели: «Родившись, они жаждут жизни и тем самым смерти, вернее же сказать, успокоения, и оставляют детей, порожденных для смерти». Между тем назначение человека состоит не просто в том, чтобы жить и рождать себе подобных. Ему следует преодолеть свою склонность к пассивному восприятию жизни и беспечному самодовольству. В отличие от «влажной» души заурядных и самодовольных «многих» «сухая» («огненная») душа «наилучших» находится в постоянной неудовлетворенности и беспокойстве. Впрочем, неудовлетворенность – неотъемлемая черта самой человеческой жизни. «Людям не стало бы лучше, если бы исполнились все их желания». Жизнь не знает покоя и отдыха; покой и бездействие – «свойство мертвых».

Хотя представления о загробном мире эфесец объявляет иллюзорными, он тем не менее не дает определенного ответа на возникающий вопрос о возможности и невозможности загробного существования. По его словам, «людей ждет после смерти то, чего они не ожидают и не предполагают». Впрочем, судя по некоторым фрагментам, складывается впечатление, что Гераклит придерживался веры, по которой человек своим поведением и образом жизни в потустороннем мире предоп­ределяет судьбу своей души в потустороннем мире, но есть посмертные награды и наказания. Поэтому человек, предававшийся чувственным наслаждениям и ведший по преимуществу неразумный («мокрый») образ жизни, не может рассчитывать на посмертное сохранение индивидуальности своей души.

Пифагор был первым, кто назвал свои рассуждения о смысле жизни «философией» (любомудрием). «Человеческую жизнь, – говорил Пифагор, – можно, прибегая к образности, сравнить с рынком и Олимпийскими играми. На рынке имеются продавцы и покупатели, которые ищут выгоды. На играх участники их заботятся о славе и известности. Но есть еще зрители, внимательно наблюдающие за тем, что там происходит. Похоже обстоят дела и в жизни людей. Большая часть их заботится о богатстве и славе, только немногие среди шумной толпы не принимают участия в суете ради почестей и преуспевания, но созерцают и исследуют природу вещей и познание истины любят больше всего. Они называют себя философами – любителями мудрости, а не софами – мудрецами, потому что только божество может обладать всеобъемлющей мудростью, а человеку свойственно лишь стремиться к ней».

Пифагору приписываются многочисленные мудрые изречения. Приведем некоторые из них: «Если не можешь иметь верного друга, будь сам себе другом», «Истину полезно видеть нагую. Ложь покрывает себя одеждою», «Статую красит вид, а человека – деяния его», «Делай великое, не обещая великое», «Жизнь подобна театру: в ней часто весьма дурные люди занимают наилучшие места», «Измеряй свои желания, взвешивай свои мысли, исчисляй свои слова».

Пифагор: «Я не мудрец, ибо мудр только Бог. Я – любитель мудрости – любомудр-философ». У него было более 2 тыс. учеников, имущество у них было общим. Пифагора считали богом, с учениками он вел свои занятия, беседы по ночам. Несколько лет до этого новички проводили в молчании, слушая речи Учителя, но не видя его. Заповеди его гласили: беги от всякой хитрости; отсекай огнем от тела болезни, от души – невежество, от утробы – роскошь, от города – смуту, от семьи – ссору, от всего, что есть неумеренность. Все было регламентировано до мелочей и особо – отход ко сну и пробуждение. Перед сном каждый должен ответить: Что я свершил? И чего не свершил? И что мне осталось?

Сократ был самого простого происхождения. Родился он около 469 года до н.э. Отец его – каменотес Софрониск из дема алопеки, а мать Фенарета – повивальная бабка.

Сведения о Сократе чрезвычайно противоречивы. Сам он никогда ничего не писал, а лишь беседовал, был очень популярным человеком и имел огромное влияние на людей. Во всяком случае, Сократ – завсегдатай улиц, рынков и мужских собраний, небольшого роста, скуластый, со вздернутым носом, толстыми губами и мешковатым лбом, лысый, напоминал собою комическую театральную маску. Был он всегда босой, ходил в старом хитоне. Этот наряд был обычен для Сократа. Древнегреческий философ был одним из родоначальников диалектики как метода отыскания истины путем постановки наводящих вопросов – так называемого сократического метода. Был обвинен в «поклонении новым божествам» и «развращении молодежи» и приговорен к смерти. Излагал свое учение устно. Цель философии – самопознание как путь к постижению истинного блага; добродетель есть знание или мудрость. Для последующих эпох Сократ стал воплощением идеала мудреца.

В 408 году до н. э. Платон встретил в Афинах, своем родном городе, Сократа, мудреца и философа. Согласно легенде, перед встречей с Платоном Сократ видел во сне у себя на коленях молодого лебедя, который, взмахнул крыльями, взлетел с дивным криком. Лебедь – птица, посвященная Аполлону. Сон Сократа полон символов. Это предчувствие ученичества Платона и будущей их дружбы.

Сократ дал Платону то, чего ему так не хватало: твердую веру в существование истины и высших ценностей жизни, которые познаются через приобщение к благу и красоте трудным путем внутреннего самосовершенствования.

Эта дружба прервалась через восемь лет, когда в Афинах установилась тирания, возглавляемая двоюродным братом Платона Критием, после чего последовала смерть Сократа.

Платон возненавидел афинскую демократию, этот режим, убивший его учителя. Он посвятил созданию концепции нового государства боль­шую часть своей жизни, вплоть до самого конца: он умер, не закончив своих «Законов».

Платон стал излагать доказательства своего учителя сначала в серии коротких диалогов, называемых «сократическими», потому что они наиболее близки к «историческому» Сократу. Платон возрождает, реабилитирует его в «Апологии Сократа», которую он осмеливается вложить в уста своего учителя, выступающего перед судом. Наконец, в последнем, самом глубоком и прекрасном из диалогов, именуемых сократическими, – в «Горгии» – Платон показывает в Сократе совершенный образ Справедливого человека, противопоставляя его разоблаченным софистам. Однако этот Справедливый человек поставлен демократией, извращающей справедливость, в такие условия, в которых он должен умереть.

После смерти учителя Платон перебрался в Мегару к Евклиду, у которого на первых порах собрались ученики Сократа. Они хотели еще раз пережить вместе общее горе, прежде чем разъехаться по разным городам.

Настоящему философу, по старинной традиции, полагалось набраться мудрости у тех, кто хранил ее с древнейших времен. Значит, надо было отправиться путешествовать по свету. Одни утверждают, что Платон посетил Вавилон, где изучал астрономию, и Ассирию, где приобщился к великой мудрости магов. Некоторые утверждают, что он даже добрался до Финикии и Иудеи, собирая сведения о законах и религии их народов. Большинство сходится на том, что Платон не мог миновать Египта, который поразил в свое время Солона и Геродота. Думается, что в этом предположении нет ничего необычного, тем более что Египет был совсем рядом, и греки там часто бывали, основывая колонии в Северной Африке.

Платон был первым крупнейшим философом, сочинения которого почти полностью дошли до нас. Однако проблема подлинности произведений Платона составила так называемый «платоновский вопрос». Список произведений Платона, сохранившихся в рукописи, включает 34 диалога, «Апологию Сократа» и 13 писем. Некоторые из этих 34 диалогов считаются неподлинными.

Платон – выдающийся представитель идеализма. В этом смысле справедливы слова А.Н. Уайтхеда: «Самая надежная характеристика европейской философии состоит в том, что она представляет собою ряд примечаний к Платону».

Космология Платона заключается в следующем. Космос имеет шаровидную форму, он был сотворен и конечен. Демиург (создатель) придал миру определенный порядок. Мир этот – живое существо, он обладает душой, которая находится не в нем самом, а окружает собой весь мир, состоящий из элементов земли, воды, огня и воздуха. В мировой душе господствуют числовые отношения и гармония. К тому же мировая душа также обладает познанием. Мир образует ряд кругов: круг неподвижных звезд, круг планет. Итак, структура мира такова: божественный ум (демиург), мировая душа и мировое тело (космос). Живые существа творит Бог. Богом, по Платону, создаются души, которые после смерти тела, где они живут, переселяются в другие тела.

Душа представлялась Платону нематериальной, бессмертной и существующей вечно. Подобно Пифагору, Платон считал, что души, будучи сотворенными Богом лишь однажды, затем переселяются из тела в тело. А в промежутках между земными существованиями они оказываются в «мире идей», поднимаясь туда в роли возничего на колеснице с двумя запряженными в нее конями. Там, в «занебесье», души созерцают идеи в их чистоте и незамутненности. Однако конь, причастный злу, тянет колесницу вниз, и, отяжелевая и ломая крылья, души падают вниз в чувственный мир.

Проблема души Платоном рассматривается в связи с воспитанием добродетели (диалоги «Федон», «Пир», «Государство»). Душа состоит из рассудительности, пыла, вожделения.

Человек должен быть свободен. Если он не может достичь свободы в общественной жизни, то ему следует попытаться добиться свободы внутренней – он должен освободиться от страха страданий.

Дело в том, что существует разница между безотчетными страхами людей и разумной опасливостью. Мистический ужас мы испытываем тогда, когда понимаем причины происходящего и не можем предположить дальнейших событий. В этом смысле знание естественных причин и следствий способно освободить человека от панических страхов.

Эпикур всесторонне и подробно, насколько позволяла наука его времени, рассматривает небесные астрономические и метеорологические явления. Он выдвигает различные гипотезы относительно того, отчего могут происходить фазы Луны, восход и заход Солнца, отчего происходят землетрясения, отчего образуются роса и лед, гром, молния, облака и дождь.

Эпикур верит прежде всего в реальность того, что он видит. В мире существуют только атомы, их движение и пустота. Отсюда происходят все виды реальности: предметы и существа, которые мы видим, а также и те, которых мы не видим потому, что они состоят из более мелких атомов. Душа существует, но слишком эфемерным существованием, преисполненная радости, если она поняла свою природу, обреченная на уничтожение, предназначенном всем существам мира. Боги существуют, но это соединения, сложные построения материальных атомов. Конечно, существуют идеи, но эти идеи не есть существа нематериальные, живущие вне нас в абсолюте, они не что иное, как плоды нашего ума, подобно жатве, подобно цветению, исходящие из того же чернозема нашей телесной жизни.

Эпикур верит в богов. И в то же время он устраняет их, так сказать, из жизни человека. Зачем богам, живущим в высшем покое, заниматься нами и, главное, зачем они буду делать нам зло? У богов нет другого объекта заботы, кроме их собственного благополучия.

Человек никак не может примириться со своей смертностью. Ему трудно представить себе, что его не будет на Земле. Отсюда, согласно Эпикуру, рождается иллюзорное представление, будто существует какая-то сила, которая может быть, обеспечит людям некое другое существование – после смерти. Но будет ли «жить» твоя душа? Эпикур обращается к каждому, пытаясь объяснить, что со смертью человек не имеет ничего общего: «…самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как, когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем».

Конечно, Эпикур не забывает о физических страданиях, которые могут предшествовать смерти, но разве у нас нет в противовес мужества и достоинства? Что касается нравственных страданий, он их побеждал, считая недостойными разумного человека. И вот с прекращением страхов, которые больше всего волнуют людей, развеяна главная причина человеческих несчастий. Если устранить страдание, возникает радость.

Эпикура критиковали за то, что он-де проповедует безудержный культ удовольствия. На самом же деле Эпикур говорил, что человек не может жить, не получая каких-то удовольствий, и он не может жить, не избегая каких-то страданий.

Он подчеркивал, что когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы подразумеваем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог. Нет, не попо