Случайные преступницы.

Рядом с врожденными преступницами, являющимися ти­пичными представительницами самой полной и абсолютной нравственной извращенности, находится другая, значительно большая группа преступниц, порочность и испорченность ко­торых достигают сравнительно незначительной степени и у которых не отсутствуют душевные достоинства, свойствен­ные специально женщинам, как стыдливость и материнский инстинкт. Мы говорим о случайных преступницах, состав­ляющих большинство среди преступных женщин.

1. Физические признаки. У этого класса преступниц не наблюдаются какие-нибудь особенные дегенеративные признаки, и исследованные нами женщины в 54% совершенно свободны от них. Равным образом у них не встречается аномалии в области чувств: например, в 15% их вкусовое чувство и в 6% — обонятельное оказались очень тонкими и т.д.

2. Нравственные качества. То же самое замечается и в отношении нравственных черт характера этого класса пре­ступниц. Guellot в следующих словах описывает типичных случайных преступниц: обыкновенно они более мужчин дос­тупны чувству раскаяния, скорее возвращаются на путь добра и реже рецидивируют в преступлении, если не считать, конеч­но, некоторых исключений, которые представляют собою сово­купность всякого рода пороков... При знакомстве они легко завязывают друг с другом теплые, сердечные отношения.

Надписи, делаемые мужчинами на стенах в тюрьмах, со­держат обыкновенно всевозможные проклятия, угрозы, ду­рачества или же непристойности; напротив, надписи жен­щин всегда приличны и говорят преимущественно о любви и раскаянии. Вот некоторые собранные нами образчики их:

" В этой клетке, где томлюсь я, вдали от тебя, мой ми­лый, я страдаю и вздыхаю о тебе".

" Жан меня более не любит, но я его вечно буду любить".

" Вы, которым придется сидеть в этой камере, называе­мой " Sourcié re", если вы не разлучены с любимым сущест­вом, горе ваше — наполовину горе".

" О чем может говорить в этом одиночестве мое сердце, кроме тех страданий и мук, которые переносит оно из-за моего милого".

" Генриетта любила своего дружка, как только может любить женщина, но теперь она его ненавидит".

" Клянусь никогда не повторять более этого, потому что довольно с меня этих мужчин; любовь — причина того, что я теперь нахожусь здесь; я убила своего любовника; не верьте мужчинам — они все лгуны".

" Людской суд — пустяки; божеский — это все".

" Бог по бесконечному милосердию своему милует и нас, грешных".

" Пресвятая Дева, Богородица, прибегаю к Тебе и ищу Твоей защиты".

Чувство стыдливости также очень развито у этой кате­гории преступниц. В Париже многие из них всячески со­противляются своему заключению вместе с проститутками в тюрьму St.-Lazare. Macé пишет по этому поводу следую­щее: " Женщины эти всеми силами стараются не попасть в тюрьму St.-Lazare, которая внушает им отвращение. Для них заключение в ней — это стыд и вечный позор. При одной только мысли об этом они приходят в ужас, и ни одна женщина не соглашается следовать туда доброволь­но". Точно так же и Guillot наблюдал известный антаго­низм между проститутками и преступницами, содержащи­мися в этой тюрьме. Последние питают очевидное отвра­щение и презрение к продажным женщинам, которые в свою очередь платят им той же монетой. Напротив, врож­денная преступница не будет относиться подобным обра­зом к проститутке: отсутствие у нее стыдливости хорошо согласуется с полным бесстыдством этой последней.

Guillot отмечает у заключенных чувство живой мате­ринской любви, питаемой ими к своим детям. Очевидно, что речь идет здесь только о случайных преступницах, по­тому что мы уже убедились на многочисленных примерах, что у врожденных преступниц материнский инстинкт со­вершенно отсутствует. " В тюрьме св. Лазаря, — пишет Guillot, — y заключенных часто доходит дело до ревности и неприязненных стычек благодаря чувству материнской гордости. Каждая мать хочет, чтобы более всего восхища­лись и любовались ее ребенком, чтобы все считали его са­мым здоровым и красивым. Разрешение от бремени в тюрь­ме приводит в сильнейшее возбуждение все население ее; буйные арестантки, которых нельзя было смирить даже арестом в темном карцере, успокаиваются и делаются по­слушными, как только им угрожают разлучить с детьми". Кроме стыдливости и материнской любви мы находим у случайных преступниц и другие нежные и благородные чувства, свидетельствующие о том, как мало отклоняются они от нормального женского типа. Так, Guillot отмечает их доверие и привязанность к своим адвокатам, в которых они видят нередко истинных защитников своих и к кото­рым привязываются с почти детской доверчивостью, осо­бенно если они молоды и недурны собою. Так, одна над­пись гласила следующее: " Меня арестовали за то, что я украла 2000 франков, но это ничего — у меня есть адво­кат". В этом видна характерная потребность женщины в посторонней опоре. У врожденной преступницы эта черта характера совершенно отсутствует: наполовину мужчина по своим привычкам, эгоистичная до крайней степени, она ищет не защиты, но подчиненности и удовлетворения сво­их страстей. У случайных преступниц эта потребность в опоре вырастает нередко в самоотверженную любовь, меж­ду тем как врожденные преступницы знают одну только лишь грубую чувственность. " Они, — говорит Guillot, — отлично понимают разницу между такими женщинами, ко­торые из желания спасти своего любовника компромети­руют его, как это было в процессе Pranzini, и другими, ко­торые выдают своих любовников с целью отделаться от них или спасти собственную шкуру, как это имело место в процессах Marchandon'a и Prado. Они сочувствуют пер­вым, на месте которых они поступили бы точно так же, но презирают и ненавидят других, у'которых оказалось так мало самоотверженности и великодушия". Так, Gabrielle Fé nayron, предательски выдавшая своего любовника, во вре­мя своего содержания в тюрьме St.-Lazare не смела показаться во дворе, потому что на нее напали бы все прочие арестантки и учинили бы с ней жестокую расправу. Итак, случайная преступница способна к истинной любви, меж­ду тем как врожденная — только к грубому удовлетворе­нию своих похотливых инстинктов.

Но чтобы лучше понять характер этих случайных пре­ступниц, мы должны рассмотреть с психологической точки зрения те обстоятельства, которые увлекают их на путь преступления.

3. Внушение. Очень часто женщина совершает преступ­ление даже помимо своего желания, благодаря внушению со стороны любовника или кого-нибудь из окружающих, как, например, отца, брата и т.п. " Эти, — сказала нам одна тю­ремная надзирательница о случайных преступницах, — не поступают, как мужчины: их доводят до преступления не дур­ные страсти, но воля их любовников, для которых они воруют и жертвуют собой часто без всякой пользы для себя".

Характерными чертами преступлений этих женщин яв­ляются: продолжительность времени, которое необходимо, пока лукавый — по выражению Sighele — не попутает их, затем неуверенность при совершении преступления и, наконец, раскаяние после него*.

Некую L. любовник ее уговорил отравить своего мужа, для чего и дал ей пузырек с серной кислотой. Но у нее не хватило духу исполнить задуманное преступление, и она, растерявшись, в реши­тельный момент уронила на пол пу­зырек с кислотой и призналась во всем мужу.

Guiseppina P., сирота 17 лет, была обольщена одним богатым стариком, который потом женился на ней. Но брак этот был несчастлив, и муж оставил ее, когда она родила дочь, которую он не хотел признать своим ребен­ком. Guiseppina была предоставлена самой себе с ежеме­сячной пенсией в 30 франков после той роскоши, в кото­рой она жила до этого. Она начала вести беспорядочную жизнь и сделалась любовницей некоего Guillet, грубого, раз­вратного крестьянина, совершенно подчинившего ее своей воле и задумавшего воспользоваться ею для убийства ее мужа, богатством которого он хотел воспользоваться. Она уступила его требованиям и, арестованная вместе с ним, высказала на суде раскаяние в следующих словах: " Бог простит мне этот грех, потому что я была так несчастлива, без всяких средств, не имея даже куска хлеба. Когда я обращалась к родственникам за помощью, они грубо меня отталкивали. Потом я встретилась с Guillet, который ме­ня погубил. Он причина моего несчастья и преступления".

M.R., женщина без каких-нибудь тяжелых дегенера­тивных признаков, отличавшаяся постоянно трудолюби­ем и честностью, покинула родительский дом, чтобы изба­виться от пытавшегося изнасиловать ее отца и брата, толкавшего ее на путь проституции, чтобы иметь возмож­ность жить на ее счет, ничего не делая. Она убежала с одним негодяем, которого любила и любовницей которого она, конечно, сделалась. Но, не находя работы, молодые люди скоро впали в большую нужду, и любовник заставил ее принять участие в ограблении одного магазина золотых вещей, на что она согласилась только после долгого сопро­тивления, и то потому, что он угрожал в противном случае бросить ее. Но при этой краже она вела себя так неловко и неуверенно, что легко была поймана, не делая даже по­пыток к бегству или сопротивлению. Она во всем созна­лась и раскаялась. При ближайшем знакомстве с нею мы находим у нее некоторые мужские черты, как, например, большую физическую силу, энергию и отсутствие материн­ской любви. Перед родами она говорила всем, что ее буду­щий ребенок интересует ее очень мало.

Особенно часто подвергаются внушению любовницы и соучастницы воров. По этому поводу Guillot говорит: " Для них совершают мужчины большинство своих краж. Часто они действительно не знают, откуда те достают средства на удовлетворение их прихотей, но нередко они умышленно закрывают на это глаза, делая вид, что ни о чем не догады­ваются, так как у них не хватает сил противостоять злу, или же они поддаются угрозам и ослепляющей их стра­сти". К этому классу случайных преступниц, находящихся под влиянием внушения, принадлежит большинство жен­щин, осужденных за производство себе выкидышей, между тем как детоубийцы, напротив, ближе подходят к типу пре­ступниц, действующих под влиянием страстей. Инициати­ва и производство выкидыша редко, как справедливо заме­чает Sighele, принадлежат женщине: обыкновенно мужчина первый настаивает на аборте, боясь беременности своей воз­любленной и родов. Так было в случае Fouroux, заставив­шего абортировать свою любовницу, жену одного морского офицера, бывшего в отлучке, с которым он находился в дружественных отношениях. Giorgina Bogas, изнасилован­ная и забеременевшая от любовника своей матери, разре­шившись от бремени, помогала умертвить свое новорожден­ное дитя, следуя его требованиям. Влияние его на эту кроткую женщину было так сильно, что она на суде, для спасения его и своей матери, взяла всю вину на себя. Lemaire, изнасилованная своим родным отцом, абортировала по его настоянию два раза, но здесь на девушку действовало уже не столько внушение, сколько страх; она ненавидела и боя­лась своего отца, который был на все способен, но не смела ослушаться его, потому что в противном случае он пускал в ход кулаки и запирал ее в ужасный погреб. Когда однаж­ды она попробовала выйти из дома без его позволения, жес­токий отец поставил ее на колени на острую косу и в та-ком положении заставил ее просить у него прощения.

Иногда внушение есть следствие влияния не столько вла­стного, с сильной волей любовника, сколько заразительного примера. Беременность оказывается для девушки в один пре­красный день неожиданным сюрпризом; она была бы счаст­лива выйти как можно скорей из такого компрометирующе­го положения, но решительно не знает, как это сделать. Тогда на сцену обыкновенно является какая-нибудь услужливая подруга, удачно выпутавшаяся из подобного же положения. Она указывает ей на опытную акушерку, к которой следует обратиться, описывает ей всю эту процедуру выкидыша как очень простую и нисколько не опасную для здоровья, уверя­ет, что об этом никто не узнает, как не узнали и про нее, — словом, уговаривает ее решиться. Весь этот процесс внушения, начиная первой мыслью об аборте и кончая твердо при­нятым решением произвести его, как нельзя лучше рисует следующее письмо, найденное в бумагах одной акушерки:

" Милостивая государыня!

Одна подруга моя, г-жа X., посоветовала мне обратиться без всякого стеснения к вам и вполне положиться на вашу скромность. У меня к вам очень щекотливое дело: я бере­менна, и эта беременность приводит Меня просто в отчаяние. Я хорошо знаю, что любовник мой покинет меня, как только у меня будет ребенок, и этого я больше всего боюсь; пока же он об этом еще не подозревает. Моя подруга уверила меня, что вы можете освободить меня из этого положения без опас­ности для моего здоровья и без того, чтобы кто-нибудь об этом узнал." Будьте добры назначить, где мы можем увидеть­ся с вами, и примите уверение в моей вечной благодарности".

В других случаях мотивом выкидыша является очень большое число детей или бедность. Мысль об аборте ка­жется вполне естественной: к чему увеличивать число бед­няков на свете еще одним существом? Так рассуждают даже матери, которые любят своих детей и, вероятно, лю­били бы и это имеющее родиться дитя, если бы оно своим рождением не ухудшило их материальное положение. В подобном взгляде нет, по мнению их, ничего преступного: здесь убивается не живое существо, а нечто еще не сущест­вующее, что живет пока лишь в одних мыслях. Об одном таком процессе, в котором Zola был в числе присяжных заседателей, он потом рассказал редактору Figaro следую­щее: " На скамье подсудимых сидела женщина, имевшая уже после трех родов четырех детей и в один день заме­тившая, что она опять беременна. Муж ее был поденный рабочий и зарабатывал очень мало. Бедная женщина жа­луется на свое тяжелое положение соседке, и вдруг ей при­ходит в голову мысль: si je savais comment faire passer ca! * Соседка ее такого средства не знает, но слыхала о женщи­не, которая знает его. Они вместе отправляются в прачеч­ную искать ее. Дело кончается тем, что она вводит себе толстую иглу — и выкидыш готов. За это она дает своей спасительнице все, что у нее есть, — 4 франка... И вот все три женщины попадают пред ассизный суд... Скажите, хва­тило бы у вас духу осудить этих несчастных плачущих женщин, которые имеют вместе девять детей? Что касается меня — то у меня его не хватило! "

Мы находимся здесь перед искусственным созданием преступного импульса на почве внушения, которое совер­шенно аналогично более сильному по своим результатам гипнотическому внушению. Конечно, и здесь, как при гип­нозе, субъект следует, собственно, только тем внушениям, которые наиболее отвечают его характеру, так как извне исходящему импульсу к преступлению соответствует здесь внутренняя скрытая наклонность к нему, которая не на­столько сильна, однако, чтобы проявиться самостоятельно, как у врожденных преступниц. Очевидно, мы имеем здесь дело с редуцированной формой криминального предраспо­ложения, сохраняющего только известные черты врожден­ной преступности: у одних наблюдается отсутствие мате­ринского чувства, наклонность к беспорядочному образу жизни, непостоянство и быстрая возбудимость в эротиче­ском отношении при легкой решимости на преступления; другие, напротив, ближе стоят к нормальной женщине, труд­но поддаются преступным искушениям и, поддавшись им, скоро испытывают искреннее раскаяние в этом.

Таким образом, от нормальной женщины к преступной ведет целая серия более или менее сложных типов случай­ных преступниц.

Внушение преступления почти всегда исходит от лю­бовника: половое влечение и доверие, питаемое к любимо­му мужчине, делают ее особенно доступной подобному вну­шению, тем более что многие из этих преступниц способны, как мы уже видели, на настоящую, самоотверженную лю­бовь. В некоторых случаях они совершенно подчинены воле своих любовников, которые неограниченно распоря­жаются их судьбами.

Очень редко внушение исходит и от женщины, как это было, например, в случае Юлии Bila. Bila находилась в очень дружественных отношениях с некоей Марией Меуеr, особой двусмысленного поведения, которая совершенно подчинила ее себе и избрала ее орудием мести своему веро­ломному любовнику. Bila разделяла негодование своей под­руги, выставившей его в самом мрачном свете, и согласи­лась облить ему лицо серной кислотой. Непосредственно после своего поступка она испытала раскаянье и, аресто­ванная, со слезами на глазах призналась, что не могла усто­ять против внушения более сильного, нежели ее воля.

Фердинанда К., немка по своему происхождению, орга­низовала в Париже с замечательной ловкостью и энергией целую шайку домашних воровок, которых выдрессировала с чисто военной выправкой. Она завязывала отношения со всеми боннами и горничными, потерявшими свои места из-за какого-нибудь небольшого проступка (например, незна­чительной кражи) и сильно нуждавшимися, доставляла им хорошие места при помощи фальшивых аттестатов и заставляла красть и приносить к ней ценные вещи, кото­рые она сбывала, уделяя себе при этом, конечно, львиную долю. Замечательно, что никто не осмеливался ослушать­ся ее приказаний или утаить что-нибудь из украденного для себя. Rondest, закоренелая преступница, убившая свою мать, чтобы избавиться от необходимости содержать ее, имела подругу, которая постепенно начала делить ее нена­висть к матери ее и сделалась как бы личным врагом старухи. Она часто била ее, приговаривая, как и Rondest: " Довольно уже с меня того, что я должна тебя кормить еще", — точно это и в самом деле лежало на ее обязанно­сти. Мы имеем здесь случай ненависти " à deux" в том смысле, как психиатры говорят о помешательстве " à deux".

У нормальных женщин подобное явление не наблюдает­ся, потому что между ними дружбы, собственно говоря, нет. Самая дружба есть, как думает Sighele, также не более как особый вид внушения, которое может заходить так далеко, что одна более сильная натура совершенно подчиняет себе другую, более слабую. Поразительно то, что такая дружба встречается только у преступниц: среди нормальных же женщин она — повторяем — невозможна благодаря особого рода скрытой враждебности, постоянно существующей между ними. Итак, дружба — это особый вид внушения, которое — как и всякое внушение — имеет место тогда, когда один индивид значительно уступает другому в степе­ни своего умственного развития. Но нормальные женщины в большинстве случаев представляют, как известно, в умст­венном отношении совершенно однородную массу и вполне походят одна на другую: среди них совершенно невозможны ни внушение, ни подобного рода дружба, выражающаяся взаимным подчинением одного субъекта другому. Зато ме­жду отдельными преступницами наблюдаются, в силу выро­ждения, огромные разницы в умственном развитии, нередко доходящие до чудовищных размеров, благодаря которым может иметь место факт внушения: так, нравственно урод­ливая врожденная преступница, почти мужчина по своим особенностям, может влиять и подчинять себе полупреступ­ную женщину с ее скрытыми дурными инстинктами.

4. Образование. Обстоятельством, которое все чаще и чаще служит причиной преступности многих нормальных в нравственном отношении женщин, является странное про­тиворечие, благодаря которому им позволяется получать высшее образование, но они не могут применять его служе­нием обществу на поприще тех или других свободных про­фессий. Многие интеллигентные женщины, потратив массу денег и труда на свое образование, в один прекрасный день убеждаются, что они ничего им не достигли. Испытывая нужду и вполне справедливо сознавая, что они заслужива­ют лучшей участи, они лишены даже надежды выйти за­муж, потому что мужчины не любят обыкновенно истинно образованных женщин. Итак, им остается выбор между самоубийством, преступлением и проституцией; честные де­вушки предпочитают первое, другие — делаются воровка­ми и проститутками. Mace сообщает, что многие девушки в Париже, готовящиеся к педагогической деятельности, за­канчивают свою карьеру в тюрьме св. Лазаря, куда они по­падают обыкновенно за воровство перчаток, вуалей, зонти­ков и тому подобных принадлежностей туалета, на покупку которых у них нет средств. Потребности, связанные с их профессией, служат для них ближайшими причинами их падения. Mace говорит, что число гувернанток в Париже без мест с элементарным и высшим образованием так велико, что диплом или звание учительницы дает меньше права надеяться на кусок хлеба, чем сделаться воровкой и про­ституткой или же покончить жизнь самоубийством.

М., дочь одной эксцентричной, непрактичной женщины, получившая высшее литературное образование и достигнув­шая даже ученой академической степени, но не подготовлен­ная, однако, ни к какой практической деятельности, очути­лась в 23 года круглой сиротой и без всяких средств к жизни. Она искала место гувернантки, но напрасно, и в конце кон­цов должна была сделаться сельской учительницей в одной деревне. Но и это скромное место она скоро потеряла, так как население деревни этой не захотело иметь учительницей протестантку. Она снова очутилась в очень бедственном по­ложении, выход из которого она нашла в том, что брала в долг драгоценности у ювелиров, продолжавших считать ее богатой девушкой, и закладывала их или продавала за пол­цены. Окончательно запутавшись в подобного рода мошен­нических проделках, она была арестована и умерла в тюрьме еще до суда над ней от стыда и перенесенных лишений.

5. Искушение и соблазн. Преступления, особенно про­тив собственности, являются часто последствием искуше­ния, которому не в состоянии противиться женщина, даже почти совсем нормальная. Говоря о нравственности нор­мальной женщины, мы уже видели, что у нее слабо развито уважение к чужой собственности. Между прочим, подтвер­ждение этого мы находим в обстоятельстве, указанном Richet, что в парижское бюро утерянные вещи доставляют­ся почти исключительно мужчинами. Одна опытная, обра­зованная женщина уверяла нас, что женщине очень труд­но не мошенничать во время игры. Понятно, что там, где и без того имеется такое слабое представление о неприкос­новенности чужой собственности, не требуется особенно сильного искушения, чтобы нарушить ее, и нельзя еще счи­тать женщин тяжело дегенерированными только за то, что они смотрят на подобный поступок против чужой собственности как неуместный или, вернее, дерзкий проступок, но отнюдь не как на преступление. " Женщины, — спра­ведливо замечает Joly, — имеют какое-то непонятное пред­ставление о том, что им все позволительно относительно мужчин, так как они все искупают своей лаской и своим подчинением им". Воровство в магазинах сделалось спе­циальным видом женской преступности со времени воз­никновения теперешних чудовищных базаров. Мысль о воровстве является здесь у женщины как бы сама собою при виде бесчисленного множества разбросанных товаров, возбуждающих аппетит и желания, которые, однако, могут быть удовлетворены лишь в весьма незначительной степе­ни. Искушение тем значительнее, что наряды являются, как известно, для женщины необходимостью, средством привлечь к себе другой пол. Особенно велик соблазн ук­расть что-нибудь в больших магазинах, между тем как в маленьких магазинах подобные скандалы почти никогда не случаются. Один служащий в известном парижском магазине " Au Bon Marche" рассказывал Joly, что из 100 утайщиц из магазинов 25 являются профессиональными воровками, таскающими все, что ни попадается им под руки, 25 — крадут из нужды, а 50 — суть воровки, как он выражается, " par monomanie", т.е. они, оставляя в стороне специально психиатрический смысл этого слова, суть та­кие воровки, которые более или менее обеспечены в мате­риальном отношении, но не могут противостоять искуше­нию при виде стольких прекрасных вещей, возбуждающих их жадность; между ними попадаются, конечно, и субъек­ты, страдающие настоящей клептоманией. Mace полагает, что в Париже в каждом из 30 больших магазинов случа­ется ежедневно по 5 краж. Он уверяет, что из 100 подоб­ных воровок действительно бедной оказывается, быть мо­жет, только одна, между тем как все прочие состоятельны, чтобы не сказать богаты, и воруют потому, что привыкли к роскоши, как к потребности, и чувствуют при виде ее силь­ный соблазн, которому легко поддаются. Zola очень верно изобразил подобный вид воровства в своем романе " Au bonheur des dames". Он особенно живо описывает влияние на женщин всевозможных весенних и осенних модных вы­ставок, которые они посещают так же, как инженер — выставки машин, даже не имея в виду ничего купить.

Однако при виде такого соблазна они устоять не могут и кончают тем, что или делают покупки, которые совер­шенно подрывают их скромный бюджет, или же решаются на воровство.

Домашние кражи, совершаемые женской прислугой, поч­ти все принадлежат к разряду так называемых случайных преступлений. Деревенские девушки, являясь в город, по­ступают на службу в богатые или зажиточные дома, где им все кажется, как у миллионеров. У них на руках находятся деньги для покупок или драгоценности, и если к этому со­блазну присоединить еще то, что они в большинстве случа­ев получают очень скромное жалованье, то станет понят­ным, каким образом они доходят до воровства. Начинается дело обыкновенно тем, что они вступают в маленькие плу­товские сделки с разного рода поставщиками товаров. За­тем они пробуют украсть какую-нибудь серебряную или иную драгоценную вещь, но совсем не считают это воровст­вом, а просто ловко выкинутой штукой. Тарновская нашла в своем материале около 49% воровок, бывших до того, как они попали на скамью подсудимых, " одной прислугой" в небольших хозяйствах. Подобное место занимали они без всякой предварительной подготовки к нему и потому полу­чали, конечно, мизерное жалованье. Тот факт, что между воровками преобладают в таком количестве служанки, го­ворит за то, что здесь дело идет о случайных преступницах.

Итак, при таком слабом сопротивлении преступному искушению, особенно в деле присвоения себе чужой собст­венности, такие кражи превращаются с течением времени в привычку, а случайные воровки — в привычных. Это особенно часто наблюдается в больших городах среди жен­ской прислуги, которая обыкновенно, за редкими исключе­ниями, обкрадывает своих хозяев. Balzak очень ярко изо­бразил эту общественную язву, какою она представлялась в его время. " Обыкновенно, — говорит он, — повар и кухарка — это домашние воры, дерзкие, которым нужно еще платить. Прежде служанки эти тащили по 40 су для лото, теперь же они воруют по 50 франков для сберега­тельной кассы. Они собирают свою дань в часы между базаром и обедом, — и Париж не знает другой такой вы­сокой пошлины с привозных товаров, как та, которую взи­мают эти женщины, считая свои покупки на базаре не только по двойной цене против их стоимости, но и пользу­ясь еще скидкой известного процента у поставщиков.

Перед этой новой силой трепещут даже самые крупные купцы, и все они без исключения стараются задобрить ее в свою пользу. При попытке контролировать этих женщин они говорят грубости и мстят сплетнями самого низкого свойства. Мы дошли уже до того, что в настоящее время прислуга осведомляется друг у друга о господах точно так же, как мы делали это прежде относительно ее".

Зло это, по уверению г-жи Grandpré, с тех пор еще более разрослось в Париже. Таким образом, путем обкрадывания своих хозяев прислуга нередко сколачивает себе изрядный капиталец и становится почтенной особой в том участке, где она живет. Молодые девушки, приезжающие из провинции, обучаются этому искусству у старых и опытных. Г-жа Grandpré слышала в тюрьме St.-Lazare следующий печаль­ный рассказ: " Одна молодая девушка приехала из провин­ции в Париж, чтобы заработать место в одном богатом доме, где ей приходилось за ничтожное жалованье исполнять са­мые тяжелые, черные работы. Кроме этого, ее отвратительно кормили и поставили в зависимость от другой прислуги, ко­торая ее тиранила. Однажды вечером, когда она сидела в своей каморке и, плача, предавалась грустным размышлени­ям насчет своей будущности, ее начала утешать другая гор­ничная, старшая и более опытная, чем она, и, между прочим, указала ей на множество средств улучшить свое тяжелое положение. Молодая девушка не без борьбы уступила ее советам, хотя она и не видела в них собственно ничего дур­ного. Она начала воровать и обкрадывать своих хозяев и в конце концов попала на скамью подсудимых. Учительница ее продолжала, по словам ее, делать то же самое, но так лоёко, что не попадалась, имеет много денег, и хотя она обык­новенная горничная, но все лавочники их околотка относят­ся к ней с уважением и первые кланяются ей".

Что воровки в большинстве случаев только случайные преступницы и мало чем отличаются от нормальных жен­щин, доказывается также наблюдением Тарновской, что в тюрьмах они постоянно оказываются более трудолюбивы­ми, нежели проститутки, и годятся на всякие работы; они больше задумываются над своим будущим, делают сбере­жения, более стойки.

Итак, у индивидов этой категории отсутствуют многие основ­ные черты типичных преступниц.

6. Заброшенность в детстве. Несчастные, заброшенные в детстве или же выросшие без присмотра со стороны родите­лей девочки часто становятся случайными преступницами и после первого же наказания превращаются обыкновенно уже в привычных преступниц, во-первых, вследствие того, что они отвыкли от работы, и, во-вторых, потому, что не могут найти ее, как лица с скомпрометированным прошлым. Если ребен­ку несвойственно уважение к чужой собственности и оно развивается в нем только с течением времени путем подра­жания и упражнения, то тем более понятным становится в таком случае значение заброшенности детей и вырастание их без родительского надзора, ибо даже лучшее воспитание и самые благоприятные жизненные условия не в состоянии заменить влияния семейной жизни. Значения этого фактора касается и Тарновская, говоря о русских воровках из просто­народья, которых она наблюдала. " Кандидатка в преступни­цы, — замечает она, — вырастает не приученная к какой-нибудь работе или деятельности, часто страдает от холода и голода, не находит дома ни хлеба, ни теплого угла, а только дурное обращение и побои; в один день такое существование надоедает ей, и она отдается за какое-нибудь лакомство или же крадет то, что ей более всего нравится, искупляя, таким образом, тюремным заключением свое происхождение от бед­ных, нравственно испорченных родителей. Из тюрьмы она выходит с большим опытом и подготовкой, чтобы во второй раз уже не так легко попасться; первая совершенная ею кража легла пропастью между ней и ее семейством, и отныне для нее открыт только один путь — именно путь преступ­ления и разврата".

7. Дурное обращение. Далее в числе причин, создающих случайных преступниц, следует отметить дурное обращение и насилие, к которому часто прибегают в обращении друг с другом женщины, особенно известных классов общества. Благодаря постоянной взаимной антипатии между ними отвращение и ненависть друг к другу возникают у них из-за самых ничтожных причин, и дело часто доходит до драк, которые по отношению к современной женщине являются тем же, чем было в варварские времена убийство, т.е. нор­мальной реакцией на нанесенное ей оскорбление. Об из­вестном классе парижанок Mace говорит следующее: " Из-за немного пролитой на общей лестнице воды две соседки начи­нают ссору, которая часто переходит в драку; дело доходит до суда, и виновная приговаривается обыкновенно к денеж­ному штрафу, который она отказывается платить, и попадает в тюрьму. Такие истории случаются на каждом шагу между соседками, конкурирующими торговками, женами швейцаров и жилицами, между прислугой и женой швейцара, даже меж­ду дамами из более высоких слоев общества".

8. Нищенство. В то время как нищенство является у мужчины почти всегда следствием дегенерации и продук­том врожденной склонности к бродяжничеству и отвраще­нию к труду, оно у женщин сплошь да рядом только слу­чайное преступление. Женщины реже мужчин решаются на самоубийство, так как в крайней нужде они скорее при­миряются с нищенством отчасти вследствие менее развито­го у них чувства гордости, отчасти вследствие большей любви к своим детям. Мы находим у Масе следующий рассказ про одну женщину, имевшую двух детей и едва зарабаты­вающую в качестве швеи один франк в день. Когда одна из ее дочерей заболела и не могла более работать, она послала свою вторую дочь просить на улицах милостыню, но ма­ленькая нищенка была арестована и не прежде согласилась указать свой адрес, чем ей было обещано, что ее не посадят в тюрьму. Префект полиции разыскал по ее указанию бед­ную женщину в ужасной каморке, где-то на чердаке, но она ни за что не хотела отдать больной дочери в больницу, боясь, что та, как и муж ее, умрет в ней. При виде этого ужасного зрелища нищеты префект не только не преследо­вал мать за то, что она посылает нищенствовать свою дочь, но даже подарил ей 100 франков. Масе отмечает, что у по­лицейских агентов очень часто не хватает духу преследо­вать, как показывает закон, уличных нищенок: даже и не особенно дальновидные из них понимают, что в большинст­ве случаев они имеют дело с случайным и невольным пре­ступлением, и было бы бесчеловечно поступать с виновны­ми в нем так же, как с врожденными бродягами.

9. Местные и национальные особенности преступлений. То обстоятельство, что женщина является преимущественно случайной преступницей, объясняет собою факт, противоре­чащий указанной нами монотонности жизни ее в физиоло­гическом и психологическом отношении, именно, что извест­ные характерные преступления наблюдаются у женщин то одних, то других стран и что социальная жизнь обусловли­вает в разных странах такую разницу ближайших причин, предрасполагающих к преступлению, что даже и между ними имеет место более или менее значительная дифференцировка.

Так, например, сюда относится прежде всего детоубий­ство, очень распространенное в Швеции, потому что здесь извозчиками являются почти исключительно женщины. Последним, по роду их занятий, приходится часто бывать в отдаленных от городов местах среди грубых, полудиких мужчин; они подвергаются очень часто изнасилованиям и беременеют. Детоубийство должно в таких случаях вос­станавливать невольно потерянную честь женщин.

Кража из магазинов считалась в течение известного вре­мени специальностью француженок, пока большие магази­ны сущест­вовали только во Франции. Да и теперь еще зло это, кажется, распространено преимущественно во Фран­ции; по крайней мере, все более или менее выдающиеся сообщения об этом мы находим только у французских авторов. Это объясняется тем, что нигде нет таких колос­сальных, с таким вкусом составленных выставок товаров и мод, как именно во Франции.

В Соединенных Северо-Американских Штатах аборт счи­тается специально местным преступлением, не заслужи­вающим даже по общественному мнению наказания. Там на каждом шагу на стенах домов и в газетах попадаются объявления о заведениях и домах, назначенных для этой цели, и еще недавно один врач рекламировал свой " инсти­тут для абортов" объявлениями, раздававшимися дамам на улицах. В этой стране, где женщина начинает все более и более заниматься профессиональным трудом и разного рода делами, к чему принуждает ее непомерное развитие капитализма, материнство является часто общественным злом, а аборт — почти необходи­мостью; общественное мне­ние настолько проникнуто там этой идеей, что не считает его совсем противозаконным поступком.

10. Заключение. Случайные преступницы, составляющие большинство среди женщин-преступниц, делятся на две ка­тегории: первая — это более или менее смягченные пре­ступные натуры, ближе подходящие к преступным, чем к нормальным женщинам, а вторая — это индивиды, кото­рые стоят очень близко к последним и сами по себе часто вполне нормальны, но обнаруживают благодаря жизненным условиям ту долю нравственной извращенности, которая свойственна каждой женщине и которая находится в ней при обыкновенных условиях в скрытом состоянии. К пер­вой категории принадлежат главным образом преступни­цы против здоровья и жизни окружающих под влиянием внушения; ко второй — те женщины, которые нарушают права чужой собственности. Эти последние смотрят на свое преступление так же, как дети на совершаемое ими воровст­во, т.е. как на более или менее смелый поступок, относи­тельно которого они отвечают исключительно перед собст­венником вещи, а не перед законом; иначе говоря, по их мнению, дело идет здесь о совершенно индивидуальном про­ступке, а не о нарушении социальных порядков. Взгляд этот соответствует первобытному состоянию человеческой нравственности и в настоящее время еще встречается у многих диких племен и народов.