Глава семнадцатая. Усилия Бельгии

«Дело союзников проиграно. Вскоре, воз­можно через несколько дней, Франция также будет вынуждена прекратить борьбу, посколь­ку неблагоприятное для нее соотношение сил исключает какую-либо надежду для Франции. Несомненно, что Англия будет продолжать бороться, но не на континенте, а на море и в своих колониях. Война может оказаться дли­тельной однако Бельгия не получит никакой возможности влиять на ее ход, и поэтому ее роль окончена».

Король Бельгии Леопольд 25 мая 1940 г.

Если бы бельгийцы считали эвакуацию своих войск вообще возможной, это означало бы для «их, с од­ной стороны, необходимость покинуть собственную страну и с другой — получение сомнительной возможно­сти возобновить боевые действия на стороне Франции. При любой оценке сложившейся в то время для Бельгии ситуации необходимо учитывать первостепенную роль короля в военных делах.

Король Леопольд, являясь фактически главнокоман­дующим бельгийской армией, играл в ее судьбе двойную роль. Первую из них здесь нет необходимости рассмат­ривать в деталях. Скажем только, что Бельгия еще до войны решила придерживаться политики вооруженного нейтралитета. Нереальность такой политики сегодня оче­видна, но в то время и сами бельгийцы и их король ве­рили в нее и продолжали придерживаться ее перед ли­цом угрозы со стороны Германии в период с сентября 1939 по май 1940 года. Только тогда, когда немцы пере­шли бельгийскую границу, бельгийцы обратились к союз­никам за помощью, до этого же не делалось никаких шагов по установлению сотрудничества.

Второе, в чем сказывалось влияние короля Леополь­да, было связано с состоянием бельгийской армии.

Бельгийская армия, как заявил сам Леопольд Горту через сэра Роджера Кейса, «существовала только для обороны; у нее не было ни танков, ни самолетов, и она не была ни обучена, ни снаряжена для наступательных операций».

Слабости этой армии были во многом аналогичны слабостям французской армии. Она была предназначена для стабильной обороны границы, которая хотя и не имела своей линии Мажино, но была укреплена в от­дельных местах мощными современными оборонитель­ными сооружениями.

Когда 10 мая немцы захватили важнейшие мосты, разгромили с помощью прекрасно проведенной воздушно-десантной операции мощную крепость Эбен-Эмаль и прорвались через укрепления, бельгийская армия была ознакомлена с планом «Д». Как повлияло на сроки от­ступления бельгийской армии сообщение о том, что войска союзников занимают линию обороны в ее тылу, определить невозможно, но вполне очевидно, что эта армия уже смотрела назад, как только крепость Эбен-Эмаль пала. Отход бельгийцев на линию Антверпен — Лувен был совершен в высоком темпе и намного раньше срока, который предполагался французским верховным командованием. Однако, быстро освоившись и закрепив­шись на этой линии, бельгийская армия с большим успе­хом начала свои операции в общей системе обороны союзников.

Следует помнить, что, являясь армией стабильной обороны, бельгийская армия опиралась на крайне слабую, неорганизованную систему транспорта и снабже­ния, но, когда 16 мая началось отступление с рубежа реки Диль, бельгийцы не отставали от темпов отступле­ния союзников, несмотря на недостаток транспорта. При этом возникали неизбежные недоразумения, временами терялся контакт между войсками, но все это происходило уже в рамках общих операций союзнических войск. Постепенно отходя, бельгийская армия заняла линию обороны на реке Лис как вполне боеспособная составная часть военной машины союзников. В ночь на 23 мая она окончательно остановилась и заняла 100-километровый фронт обороны от Менен через Экло до моря, т. е. фронт примерно в полтора раза больший, чем предусматрива­лось по плану «Д» в начале кампании.

Хотя бельгийская армия находилась в боевом сопри­косновении с немцами в течение большей части этого периода, боевые действия, надо сказать, не были тяже­лыми. Только на одном участке фронта отступления бельгийской армии, когда она была на рубеже реки Шельды, интенсивность боевых действий заметно воз­росла.

24 мая, т. е. на следующий день после завершения выхода на рубеж реки Лис, на южном участке линии обороны бельгийцы испытывали уже сильное давление противника, а на стыке своих войск с войсками английских экспедиционных сил они несли значительные по­тери.

Лорд Горт хорошо знал как сильные, так и слабые стороны бельгийской армии и был полностью осведом­лен о размахе немецкого наступления на ее фронте. 20 мая Роджер Кейс, представлявший английское прави­тельство при бельгийском верховном командовании, до­ложил об обстановке на фронте бельгийской армии. К тому времени она сдала противнику более трех чет­вертей территории Бельгии, включая столицу и наиболее крупные города, что не могло не оказать своего влияния на моральный дух войск. Она была отброшена не на оборудованный театр, а на приморскую пустошь, не имевшую никакой военной промышленности. Вследствие этого снабжение боеприпасами было сокращено до ми­нимума. У нее не было других источников снабжения и не было морского флота, которым можно было бы обес­печить снабжение. Наконец, вдобавок ко всему на по­следнем клочке бельгийской территории сгрудились массы беженцев, двигавшихся впереди отступающих войск. Запасов продовольствия в этом районе оставалось не более чем на две недели.

Поведение короля Леопольда в этих условиях было вполне разумным. Он заявил, что у него нет никаких оснований предполагать, что английское правительство согласится поставить под угрозу само существование своих десяти дивизий ради поддержания контакта с бельгийской армией.

В сущности это было первым предупреждением со стороны Леопольда. На совещании в Ипре, состоявшем­ся на следующий день, это предупреждение получило

дальнейшее подтверждение. К концу совещания у Горта уже не оставалось ни иллюзий в отношении мощи бель­гийской армии, ни уверенности в ее способности отойти на рубеж реки Изер в соответствии с требованием Вейгана.

Предметом резких нападок и критики в это время было влияние генерала Ван-Оверстратена на короля Леопольда. Его положение военного адъютанта короля не соответствовало его фактической роли. Он, казалось, имел значительно больший вес и влияние в глазах ко­роля, чем начальник штаба бельгийской армии. Его личные взгляды на ход войны раздражали многих из тех, кто был связан с королем в этот период, а его «пораженческие настроения» занимают основное место во всех мемуарах того времени. Особенно язвительным коммен­тариям подверглись его выступления на упомянутом совещании в Ипре, но имеется основание полагать, что в общем его взгляды были недалеки от реальной дейст­вительности.

Король Леопольд еще задолго до этого совещания, по-видимому, решил, что французское верховное коман­дование в действительности не осуществляет надлежа­щего руководства, а французская армия фактически не способна оказать эффективное сопротивление наступле­нию немецких войск. Он, вероятно, пришел к этому убеждению на основе беспристрастного изучения доку­ментальных материалов и в результате здравых рассуждений. И он был совершенно прав. Правильно оценил он и характер Вейгана, отсутствие у него необходимой твердости и решительности.

В глазах короля Леопольда положение бельгийской армии было относительно простым. Он считал, что после всего происшедшего любые действия союзников не спа­сут бельгийскую армию от больших жертв. Независимо от того, было бы принято и успешно осуществлено контр­наступление на юг или был бы проведен план Айронсайда, предусматривавший отход к реке Сомме, англий­ские экспедиционные силы и 1-я французская армия все равно неизбежно должны были оторваться от бельгий­цев, причем участь последних была бы одинаковой, отошли бы они к линии реки Изер для сокращения ли­нии фронта или остались бы на рубеже реки Лис. У них нe было никаких перспектив успешного длительного

сопротивления на морском побережье. У них не было ни­каких надежд на то, чтобы самим эвакуироваться, ника­кой цели для продолжения борьбы после потери почти всей своей территории, никакой веры в способность или даже в желание французов продолжать борьбу и очень малая надежда на то, что у англичан хватит сил на это. Во всем, кроме последнего заключения, бельгийцы были совершенно правы. Тем не менее пока бельгийская ар­мия была в состоянии бороться, она боролась.

В течение трех дней после совещания в Ипре бельгий­ская армия сдерживала все возрастающие удары сил Бока. В полночь 24 мая Надхэм — офицер связи англий­ской армии при ставке бельгийского верховного коман­дования — послал Горту донесение, в котором говори­лось:

«Положение на бельгийском фронте между Мененом и стыком каналов северо-западнее Дессельгема серьез­ное... Глубина вклинения противника на этом фронте всюду превышает 1, 5 километра. Бельгийцы не в состоя­нии, повторяю — не в состоянии нанести контрудар сего­дня утром. Возможно, что смогут нанести днем...»

Это было началом конца. 25 мая вклинение против­ника превратилось в прорыв. 26 мая начальник бельгий­ского генерального штаба генерал Мишель отправил Горту записку следующего содержания: «Бельгийская армия подвергается исключительно сильным ударам на фронте Менен — Нэвэл, и, поскольку бои распространи­лись теперь на весь район Экло, бельгийская армия из-за отсутствия резервов не может растягивать фронт далее вправо. Поэтому мы вынуждены с сожалением заявить, что у нас нет необходимых сил, чтобы закрыть образо­вавшийся прорыв в направлении Ипра».

27 мая Горт получил от Роджера Кейса следующее сообщение: «Король хотел бы сообщить Вам, что моральное состояние его армии сильно подорвано....Сооб­щение о том, что армии союзников в этом секторе окру­жены немцами и что последние имеют большое пре­восходство в воздухе, создало в его войсках убеждение, что положение почти безнадежно. Он опасается, что ско­ро настанет момент, когда уже нельзя будет рассчитывать на свои войска, и они не смогут далее быть по­лезны английским экспедиционным силам. Он хотел бы,

чтобы Вы поняли, что он будет вынужден капитулиро­вать до того, как полный разгром станет совершившим­ся фактом...»

В 15.00 миссия Надхэма донесла: «Положение остает­ся очень запутанным, но имеются признаки, что бель­гийский фронт может развалиться». Около 18.00 миссия прислала последнее донесение: «Бельгийский фронт рух­нул под непрерывными ударами с воздуха. Король про­сит перемирия». Это последнее донесение не дошло до Горта, хотя оно все же было послано. Копия донесения была получена в Лондоне.

Подобные донесения высылались также во француз­скую верховную ставку, и они были известны Вейгану. В течение всего периода ослабления бельгийской армии фактически одинаковая информация, одни и те же тре­вожные сигналы поступали и англичанам и французам. Однако Вейган в своих мемуарах дает следующую оцен­ку капитуляции бельгийцев: «Известие об этом свали­лось как гром с ясного неба. Не было до этого никаких предупреждений, никаких сигналов и данных, которые могли бы заставить меня ожидать такого шага со сто­роны бельгийцев».

Нет необходимости комментировать подобное заявле­ние Вейгана, и можно ограничиться только замечанием, что он нашел здесь своего третьего козла отпуще­ния.

Имела ли на самом деле капитуляция Бельгии такие гибельные последствия для союзников, о каких заявляют Рейно, Вейган и целая плеяда других критиков. Разрушила ли она план Вейгана? Повлекла ли за собой потерю 1-й французской армии? Поставила ли она под угрозу общее положение Франции на новом рубеже обо­роны на Сомме?

Ответ на эти вопросы может быть только один: капи­туляция Бельгии, может быть, лишь ускорила, но отнюдь не предрешила неизбежный процесс гибели армий Севера.

Однако на английские экспедиционные силы капиту­ляция бельгийцев оказала прямое воздействие. За целых три дня до того как король Леопольд выслал своих пар­ламентеров к Боку для выяснения условий капитуля­ции, Горт, так сказать, «списал» бельгийцев. Как только на фронте между Мененом и Дессельгемом образовалась

брешь, он сразу понял, что левый фланг его войск теперь уже оголен.

То обстоятельство, что бельгийские войска отошли в северо-западном направлении, а не на рубеж реки Изер, было обусловлено силой и направлением наступления немцев.

Остававшимися у английских экспедиционных сил ре­зервами ничего нельзя было сделать для восстановления общего фронта с бельгийцами. Когда в 18.00 25 мая Горт наконец отказался от плана Вейгана, он сделал это по­тому, что бельгийская армия потерпела крушение, анг­лийские экспедиционные силы не в состоянии были вос­становить единый фронт обороны, и поэтому Горту ни­чего больше не оставалось делать, как укрепить свой левый фланг в достаточной мере, чтобы прикрыть отвод своих войск к морю.

В субботу вечером было принято окончательное ре­шение об эвакуации, в воскресенье после полудня посту­пил приказ приступить к эвакуации, а в воскресенье ве­чером она уже шла полным ходом. Англичане предпри­няли одностороннее действие, и причем первыми. Король Леопольд не был даже официально предупрежден и ин­формирован о решении эвакуировать английские экспе­диционные силы и узнал об этом только в понедельник. Он принял свое одностороннее решение капитулировать спустя двадцать четыре часа после начала операции по эвакуации английских сил.

Неоспоримым фактом является и то, что известие о капитуляции Леопольда явилось для Горта ударом в об­становке, когда он находился вдалеке от командного пункта и без средств связи. Однако к этому времени он отдал уже все необходимые распоряжения, чтобы проти­водействовать вероятным последствиям капитуляции бельгийцев.

У него не было больше резервов, чтобы бросить их в бой. Он сделал все, что мог.

Правда, если бы бельгийцы продолжали борьбу еще несколько дней, они бы оттягивали на себя большую часть сил армии Бока и облегчили бы положение на левом фланге отступающих к Дюнкерку английских войск, но английские экспедиционные силы в действи­тельности уже приступили к эвакуации. Они приняли

решение эвакуироваться без консультации с бельгийцами. Бельгийская армия приняла собственное решение без консультации с англичанами.

Такова горькая правда, и ее необходимо признать, ибо только трезвый подход может внести ясность в необоснованные и противоречивые суждения относительно событий тех дней.

Возможности, которые Дюнкерк открывал для бель­гийской армии, не имели существенного значения для дальнейшего хода событий.