Русская национальная мифология

Сумеет ли Россия воскреснуть из пепла того государства, которое просуществовало всего 9 лет? Ведь мифология, доставшаяся народу из дня вчерашнего, — это византийский политический пантеизм либо в средневеково-церковной (" православие, самодержавие, народность"), либо в социал-футуристической, большевистской (" народ и партия едины") оболочке. И та и другая разновидности в принципе отрицают исконный суверенитет нации и навязывают ей бессловесное и смиренное холопство у господской " богоносной" элиты.

Содержит ли российская мифология иные образцы социального поведения, стимулирующие социальную активность, предприимчивость, внутреннюю и внешнюю свободу? Российская мифология — нет, но вот русская — да. Под " русской" я понимаю дохристианскую мифологию и идеологию Великого Новгорода, не попавших под иго византийско-монгольской идеологии; под " российской" — мифологию восточного языческого деспотизма, рожденную при " белом хане" Иване III и достигшую своего расцвета при Иоанне IV, Николае I, Александре III и Николае II.

До принудительного введения византийского Христианства киевским князем Владимиром русский народ отличался внутренней свободой, не знал рабства, не верил в фатум, считал себя внуком доброго солнечного божества — Даждьбога и верил в единого, но неведомого Бога, Которого именовал Родом. В его мифологии шла естественная борьба добра со злом, разумного начала с буйством природных стихий, со слепыми хтоническими силами, и человеческое начало все громче заявляло о себе и одерживало победу. Если Святогор еще наполовину уходил ногами в мать-сыру землю, то Микула Селянинович пытался вытащить и сам себя, и тяжелый плуг из этой материальной субстанции, запустить его в космос и утвердить господство на земле сверхчеловека, национального героя — победителя земного тяготения.

Одновременно шло и формирование монотеистических представлений — возможно, не без косвенного влияния ислама. Так, известный собиратель фольклора Юрий Миролюбов приводит следующий народный сказ, сохранивший мироощущение дохристианского периода:

" Когда жили на свете деды дедов и прадеды прадедов, когда прадеды пращуров и щуры щуров пасли скотину в степи далеко <...> тогда жил Батько Орий (Арий), а у него было три сына: Кий, что сделал Киев, Хорув, что живет на Полдень и от кого хорваты пошли, да Щек, от кого идут чехи. И пошла тогда земля трястись, а то Мор-Мара с Мороком под землею подрались, да хлынула вода великая, да затопила степи <...> Не знали люди, на какую гору карабкаться. И стал Орий на колени, стал просить: " Солнце красное! Может, ты — Бог? " Отвечало ему Солнце: " Нет, я не Бог, а есть выше меня, тот — Бог! " Обратился Орий к Горе...", затем к месяцу, облаку, утренней звезде, быку <...> корове яловой, к дереву и т.д., и все давали ему тот же ответ. " Упал тогда на лицо свое Орий и вскричал: " Боже, Ты, Который не Солнце, не Месяц, не Трава, не Дерево, не Птица, не Гора, не Бык, не Корова, Ничто, помилуй нас! Спаси нас от воды великой, не дай загинуть скоту нашему, ни нам! " И тогда остановилась вода прибывать, перестала земля трястись, и стало тепло, и травы выросли новые, и земля вышла из воды. Так Щуры Щуров и Пращуры Пращуров научились в Бога верить! " ¹

Это интереснейший пример апофатического богословия — выявление факта существования недосягаемого Бога путем отрицания любых антропоморфных и зооморфных качеств. Конечно, вне коранического Откровения, образующего собой цельную систему мировоззрения, подобные положения " природных", " народных" религий не могли отличаться философской стройностью и не могли полностью избавиться от самодеятельных посюсторонних духов-богов, но все же они оказались последовательнее византизма, который прямо утверждал вездеприсутствие Божества.

Жрецы новой греко-иудейской веры объявили в Х — XI веках весь национальный фольклор " поганым", а его носителей физически уничтожали. И то, что в фольклоре тянулось к единобожию, то, что служило целям национального самоопределения, рождению образа национального Спасителя, было подавлено, а самые невежественные суеверия выжили под иудейскими и греческими именами, остались непобежденными в глубинах народного сознания и господствуют до сих пор. Несмотря на тотальную церковную цензуру в Московском царстве, в народе сохранились не только полускрытые под христианскими именами образы земли, но и прямые религиозные обращения к ней. Так, в покаянных книгах XV века оскорбление земли приравнивалось к оскорблению родной матери, а в Сибири и в XIX веке среди старообрядцев и ряда официальных православных можно было встретить молитву: " О мать-сыра земля, прости, прости меня! " Для полностью неграмотного человека (а в 1897 году это 76% населения Российской империи) такие христианские термины, как " Божья Мать", " Богородица", могли ассоциироваться только с тем, что он перенял от родственников, соседей и " каликов перехожих", то есть через устную традицию.

Яркую иллюстрацию такого восприятия дает великий писатель Федор Достоевский в романе " Бесы". Марья Тимофеевна, хромоножка-провидица, которых всегда почитали в верующей православной среде, на вопрос, что есть Богородица, отвечает: " Великая мать, упование рода человеческого". На что другая старица уточняет ей: " Богородица — великая мать-сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная и всякая слеза земная — радость нам есть; а как напоишь землю слезами своими <...> на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься. И никакой <...> горести твоей больше не будет" ².

Насильственное насаждение иудейско-византийской мифологии, с одной стороны, уничтожило русское национальное самосознание, базировавшееся на языческой мифологии, с другой — пресекло и ростки древнего монотеизма. Смешение русского язычества с византийским и с остатками иудео-христианства дали следующую картину: место образа еще не сформировавшегося победителя земного тяготения — национального сверхчеловека, русского Одиссея, занял образ вечного раввина " по типу Мелхиседека", который умилостивил своей кровью земную стихию и стал " духовным" победителем зла — телесно воскрес, вознесся и вечно пребывает на Небесах. Но земные люди не имеют возможности подражать ему — богочеловеку, небожителю — в его " космической" победе над злом, им-то надо бороться с реальным земным злом. А как? Ведь реальное историческое христианство воспитывает не сильного человека-борца, а смиренного хлюпика, который вместо активной социальной позиции и физической нейтрализации зла может лишь подражать " смиренному до смерти" Мошияху в его крестном самопожертвовании, подставлять под удар зла другую щеку в надежде исключительно на будущее избавление от зла за гробом.