Свобода и одиночество

Ни муки подавления, ни жестокая дисциплина приспособления к идеалу еще никого не приводили к истине. Чтобы достичь истины, ум должен быть совершенно свободен, без малейшего искажения.

Сначала давайте спросим себя: действительно ли мы хотим быть свободными? Когда мы говорим о свободе, говорим ли мы о полной свободе или о свободе от чего-то неудобного, неприятного или нежелательного? Нам бы хотелось освободиться от болезненных и неприятных воспоминаний, мучительных переживаний, но при этом сохранить те наши идеологии, формулировки и отношения, которые могли бы дать нам удовольствие или удовлетворение. Но удержать одно без другого невозможно! Ибо, как мы видели, удовольствие неотделимо от страдания. Поэтому каждый из нас должен решить, хочет ли он быть полностью свободным. Если мы скажем, что хотим этого, тогда мы должны понять природу и структуру свободы. Является ли истинной свободой свобода от чего-либо, от страдания, от какого-то рода тревоги? Или свобода по сути своей нечто совсем иное? Вы можете быть свободными, скажем, от ревности, но не является ли эта свобода реакцией и, следовательно, вовсе не свободой?

Вы можете быть свободны от догмы: это довольно легко сделать, проанализировав и отбросив ее прочь. Но мотив освобождения от догмы может быть обоснован по-разному, потому что он может быть продиктован желанием освободиться лишь от той догмы, которая перестала быть модной или удобной. Или вы можете желать освободиться от национализма, потому что верите в интернационализм или сознаете, что просто нет смысла продолжать цепляться за эту глупую националистическую догму, с ее знаменами и прочим вздором. Такую догму вы можете легко отбросить прочь. Или вы можете выступать против какого-нибудь религиозного или политического лидера, обещавшего вам свободу в результате дисциплины или восстания. Но имеет ли такой рационализм, такое логическое умозаключение что-либо общее со свободой?

Если вы говорите, что свободны от чего-то, то это просто реакция. Она, в свою очередь, вызовет лишь другую реакцию, с новым приспособлением и новой формой господства. Таким путем вы можете составить целую цепь реакций, каждое звено которой будете принимать за свободу. Но это не свобода, это лишь продление видоизмененного прошлого, за которое цепляется ум.

Современная молодежь, как и всякая молодежь, находится в состоянии мятежа против общества. Это само по себе хорошее явление. Но и мятеж – это не свобода, а реакция. Эта реакция создает собственный шаблон, в плену которого вы оказываетесь. Вы думаете, что это нечто новое, но это не так. Это старое на новый манер. Любой социальный или политический мятеж неизбежно возвращается к доброму старому буржуазному настроению.

Свобода приходит только тогда, когда вы видите и действуете. Она никогда не бывает результатом мятежа. Видение есть действие. И такое действие происходит мгновенно. Когда вы видите опасность, тогда нет никакой умственной деятельности, никакой дискуссии или колебания. Сама опасность побуждает действовать, и поэтому видеть – значит действовать, быть свободным.

Свобода – это состояние ума. Не свобода от чего-то, но ощущение свободы, свободы сомневаться и ставить вопросы по отношению ко всему. Поэтому в ней столько силы, действенности и энергии, что она сразу отбрасывает все формы зависимости, рабства, приспособления и подчинения. Такая свобода означает бытие в полном одиночестве, наедине с самим собой. Но может ли ум, воспитанный в определенной культуре, настолько зависимый от окружения и своих собственных наклонностей, когда-либо обрести свободу, представляющую собой совершенное одиночество, в котором нет ни руководства, ни традиции, ни авторитета? Это одиночество – некоторое внутреннее состояние ума, которое не зависит ни от каких стимулов или знаний и не является результатом опыта или умозаключения. Большинство из нас никогда не бывают внутренне одинокими даже наедине с самими собой. Мы все знаем, что значит быть изолированным. Когда возводишь стену вокруг себя, чтобы не подвергаться ударам, не быть уязвимым, или когда культивируешь непривязанность, что является другой формой страдания. Или когда живешь в некоторой идеологии, призрачной башне из слоновой кости. Бытие наедине с собой – это нечто другое.

Вы никогда не бываете наедине, потому что вы полны воспоминаниями, обусловленностью, болтливой суетой вчерашнего дня. Ваш ум никогда не бывает ясным из-за вздора, который он накопил. Чтобы быть наедине с самим собой, вы должны умереть для прошлого. Когда вы один, совершенно один, когда вы не принадлежите ни семье, ни нации, ни культуре, ни определенному континенту, у вас возникает чувство бытия вне всех. Человек, который полностью один, наедине с самим собой, обладает в этом смысле первозданной чистотой, и эта чистота освобождает его ум от печали.

Мы все несем в душе груз того, что было сказано тысячами людей до нас, груз воспоминаний обо всех бедах. Отбросить это полностью – значит быть одиноким. А ум, пребывающий в одиночестве, не только чист, но и молод. Он молод не с точки зрения времени или возраста, он молодой, ясный, живой в любом возрасте, и только такой ум может видеть то, что есть истина, и это не может быть выражено в словах.

В этом одиночестве вы начинаете понимать необходимость жить наедине с самим собой. Наедине с таким, какой как вы есть, а не с таким, каким, по вашему мнению, вы должны быть или являетесь. Если вы можете смотреть на себя без какого-либо трепета, фальшивой скромности, без всякого страха, оправдания или осуждения – именно это и значит жить наедине с самим собой, с таким, какой вы есть в действительности. Вы начинаете понимать нечто, когда живете с этим в тесном соприкосновении.

Но в тот момент, когда появляется привычка к этому, привычка к вашей тревоге, зависимости или к чему-то еще, вы больше с этим не живете. Если вы живете на берегу реки, то через несколько дней вы больше уже не слышите журчания воды; если в вашей комнате висит картина, которую вы видите каждый день, то через неделю вы перестаете ее замечать. То же происходит с горами, долинами, деревьями, то же самое – с вашей семьей, вашим мужем, вашей женой. Но чтобы жить с чем-то таким, как ревность, зависть или тревога, вы никогда не должны привыкать к ним, никогда не должны с ними примиряться. Вы должны проявить к ним внимание и заботу, как вы заботились бы о только что посаженном деревце, стараясь уберечь его от солнца и от бури. Вы должны относиться к ним с заботой, не осуждая и не оправдывая, – только так вы начнете любить их. Когда вы на что-то направляете свое внимание, вы начинаете его любить. Это не значит, что вы испытываете любовь к состоянию зависти или тревоги, как это бывает у многих людей. Это, скорее, означает, что вы испытываете любовь к наблюдению за ними.

Итак, можем ли мы, вы и я, жить с тем, чем мы являемся в действительности? Жить, зная, что мы тупы, завистливы и полны страха? Считая себя способными на огромную любовь, чего на самом деле нет, и легко поддаваясь лести и скуке? Можем ли мы жить со всем этим, не принимая и не отвергая, просто наблюдая это, не впадая в меланхолию, депрессию или эйфорию?

Теперь зададим себе следующий вопрос: может ли эта свобода, это одиночество, это вхождение в контакт со всей целостной структурой нашего общества, может ли все это прийти со временем? То есть может ли эта свобода быть обретена как результат постепенного процесса? Вполне очевидно, что нет: как только вы включаете время, вы порабощаете себя все больше и больше. Вы не можете стать свободным постепенно. Это не является делом времени.

Следующий вопрос таков: можете ли вы осознать эту свободу? Если вы говорите: «я свободен», то вы уже не свободны. Это похоже на то, как человек говорит: «я счастлив». В тот момент, когда он говорит: «я счастлив», он пребывает в воспоминании о чем-то, что уже прошло. Свобода может прийти только сама, естественно и легко, а не в результате страстного желания, жажды и стремления к ней. Вы также не можете обрести ее, создавая некий образ свободы, какой она, по-вашему, должна быть. Чтобы прийти к ней, ум должен научиться воспринимать жизнь, это необъятное движение, не будучи связанным временем, потому что свобода пребывает вне поля сознания.