Новые любовные отношения

В 1983 году в связи со страшной угрозой СПИДа большой резонанс вызвали исследования о противозачаточных средствах и абортах, проведен­ные в двух группах мальчиков и девочек. Исследова­ния проводились акушеркой из Монпелье Жанной Ше. Одна из групп была информирована о контрацеп­тивах и терапевтических средствах прерывания бере­менности, другая, состоявшая из такого же количества детей, не получила никакой информации. Три-четыре года спустя сравнили число абортов в двух группах и опросили девушек первой группы. Информированные девочки не имели такого уж ясного представления, однако оно было вполне достаточным, чтобы понять, что с ними произошло. Тогда как в другой группе све­дения носили случайный характер. Девочки даже не предполагали, что беременность может возникнуть в результате сексуального контакта, не знали, что та­кое аборт; хорошо, если они знали о пилюлях. В группе, которая была информирована, было 4 аборта на 150 обследуемых, тогда как в неинформированной группе на то же количество девушек пришлось 11 абортов. 96% опрошенных начали сексуальные отношения лет в пятнадцать, мальчики в четырнадцать. Большин­ство происходили из маленького южного городка. 4% вступили в сексуальный контакт в шестнадцать лет. Информированные подростки чаще всего применяли пилюли. В первой группе мальчики слышали о том, что даже один контакт может привести к беременно­сти, в том числе и в первый раз, в другой же группе думали, что в первый раз это невозможно. Второе на­блюдение над первой группой показало, что 4 девоч­ки, сделавшие аборт, считают: это произошло потому, что они пошли на поводу у своих детских желаний и вступили в сексуальный контакт. А так как это прои­зошло в детском возрасте, была полная растерянность перед последствиями. Поэтому они сделали аборт и были в отчаянии, потому что хотели иметь детей, но не могли их обеспечить. Выяснилось, что они очень много размышляли, прежде чем сделать аборт. Не­которые из опрошенных, неинформированные, при­бегали к аборту как к крайнему средству прерывания беременности. «Как ты это осуществила?» — «Мама помогла». Вначале, когда им все объяснили, молодые люди упали с облаков, потому что оказалось — это не лучший способ избавиться от беременности. Что каса­ется неинформированной группы, надо было выдер­жать отчаянное сопротивление родителей, чтобы они разрешили своим детям присутствовать на лекциях По этой теме. В первый раз из 150 приглашенных, по­лучивших согласие родителей, которых предупреди­ли заранее, пришли только 3 мальчика. Руководитель исследований, весьма известный врач, заведующий отделением акушерства и гинекологии родильного дома в Монпелье, установил очень хороший контакт с детьми. На следующую лекцию пришли все. Под­ростки были выбраны из школ округа.

Судя по нашим сведениям, даже те молодые люди на Западе, кто рано потерял девственность, до во­семнадцати — двадцати лет не имеют настоящих сексуальных отношений.

Отношения скорее платонические. Они в экста­зе жуют резинку, передавая ее друг другу, пьют по очереди из горлышка кока-колу, передают друг другу «травку», и постепенно пыл их остывает. Дают о себе знать и смешанные компании. Невозможно предста­вить себе, что творилось у мальчиков и что у девочек, когда классы были разделены и когда они видели друг друга только в свободное время.

Мне довелось разговаривать об отношениях муж­чины и женщины, с молодыми алжирцами: интим­ная сторона жизни здесь — запрещенная тема, о ней не говорят.

Приведу один пример: молодая алжирка, разве­денная, на ее попечении двое детей, двенадцати и тринадцати лет. Она была вынуждена вернуться в дом своих родителей, которые не то чтобы зато­чили ее в четырех стенах, но запирали, и она вос­принимала это как самую естественную вещь на свете, о возражениях и речи не было. После десяти часов вечера эта тридцатилетняя женщина и поду­мать не могла выйти из дома, нелепо было бы даже говорить об этом с отцом. Естественно, вопреки таким культурным традициям, в таком умолча­нии у молодежи возникает неистребимое желание пережить в своей жизни что-то стоящее и преодо­леть препятствия. Они совершенно загнаны в угол, и любовь, которую молодой человек почувствует к девушке, любовь запретную по причинам социаль­ным и семейным, его только раззадорит, и тогда он способен спастись, уйти, отбросить клановые тра­диции, которые становятся для него воплощением зла. Возникает вопрос: когда эти отношения приоб­рели слишком большую доступность во Франции, не стало ли наблюдаться снижение желания и стрем­ления к сексуальному обладанию? И мальчики и де­вочки — все вместе, все целуются...

Я знала женщину, с которой ее муж перестал спать; он делал это, пока ему хотелось, а потом она должна была добиваться, чтобы он занялся ею. Но он никогда не целовал ее в губы. Она была как подросток.

В прежние времена англичане целовались в губы, русские тоже. Мой муж говорил: «Да что такого — це­ловаться в губы». Все знали, что чувственности в этом нет. В православной церкви целуют в губы священни­ка, который целует в губы всех [Имеется в виду христосование, троекратный поцелуй в уста после окончания утренней службы в первый день Святой Пасхи. См.: Буманов С. В. Настольная книга священнослужителей: В 7 т. М.: Изд-во Московского патриархата, 1993. Т. 1. С. 633. — Примеч. ред. ], но это целомудрен­но... Нынешние молодые люди, когда они целуются при всех, просто выражают таким образом, что они вместе.

А в Южной Америке раньше можно было ви­деть около каждых ворот девушку, которая стояла, прижавшись к стене, а к ней прижимался парень. Это почти заменяло коитус.

На улицах Рима — на парапетах фонтанов, на площадях — девушки сидят верхом на юношах, как при соитии. И дело здесь не только в банализации, опрощении нравов. В какой-то степени это по­теря чувственности, при которой обмен прикос­новениями, даже крепкие объятья, еще ничего не значит.

Чувство теряется, и ощущения не так остры, как были раньше.

Может быть, это больше чем эгоизм, не андро-гинное ли это наваждение?

Они как брат и сестра, отношения бесполы.

Сейчас наблюдается некоторая феминизация подростков...

Девочки двенадцати-тринадцати лет находятся в фазе неопределенности, которая совершенно ней­трализует сексуальность. Один женский журнал про­вел опрос среди подростков об их отношении к гомо­сексуализму. В ходе опроса удалось выяснить, что подростки, как мальчики, так и девочки, расположен­ные об этом говорить, испытывали любовное влечение к представителю того же пола, что и они, к подружке или приятелю. Проблема состояла в том, что они не знали, должно ли это их беспокоить, вызывать трево­гу или чувство вины, поскольку не нашлось никого, кто сказал бы им: «Это влечение вовсе не означает, что вы расположены к гомосексуализму».

Разумеется, есть среди подростков и те, кто откры­вает в себе эту особенность и уже именно так осознает себя, но для большинства гомосексуализм — преходя­щий опыт. Это часть переходного периода. Опыт нар­циссизма. А не опыт гомосексуальности. Ты вместе с самим собой. Средство познания ощущений со своим двойником, но это еще не отношения производителей потомства. Отношения на уровне эпидермиса, каса­ние, а не настоящий контакт.

Союз подростков одного и того же пола — не след­ствие ли это застенчивости перед противополож­ным полом?

Конечно, мальчикам пяти — семи лет не хватает отца, его соучастия, их совместного противопоставле­ния себя как мужчин матери и сестрам. Ребенок нуж­дается в «идеальном Я», в ком-то, кто поможет ему обрести точку опоры, научит отношению человека к жизни... То же самое происходит и с девочками, ко­торые переживают период псевдогомосексуальности. Их матери же с трудом переживают гетеросексуаль­ный период дочернего детства, когда малышка очаро­вана отцом, который ее слишком балует, слишком ей уступает, и в конце концов мать начинает ревновать к тому, что на первом месте оказывается дочь, а не она.

В доверительных беседах, на которые отважи­ваются девочки-подростки, даже если у них нет любовного влечения, стремления к физическому сближению друг с другом, то и дело повторяется од­на и та же тема: страх перед большим размером пениса. Не происходит ли он от предков по женской линии?

Нет. Это неосознанное желание насилия. Желание разрушительного насилия — это часть того, что по­рождает желание девочки по отношению к отцу.

Даже если это проявляется в страхе, это все рав­но желание?

Да. Это желание, выраженное в виде фобии. Пото­му что за этим большим пенисом стоит рассерженная мать. Отец, который может сделать больно, и мать, которая даст тебе взбучку... «Большой пенис как раз и доказывает, что он — не для тебя, а для взрослых». И чем опаснее может быть мужчина для девочки, тем навязчивее шестилетняя девочка будет пред­ставлять себе пенис огромного размера. Греки не на­прасно изображали мужчин с пенисом десятилетнего ребенка. Они понимали, что не следует изображать его как у зверя, ведь скульптуру видели и молодые женщины. Пусть пенис будет признаком мужествен­ности, чрезвычайно ценным и важным, которого не может не быть (если только это мужчина), но пенис не должен пугать. Мужественное лицо и детский по­ловой член. В наше время, если женщина мечтает об огромном пенисе, это значит, что у такой женщины не было опыта отношений с молодыми людьми ее воз­раста и у нее остались только видения маленькой де­вочки, ужасным образом извращенные. Я занималась детьми, которые в реальности были изнасилованы дедушкой и которые рисовали пенис очень маленьким, микроскопическим, что-то вроде ниточки с тщательно вырисованными волосками, как будто на миниатюре. Меня очень удивило, что дети, жертвы извращенных игр, рисуют яички и пенис столь малого размера. Та­кие дети часто очень рано бросали школу. Это позво­лило мне понять, что хотели сказать древние греки, изображая на античных статуях органы греха имен­но таких пропорций.

Недавно одна из телевизионных передач Жан-Мари Кавадá была посвящена такой теме: «Суще­ствует ли новая концепция брака? Как молодежь го­ворит о любви?» Выходило так, что страсть в бра­ке совсем нежелательна, от нее скорее бегут, чем ее ищут, а вот верность, наоборот, востребована чрезвычайно сильно. Безумная любовь отвергается, любовные отношения ограничиваются нежностью, осознанным взаимным участием.

Я согласна с этими молодыми людьми, потому что они понимают верность не как вечную и неизмен­ную верность физическую. Они имели в виду, что страсть — это что-то вроде тяжелой болезни, сильного бронхита, опьянения, и если она направлена на тре­тьего человека, то это не воспринимается как нару­шение верности. Брак остается — с охлаждением или без.

Когда молодым влюбленным парам, начинающим совместную жизнь, задавали вопрос, чего же они ждут друг от друга, они лаконично отвечали: «Нам хорошо вместе».

Не произошла ли полная подмена ценностей? Фи­зический комфорт — разве его можно ставить вро­вень с любовными чувствами?

Думаю, молодые люди возвращаются к этической концепции брака, всегда распространенной во Фран­ции: женитьба надолго, страсть преходяща. Брак по страстной любви возник в прошлом веке как реакция на браки по расчету, принудительные браки, о нем мечтали, но страсть проходит... В браке всегда есть и страсть, и этические ценности, но эта двойственность имеет тенденцию к разрешению на уровне взаимного уважения в ответственности, которую признают обе стороны. Что не исключает неверности на несколько недель ради побочной страсти.

Не кажется ли вам, что это слишком сильный конформизм?

Нет, я не вижу в такой жизни излишней «при­вязки» к дому — все честно, откровенно, без око­личностей, и не исключено возникновение страсти, приключений, временных связей. Можно переспать с кем-то двадцать раз, но оставить отношения на этом уровне. Сейчас, когда есть пилюли, такие эпи­зодические связи не грозят появлением ребенка. Но когда люди поженились, это странно, если они не хо­тят ребенка. Мужчина может быть настоящим двое­женцем: у него есть дети от жены, которую он любит, а потом возникает страсть, которая превращается в уважение к партнерше, и он хочет ребенка от этой, другой, женщины, и она тоже. Появляется незакон­норожденный ребенок; но, поскольку нынешние законы это дозволяют, этот мужчина может продолжать нести за него ответственность как за свое потомство, и после его смерти ребенок как бы становится закон­ным. И в этом есть смысл, потому что детям нельзя запретить рождаться. Закон сейчас тоже изменился: внебрачный ребенок имеет право на наследство, ре­бенок, рожденный в гражданском браке, тоже име­ет право на наследство. Меня радует, что молодежь понимает: супружество — это не страсть, это совсем другое.

Но любовь не может ограничиваться только со­участием...

Слово «соучастие» отдает виновностью. Как буд­то соучастие в чем-то недостойном. В понимании со­временной молодежи это слово имеет совсем другой смысл: они имеют в виду прежде всего товарищество, а потом уже сексуальную гармонию. Сюда входит и постель, но не только постель. В XIX же веке не же­нились на своей партнерше по постели. У скольких мужчин были любовницы, которых они физически желали, но не любили. И сколько жен угрожали раз­водом своим мужьям, если те не оставят любовницу... Маленькая подружка, с которой даже не проводят выходные. Именно законные супруги, которые не принимали подобного положения, вынуждали своих супругов прятать, как некий государственный секрет, эти не слишком серьезные связи... Даже если связь мужа ничего не меняет в обычной жизни — у жен есть все, что нужно, у детей есть все, что нужно, отец забо­тится о них, — достаточно письма или телефонного звонка, раскрывающего существование любовницы, чтобы жена требовала немедленного разрыва: «Она или я».

Если молодые люди довольны своими отношения­ми товарищей-любовников, не лишают ли они себя возможности ответить на настоящие порывы?

Но почему? Они всегда могут найти предмет стра­сти на стороне.

Но не направлена ли их позиция на самих себя, не есть ли это нарциссизм вдвоем?

Возможно. Но они не всегда будут вдвоем, потому что у них будут дети...

Приведу в пример человека, которого я хорошо знаю: он развелся с первой женой, от которой у не­го было двое сыновей, сейчас уже взрослых. (Один из них женат, сам отец семейства.) Случайно я узнала, что мужчина этот развелся вторично. В течение пя­ти лет мы с мужем видели его со второй женой, и я думала, что эта кокетливая молодая женщина — его любовница, она очень отличалась от его первой же­ны, умной женщины, которая вырастила его детей и которую он, совершенно очевидно, уважал. Однажды после второго развода я пригласила его поужинать. Он сказал, что не женится на своей новой подруге, с которой живет уже три года. Я спросила: «Почему ты развелся со своей первой женой, которую мы с Бори­сом знали?» — «В общем из-за ерунды, когда я вижу ее, мы бываем очень рады друг другу, но мы не по­лучаем удовольствия друг с другом... Ей больше нра­вится с одним типом, моложе меня, с ее ровесником. И потом, я встретил женщину, с которой мне хорошо. Это прекрасно, и мы здорово подходим друг другу. Она свободна». — «Ты говоришь „свободна"... Она тебе изменяет?» — «Нет, у нее нет причин мне изменять, я тоже свободен, и я ей не изменяю. Сегодня я ужи­наю с тобой — и прекрасно, она совершенно не ревну­ет к тебе, она сейчас где-то в горах, очень довольна и просила по телефону передать привет моей подруге Франсуазе...» — «Скажи тогда, мужем которой из этих трех женщин ты себя чувствуешь?» — «Знаешь, — от­ветил он, — при всех вариантах думаю, что закончу свои дни с первой женой». — «Почему?» — «Потому что, кроме удовольствия и разных пустяков, лучшим товарищем мне была моя первая жена; уже сейчас я бываю так счастлив, когда у нас семейные праздники и мы выступаем как дедушка и бабушка для наших внуков». Я привела этот пример, потому что он пре­красно показывает ценность товарищеских отноше­ний между мужчиной и женщиной в рамках свобод­ной жизни.

Для завтрашнего поколения это, возможно, шанс новой социальности? Любовники матерей будут для этих детей будущего чем-то вроде общих родствен­ников, как у африканских племен.

Когда мужчина, о браках которого я рассказывала, серьезный и ответственный человек, развелся с мате­рью своих детей, сыновьям было шестнадцать и во­семнадцать лет. Они продолжали жить с ним. Время от времени они заявляли: «Мне у тебя надоело. Я ухо­жу жить к маме». В то время они учились в лицее, и им нравилось, что у них есть возможность выбора.

Трудно добиться такой адаптации, когда дети находятся в пубертатном периоде, это более риско­ванно.

В этом случае пубертатный период был давно прой­ден. Думаю, современные нравы делают детей менее ранимыми, чем раньше. Им приходится взрослеть быстрее.

Считаете ли вы, вслед за Эвелиной Сюллеро, что признания в любви могут иметь большое значение? То, что она называет признаниями в любви, отно­сится к эпохе, когда писали друг другу любовные пись­ма. В солдатских письмах женам и невестам времен Первой мировой войны можно встретить восхити­тельные пассажи. Может быть, теперь признания в любви делаются в тех формах, которых старики просто не могут понять?

Молодежь считает, что выражает любовные чувства, слушая музыку вместе или поодиночке. Подарить пла­стинку или кассету с песнями о любви — сегодня все равно что написать любовное письмо своей подруге.

Раньше всегда дарили цветы. «Пусть за меня ска­жут цветы». Существовал язык цветов.

Молодое поколение, возможно, входит в эру лю­бовного комфорта. Марсель Эме провозгласил ком­форт интеллектуальный. За ним следует комфорт сексуальный.

Молодые пары предпочитают находиться в состоя­нии любовной латентности. Они не привязываются друг к другу и живут друг с другом, чтобы не быть одному. Это бегство от одиночества в возрасте юных взрослых, бегство от отсутствия подлинного взаимо­понимания, от девочек, так как в школе — совместное обучение...

В совместном обучении есть слишком много тако­го, из-за чего девочки и мальчики несколько идеа­лизируют друг друга. На самом деле они не обща­ются между собой... В тринадцать лет у школьниц есть тенденция собираться и смотреть на мальчи­ков, те же говорят о них исключительно в уничи­жительных выражениях. Как тот мальчик, который все повторял своим приятелям, что в девчонке толь­ко и есть, что дырка... Ему было десять лет. Вместо того чтобы позволять мальчикам сводить все к на­смешкам, школа могла бы научить их тому, что в от­ношениях с другим полом существуют особенности женской психологии, и она ничего общего не имеет с мужской.

Когда слушаешь детей тринадцати, четырнадца­ти, даже пятнадцати лет, которые говорят о жен­щинах, часто слышишь: «Все они шлюхи, кроме моей матери».

Это не просто фольклор. Подростки, наверное, ду­мали так всегда. Мать — единственная в силу запре­та кровосмешения, и воспринимается она как идеал. А сексуальность — это для мужчин. Сексуальность в глазах подростков легко превращается во что-то грязное. Тогда как для женщины сексуальность не может быть грязной, потому что от нее рождается жизнь. Мальчики, которые говорят «Все они шлюхи», не отличают одну девочку от другой. Они для них все одинаковы, потому что эти девочки или принадлежат, или могут принадлежать в сексуальном смысле дру­гим мужчинам, а не только им. Когда какая-нибудь девушка принадлежит кому-то из них, значит, это шлюха, которую он переманил у другого... Такие под­ростки никак не могут стать мужчинами, которые любят.

Вам не кажется, что это факт только наше­го времени? Или вы полагаете, что так было все­гда?..

Думаю, что солдаты всех армий Франции и тогда, когда они завоевывали Голландию во времена Лю­довика XIV, и фронтовики 14-го года говорили то же самое. Все, кто видел перед собой женщину, все были готовы задрать ей юбки, женщины были шлюхами, кроме их собственных матерей. Даже Пресвятая Дева. Они мечтали о том, чтобы все женщины были похожи на их матерей, то есть принадлежали бы только им... До XIX века они считали себя вправе убить любого, кто взглянет на их сестру. В гипотетическом крово­смесительном акте сестры принадлежали им, хотя они и не дотрагивались до них. А раз они их не трогают, то и вообще никому нельзя. Этакое преступное присвое­ние под покрывалом непонимания. Думаю, молодой человек, который наконец встретит подходящую для себя женщину, никогда не скажет, что она шлюха, но скажет: «Ее трудно завоевать», или будет чувствовать это, даже если не скажет. В минуту досады он может сказать: «Она шлюха», потому что сумел заставить ее привлечь к себе внимание, но он не будет так думать, если действительно любит. Если представить себе, что мужчина осеменяет женщину миллионами спер­матозоидов, а у женщины только и происходит, что овуляция, и что ради одного момента соития она ри­скует своей шкурой на протяжении девяти месяцев, становится понятным, что сексуальность женщины совсем иного рода, чем сексуальность мужчины. То же самое у животных. Самка относится к сексуально­сти по-другому, чем самец. Интересно понаблюдать, как эволюционирует сексуальная лексика. Думаю, впрочем, что эмоции остаются те же, эмоции, которые развиваются и зреют, превращаясь в чувство ответ­ственности и родства сердца и духа. Я действительно думаю, что союз верных товарищей — это нечто иное, чем эротическая любовь. И именно верного товарища ищут все молодые люди. Это не случайно, что на пер­вом месте у них стоит верность. Это новая позиция. В прежние времена юноши считали себя свободными от настоящей верности после клятв, произнесенных в мэрии или в церкви. Это изменение привнесено ны­нешним поколением. Я нахожу это поколение более «коммуникабельным» в жизни вообще и в отношени­ях с другими людьми в частности. Они не так робки, они не такие уж эксгибиционисты. Они не похожи на прежних. Молодые люди, которые принимают уча­стие в телевизионных опросах, не стесняются говорить перед камерой. В передачах, которые вел Кавадá, каждый имел право сказать все, что думает, причем предмет любви присутствовал тут же. Не знаю, поко­ление, предшествовавшее им десять лет назад, могло ли оно продемонстрировать такую же раскованность? Девушка спокойно смотрит на молодого человека, который задает ей вопросы, чтобы узнать, сможет ли она об этом говорить; а молодой человек, которому за­дает вопросы она, смотрит на нее... И каждый говорит от своего имени.

Когда они говорят, что им «хорошо вместе», они имеют в виду: «С точки зрения секса у нас все в поряд­ке». Совсем не тот смысл вкладывали в слова «хоро­шо вместе» двадцать лет назад. У нынешних пар есть свой шанс. Ибо «хорошо вместе» подтверждает то, что нет необходимости искать что-то другое. Может быть, желание состоит не в том, чтобы касаться друг друга, а во взаимных интересах? Вместе заниматься спор­том, купить дом, иметь детей. Теперь пара может и не иметь детей, тогда как раньше дети все равно были, даже если у супругов не было к тому взаимного жела­ния. Женщина не могла отказать и не иметь ребенка. Теперь возможность выбора невольно коренным об­разом меняет жизнь супругов. Она влечет за собой и новые любовные отношения.