Помощник коменданта. Лесной травянистой дорогой они шли в глубь леса - Алехин и капитан бок

Лесной травянистой дорогой они шли в глубь леса - Алехин и капитан бок

о бок, Блинов в трех шагах позади.

Ветер ровно шумел верхушками деревьев; в чистом крепком воздухе

слышались только голоса природы, казалось, в лесу этом - на вид совершенно

безлюдном, - кроме птиц, зверей и зверюшек, никого не было и не бывало.

Казалось, здесь, на этом участке массива, никогда не ступала нога человека.

И ничто вокруг не напоминало о войне, о шпионаже и какой-либо операции.

Помощник коменданта заставил себя отвлечься от неприятных ему мыслей,

от надоевших уже наставлений о бдительности и всевозможных

предосторожностях. При желании он умел абстрагироваться и спустя минуты

думал совсем о другом: о предстоящем ему вечером скромном торжестве, имевшем

- так он полагал - особое в его жизни значение.

Как и его отец, он был человеком цельным и коль уж влюблялся, то

остальные женщины для него не существовали. Но отцу повезло: в конце

гражданской войны он встретил свою будущую жену, его мать, и больше с ней не

расставался; сын же в свои двадцать четыре года уже потерял двоих.

Если довоенное увлечение, будущая актриса, забывшая о нем, а

следовательно, и не любившая, целиком, без остатка ушла из его сердца, то

переводчицу он вспоминал с острой грустью, но теперь скорее не как любимую,

а с теми чувствами, с какими он вспоминал погибших на войне ближайших

друзей.

В силе и глубине своих чувств к Леночке он ни на йоту не сомневался, и

потому его так волновало ее отношение к нему. Он знал, что симпатичен,

нравится ей, она этого не скрывала, как не скрывала, впрочем, и своего

расположения к грузину, начальнику отделения. " Хирург божьей милостью! " - не

раз с восхищением говорила она.

Мысль о соперничестве, о том, что он может потерять и Леночку, страшила

его. В запасе у него, правда, имелся козырь, которым ему никоим образом не

хотелось бы воспользоваться.

Как она, ценившая в людях талант, могла понимать его, не зная о самом

для него заветном?.. Но не за голос же, не за голос и не за красивую

наружность она должна была его любить... Такие поклонницы одолевали его еще

в консерватории, однако, как говорил отец, для большого, прочного чувства

увлечения одним внешним совершенно недостаточно.

Первой военной осенью, попав в армию, он ни от кого ничего не скрывал

и, когда просили, охотно пел и под гитару, и под баян, и просто так - в роте

любили его слушать. Однажды среди слушателей оказался незнакомый батальонный

комиссар, задавший ему потом несколько обычных вопросов: кто он, откуда и

почему так удивительно хорошо поет. Он рассказал все как есть, сдержанно, но

откровенно. А спустя трое суток в дивизию пришел приказ откомандировать его,

красноармейца Аникушина, для дальнейшего прохождения службы во фронтовой

ансамбль песни и пляски.

Большей для себя неприятности, большего крушения надежд и стремлений он

не мог и представить.

Немцы рвались тогда к Москве, от отца, попавшего под Прилуками в

окружение, уже два месяца ничего не было, предполагали, что он погиб, и

старший сын становился, таким образом, главой семьи, единственным

совершеннолетним мужчиной и защитником. Решалась судьба его народа, его

государства, он жаждал с оружием в руках защищать Отечество, жаждал убить

хоть нескольких врагов-убийц и для этого с подъема и до отбоя по шестнадцать

часов в сутки учился воевать, а его решили запереть в артисты. У него были

свои убеждения, твердые, созревшие под влиянием отца понятия о мужском

достоинстве и чести. Возможно, участники фронтового ансамбля своими

выступлениями и делали полезное, нужное дело, но с этого момента он думал о

них с презрением, как о сборище трусливых, уклоняющихся от боев придурков.

Он отказался наотрез и, поскольку с его возражениями не собирались

считаться, обратился с письмом к Наркому Обороны. А сверху настаивали на

немедленном откомандировании, он упорствовал, и тогда его посадили на

гауптвахту, причем в одну камеру с какими-то дезертирами, чем он был

смертельно оскорблен.

Трудно сказать, как сложилась бы дальше его судьба, но в это время

немецкие танки прорвались на ближние подступы к столице, дивизию поспешно

бросили в бой, кто-то вспомнил в этой сумятице и о нем - к вечеру того же

дня на ледяном ветру под артиллерийским и минометным обстрелом он долбил

саперной лопатой землю, отрывая себе стрелковую ячейку - свою крохотную

крепость в системе полковой обороны.

Эта история послужила ему хорошим уроком. За годы войны он дважды лежал

в госпиталях, воевал в трех разных соединениях, но с той поры если когда и

пел, то лишь вполголоса и только наедине. Он не скрывал - в том числе и от

Леночки, - что учился в консерватории, однако представлялся, да и указывал

себя в документах не иначе как студентом теоретико-композиторского

факультета, будущим музыковедом.

Сегодняшний вечер имел, точнее - мог иметь в его жизни особое значение,

и, шагая теперь в глубь леса с двумя особистами, он проигрывал мысленно

предстоящее объяснение с Леночкой: с чего и в какой момент начнет, что

скажет и как будет продолжать в зависимости от ее реакции и ответов. Не без

волнения он думал и о своей встрече с этим грузином-хирургом, который,

видимо, не преминет потренькать на гитаре и попеть, наверняка так же

фальшиво и безголосо, как и подавляющее большинство любителей.

Размышляя о своем, о том, что его волновало, он, однако, не забывал

пригибаться под толстыми мокрыми ветвями, а тонкие отводил рукою, чтобы не

намочить росой костюм. Не мог он совершенно не видеть и шагавшего с ним

рядом Алехина и со временем подметил, что тот не переставая шарит взглядом

по дороге метрах в трех перед собой, словно чего-то ищет. Что он там

выискивает, помощник коменданта и не пытался себе представить - даже думать

не хотел, - но было в этом вынюхивании что-то неприятное.

Особист, при всей его обходительности, был ему несимпатичен, и капитан

заставлял себя не смотреть в его сторону и по возможности не обращать

внимания на его действия, что не без усилия удавалось. Он в который уж раз

проигрывал в уме предстоящий вечер и объяснялся с Леночкой, когда Алехин

неожиданно нарушил молчание.

- Раненько! - вдруг полушепотом не без удивления протянул он. - Неужто

улетают?.. Зима, видать, ранняя будет.

- Что? - вмиг возвращаясь к действительности, хмуро спросил капитан.

- Журавли. - Задрав голову, Алехин оглядывал небо. - Вроде улетать

собираются. Слышите, прощаются...

Капитан прислушался; в ясном светло-голубом небе где-то тоскливо и

надрывно курлыкали невидимые журавли.

Это печальное курлыканье вдруг пронзительно напомнило о бренности всего

земного, о неотвратимом: о скором увядании, о смерти всех этих сейчас таких

свежих и жизнерадостных листиков и травинок, о том, что все пройдет...

Да... " Все пройдет, и мы пройдем!.." - с грустью процитировал мысленно

помощник коменданта и, подумав, от себя добавил: - Но след оставим..."

- Товарищ капитан... - Алехин меж тем достал из кармана две красные

засаленные нарукавные повязки с надписями " Комендантский патруль", встряхнул

их, расправил и протянул одну капитану. - Прошу вас - наденьте.

- Зачем?.. - взглянув мельком, осведомился капитан. - Это для патрулей,

для дежурных офицеров. А я - помощник коменданта! - заметил он с

достоинством. - И сколько на этой должности, ни разу не надевал!

- А сегодня нужно. Прошу вас, - настойчиво повторил Алехин.

- А грязнее у вас не нашлось? - с откровенным недовольством беря

повязку и брезгливо осматривая ее, осведомился капитан. - Из нее же суп

варить можно!

- Это не у нас, а у вас! - весело сообщил Алехин. - Мне их дали в

комендатуре. А постирать не было времени. Давайте я вам помогу.

Помощник коменданта остановился и, поджав губы, покорно стоял с минуту,

пока Алехин не закрепил повязку на рукаве его кителя повыше локтя. Тем

временем Блинов по своей инициативе проделал то же самое на рукаве

гимнастерки Алехина.

В молчании они пошли дальше, и капитан снова охотно погрузился в свои

мысли, однако немного погодя Алехин опять заговорил.

- Как у нас с оружием? - будто самого себя спросил он и, вытащив из

кобуры пистолет, взвел курок и оттянул затвор, проверяя, есть ли патрон в

патроннике; Блинов тотчас же проверил свой " ТТ". Но помощник коменданта, к

кому, собственно, был обращен этот вопрос, шагал молча, будто не слыша.

- А у вас? - осведомился у него Алехин.

- За меня можете не беспокоиться.

- А эта штука вам знакома? - продолжал Алехин, достав небольшой

вороненый " вальтер".

Получив утвердительный ответ, он загнал патрон в патронник и, поставив

пистолет на предохранитель, протянул его капитану:

- Прошу... возьмите в карман.

- Зачем?

- На всякий случай... Берите, берите! - настаивал Алехин и, так как

помощник коменданта лишь усмехнулся, сунул ему " вальтер" в правый карман

брюк. - Осторожность всегда оправданна... Знаете, разное бывает...

- Знаю! - недовольно поморщился капитан и пригнулся, чтобы не задеть

мокрую ветвь. - Слышал все это десятки раз! В том числе и сегодня!..

- Говорите тише, - попросил Алехин. - Что слышали?

- И про бдительность, и про осторожность, и что всякое бывает, и

смотреть надо в оба!.. От всех этих поучений у меня уже мозоли в ушах! За

кого вы меня принимаете?!

- Прошу вас - потише.

Помощник коменданта вытащил из кобуры свой " ТТ", взвел курок и оттянул

затвор - Алехин увидел патрон в патроннике.

- Бдительность, осторожность, осмотрительность!.. Мне твердят об этом

как мальчишке! - засовывая пистолет в кобуру, возмущенным полушепотом

продолжал капитан. - За кого вы меня принимаете?.. Я на фронте с сорок

первого года!.. Поверьте, бывал в таких переделках, по сравнению с которыми

ваша " операция" - просто загородная прогулка.

- Что ж, возможно...

- Не возможно, а точно!

- Да я верю, верю, - улыбнулся Алехин.

- Верить мало! Чтобы понимать, надо самому пережить!.. Вы на

передовой-то когда-нибудь были?

- Приходилось...

- При штабе дивизии или полка?.. Знаю, как вам " приходилось"!.. Во

втором эшелоне! А я три года на передке! И если бы не ранение... Поймите, я

боевой офицер! - взволнованно произнес капитан. - В комендатуре я случайно и

не задержусь!..

- Говорите тише, - снова попросил Алехин.

- Да вы что, психа из меня сделать хотите?! - возмутился капитан. -

Здесь же нет ни живой души! И шум ветра все покрывает. И куда же тише - я и

так шепчу!

- Это вам кажется, - улыбаясь, возразил Алехин. - И насчет душ вы

ошибаетесь. Мы только что прошли засаду, они предупреждены по радио и знают

меня в лицо, иначе бы нас уже проверяли. Вы только не обижайтесь -

понимаете, это специфика... И вообще лес шума не любит...

- " Специфика"!.. Эх, людишки! - со вздохом и презрительным сожалением

вдруг вырвалось у капитана. - Дурацкая-то ведь специфика! Ну посудите

сами... Вы кого-то там разыскиваете. Как я понял, двух или трех, ну,

допустим, четырех человек. И вот вы устраиваете засады... более того,

собираетесь оцеплять весь лес, привлекаете к этому даже не сотни, а тысячи

офицеров и бойцов. И это при острой нехватке людей в частях на передовой. И

делается все это из-за двух, максимум четырех человек! Причем, как я понял,

вы даже точно не знаете, появятся ли они здесь!

- Должны. Конечно, не факт, что они выйдут именно на нас. На путях их

вероятного движения устроено несколько засад.

- Да, но к чему оцеплять весь огромный лес? Зачем столько людей?..

Почему такая чрезвычайность?

- Видите ли, это долго объяснять... - чуть помедля, уклончиво заметил

Алехин; он не мог, не имел права говорить кому бы то ни было, кроме офицеров

контрразведки, что речь идет об агентах, действия которых представляют

угрозу для предстоящей стратегической операции, и что дело взято на контроль

Ставкой Верховного Главнокомандования.

- Ясно, от меня вы тоже секретите! - с очевидной обидой быстро сказал

капитан, и лицо его дрогнуло в презрительной усмешке.

- Нет, почему же...

- Как бы чего не вышло! Перестраховочка! Мне вы тоже не доверяете... А

родной матери?.. К ней у вас тоже, наверно, одна бдительность!

- Ну вы и язва! - рассмеялся Алехин; своей прямотой и задиристой

откровенностью капитан ему определенно нравился.

- Какой есть! Но дело не в этом. Все эти предосторожности - ваша, как

вы говорите, " специфика"!.. Пуганая ворона куста боится! Вы этим живете и

этим кормитесь! Но мне-то вы зачем мозги компостируете?.. Я в армии

четвертый год и вашей " спецификой", поучениями о бдительности не то что сыт

- перекормлен! Однако ни одного шпиона даже во сне не видел!.. Дезертиры,

паникеры, изменники встречались - двоих сам расстреливал... Власовцев видел,

полицаев, но шпиона - ни одного! А вас, охотничков, - как собак нерезаных!..

НКВД, НКГБ, контрразведка, прокуратура, трибуналы... И еще милиция!..

- Говорите тише...

- Могу вообще молчать! Только вы мне мозги не компостируйте! Я

приглашен, чтобы вы имели вид комендантского патруля, и то, что от меня

требуется, сделаю! Но своей " спецификой" вы мне голову не дурите! Мы очень

разные люди, и быть таким, как вы, я не желаю! Извините - противно!.. Ну что

вы все время смотрите, чего выискиваете? Вы что - потеряли что-нибудь или

змей боитесь?

- Не без этого, - весело признался Алехин. - И не только их... Лес

кое-где минирован. А я еще жить хочу... И вы, наверно, тоже?

Поджав губы, помощник коменданта промолчал.