В Шиловичах

Оставив Хижняка с машиной в густом подлеске близ деревни, Алехин

заброшенным, заросшим травой огородом вышел на улицу. Первый встречный -

конопатый мальчишка, спозаранок гонявший гуся у колодца, - показал ему хату

" старшины" сельсовета. От соседних таких же невзрачных, с замшелыми крышами

хат ее можно было отличить лишь по тому, что вместо калитки в изгороди была

подвешена дверца от немецкого автомобиля. Назвал мальчишка и фамилию

председателя - Васюков.

Не обращая внимания на тощую собаку, хватавшую его за сапоги, Алехин

прошел к хате - дверь была закрыта и заперта изнутри. Он постучал.

Было слышно, как в хате кто-то ходил. Прошло с полминуты - в сенях

послышался шум, медленные тяжелые шаги, и тут же все замерло. Алехин

почувствовал, что его рассматривают, и, чтобы стоящий за дверью понял, что

он не переодетый аковец и не " зеленый", а русский, вполголоса запел:

Вспомню я пехоту, и родную роту,

И тебя, того, кто дал мне закурить...

Наконец дверь отворилась. Перед Алехиным, глядя пристально и

настороженно, опираясь на костыли и болезненно морщась, стоял невысокий, лет

тридцати пяти мужчина с бледным худым лицом, покрытым рыжеватой щетиной, в

польском защитном френче и поношенных шароварах. Левой ноги у него не было,

и штанина, криво ушитая на уровне колена, болталась свободно. В правой

полусогнутой руке он держал наган.

Это и был председатель сельсовета Васюков.

Пустыми грязными сенцами они прошли в хату, обставленную совсем бедно:

старая деревянная кровать, ветхий тонконогий стол и скамья. Потемнелые

бревенчатые стены, совершенно голые, на печи - рваный тюфяк и ворох тряпья.

На дощатом столе - крынка, тарелка с остатками хлеба и стакан из-под молока.

Тут же, уставясь стволом в окно, стоял немецкий ручной пулемет. В изголовье

кровати, закинутой порыжевшей солдатской шинелью, висел трофейный автомат.

Воздух в хате был кислый, спертый.

Васюков ухватил старое вышитое полотенце и вытер скамью; Алехин сел. Не

оставляя костылей, Васюков опустился на кровать и посмотрел выжидающе.

Алехин начал издалека: поинтересовался, какие вески* и хутора входят в

сельсовет, как убираются хлеба, много ли мужиков, как с тяглом, и задал еще

несколько вопросов общего характера.

Васюков отвечал обстоятельно, неторопливо, придерживая левой рукой

культю и время от времени болезненно морщась. Он знал хорошо и местность, и

людей, в разговоре его проскальзывали польские и белорусские слова; однако

по говору Алехин сразу определил: " Не местный".

----------------------------------------

* Вески - деревни (белорус.).

---------------------------------------------------------------

- Вы что, нездешний? - улучив момент, спросил капитан.

- Смоленский я. А здесь попал в сорок первом в окруженье и партизанил

три года. Так и остался. А вы по каким делам? - в свою очередь

поинтересовался Васюков.

Алехин поднялся, достал командировочное предписание и, развернув,

предъявил его.

- "... для вы...пол...нения за...дания коман...дования", - медленно

прочел председатель. - Ясен вопрос! - осмотрев печать, немного погодя сказал

он, возвращая документ и ничуть, однако, не представляя, какое задание может

выполнять этот пехотный капитан с полевыми погонами на выгоревшей

гимнастерке в Шиловичах, более чем в ста километрах от передовой.

И Алехин, наблюдавший за выражением лица Васюкова, понял это.

Он оглянулся на перегородку и, услышав от Васюкова: " Там нет никого",

посмотрел инвалиду-председателю в глаза и тихим голосом доверительно

сообщил:

- Я по части постоя... расквартирования... Возможно, и у вас будут

стоять... Не сейчас, а ближе к зиме... месяца через полтора-два, не раньше.

Только об этом пока никому!

- Ну что вы, - понимающе сказал Васюков, явно польщенный доверием. -

Разве я без понятия? И много поставят?

- Да, думаю, в Шиловичах примерно роту. Это уже как командование решит.

Мое дело ознакомиться с обстановкой, посмотреть местность и доложить.

- Роту - это можно. А больше не разместить, - сказал Васюков

озабоченно. - Вы так и доложите - больше роты нельзя. Ведь их обиходить

надо. Я сам три года служил, командиром отделения был, понимаю. Солдату в

бою достается, а уж на постое условия нужны. А где их взять? - вздохнул он.

- С водой как у вас?

- Вода что - ее на всех хватит. И дров в достатке. А вот с жильем

кепско*. Полы-то все больше земляные, холодные.

- А дрова где берете? - спросил Алехин, стараясь направить разговор в

нужное русло.

- Там вот, за шоссе. - Васюков кивнул влево, в сторону печки.

- А у вас же лес рядом, - удивился Алехин, указывая

в противоположном направлении: его интересовал прежде всего этот лес и

то, что с ним было связано.

----------------------------------------

* Кепско - скверно (польск.).

---------------------------------------------------------------

- Там, за шоссе, швырок еще немцами заготовлен. Сухой, как лучина, и

пилить не надо. Его и возят, - объяснил Васюков. - А в этот лес не ходят -

запрещено!

- Почему?

- Тут немцы, как отступали, оборону, должно, держать думали. Или

преследование задержать хотели. Словом, мин понаставили.

- Поня-ятно...

- Мусить*, и немного, но где и сколько - никто не знает. В день, как

меня назначили, мальчишки туда полезли. За трофеями. И двух у самого края -

на куски! Мы по опушке сразу знаки расставили. Мол, проход запрещен, мины!

Так что наши, шиловичские, в. этот лес - ни шагу! А с военными случай был.

- С какими военными?

- Тут связистки у нас с неделю стояли. Молоденькие, веселые - известно

дело, на отдыхе. А в лесу грибов, ягод полно. И вот пошли двое, да не

вернулись...

- Давно это?

- Дней десять уже. Стали искать их - метров за триста от опушки нашли,

вот там. - Васюков взглядом указал на стену, где висел автомат. -

Снасиловали их и убили. Обмундирование забрали и документы.

- Кто же убил?

- А кто знает... После приехали энкэвэдэ с Лиды. Пограничники. На трех

машинах, с собаками. Осматривали лес, перестрелка была - будто нашли кого-то

и побили. Опять же, говорят, кто-то на мине подорвался. Но точно не знаю:

проческу, значит, от нас начали, а больше не приходили. Должно, так лесом на

Каменку и вышли.

- Это было, говорите, с неделю назад. А вот в последние дни, вчера или

позавчера, вы здесь незнакомых людей не встречали?.. Военнослужащих... не

видели? Я почему спрашиваю, - пояснил капитан, - кроме меня, посланы еще три

группы квартирьеров. Так если мы для постоя одни и те же деревни присмотрим

или хутора, ерунда ведь получится.

- Понятно... Нет, насчет квартир последние дни не обращались... А

видеть двух командиров вчера видел. Мусить, и с вашей части, - неуверенно

заметил Васюков. - Но ко мне они не приходили.

- А где вы их видели, в деревне?

- Нет. Я вчера тут спор улаживал. Тесинского и Семашко. Из-за межи

разодрались. Пошли, значит, на поле, вот сюда. - Васюков рукой показал за

спину. - Обмерили все, столб зарыли. Ну, и после дела, как водится,

хлеб-соль:

бимбера бутылку распили. Сидим у копешек, закусываем. И вижу, от леса

идут двое. Командиры. Мусить, и с вашей части.

----------------------------------------

* Мусить - должно, должно быть (польск.). В Западной Белоруссии

употреблялось и в значении - может, возможно.

---------------------------------------------------------------

- Когда это было, в котором часу?

- Вечером. Перед заходом. Часов в восемь, должно...

- А какие они из себя? Как выглядят?

- Обыкновенно. Один постарше вроде и поплотнее. Он, впереди шел. А

другой - худой, моложе, видать, этот подлиньше.

- Тот, что постарше, смуглый такой, носастый?! Это же Лещенко! -

обрадованно сказал Алехин, называя первую пришедшую на ум фамилию. -

Капитан! В хромовых сапогах и в кителе. У него еще фуражка с матерчатым

козырьком.

- Там метров двести, ежли не больше. Разве звание разберешь? Но только

в пилотках они оба и в гимнастерках. Это точно.

- Может, Ткачев и Журба? - словно размышляя вслух, проговорил Алехин. -

Они что же, из леса вышли? А вещи у них с собой какие-нибудь были?

- Когда я увидел, они шли от леса. А были они там или нет - не знаю. И

вещей не видел. У одного, должно, плащ-палатка в руке, а у другого... вроде

совсем ничего.. - А эти, Тесинский и Семашко, их видели? Может, они лучше

разглядели?

- Нет. У меня глаз дальний. Ежли я не увидел, а те-то и подавно. Это

точно.

Они поговорили еще минут десять; Алехин понемногу уяснил большинство

интересовавших его вопросов и соображал: ехать ли отсюда прямо в Каменку или

заглянуть по дороге на хутора, расположенные вдоль леса.

Васюков, под конец разговорясь, доверительно рассказал о знакомом

мужике, имеющем " аппарат", и, озорновато улыбаясь, предложил:

- Ежли придется вам здесь стоять - съездим к нему обязательно! У него

первачок - дух прихватывает!

У Алехина, к самогону весьма равнодушного, лицо приняло то

радостно-оживленное выражение, какое появляется у любителей алкоголя, как

только запахнет выпивкой. Сдерживаясь, чтобы не переиграть, он опустил глаза

и согласно сказал:

- Уж если стоять здесь будем - сообразим. Непременно!

Он поднялся, чтобы уходить, - в это мгновение груда

тряпья на печи зашевелилась. Посмотрев недоуменно, Алехин насторожился.

Васюков с помощью костылей подскочил к печке, потянулся как мог и, сунув

руку в тряпье, вытащил оттуда и быстро поставил на пол мальчонку примерно

двух с половиной лет, беловолосого, в стираной-перестираной рубашонке.

- Сынишка, - пояснил он.

Выглядывая из-за ноги отца и потирая кулачком ясные голубоватые

глазенки, ребенок несколько секунд рассматривал незнакомого военного и вдруг

улыбнулся.

- Как тебя зовут? - ласково и весело спросил Алехин.

- Палтизан! - бойко ответил малыш.

Васюков, улыбаясь, переступил в сторону. И только тут Алехин заметил,

что у мальчика нет левой руки: из короткого рукава рубашонки выглядывала

необычно маленькая багровая культя.

Алехин был несентиментален и за войну перевидел всякое. И все же ему

сделалось не по себе при виде этого крошечного калеки, с такой подкупающей

улыбкой смотревшего ему в глаза. И, не удержавшись, он проговорил:

- Как же это, а?

- В отряде был. В Налибоках зажали нас - осколком мины задело, -

вздохнул Васюков. - Ну, умываться! - велел он сынишке.

Мальчуган проворно шмыгнул за перегородку.

- А жена где? - поинтересовался Алехин.

- Ушла. - Переставив костыли, Васюков повернулся спиной к Алехину и

шагнул за перегородку. - В город сбежала. С фершалом...

Опираясь на костыль и наклонясь, он лил воду из кружки, а малыш, стоя

над оббитым эмалированным тазиком, старательно и торопясь тер чумазую

мордаху ладошкой.

Алехин в душе выругал себя - о жене спрашивать не следовало. Ответив,

Васюков замолчал, замкнулся, и лицо у него стало угрюмое.

Умывшись, мальчик поспешно утерся тем самым полотенцем, каким отец

вытирал скамью для Алехина, и проворно натянул маленькие, запачканные

зеленью трусики.

Его отец тем временем молча и не глядя на Алехина отрезал краюшку

хлеба, сунул ее в цепкую ручонку сына и, сняв со стены автомат, повесил себе

на грудь.

Алехин вышел первым и уже ступал по росистой траве, когда, услышав

сзади сдавленный стон, стремительно обернулся. Васюков, стиснув зубы и

закрыв глаза, стоял, прислонясь к косяку двери. Бисеринки пота проступили на

его нездорово-бледном лице. Ребенок, справлявший у самого порога малую

нужду, замер и, задрав головку, испуганно, не по-детски озабоченными глазами

смотрел на отца.

- Что с вами? - бросился к Васюкову Алехин.

- Ничего... - приоткрыв глаза, прошептал Васюков. - Рана...

открылась... Уж третий день... Должно, кость наружу выходит... Мозжит, мочи

нет. А тут задел костылем - аж в глазах потемнело...

- Вам необходимо в госпиталь! - с решимостью заявил Алехин, соображая,

как это лучше устроить. - Насчет машины я позабочусь, вас сегодня же отвезут

в Лиду!

- Нет, нельзя, - покачал головой Васюков и, зажав костыль под мышкой,

поправил автомат.

- Вы что, за ребенка боитесь - оставить не с кем?

- Нет... А в госпиталь не могу! - Морщась от боли, Васюков переставил

костыли и двинулся, выбрасывая вперед ногу и подпрыгивая на каждом шагу. -

Сельсовет оставить нельзя.

- Почему? - Алехин, проворно открыв калитку, пропустил Васюкова вперед.

- У вас заместитель есть?

- В армию забрали... Никого нет... Секретарь - девчонка. Несмышленая...

Никак нельзя. Понимаете - не могу! - Опираясь на костыли, Васюков стал

посреди улицы и, оглянувшись, вполголоса сказал: - Банды объявились.

Третьего дня пришли в Соломенцы человек сорок. Председателя сельсовета

убили, и дочь, и жену. А печать забрали...

О бандах Алехин знал, но о случае в Соломенцах не слышал. А деревня эта

была неподалеку, и Алехин подумал, что в лесу, где будут вестись поиски,

можно напороться не только на мины или на мелкую группу, но и на банду -

запросто.

- Как же мне в госпиталь? - продолжал Васюков. - Да я здесь как на

посту! Один-одинешенек - и печать передать некому. За мной вся всска

смотрит. Лягу в госпиталь, а подумают: струсил, сбежал! Не-ет! Не могу... Я

здесь - советская власть, понимаете?

- Понимаю. Я только думаю: ну а в случае чего - что вы сможете?

- Все! - убежденно сказал Васюков, и лицо его сделалось злым. -

Партейный я - живым не дамся!

Их нагнали две женщины, босые, в платочках, и, сказав обычное: " День

добрый", пошли в стороне, несколько поотстав, - очевидно, им нужен был

председатель, но говорить с ним при Алехине они не хотели или же не

решались.

Близ проулка Алехин простился с Васюковым, причем тот попытался

улыбнуться и тихонько, вроде виновато или огорченно сказал:

- И какой же я председатель: образования - три класса. А никуда не

денешься - другого нету!

Отойдя шагов тридцать, Алехин оглянулся - подпрыгивая на костылях,

Васюков двигался посреди улицы, на ходу разговаривая с женщинами. Позади

него, силясь не отстать, бежал малыш с краюшкой, зажатой в руке.