Элита как институт

Что же должно институционализироваться? Другими словами, какой институт может или должен возникнуть? Или иначе ‑ какая сфера социетальных взаимоотношений дестабилизировалась? Ибо любой институт, прежде всего, – специфический социальный «фиксатор». Карл Манхейм отмечал, что «элита в области политики и организации создает интеграцию многочисленных волевых импульсов»[18]. Другими словами, элита препятствует (во всяком случае, такова ее основная функция как института) дезинтеграции общества вследствие неконтролируемых действий различных социальных групп[19]. Элвин Тоффлер прямо называет элиту индустриального общества «интеграторами»[20]. Обычно такого рода деятельность связывается с осуществлением властных полномочий. С этим связана и основная характеристика водораздела «элита – массы»: организованное меньшинство и неорганизованное большинство[21]. Самоорганизация и организация пространства своего существования и функционирования позволяют элите доминировать[22].

Здесь также имеет смысл обратиться к представлениям Ханса Герта и Чарльза Райта Миллса о социальной структуре[23].

В соответствии с их взглядами, общество организовано вокруг институциональных властных структур. Институт – «общественная форма определенной совокупности социальных ролей»[24]. Роли институализированы и выполняются, поскольку санкционированы той или иной властью. Каждый институт «стабилизирован лидером», обладающим правом контроля и наложения санкций на всех партнеров по институту, выполняющих ту или иную роль. Классификация институтов проводится в соответствии с основными целями их деятельности. Схожие по выполняемым функциям институты образуют «институциональный порядок». Комбинация институциональных порядков составляет социальную структуру. В современных государствах существуют пять институциональных порядков: политический; экономический; военный; родственный (семейный); религиозный. Наибольшее значение имеют три из них: экономическое, военное и политическое сообщества. Каждый институциональный порядок стабилизируется своей властной структурой, заполняемой представителями высшей иерархии (или элиты).

Основываясь на этом, Ч.Р. Миллс разработал свою концепцию властвующей элиты. «Властвующая элита состоит из людей, занимающих такие позиции, которые дают им возможность возвыситься над средой обыкновенных людей и принимать решения, имеющие крупнейшие последствия. Принимают ли они эти решения или нет ‑ это менее важно, чем самый факт владения такими ключевыми позициями; их уклонение от известных действий и решений само по себе является действием, зачастую влекущим за собой более важные последствия, чем решения, которые они принимают. Это обусловлено тем, что они командуют важнейшими иерархическими институтами и организациями современного общества»[25].

Для нас важно, что деятельность элиты не только может выполнять стабилизирующую функцию в отношении всего общества или его подсистем, но может и дестабилизировать его состояние[26].

Можно предположить, что в рамках своей стабилизирующей и дестабилизирующей функции элита институционально полагает пределы существования других институтов и индивидов. То есть она является институционализирующим институтом[27]. Но здесь она (или ее доминирующая часть) выступает, скорее, в форме политической институции, использующей правовые механизмы.

Институциональное определение пределов происходит:

А) во времени. Прежде всего, это проблема физической смерти. Определение институционализированной и отчужденной смерти максимально осуществляется в политике. Власть над жизнью, возможность положить предел существованию ‑ выражение мощи института и институции, освоения ею публичного и частного пространства. Второе ‑ публичная смерть – признание индивида или группы более не существующими в публичном пространстве, лишение или существенное ограничение их прав. Третье – создание рамок повседневной частной и публичной деятельности. Это связано с возможностью упорядочивания временной размеренности жизни – изменение календаря, определение будней и праздников и т.п. Например, введение в 1930-е гг. в СССР «непрерывной рабочей недели» («непрерывки»), которая была не семидневная, а пятидневная, что рассматривалось как одно из средств повышения производительности труда в промышленности[28]. К этому же относится и регулирование продолжительности рабочего дня[29];

Б) в пространстве. Определение пределов своего и чужого. Это связано с функцией идентификации и демаркации ‑ своя земля и сопредельные страны. Одновременно – это структурирование и определение своей территории (например, административное деление, наименование населенных пунктов и географических объектов), а также и ландшафтные изменения ‑ повороты рек и пр.;

В) в социальном взаимодействии. Отграничение своих и чужих, друзей и врагов. Враг может быть как внешний, так и внутренний. Для политической элиты эта функция оказывается ключевой[30];

Г) в состоянии. В социальной сфере ‑ акты гражданского состояния. Внутриполитически ‑ это обозначение социально-политических позиций и границ между ними. Современное государство фиксирует гражданские состояния не столь всеобъемлюще и жестко как в сословном обществе, но не менее определенно[31]. Во внешней политике ‑ право прекращать мир и объявлять войну.

Субъектом отчужденного институционального полагания является, прежде всего, государство[32]. Поэтому контроль над этим главнейшим институтом для элиты и контр-элиты является основополагающим. Для внешнего же наблюдателя часто становятся синонимичны государственные органы и властвующая элита.

Когда мы говорим о стабилизирующей по отношению к обществу деятельности элит, мы фиксируем то, что можно было бы назвать объективным оправданием существования элит, то есть то, что они должны были бы делать, исходя из представлений об общественном благе. Но очевидно, что субъективные целеполагания членов элитных групп могут быть иными. Дуглас Норт в связи с этим отмечал: «Институты не обязательно ‑ и даже далеко не всегда ‑ создаются для того, чтобы быть социально эффективными; институты или, по крайней мере, формальные правила, создаются скорее для того, чтобы служить интересам тех, кто занимает позиции, позволяющие влиять на формирование новых правил»[33].

Но это не означает, что возможен произвол. Существуют достаточно сильные институциональные ограничения деятельности элит. Более того, они институционально задают существование элит. Очень важен исторический и социальный фон: традиции, обычаи. Этот фон может быть назван «общеинституциональным фоном», «принципами институционального воспроизводства», или «базовыми институтами». Торстейн Веблен вполне справедливо утверждал, что «институты ‑ это результат процессов, происходивших в прошлом, они приспособлены к обстоятельствам прошлого и, следовательно, не находятся в полном согласии с требованиями настоящего времени». И далее он пишет еще более радикально: «Существующие в наши дни институты ‑ принятая в настоящее время система общественной жизни ‑ не совсем подходят к сегодняшней ситуации»[34].

Наряду с естественным запаздыванием развития институтов по сравнению с «требованием времени», возможен и так называемый «хреодный эффект»[35] (от греческого chre ‑ предопределенный, обреченный и odos ‑ путь), связанный с развитием по неоптимальному пути в силу некоторых случайных обстоятельств. Со временем изменить траекторию достаточно трудно. Кроме того, само развитие в данном направлении может создавать некоторую иллюзию оптимальности, идеологически оформленную в «особый путь развития» и т.п. Таким образом, предопределенность прошлым становится основным фактором развития и институциональной, и институционализирующей деятельности элит[36], могущей привести к институциональной дихотомии и институциональному неравновесию (см. об этом в разделе «Элиты и общественные изменения»).

Важной для институциональной деятельности элиты является согласованность ее членов. Эта проблема особо рассматривается исследователями элит. Классики элитологии подчеркивали, что элита внутренне однородна, едина и осознает себя как таковая[37]. Джеймс Майзель суммировал это положение следующим образом: «Three C’s» – group consciousness, coherence, and conspiracy (in the sense of common intentions) ‑ групповое сознание, согласованность, сговор, заговорность (в смысле общей устремленности)[38]. Глубинно это связано с существованием специфического для элиты смыслового подуниверсума[39], придающего объективный смысл ее деятельности как специфической группе и, одновременно, создающего и задающего этой группе внутреннее единство. Кроме того, надо иметь в виду, что элита, как и всякий институт, действует когнитивно ориентирующе в отношении своих членов: создает, определяет и легитимизирует общую культурно-смысловую информацию о прошлом, настоящем и будущем[40]. С представлениями о необходимости согласования основополагающих принципов деятельности в политической и экономической сферах связана и концепция конституционного выбора Джеймса Бьюкенена, в которой консенсус при принятии решения ‑ норма, а «остальные возможные правила рассматриваются лишь как его варианты»[41].

Анализируя принципы деятельности институтов, Джон Ролз отмечал: «Лицо, принимающее участие в институте, знает, что правила требуют от него и других. Он также знает, что это знают и другие, и что они знают, что он знает, и т.д. На самом деле, это условие не всегда выполняется в реальных институтах, хотя оно представляет разумное упрощающее предположение»[42].

В связи с этим представляется полезным рассмотреть концепции, рассматривающие возможность существования типа элит, характеризующегося открытым конфликтом элитных фракций и рассогласованностью базовых интересов. Наиболее социологически развитым подходом (и релевантным развиваемым здесь мыслям), а также часто цитируемым является концепция Г.Л. Филда и Дж. Хигли, рассматривающая связь уровня социоэкономического развития страны с типом властвующего слоя[43].

Исследователи выделяют в историческом процессе четыре уровня социально-экономического развития, связанных с уровнем урбанизации, развитием индустриального производства, соответственно долей рабочих, служащих и занятых в сельском хозяйстве. По их представлениям элиты возникают на втором уровне развития вместе с появлением промышленного общества и рабочего класса. Базовый тип элиты для таких обществ - разъединенная элита. В связи со спецификой исторических условий и социального развития конкретных стран разъединенная элита может существовать и самовоспроизводиться (на втором и третьем уровнях развития общества) или сменяться: в результате революций ‑ идеологически унифицированной элитой или в результате переговорного процесса и элитного соглашения ‑ консенсусно-единой элитой. Необходимо отметить важную роль переговоров различных фракций элит и контр-элит в концепции исследователей, так как «элитные соглашения результативны так же, как социальные революции»[44]. Идеологически унифицированная и консенсусно-единая элиты так же, как и разъединенная, могут самовоспроизводиться. Но исторически их срок ограничен третьим уровнем социально-экономического развития. На четвертом уровне (уровень, достигнутый в 1950–1970 гг. индустриально развитыми странами Запада) базовым типом элиты является консенсусно-единая. Весьма проблематично для авторов существование разъединенной и идеологически единой элиты на этой стадии развития. Возможен лишь переходный тип – неполностью единая элита. Такая схема основывается на представлении, что существуют ограничения, накладываемые установками и ориентациями неэлиты на деятельность элиты. Это связано со следующими посылками: элиты всегда нуждаются в поддержке неэлитных групп; они (элиты) принципиально ограничены в содержании своих призывов, которые они могут обращать к поддерживающим их неэлитным группам, поскольку политические аргументы элит должны в общем соотноситься с ориентациями и установками неэлитных групп; общие ориентации неэлит по отношению к социальному и политическому миру детерминированы уровнем социально-экономического развития, достигнутого обществом. Действия элит вне поддержки неэлит грозят им потерей своего положения.

Тип элиты в этой теории строится на основании типа взаимоотношений между фракциями элит и на основании базовых ориентаций неэлиты. В дальнейшем для описания внутриэлитных межфракционных (межэлитных) отношений, характеризующих состояние элиты, Г.Л. Филд и Дж. Хигли предложили рассмотреть два измерения элитной структуры: степень структурной интеграции и степень ценностного консенсуса[45]. Структурная интеграция соотносится с экстенсивностью формальных и неформальных сетей личных коммуникаций, дружбы и влияния среди всех лиц, составляющих элиту. Ценностный консенсус связан с единодушием, с которым эти лица рассматривают основные неформальные правила и кодексы политического поведения. На основании описанного подхода выделялось четыре типа состояния элиты: разъединенная, консенсусно-единая, частично единая и идеологически единая.

В более поздней работе Майкл Бёртон и Джон Хигли предложили следующее определение «элитной структуры»: «сплав установок, ценностей и межличностных отношений между фракциями (кликами), составляющими элиту»[46]. Позже наряду с этим термином ими как синоним использовался термин «тип элиты»[47]. Важно, что в последней работе дано несколько иное понимание базовых для классификации элит понятий: «Структурная интеграция включает относительную включенность формальных и неформальных сетей коммуникации и влияния между элитными персонами, группами и фракциями. Ценностный консенсус включает относительное согласие между элитами по поводу формальных и неформальных правил и кодексов политического поведения, а также в отношении легитимности существующих политических институтов»[48]. Количество типов было сведено до трех: исчезла частично единая элита.

Интерпретируя концепцию Дж. Хигли с соавторами в рамках предлагаемого в данном тексте подхода, отмечу, что в процессе общественного развития, становления индустриального общества происходит общая социетальная консолидация и институционализация. Это связано с возникновением новой социальной системности, внешне наблюдаемой и интерпретируемой как все большая интегрированность индустриального общества. Оно еще не вышло из традиционного, но стало и существует на своей собственной основе. У него уже свои «родимые пятна». В этих условиях элита становится также более интегрированной и консолидированной. Здесь вполне уместно будет привести характеристику традиционной процедуры поздравления с Новым годом французского президента: «Она включала ограниченный круг людей – высокопоставленных чиновников и выборных лиц, и все сводилось к тому, что они поздравляли друг друга. Это было нечто вроде закрытой церковной службы в иерархическом обществе»[49]. В этом смысле переход к консенсусно-единому типу закономерен. Элита как всякий институт контекстна.

Кроме того, можно даже сказать, что само существование элит как определенного исторически конкретного института связано с фундаментальными ограничениями. О такого рода ограничениях будет идти речь в части, касающейся проблемы институционализации элит.