Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






О. Мандельштам 2 страница. В самом деле, ощущение какой-то странной раздвоенности, неустойчивого балансирования между титанической мощью и вполне человеческой слабостью






В самом деле, ощущение какой-то странной раздвоенности, неустойчивого балансирования между титанической мощью и вполне человеческой слабостью, возникающее при чтении некоторых страниц «Крития», вновь овладевает нами, когда мы приступаем к внимательному изучению огромной исторической документации, освещающей жизнь греческого общества на переломной стадии его развития – в IV в. до н. э. В общих курсах истории Греции это столетие обычно характеризуется как период общего кризиса греческой цивилизации (так называемого «кризиса полиса») и даже как начало ее упадка, и для этого, как мы вскоре увидим, действительно, есть свои достаточно веские основания. А между тем многие из имеющихся в нашем распоряжении фактов создают впечатление продолжающегося, практически непрерывного роста и, более того, экономического и культурного процветания греческих полисов. Совершенно очевидно, что в IV в. Греция стала значительно богаче, чем она была до этого, что сильно увеличился ее, говоря условно, «национальный доход», причем рост материального благосостояния как отдельных лиц, так и целых государств становится все более очевидным по мере приближения к концу столетия.

Об этом свидетельствуют не столько случайные упоминания о просто богатых и очень богатых людях, которые можно извлечь из имеющихся у нас письменных источников, сколько существующий сейчас весьма обширный и репрезентативный археологический материал и, прежде всего, результаты раскопок греческих городов. В V столетии даже такие крупные культурные и экономические центры греческого мира, как Афины или Коринф, имели, за исключением их центральной части с агорой, акрополем, храмами главных богов, в общем вполне деревенский облик: низенькие домишки, как правило, глинобитные и лишь оштукатуренные снаружи и внутри, без водопровода и канализации составляли основную массу жилой застройки этих городов, резко контрастируя с великолепными мраморными зданиями храмов и статуями богов, украшенными золотом, слоновой костью, цветными камнями и т. п. В таких неказистых строениях жили основатели афинского могущества, такие выдающиеся люди, как Фемистокл, Аристид, Кимон, Перикл и другие. В более поздние времена чужеземцы, издалека приехавшие в Афины, не могли поверить своим глазам, когда им показывали эти скромные жилища великих мужей древности. В IV в. даже такие сравнительно небольшие города, как Олинф на полуострове Халкидика, Эретрия на острове Эвбея, Приена в долине реки Меандр в Малой Азии (об этом последнем городе мы уже говорили в гл. 3), имели гораздо более импозантный и благоустроенный вид. Их граждане жили в довольно больших, вместительных, хорошо спланированных домах, нередко двухэтажных. Во многих из них обнаружены специальные ванные комнаты, водопроводные трубы (отводы от магистральной трубы городского водопровода), канализационные стоки. В Олинфе и Эретрии некоторые особенно богатые дома были украшены великолепными мозаичными полами с различными сценами мифологического характера. Очень высоким был в греческих городах этого периода уровень коммунального благоустройства, о чем свидетельствуют и их правильная планировка, выполненная по так называемой «гипподамовой системе», и существовавшие в них хорошо продуманные системы городского водоснабжения и канализации, и городские рынки, примером которых может служить уже упоминавшейся ансамбль приенской агоры, и монументальные здания храмов и правительственных учреждений, и открытые в разных местах театры, гимнасии и стадионы.

Фрагменты городской застройки, выявленные археологами в Приене, Олинфе, Эретрии и некоторых других местах, являются документом огромной исторической значимости. Они ясно показывают, что именно в ту пору, которая обычно трактуется в учебниках истории как время общего кризиса и спада в развитии греческой цивилизации, в Греции сформировался достаточно многочисленный и зажиточный средний класс, в основной своей части, по-видимому, совпадавший с гражданским коллективом полиса [+7]. Но что могло быть источником благосостояния массы граждан в том же Олинфе или Приене, да и во многих других небольших городах как европейской, так и азиатской Греции, о жизни которых мы располагаем хоть какой-то информацией? Как было уже сказано (см. гл. 3), археологические раскопки до сих пор не выявили в них никаких следов сколько-нибудь крупного ремесленного производства, хотя, как нам это достоверно известно из сообщений греческих авторов IV в., большие ремесленные мастерские, обслуживаемые многочисленными рабами, существовали в этот период в таких узловых центрах тогдашней международной торговли, как Афины, Коринф, Милет, Родос, Сиракузы и некоторые другие. В жизни обитателей малых полисов типа Приены занятия ремеслом, по всей видимости, не играли сколько-нибудь заметной роли и, стало быть, не могли служить надежным средством обогащения. Основным источником доходов для большинства граждан в полисах этого рода, несомненно, как в V, так и в IV в. оставалось сельское хозяйство, но теперь уже если не целиком, то в весьма значительной своей части ориентированное на рыночный спрос.

Наиболее важным новшеством в развитии греческой экономики в IV в., очевидно, следует признать становление общегреческого рынка и вовлечение в его широко разветвленную сеть коммерческих связей подавляющего большинства как больших, так и малых полисов. Наиболее отсталые общины с сугубо аграрным хозяйственным уклоном, до тех пор почти совершенно изолированные от всего остального греческого мира и почти достигшие идеала обособленного автаркического существования, теперь мало-помалу становятся звеньями единой экономической системы, которая через свои наиболее крупные торговые центры, большие портовые города была связана с рынками других стран Древнего мира и, прежде всего, с рынками колониальной периферии. Таким образом, так и не преодолев свой извечный политический сепаратизм и не став единым государством, греческие полисы все же в основной своей массе вплотную подошли к порогу экономической интеграции. Являясь участниками столь широко разветвленного экономического сообщества, даже и сравнительно небольшие полисные общины могли извлекать определенные и, видимо, немалые выгоды из общегреческого товарооборота, сбывая через крупные рыночные центры излишки своей сельскохозяйственной продукции. Благодаря этому те полисы, у которых не было своего торгового флота, а стало быть, не было и возможности прямого вывоза своих товаров на колониальные рынки, теперь смогли приобщиться к огромным доходам от неэквивалентного обмена Греции со странами варварского мира, каковые, по-видимому, и могут считаться главным источником благосостояния всего конгломерата греческих государств и в IV в., и еще какое-то время спустя.

Об исключительной интенсивности греческой морской торговли этого времени, равно как и об участии в ней множества полисов, нередко сильно удаленных друг от друга в пространстве, свидетельствует целый ряд фактов, почерпнутых как из письменных, так и из археологических источников. Так, в судебных речах знаменитого афинского оратора Демосфена постоянно упоминаются купцы-эмпоры со всех концов греческого мира: из Сицилии, из отдаленной Массалии (совр. Марсель), с островов Эгейского моря, из городов Малой Азии, с берегов Геллеспонта и Боспора, из Северного Причерноморья и т. д. Если оратор находит нужным упомянуть грузы их кораблей, то ими, как правило, оказываются различные виды продуктов сельского хозяйства и рыболовства: чаще всего зерно, затем вино, шерсть, кожи, соленая рыба и т. п. Свидетельства Демосфена и других греческих авторов во многом подтверждают археологические находки, среди которых на первом месте и по количеству, и по информационной значимости бесспорно следует поставить глиняные амфоры, служившие, как было уже замечено (см. гл. 10), тарой для транспортировки вина и масла. На ручках и реже на шейках многих из них сохранились клейма, оттиснутые специальными штампами на сырой глине и служившие своего рода фирменными знаками. По этим клеймам археологи определяют место изготовления амфоры и ее содержимого и, таким образом, получают возможность воссоздания всей сети морских путей, связывавших государства-экспортеры сельскохозяйственной продукции с государствами-импортерами. Многочисленные находки клейменных амфор, сделанные в самых разных местах как в самой Греции, так и за ее пределами показывают, что крупнейшими поставщиками вина на внешние рынки в IV в. и позже в III – II вв. до н. э., были острова Эгейского моря: Фасос, Хиос, Кос, Книд, Родос и др.

Сверхприбыли, получаемые греческой экономикой за счет интенсивной эксплуатации варварского мира, осуществлявшейся как внутри страны (доходы от широкого применения дешевого рабского труда), так и за ее пределами (доходы от неэквивалентного торгового обмена), затем перераспределялись и растекались по разным каналам. Нажитые такими способами денежные средства вкладывались в спекуляции хлебом и другими продуктами, в разменные и кредитные операции, в скупку и перепродажу земли и иной недвижимости. Все это вместе взятое и создавало ту материальную базу, на которой росли и множились крупные и средние состояния той эпохи и от которой в конечном счете зависело благополучие и процветание всего греческого общества. Очень многие факты, однако, убеждают нас в том, что это процветание было всего лишь прекрасным фасадом, за которым скрывалась социальная система, пораженная тяжелым внутренним недугом, основные симптомы которого складываются в удручающую картину глубочайшего политического и в еще большей степени духовного кризиса всей эллинской цивилизации. Назовем хотя бы некоторые наиболее значимые приметы этого кризиса.

Важнейшей отличительной чертой истории Греции в IV в. до н. э. может считаться крайняя политическая нестабильность. Зловещим лейтмотивом проходит через все столетие почти непрерывная череда междоусобных войн, в которых так или иначе оказались замешанными очень многие как большие, так и малые греческие государства. Как мы уже знаем (см. гл. 7), военное противостояние с соседними общинами на протяжении длинного ряда веков было нормальным состоянием любого греческого полиса, а военное дело соответственно считалось самым привычным и высоко престижным делом любого его гражданина. Но до 30-х гг. V в. до н. э. все войны, которые вели между собой отдельные греческие государства, а также и войны с внешними врагами такими, как персы или лидийцы, были, как правило, быстротечными и обычно сводились к одной летней кампании, в ходе которой противники встречались друг с другом в одном, от силы двух больших сражениях. Они-то и решали исход всего предприятия. Начиная с конца V в., внутригреческие войны все чаще растягиваются на годы и даже целые десятилетия и ведутся с крайним ожесточением и напряжением всех сил враждующих сторон. Целых двадцать семь лет – с 431 по 404 г. до н. э. продолжалась великая и страшная Пелопоннесская война. Поведавший о ней Фукидид недаром называл ее «самой важной и достопримечательной» из всех войн, какие Греция знала за свою историю. Однако, истощив до крайности силы всех участвовавших в ней полисов и погубив множество человеческих жизней, эта война так и не принесла стране желанного мира. Хрупкое политическое равновесие, существовавшее в Греции до ее начала, было непоправимо нарушено, и восстановить его в дальнейшем не удавалось уже никому. Гегемония или право на первенство среди греческих государств все время переходила из рук в руки – от одного полиса к другому: от афинян к спартанцам, от спартанцев к фиванцам и снова к афинянам, и в конце концов уже к середине IV в. во всей Элладе не осталось ни одного государства, которое имело бы достаточно сил для того, чтобы подчинить своей власти все остальные полисы.

Особая драматическая напряженность, вообще присущая греческой истории и, казалось бы, достигшая своего пика в последние годы Пелопоннесской войны, нисколько не ослабевает также и в следующие за ней первые десятилетия IV в., хотя теперь это был драматизм уже совсем иного рода. Правда, и этот период вписал в общую канву истории Греции несколько ярких, подлинно героических страниц, которые вполне можно поставить в один ряд со сражениями при Фермопилах и Саламине или со знаменитым рейдом спартанского полководца Брасида по тылам афинской морской державы (424 – 422 гг. до н. э.) Вспомним хотя бы гениальный маневр замечательного беотийского военачальника Эпаминонда, принесший ему победу в битве при Левктрах (371 г. до н. э.) и положивший конец спартанской гегемонии в Греции, или его прекрасную смерть в сражении при Мантинее (362 г. до н. э.) с вошедшим во все учебники истории последним восклицанием: «Умирая, я оставляю двух бессмертных дочерей – Левктры и Мантинею!» Вспомним также величественную фигуру коринфянина Тимолеонта, силой оружия свергающего сицилийских тиранов и дарующего свободу городам Великой Греции (344 – 337 гг. до н. э.). Однако в целом военная история этого времени пронизана отнюдь не героическим пафосом. Нравственный смысл большинства составляющих ее событий, да и просто их разумное основание, как правило, улавливаются с большим трудом. Бессмысленное стремление к первенству любой ценой и столь же иррациональная зависть и вражда к более удачливому соседу-сопернику здесь с полной очевидностью выступают на первый план и задают основной тон всему этому бесконечному общегреческому агону.

Это ощущение бессмысленности всего происходящего еще более усиливается, когда главные участники этих событий оказываются всего лишь марионетками в руках неких влиятельных третьих сил, преследующих свои сугубо корыстные интересы. Вначале такой силой была Персия, намеренно стравливавшая между собой греческие полисы, чтобы привести их к всеобщему ослаблению и вновь поставить под свой контроль. Затем на ее место встала Македония. Если же говорить о самих враждующих греческих государствах, то очень часто возникает впечатление, что война для большинства из них была самоцелью, так сказать, искусством для искусства. И эта мысль кажется тем более оправданной, что сам исход войны теперь все чаще зависит от профессионалов-наемников, заинтересованных не в благополучном разрешении военного конфликта, а наоборот, во всемерном его затягивании, ибо от его продолжительности прямо зависели и доходы этих «солдат удачи». В результате греческие полисы, вынуждаемые силой обстоятельств обращаться за помощью к наемным стратегам (тогдашним кондотьерам) и их собранному со всей Греции разношерстному воинству, попадали в порочный круг: затяжную войну уже нельзя было вести как прежде, силами гражданского ополчения, т. е. воинов-дилетантов, плохо обученных и к тому же обремененных всевозможными хозяйственными и семейными заботами, но обращение к услугам солдат-профессионалов почти неизбежно делало войну бесконечной, а стало быть, и бесперспективной. Множество фактов свидетельствует о том, что наемная армия очень часто становится гораздо более опасной для того, кто ее нанимает, чем для того, против кого ее нанимают. Известны случаи, когда наемники активно вмешивались в гражданские усобицы своих полисов-работодателей и приносили победу той стороне, которая могла посулить им большее жалованье. Нередко наемное войско использовалось как трамплин для прыжка на вершину власти очередным претендентом на тиранию.

Наемники и их предводители вели войну без правил, не считаясь ни с божескими, ни с человеческими законами, не останавливаясь перед самыми страшными злодеяниями, актами вандализма и проявлениями крайней жестокости. Право сильного было их подлинным нравственным кредо. Во время так называемой Священной войны (355 – 345 гг. до н. э.) тираны Филомел и Ономарх, возглавлявшие союз фокейских полисов, захватили колоссальные сокровища дельфийского храма Аполлона (их общая стоимость составляла около 10 000 талантов) и на эти деньги навербовали наемную армию, насчитывавшую около 20 000 солдат. Ни одно другое греческое государство в те времена не могло позволить себе такую роскошь. Благодаря этой акции, глубоко потрясшей все греческое общество, маленькая Фокида превратилась в настоящее разбойничье гнездо и в течение нескольких лет, пока шла война, держала в страхе всех своих соседей. Лишь вмешательство македонского царя Филиппа II положило предел этому ужасающему беззаконию: Дельфы были наконец освобождены, а захватившие их святотатцы понесли достойное наказание. Источники, по которым мы восстанавливаем теперь политическую историю Греции этого смутного времени, буквально пестрят упоминаниями об актах самой бесчеловечной жестокости по отношению к побежденному противнику. Снова, как когда-то в гомеровское время, входит в обычай предание огню и мечу взятых штурмом вражеских городов. При этом взрослые мужчины, как правило, истреблялись все до одного, а женщин и детей продавали в рабство. Греки называли эту страшную процедуру «ά δ ρ ά π ο δ ι σ μ ό ς» (от «ά ν δ ρ ά π ο δ ο ν» – «военнопленный», «раб», или букв, «человеконогое»). Более других «прославили» свои имена деяниями такого рода македонские монархи Филипп II и его сын Александр. Первый стер с лица земли в 348 г. до н. э. уже известный нам город Олинф на полуострове Халкидика и продал его жителей в рабство. Второй двенадцатью годами позже (вскоре после своего вступления на престол) аналогичным образом обошелся с одним из древнейших городов Греции Фивами Беотийскими. Однако и сами греки вели себя немногим лучше, чем правители полуварварской Македонии. Еще в годы Пелопоннесской войны спартанцы учинили жестокую расправу над гражданами небольшого беотийского городка Платеи, взятого ими после долгой осады (427 г. до н. э.). Просвещенные свободолюбивые афиняне запятнали себя подобным же преступлением во время захвата ими острова Мелоса (416 г. до н. э.). В дальнейшем их примеру не раз следовали и другие греческие государства.

Было бы несправедливо списывать все ужасы и беззакония, творившиеся в Греции во времена Пелопоннесской войны и следующих за ней войн за гегемонию, на одних лишь наемных солдат, нравы которых действительно не очень сильно отличались от нравов средневековых ландскнехтов или профессиональных военных наших дней. Ведь наемники были «плотью от плоти» породившего их греческого общества, а их нравы лишь в более брутальных и разнузданных формах, соответствующих экстремальным условиям военного времени, выражали общий эмоциональный настрой, характерный для греков той эпохи. Жестокость и злоба, органически присущие «героическому человеку» гомеровского времени, лишь на какое-то время ушли в подполье греческого менталитета, в глубины подсознания, сдерживаемые отчасти правильно поставленной системой аристократического воспитания (так называемой «пайдейи»), отчасти групповой и тоже по-своему аристократичной дисциплиной полисного общежития. Однако к концу V в. до н. э. эти силы нравственного торможения, сделавшие греков по-настоящему цивилизованными людьми, стали заметно ослабевать под воздействием целого ряда как объективных, так и субъективных факторов. Загнанные внутрь варварские инстинкты ненависти и агрессии вновь вырвались на свободу и принялись за свою разрушительную работу, сея повсюду раздор, вражду и смуту.

Эта страшная стихия в равной степени и очень часто с одинаковыми последствиями проявляла свой дикий нрав как в отношениях между полисами, так и в их внутренней жизни. Сплошь и рядом кровопролитные столкновения между греческими государствами «плавно» переходили в не менее страшные гражданские распри, вспыхивавшие внутри отдельных полисов. С многочисленными примерами такого массового ожесточения, не утихавшего ни в годы войны, ни в годы мира, мы постоянно сталкиваемся, перелистывая страницы фукидидовской «Истории Пелопоннесской войны» и сочинений других более поздних греческих авторов, повествующих о событиях IV в. Завершая подробнейшее описание ужасов гражданской войны на Керкире, возникшей в связи с попытками афинян и спартанцев перетянуть на свою сторону этот остров, занимавший чрезвычайно важное стратегическое положение на пути из Греции на запад, Фукидид мрачно констатировал: «Вообще смерть царила во всех видах, происходило все то, что обыкновенно бывает в подобные времена, и даже больше: отец убивал сына, молящих отрывали от святынь, убивали и подле них, некоторые были замурованы в святилище Диониса и там погибли. В это время основы государственной жизни были потрясены. Человеческая природа, которой свойственно впадать в преступления вопреки законам, взяла верх над последними и с наслаждением проявляла себя, не сдерживая страстей, господствующая над правом и враждуя с лицами, имеющими превосходство».

Гражданская смута не обошла стороной и родной город великого историка – Афины. Кровавый след оставило в истории афинского государства правление так называемых «тридцати тиранов», захвативших власть в 404 г. до н. э. после страшной катастрофы, обрушившейся на афинян в конце Пелопоннесской войны. Опираясь на поддержку Спарты, тираны или скорее все же олигархи своей властью упразднили все существовавшие в то время демократические государственные учреждения, не исключая и народного собрания, и установили в государстве режим жесточайшего террора. За время их хозяйничанья в городе были лишены жизни более тысячи афинских граждан, подозреваемых в симпатиях к демократии, хотя многие из них поплатились не столько за свои политические убеждения, сколько за свое большое состояние, которое тиранам хотелось прибрать к рукам. Циничная жестокость новых правителей Афин возбудила против себя всеобщее негодование. Не имея сколько-нибудь широкой социальной опоры и к тому же вскоре лишившиеся поддержки своих спартанских покровителей, они не смогли противостоять силам демократического реванша и были свергнуты, продержавшись у власти немногим более года.

Ожесточенная борьба политических группировок не утихала в Афинах также и в годы, следующие за Пелопоннесской войной, после того как демократический строй был полностью восстановлен, хотя до прямых вооруженных столкновений враждующих партий дело больше не доходило. Торжествующий демос избрал другую форму насилия: не прибегая к казням, он нашел способ, так сказать, легального изъятия имущества состоятельных граждан посредством привлечения их к суду. Именно в те годы (первая половина IV в. до н. э.) стали массовым явлением судебные процессы против богачей, возбуждаемые по заведомо ложным обвинениям и с единственной целью пополнения пустующей государственной казны и выплаты причитающегося жалования присяжным заседателям афинской гелиэи. Суды присяжных работали в те «славные» времена с максимальной нагрузкой, а профессиональные доносчики-сикофанты поставляли им все новые и новые жертвы (см. гл. 6). С помощью этих процессов агрессивность толпы городского пролетариата направлялась в более или менее цивилизованное русло, а государство избегало угрозы гражданской войны, всегда чреватой опасностью полного его распада и гибели. Однако там, где возможности такого сохранявшего хотя бы видимость законности перераспределения доходов внутри гражданской общины полиса были в силу тех или иных причин ограничены или же вовсе отсутствовали, насильственный захват и передел чужого имущества становился практически неизбежным.

Конфискациями имущества и избиением его владельцев сопровождался почти каждый государственный переворот, которых Греция в те смутные времена повидала немало. Так, в 392 г. до н. э. в Коринфе демократы напали на своих врагов, приверженцев олигархической партии, во время религиозного празднества в честь богини Артемиды и перебили около 120 человек, искавших спасения у алтарей и в храмах. Еще более жуткую резню учинил в 370 г. народ Аргоса, взбудораженный слухами о разгроме спартанской армии в битве при Левктрах и конце спартанского владычества на Пелопоннесе. За несколько дней было насмерть забито дубинами более 1200 человек в основном из числа наиболее состоятельных граждан. Их имущество торжествующие победители разделили между собой. Это страшное событие вошло в историю Греции под именем «аргосского скитализма» (от греч. «σ κ υ τ ά λ η» – «дубина», «палка»). Понятно, что более всего доставалось во время таких эксцессов особенно ненавидимым в народе ростовщикам и менялам (как правило, обе эти профессии совмещались в одном лице). Погромы богачей нередко сопровождались стихийными актами отмены долгов и возвращением должникам взятого у них в заклад имущества. Иногда дело доходило даже до отпуска на волю рабов, которых враждующие партии стремились привлечь на свою сторону и использовать как вспомогательную вооруженную силу. Классовые интересы сообщества граждан-рабовладельцев, таким образом, отступали на задний план перед узкоэгоистическими интересами отдельных его фракций. Поэтому, когда в 337 г. до н. э. в Коринфе собрались на общеэллинский конгресс представители ряда государств балканской и островной Греции, в принятой ими декларации наряду с провозглашением всеобщего мира, независимости отдельных полисов и свободы мореплавания были особо оговорены и такие весьма актуальные в то время принципы политического урегулирования, как запрещение конфискаций имущества, передела земли, отмены долгов и массового освобождения рабов.

Историческая ситуация, сложившаяся в Греции в IV в. до н. э., многими своими характерными чертами напоминает уже знакомую нам ситуацию архаической эпохи или VII – VI вв. до н. э. (см. о ней в гл. 5) и в некоторых отношениях воспринимается почти как «дословное» ее повторение. Картины всеобщего ожесточения и нравственного одичания, нарисованные такими замечательными поэтами архаического времени, как Гесиод и Феогнид Магарский, вполне можно было бы отнести и к IV в., если бы мы не знали их более или менее точной хронологической «прописки». Как в тот, так и в другой период греческое общество переживало острейший политический и социальный кризис, сопровождавшийся гражданскими смутами, мятежами, государственными переворотами. В обоих случаях все общество оказалось расколотым на два лагеря или две партии, именующиеся в источниках то олигархами (аристократами) и демократами, то просто богатыми и бедными. Как в тот, так и в другой период известно немало случаев, когда политический кризис в том или ином полисе разрешался установлением диктаторского режима в типичной для Греции форме тирании. Оба периода в равной мере характеризовались всплеском лихорадочной деловой активности и резким усилением мобильности населения. Наконец, как в том, так и в другом случае непрерывно нараставшее внутри страны социальное напряжение разрешалось мощным выбросом «лишнего населения» за ее пределы и широкой территориальной экспансией греческой цивилизации.

И все же это сходство двух переломных периодов греческой истории не означает их полного тождества. Совершенно различными были и их историческая природа, и их окончательные итоги. В одном случае (архаическая эпоха) перед нами – типичный кризис роста или конвульсии, сопровождающие рождение новой цивилизации. В другом случае (ситуация IV в.) мы видим уже начало ее предсмертной агонии, которая, как это бывает и в живой природе, повторяет некоторые внешние признаки родовых схваток [+8]. Или если вновь прибегнуть к терминологии Л. Н. Гумилева, то можно было бы определить ситуацию VII – VI вв. как фазу «пассионарного подъема», а ситуацию IV в. как фазу «пассионарного перегрева и надлома». И там и здесь мы наблюдаем резкую активизацию жизнедеятельности греческого этноса, сопровождавшуюся особого рода эмоциональным возбуждением (экстазом или эйфорией), которое может быть понято и как невротический транс. Но в одном случае это возбуждение было признаком духовного здоровья этноса, признаком избыточности его бурлящих, переливающихся через край жизненных сил, тогда как в другом случае оно могло свидетельствовать скорее о начинающемся истощении этих сил, о тяжелом духовном недуге, в котором нашла свое выражение уже давно накапливавшаяся в его генах историческая усталость. В первую очередь на это указывает сам исход кризиса. В конце архаической эпохи он нашел свое конструктивное разрешение в новой форме социальной и политической организации общества. Этой формой стал полис, в рамках которого грекам удалось хотя бы на время снять терзавшее их невротическое напряжение и хотя бы иллюзорно обрести состояние внутренней гармонии и успокоения. В IV в. такую оптимальную форму социума, которая могла бы сменить обветшавший полис и взять на себя его функции, найти уже не удалось, по крайней мере, в пределах самого греческого мира. Полис, несмотря на все пережитые им потрясения, еще и в III – II вв., т. е. в эпоху эллинизма, продолжал оставаться основной структурной ячейкой греческой цивилизации. Правда, это был во многом уже совсем другой полис, вместе со всем этносом претерпевший глубокое внутреннее перерождение, растерявший значительную часть своей жизненной энергии и обреченный влачить довольно жалкое существование в состоянии своего рода анабиоза.

Нельзя упускать из вида и еще одно важное различие между историческими ситуациями VII – VI вв. и IV в. до н. э. Как мы уже знаем (см. гл. 6), архаический греческий полис возник в процессе преодоления раздиравшего тогдашнее греческое общество стихийного индивидуализма. По своей исторической сути и своим задачам это был союз индивидов, первоначально разрозненных, но затем объединившихся во имя великой общей цели, которая заключалась для них в ту пору, прежде всего, в героическом противоборстве с враждебным внешним миром и в достижении посредством этой борьбы общего благополучия или, как говорил Аристотель, счастья и общей же славы в веках. Основной конструктивный принцип этого союза состоял в признании приоритета интересов государства или, что то же самое, гражданской общины перед интересами отдельного индивида при максимальном обеспечении и защите этих последних. Изучая историю Греции в IV в. до н. э., мы видим начало обратного процесса. Происходит распад гражданского коллектива полиса не столько, правда, на формально-правовом, сколько на духовно-нравственном уровне. Личность вновь, как это было когда-то в эпоху послемикенского регресса (конец II – начало I тыс. до н. э.), начинает высвобождаться и дистанцироваться от социума. Но теперь она уже не может разумно использовать свою свободу, ибо оказывается неспособной к конструктивному взаимодействию с другими индивидами и, стало быть, обреченной на одиночество в огромном чуждом ей мире.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.