Портрет Моисея

Весь мир был потрясен и покорён чудом Исхода. Имя Моисея было у всех на устах. Известие о великом чуде дошло и до мудрого царя Аравии. Царь призвал к себе своего лучшего живописца и приказал ему отправиться к Моисею, написать его портрет и привезти этот портрет ему. Когда живописец вернулся, царь собрал всех своих мудрецов, умудрённых в науке физиогномики, и попросил их определить по портрету характер Моисея, его особенности, склонности, привычки и источник его таинственной силы.

— Царь, — отвечали мудрецы, — это портрет человека жестокого, надменного, алчного, одержимого желанием власти и всеми существующими в мире пороками.

Их слова вызвали у царя негодование.

— Как это возможно? — воскликнул он. — Как возможно, чтобы человек, чьи замечательные деяния гремят по всему миру, оказался таким?

Между живописцем и мудрецами начался спор. Живописец уверял, что портрет Моисея написан им совершенно точно, а мудрецы настаивали на том, что характер Моисея был определён ими, согласно портрету, безошибочно. Мудрый царь Аравии решил тогда проверить, какая из спорящих сторон права, и сам отправился в лагерь израильтян.

С первого взгляда царь убедился, что лицо Моисея было изображено живописцем в точности. Войдя в шатёр человека Божия, царь преклонил колена, поклонился до земли и рассказал Моисею о споре между художником и мудрецами.

«Сначала, пока я не видел твоего лица, — говорил царь, — я думал, что художник плохо изобразил тебя, так как мои муд-рецы — люди очень опытные в науке физиогномики. Теперь я убеждён, что они — совершенно недостойные люди, и их муд-роcть тщетна и пуста».

— Это не так, — ответил Моисей. — И художник, и фи-зиогномисты — весьма искусные люди; обе стороны правы. Да будет тебе известно, что все пороки, о которых говорили мудрецы, действительно были даны мне природой, пожалуй, даже в ещё большей мере, чем они усмотрели на портрете. Но я боролся со cвоими пороками, напряжёнными усилиями воли постепенно преодолевая и подавляя их в себе, пока все противоположное им не стало моей второй натурой. И в этом заключается моя величайшая гордость.

1911—1929 гг.

Глава 4. ХРИСТИАНСТВО И НОВЫЙ ЗАВЕТ

Ээотеризм в Евангелиях. — Необходимость отделения Евангелий от Деяний и Посланий апостолов. — Сложность содержания Евангелий. — Путь к скрытому знанию. — Идея исключительности спасения. — История Евангелий. — Эмоциональный элемент в Евангелиях. — Психология искажений евангельских текстов. — Абстракции, ставшие конкретными. — Идея дьявола. — «Отойди от Меня, сатана!» вместо «Следуй за Мной». — «Хлеб насущный». — Легенда и 'доктрина в Евангелиях. — «Драма Христа». — Происхождение некоторых евангельских легенд. — Сыновность Христа. — Элементы греческой мифологии. — Элементы мистерий. — Идея искупления. — Смысл понятия «Царство Небесное». — Элифас Леви о Царстве Небесном. — Царство Небесное в жизни. — Две линии мысли. — «Имеющие уши да слышат!» — Различные значения слов и отрывков. — Трудность приближения к Царству Небесному. — «Нищие духом». — Преследуемые за праведность. — Эзотеризм недостижим для большинства. — Различие в ценностях. — Сохранность идеи эзотеризма. — Трудности пути. — Отношение внутреннего круга ко внешнему. — Помощь внутреннего круга. — Результаты проповеди эзотеризма. — «Привязанность». — Притча о сеятеле.— Различие между учениками и прочими людьми. — Идея притч. — Ренан о притчах. — Притча о плевелах. — «Зерно» в мистериях. — «Зерно» и «мякина». — Краткие притчи о Царстве Небесном. — Идея отбора..— Сила жизни. — «Богатые». — Отношение людей к эзотсризму. — Притча о хозяине и виноградарях. — Притча о брачном пире. — Притча о талантах. —

Притча о семени, растущем втайне. — Идея «жатвы». — Противоположность жизни и эзотеризма. — Новое рожде-Hue. — Пасхальный гимн. — «Слепые» и «те, кто видит». —

Чудеса. — Идея внутреннего чуда. — Линия работы, школы. — Приготовление людей к эзотерической работе. — Работа «лов-цов человеков». — Правила для учеников. — «Праведность фарисеев». — Бодрствование. — Притча о десяти девах. — учитель и ученик. — Умение хранить молчание. — Идея сохранения энергии.—Левая и правая рука. — Притча о работниках, в винограднике. — Ожидание награды. — Отно-Шение Христа к закону. — Внешняя и внутренняя истина. — Соблюдение законов и дисциплина. — Непротивление злу. — Молитва Господня. — Молитва Сократа. — Происхождение молитвы Господней. — Правила о взаимоотношениях уче-никoв. — «Милость» и «жертва». — «Дети». — «Кто боль-ший?» — «Ближний». — Притча о милосердном самарянине. — 0 псевдорелигиях. — «Соблазн». — Притча о неверном упра-вителе. — Прощение грехов. — Хула на Духа Святого. — Зло-словие. — Учение Христа относится не к смерти, а к жизни. — Применение идей Христа.

Идея эзотеризма занимает в христианском учении и в Но-вом Завете очень важное место; но это выясняется лишь при правильном их понимании.

Для того, чтобы правильно понять то и другое, необхо-димо прежде всего строго отделить то, что относится к эзо-теризму (точнее, те места, где эзотерическая идея стоит на первом месте), от того, что к нему не относится и не явля-ется выводом из идеи эзотеризма.

В Новом Завете эзотерическая идея занимает главное место в Четвероевангелии. То же самое можно сказать об Откровении ап. Иоанна. Но за исключением нескольких мест, эзотерические идеи в Апокалипсисе «зашифрованы» более глубоко, чем в Евангелиях; поэтому в своих зашифрован-ных частях они не входят в нижеследующее рассмотрение. Деяния и Послания апостолов по сравнению с четырьмя Евангелиями, представляют собой труды совершенно другого

рода. И в них встречаются эзотерические идеи, однако они не занимают преобладающего места; Деяния и Послания вполне могли бы существовать и без них.

Четвероевангелие написано для немногих, для очень немногих — для учеников эзотерических школ. Сколь бы интеллигентным и образованным (в обычном смысле слова) ни был человек, он не поймёт.Евангелий без особых указаний, без особого эзотерического знания.

Вместе с тем, необходимо отметить, что Четвероевангелие — это единственный источник, из которого мы узнаём о Христе и его учении. Деяния и Послания апостолов добавляют к этому некоторые существенные черты, однако вводят и многое такое, чего нет в Евангелиях и что им противоречит. Во всяком случае, на основе Посланий невозможно было бы воссоздать личность Христа, евангельскую драму и сущность евангельского учения.

Послания апостолов, в особенности Послания апостола Павла, образуют здание церкви. Это — упрощённое изложение идей Евангелий, их материализация, их применение к жизни, причем такое применение, которое нередко идёт против эзотерической идеи.

Добавление Деяний и Посланий к четырём Евангелиям имеет в Новом Завете двоякое значение. Во-первых, с точки зрения Церкви, оно позволяет ей установить связь с Евангелиями и «драмой Христа». Церковь фактически и начинается с этих Посланий. Во-вторых, с точки зрения эзотеризма, такое добавление даёт возможность некоторым людям, начинающим с церковного христианства, но способным понять эзотерическую идею, соприкоснуться с первоисточником и, быть может, найти сокрытую в нём истину.

Исторически в становлении христианства главную роль играло не учение Христа, а учение Павла. С самого начала церковное христианство по многим пунктам вступило в противоречие с идеями Христа. В дальнейшем расхождение.стало ещё более значительным. Мысль о том, что, родись Христос позднее, он не только не смог бы возглавить христианскую Церковь, но даже, вероятно, и принадлежать к ней, отнюдь не является новой. А в эпоху наивысшего блеска, могущества и власти Церкви его, несомненно, объявили бы еретиком и сожгли бы на костре. Даже в наше, более просвещённое время, когда христианские церкви если и не утратили, то, по крайней мере, стали утаивать свои антихристианские черты, Христос мог бы скрываться от гонений «книжников и фарисеев» разве что где-нибудь в северном русском скиту.

Итак, Новый Завет, как и всё христианское учение, невозможно считать единым целым. Надо помнить, что со временем из учения Христа стали обильно ветвиться разнообразные культы, хотя само оно ни в коем случае культом не было. Далее, совершенно невозможно говорить о «христианских странах», «христианских народах», «христианской культуре». На самом деле, все эти понятия имеют исключительно исто-рико-географический смысл.

На основании вышеизложенного, упоминая Новый Завет, я буду иметь в виду только Четвероевангелие и в двух-трёх

случаях — Апокалипсис. Точно так же под христианством или христианским (евангельским) учением я буду подразумевать только то учение, которое содержится в Четвероевангелии. Все позднейшие добавления — Послания апостолов, решения Соборов, труды отцов Церкви, видения мистиков и идеи реформаторов — остаются за пределами моей темы.

Новый Завет — очень странная книга. Она написана для тех, кто уже обладает известной степенью понимания, для тех, кто владеет некоторым ключом. Думать, что Новый Завет -- несложная книга, понятная простым и смиренным людям, — величайшее заблуждение. Просто так читать её нельзя, как нельзя просто так читать книгу по математике, изобилующую формулами, особыми примерами, явными и скрытыми ссылками на математическую литературу, упоминаниями о различных теориях, известных лишь «посвящённым», и т. п. В то же время в Новом Завете немало мест, которые можно понять лишь эмоционально: они производят определённое эмоциональное воздействие, разное на разных людей или даже на одного человека в разные моменты его жизни. Но, конечно, ошибочно полагать, что это эмоциональное воздействие исчерпывает всё содержание Евангелий. В них каждая фраза, каждое слово полны сокровенного смысла, и только когда извлекаешь эти скрытые идеи на свет, становится понятной вся сила этой книги и её влияние на людей, продолжающееся вот уже две тысячи лет.

Замечательно, что каждый челвек обнаруживает свою сущность через своё отношение к Новому Завету —-как он его читает, что в нём понимает, какие из него делает выводы. Новым Заветом проверяется всё человечество. Любой культурный человек слышал о Новом Завете; для этого даже нет необходимости быть христианином; определённое знакомство с Новым Заветом и христианством входит в систему общего.образования. И по тому, как человек читает Новый Завет, что он из него извлекает, что ему не удаётся извлечь, по тому факту, что он вообще его не читал, виден уровень его развития, его

внутреннее состояние.

В каждом из четырёх Евангелий есть множество вещей, сознательно продуманных и основанных на большом знании и глубоком понимании человеческой души. Некоторые места написаны с таким расчётом, чтобы один человек обнаружил в них один смысл, другой — второй, а третий — третий, и чтобы эти люди не смогли прийти к согласию относительно понимания прочитанного; вместе с тем, все они будут в равной степени неправы, а подлинный смысл никогда не придёт им в голову самостоятельно.

Чисто литературный анализ стиля и содержания четырёх Евангелий обнаруживает огромную силу этих повествований. Они были написаны с определённой целью, и написаны людьми, которым известно гораздо больше того, что они пишут. Евангелия прямо и точно говорят о существовании эзотерической мысли; они и есть одно из главных литературных свидетельств существования такой мысли.

Какой смысл, какую цель может иметь такая книга, если предположить, что она была написана сознательно? Вероятно, этих целей много; но одна из них несомненно такова: показать людям, что к скрытому знанию ведёт один путь, если только они пожелают и сумеют идти по нему; точнее говоря, цель в том, чтобы указать путь тем, кто может по нему идти; в самом таком указании пути уже происходит отбор готовых к нему, разделение людей на подходящих для этого и неподходящих. Христианское учение — очень суровая религия, бесконечно далёкая от того сентиментального христианства, которое создано современными проповедниками. Сквозь всё учение проходит идея, что «Царство Небесное» (что бы ни значили эти слова) принадлежит немногим, что врата узки и узок путь, что лишь немногие сумеют пройти, достигнув таким образом «спасения», что те, кто не войдёт, — всего-навсего солома, которая будет сожжена.

Уже и секира при корне дерев лежит; всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь... Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Своё, и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым (Матф. III, 10, 12).

Идея исключительности и трудности «спасения» настолько определённа, так часто подчёркивается в Евангелиях, что понадобилась вся ложь и всё лицемерие современного христианства, чтобы забыть её и приписать Христу сентиментальную идею всеобщего спасения. Подобные мысли так же далеки от подлинного христианства, как и роль социального реформатора, которую иногда приписывают Христу.

Но ещё более далека от христианства религия «ада и греха», принятая современными сектантами, которые то и дело появляются во всех ответвлениях христианства, но более всего — в протестантских церквах.

Говоря о Новом Завете, необходимо, хотя бы приблизительно, разъяснить свою точку зрения на существующие варианты текста и истории Евангелий.

Нет никаких оснований предполагать, что Евангелия были написаны теми лицами, которым приписывают авторство, т. е. прямыми учениками Иисуса. Гораздо вероятнее, что у всех четырёх Евангелий совсем другая история, что они были написаны гораздо позднее, чем это утвержает официальная Церковь. Вполне возможно, что Евангелия появились в результате совместной работы многих людей; последние просто собрали рукописи, которые обращались среди учеников апостолов и содержали записи о чудесных событиях, происшедших в Иудее. Вместе с тем можно с полным основанием предположить, что эти сборники рукописей-были изданы людьми, преследовавшими определённую цель и предвидевшими колоссальные масштабы распространения Нового Завета и то огромное значение, которое он приобретёт. Евангелия очень сильно отличаются друг от друга. Первое, Евангелие св. Матфея, можно считать главным. Существует предположение, что первоначально оно было написано по-арамейски, т. е. на том самом языке, на котором, вероятно, говорил Христос; а к концу I века его перевели на греческий. Есть, однако, и другие предположения, например, что Христос учил народ по-гречески, ибо в то время этот язык был распро-странен в Иудее наравне с арамейским. Евангелия св. Марка и св. Луки составлены из того же материала, что послужил основой для Евангелия св. Матфея. Довольно правдоподобно звучит утверждение Ренана, что оба эти Евангелия были написаны по-гречески.

Более позднее Евангелие св. Иоанна — произведение совершенно иного рода. Оно также написано по-гречески, и его автором, вероятно, был грек, во всяком случае, не еврей. На это указывает одна небольшая деталь: там, где в других Евангелиях говорится «народ», в Евангелии св. Иоанна значится: «иудеи»:

Или, например, такое объяснение, которое ни в коем случае не сделал бы еврей:

Итак, они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают иудеи (Иоанн,

XIX, 40).

Евангелие св. Иоанна — совершенно исключительный литературный труд. Оно написано с огромным, эмоциональным подъём'ом — и может произвести неотразимое впечатление на человека, который сам находится в состоянии эмоционального напряжения. И в других Евангелиях присутствует значительный эмоциональный элемент, но их можно понять умом, тогда как Евангелие св. Иоанна понять умом невозможно. В нём угадывается эмоциональный подъём на уровне экстаза.

Находясь в таком экстатическом состоянии, человек быстро говорит (или пишет) слова и фразы, исполненные глубокого смысла для него и для тех людей, которые пребывают в таком же состоянии, но лишённые какого бы то ни было смысла для тех, кто слушает обычным слухом и думает обычным умом. Если кому-нибудь придётся читать Евангелие св. Иоанна в приподнятом эмоциональном состоянии, тот поймёт, что там сказано, и поймёт, что этот исключительный труд нельзя мерить обычными мерками и судить о нём как о книге, доступной лишь для интеллектуального чтения и понимания.

Текст Четвероевангелия в переводах на современные языки несколько искажён, но в гораздо меньшей степени, чем можно было бы ожидать. Несомненно, его искажали, когда переписывали в первые века и позднее, уже в наше время, в процессе переводов. Первоначальный текст не сохранился; но если сравнить нынешние переводы с более древними текстами (греческим, латинским и церковно-славянским), то мы заметим разницу вполне определённого свойства. Все подмены и искажения похожи друг на друга; их психологическая природа одинакова: в тех случаях, когда мы замечаем подмену, можно понять, что переводчик или переписчик не понял текста, что в тексте что-то показалось ему чересчур трудным, чересчур отвлечённым. Поэтому он слегка подправил текст, добавив, допустим, всего одно словечко, — и таким образом внёс в него ясный и логичный смысл на уровне собственного понимания. Этот факт не вызывает ни малейшего сомнения, и его можно проследить по позднейшим переводам.

Самые древние из известных текстов, т. е. греческий текст и первые латинские переводы, оказываются гораздо более абстрактными, чем позднейшие переводы. В ранних текстах есть много отвлечённых понятий; можно видеть, как в позднейших переводах эти понятия превратились в конкретные образы, в конкретные фигуры.

Самая интересная переделка такого рода произошла с дьяволом. Во многих местах Евангелий, где мы привыкли его встречать, в ранних текстах его нет и в помине. Например, в «Отче наш», которое глубоко вошло в сознание обычного человека, слова «избавь нас от зла» в английском и немецком переводах вполне соответствуют греческому и латинскому текстам; зато в церковно-славянском и русском переводах стоит: «избавь нас от лукавого»; в некоторых французских переводах: mais delivre nous du Malin; а в итальянском: ma liberaci dal maligno.

В этом отношении очень характерна разница между ранним латинским переводом и более поздним, сделанным в XVI веке Теодором Беза. В первом переводе: sed libera nos a malo, тогда как во втором: sed libera nos ab illo improbo (т. е. «от злого»).

Вообще говоря, вся евангельская мифология в целом претерпела значительные изменения. «Диавол», т. е. лжец или искуситель, в первоначальном тексте представлял собой имя, которое можно отнести к любому «лжецу» или «соблазнителю». Можно предположить, что это имя зачастую использовали для того, чтобы выразить видимый, обманчивый, иллюзорный мир феноменов, «майю». Мы находимся под сильнейшим влиянием средневековой демонологии, и нам трудно понять, что общей идеи дьявола в Новом Завете нет. В нём есть идея зла, искупления, соблазна, идея демонов и их князя, идея нечистого духа; есть Сатана, искушавший Иисуса; но все эти идеи не связаны одна с другой; они аллегоричны и очень далеки от средневековой концепции дьявола.

В четвёртой главе Евангелия св. Матфея, в сцене искушения в пустыне, Христос, согласно греческому тексту, говорит дьяволу: υ π α γ ε ο π ί σ ω µο υ т. е. «иди за Мной» — и в церковнославянском тексте мы читаем: «следуй за Мной». Но в русском, английском, французском, итальянском текстах это место переведено так: «Отойди от Меня, Сатана!»

Через восемь стихов (Матф. IV, 19) Христос говорит рыбакам, которые закидывали у озера сети, почти те же слова: «идите за Мной», или «следуйте за Мной». По-гречески это звучит: δ ε υ τ ε

ο π ί σ ω µο υ. Такое сходство в обращении к «диаволу», искушавшему Иисуса, и к рыбакам, которых Иисус избрал себе в ученики и обещал сделать «ловцами человеков», должно иметь определённый смысл. Но для переводчика это, конечно, выглядело абсурдом: зачем Христу желать, чтобы дьявол следовал за ним? В результате появилась знаменитая фраза «отойди от Меня, Сатана!» В данном случае Сатана воплощал собой видимый, феноменальный мир, который никоим образом не должен «отходить», а только служить внутреннему миру, следовать за ним, идти за ним.

Следующий пример искажения евангельского текста — хорошо известные слова о «хлебе насущном» — «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Определение хлеба как «насущного» в русском, английском, французском и немецком переводах совершенно не совпадает с греческим и латинским текстами, где его вообще нет. Греческий текст читается так: τ ο ν α ρ τ ο ν η µω ν τ ο ν ε π ί ο υ σ ί ο ν δ ο ς η µί ν σ η µε ρ ο ν, латинский: panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie.

Согласно толкованию Оригена, греческое слово ε π ί ο υ σ ί ο ς (переведенное латинским supersubstantiatis) было изобретено специально для того, чтобы перевести соответствующий арамейский термин. Однако арамейский текст Евангелия св. Матфея, если он существовал, не сохранился, и теперь невозможно установить, какое именно слово переведено греческим ε π ί ο υ σ ί ο ς или латинским supersubstantialis. Во всяком случае, это слово не «необходимый» и не «повседневный», ибо ε π ί ο υ σ ί ο ς или supersubstantialis означает «сверхсуществующий», «сверхсущий» — что, конечно же, весьма далёко от «необходимого», «повседневного». Но как нам узнать, что означало слово «насущный» во времена, когда оно было создано? Вполне возможно, что в церковно-славянском языке этого слова не было, как не было слова ε π ί ο υ σ ί ο ς в греческом. Вероятно, его смысл впоследствии изменился, и оно вошло в разговорный язык с совершенно иным значением. Сначала «насущный» могло означать «над-сущный», «сверхсущий» и лишь потом сделалось «необходимым для жизни».

Возможность перевода слова ε π ί ο υ σ ί ο ς, как «необходимый», «повседневный» отчасти объясняется игрой слов: некоторые ученые возводят ε π ί ο υ σ ί ο ς, не к ε ί µί — быть, а к ε τ µί — идти. В таком случае, ε π ί ο υ σ ί ο ς означает «будущий» «приходящий». Этим значением воспользовались во всех поздних переводах Нового Завета, что противоречит первому латинскому переводу, где мы находим слово supersubstantialis, или «сверх-существующий», для употребления которого было, вероятно, какое-то основание.

Искажение смысла при переводе, возникающее из-за того, что переводчику не удалось понять глубокий абстрактный смысл данного места, особенно очевидно в характерном искажении во французском переводе «Послания к Ефесянам»: Чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта, и долгота, и глубина и высота (Ефес. III, 18).

Эти странные слова, бесспорно эзотерического происхождения, говорят о познании измерений пространства, но они не были поняты переводчиком; и вот во французском издании в этой фразе появляется маленькое словечко «en»:

... et qu'etant enracines et tondes dans la chante vous puissiez comprendre, avec tous les saintes, quelle en la lar-geur, la longueur, la profondeur, et la hauteur, что придаёт ей следующий смысл: «чтобы вы, укоренённые и утверждённые в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что такое её широта, и долгота, и глубина, и высота».

Приведённые выше примеры показывают характер искажений евангельских текстов. Но, в общем, эти искажения не очень важны.

Иногда в современных оккультных учениях высказывается мысль, что существующий текст Евангелий неполон, что есть (или был) другой, полный вариант; но это мнение лишено фактических оснований, и в последующем изложении мы не будем принимать его во внимание.

Далее, при изучении Нового Завета необходимо отделить легендарный элемент (нередко заимствованный из жизнеописаний других мессий и пророков) от описания действительной жизни Иисуса; кроме того, надо отделить все легенды, существующие в Новом Завете, от самого учения.

Мы уже упоминали о «драме Христа» и о её отношении к мистериям. В самом начале этой драмы возникает загадочная фигура Иоанна Крестителя, которому в Новом Завете посвящены самые непонятные места. Существуют учения, которые считают его главной фигурой драмы, а Христу отводят второстепенное место. Но об этих учениях известно слишком мало, чтобы как-то на них опираться. Поэтому мы будем говорить в дальнейшем о разыгравшейся в Иудее драме, как о «драме Христа».

События в Иудее, которые завершились смертью Иисуса, заняли самое незначительное место в жизни народов того времени. Хорошо известно, что никто не знал об этих событиях за исключением людей, принимавших в них непосредственное участие. Кроме Евангелий, нет других исторических доказательств существования Иисуса.

Евангельская трагедия приобрела особое значение, смысл и величие постепенно, по мере того как учение Христа распространялось. Большую роль в этом процессе сыграли притеснения и преследования. Но, очевидно, в самой трагедии было ещё нечто — равно как и в учении, которое связывалось с ней и из неё возникло. Это «нечто» отличает драму и учение Христа от событий и идей заурядного сектантства, и сближает христианство с мистериями.

Легендарная сторона жизнеописания Иисуса вводит в его жизнь множество условных фигур, как бы стилизует его под пророка, учителя, мессию. Эти легенды, приспособленные к образу Христа, заимствованы из самых разных источников: одни черты взяты из индуизма, буддизма, легенд Ветхого Завета, другие — из греческих мифов.

«Избиение младенцев» и «бегство в Египет» заимствованы из жизнеописания Моисея. «Благовещение», т..е. появление ангела, провозглашающего грядущее рождение Христа, взято из жизни Будды. В истории Будды с небес спускается белый слон и возвещает царице Майе о рождении принца Гаутамы. Затем следует история о старце Симеоне, который ждёт в храме младенца Иисуса и, дождавшись, говорит, что теперь может умереть, так как увидел Спасителя мира — «ныне отпускаешь раба Твоего, Владыка, по слову Твоему, с миром». И этот эпизод заимствован из жизнеописания Будды:

«Когда родился Будда, престарелый отшельник Асита пришёл из Гималаев в Капилавасту. Явившись ко двору, он совершил жертвоприношение у ног дитяти; затем Асита трижды обошёл ребёнка и, взяв его на руки, увидел на нём своим открывшимся внутренним взором тридцать два знака Будды». Самая странная легенда, связанная с Христом, долгое время вызывала разногласия между всевозможными школами и сектами растущего христианства, пока наконец ни стала основой догматических учений почти всех христи.анских вероисповеданий. Это легенда о рождении Иисуса девой Марией непосредственно от самого Бога, которая возникла уже после появления евангельских текстов.

Христос называл себя сыном Божиим и сыном человеческим; он то и дело говорил о Боге как о своём отце; он утверждал, что он и Отец суть одно, что тот, кто следует за ним, следует и за его Отцом и т. д. Однако собственные слова Христа не создают легенды, не творят мифа; их можно понять аллегорически и мистически в том смысле, что Иисус чувствовал своё единство с Богом или ощущал Бога в себе. И прежде всего, их можно понять в том смысле, что каждый человек в состоянии стать сыном Божиим, если он повинуется воле и законам Бога; например, в Нагорной проповеди Христос говорит:

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими (Матф. V, 9). И в другом месте:

Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего».

А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.

Да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Матф. V, 43—45).

Этот русский перевод соответствует греческому, латинскому и французскому текстам. Английский вариант, а также немецкий текст содержат слова «дети Божий» и «дети Отца вашего».

Таков результат переработки евангельского текста теологами в их собственных целях.

Данные тексты показывают, что выражение «сын 'Божий» имело первоначально не тот смысл, который был дан ему впоследствии.

Миф о том, что Христос — в буквальном смысле — сын Божий, был создан постепенно, в течение нескольких веков. И хотя догматический христианин будет отрицать языческое происхождение этой идеи, она, бесспорно, взята из греческой мифологии.

Ни в какой другой религии нет таких тесных взаимоотношений между божествами и людьми, как в греческих мифах. Все полубоги, титаны и герои Греции были сынами божеств. В Индии сами боги воплощались в смертных или нисходили на землю и принимали на время облик людей или животных. Но привычка считать великих людей сынами божеств — это чисто греческая форма мышления (позднее перешедшая в Рим) о взаимоотношениях между божествами и их посланцами на земле.

И вот, как ни странно, эта идея греческих мифов перешла в христианство и стала главной его догмой.

В догматическом христианстве Христос—сын Бога совершенно в том же смысле, в каком Геракл был сыном Зевса, а Асклепий — Аполлона.*

Эротический элемент, которым в греческих мифах пронизана идея рождения людей или полубогов от божеств, в христианском мифе отсутствует — как он отсутствует и в мифе о рождении принца Гаутамы. Это связано с характерным для буддизма и христианства «отрицанием пола», причины которого пока далеко не ясны. Но нет никакого сомнения, что Христос стал Сыном Божьим в соответствии с языческой идеей.

Однако, помимо влияния греческих мифов, Христос должен был сделаться богом в соответствии с общим духом мистерий.

Смерть и воскресение бога — их фундаментальные идеи.

* Сыном Аполлона называли и Платона. Александр Великий в Египте, в храме Зевса-Аммона был провозглашён сыном Зевса, после чего отверг родительские права своего отца Филиппа. Египтяне признали его сыном божества.

Юстин Мученик в «Первой апологии», адресованной императору Адриану, писал: «Сын Божий по имени Иисус, даже если он и был человеком по обычному рождению, тем не менее, достоин за свою мудрость называться сыном Божиим... и если мы утверждаем, что он был рождён от девы, прими это как то же самое, что ты принимаешь о Персее».

В настоящее время пытаются объяснить мысль о смерти бога в мистериях, как пережиток ещё более древнего обычая «убийства царей» (Дж. Г. Фрезер в «Золотой ветви»). Эти объяснения связаны с общей тенденцией «эволюционистской» мысли искать происхождение сложных и непонятных явлений в явлениях более простых, примитивных и даже патологических. Но из всего, что уже говорилось об эзотеризме, совершенно ясно, что такая тенденция ошибочна, что в действительности, напротив, — более простые, примитивные, а иногда и преступные обычаи представляют собой обычно выродившуюся форму забытых священнодействий и обрядов очень высокой природы.

После идей сыновства и божественности Христа в теологическом «христианстве» второе по важности место занимает идея искупления и жертвы Христа. Эта идея, ставшая основанием догматического христианства, запечатлена в Новом Завете в следующих словах:

На другой день видит Иоанн идущего в нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который. берет на Себя грех мира (Иоанн, I, 29).

Так Иисус был отождествлён с пасхальным агнцем, жертвой отпущения греха.

Более всего о жертве Христа говорится в Евангелии св. Иоанна. Другие евангелисты также упоминают о жертве и искуплении. Таковы, например, слова Христа в Евангелии св. Матфея:

Так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Матф. XX, 28).

Но эти и подобные им места, начиная со слов Иоанна Крестителя и кончая словами Христа, имеют самый аллегорический и отвлечённый смысл.

Идея обрела конкретность лишь в Посланиях, главным образом, в Посланиях апостола Павла, где возникла необходимость объяснить смерть Иисуса — и одновременно указать на то, что он был Сыном Божьим и самим Богом. Идея мистерий и «драмы Христа» не могла стать всеобщей собственностью, так как для её объяснения не доставало ни слов, ни умения понять — даже у тех, кто должен был её объяснить. Пришлось подыскать более близкую и понятную мысль, которая позволила бы растолковать толпе, почему Бог позволил кучке негодяев и преступников мучить и убить себя. Объяснение было найдено в идее искупления. Было объявлено, что Иисус принёс себя в жертву ради людей, что он освободил людей от их грехов. Позднее сюда добавили и освобождение от первородного греха, от греха Адама..

Идея искупительной жертвы была понятна евреям, ибо в Ветхом Завете она играла огромную роль в ритуальных жертвоприношениях и церемониях. Существовал обряд, совершавшийся в «День Искупления», когда одного козла убивали как жертву за грехи всего еврейского народа, а другого, вымазав кровью убитого, отпускали в пустыню или бросали в пропасть.

Идея Бога, принесённого в жертву ради спасения людей, есть и в индийской мифологии. Шива выпил яд, который предназначался для рода людского; поэтому на многих статуях его горло выкрашено в синий цвет.

Религиозные обряды переходили из одной страны в другую; и эту черту — т. е. принесение себя в жертву ради людей — могли приписать Иисусу точно так же, как и упоминавшиеся ранее черты из жизни Будды.

Связь идеи искупления с идеей перенесения зла, которую защищает автор «Золотой ветви», лишена всякого основа-ния. Магическая церемония перенесения зла психологически не имеет ничего общего с идеей добровольного самопожертво-вания. Но это различие, естественно, не имеет смысла для эволюционистской мысли, которая не входит в такие мелкие детали.

Ветхозаветная идея искупления противоречит эзотерической мысли. В эзотерических учениях совершенно ясно, что никого нельзя освободить от греха принудительно и без его собственного участия. Люди нынешних и прошлых времён находились и находятся в таком состоянии, что указать им путь к освобождению можно лишь посредством великой жертвы. Христос указал этот путь к освобождению.

Он прямо говорит об этом:

Я есмь путь (Иоанн, XIV, 6).

Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет и выйдет, и пажить найдет (Иоанн, X, 9).

А куда Я иду, вы знаете, и путь знаете.

Фома сказал Ему: Господи! не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?

Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня (Иоанн, XIV, 4—6).

Тогда сказали Ему: кто же Ты? Иисус сказал им: от начала Сущий, как и говорю вам (Иоанн, VIII, 25).

Чтобы подойти к пониманию Евангелий и евангельского учения, прежде всего необходимо понять, что такое Царство Небесное, или Царство Божие. Эти выражения — ключ к важнейшей части евангельского учения. Однако мы настолько привыкли к обычному церковному толкованию, утверждающему; что Царство Небесное — это место или состояние, в котором праведные души окажутся после смерти, что даже не допускаем возможности иного понимания этих слов.

Евангельские слова «Царство Небесное внутри вас» звучат для нас пусто и непонятно; они не только не объясняют основную мысль, но, пожалуй, лишь затемняют её. Люди не понимают, что внутри них лежит путь к Царству Небесному, что Царство Небесное не обязательно находится за порогом смерти.

Царство Небесное, Царство Божие означает эзотеризм, т. е. внутренний круг человечества, а также знания и идеи этого круга.

Французский писатель-оккультист, аббат Констан, странный и порой весьма проницательный Элифас Леви, пишет в своей книге «Догмы и ритуал высшей магии» (1861):

«Проведя свою жизнь в поисках Абсолюта в области религии, науки и правосудия, пройдя через круг Фауста, мы достигли первичного учения и первой книги человечества. В этой точке мы останавливаемся, открыв тайну человеческого всемогущества и безграничного прогресса, ключ ко всем видам символизма, первую и последнюю доктрину; мы приходим к пониманию того, что означает выражение, столь часто употребляемое в Евангелии: Царство Божие».

В другом месте той же книги Элифас Леви говорит:

«Магия, которую люди древности называли «Святым Царством», или Царством Божиим, существует только для царей и священнослужителей. Священнослужители вы или нет? Цари вы или нет?

«Священнослужение магии — это не вульгарное священно-служение; а её царственность не вступает в состязание с князьями мира сего. Монархи науки — вот князья истины, и их власть скрыта от толпы, как и их молитва и жертвоприношения. Цари науки — это люди, которые знают истину и которых истина сделала свободными согласно особому обетованию, данному самым могучим из всех посвятителен (Иоанн, VIII, 32)».

И далее:

«Чтобы достичь Царства Священного, иными словами, знания и силы мага, требуются четыре условия: разум, просветлённый изучением; неустрашимость, которую ничто не в состоянии остановить; воля, которую невозможно преодолеть; благоразумие, которого ничто не может отменить. Знать, дерзать, хотеть, молчать — таковы четыре слова мага... которые можно сочетать четырьмя способами и четырежды объяснить друг другу...»

Элифас Леви отметил факт, который поразил многих

исследователей Нового Завета, а именно: что Царство Небесное, или Царство Божие, есть эзотеризм, внутренний круг человечества.

Это значит — не «царство на небесах», а Царство под властью небес, повинующееся законам неба. Выражение «Ца-

рство Небесное» по отношению к эзотерическому кругу имеет тот же смысл, что и древнее название Китая — «Поднебесная империя». Это выражение означает не империю на небесах, но империю под непосредственной властью неба, повинующуюся законам неба. Богословы исказили смысл понятия «Царство

Небесное», связав его с идеей «рая», «неба», т. е. места или состояния, где, согласно их представлениям, души праведни-ков окажутся после смерти. На деле же в Евангелиях совершенно очевидно, что Христос говорил в своей проповеди о Царстве Божием на земле, и есть указания на то, что, согласно его учению, Царство Небесное можно достичь

при жизни. Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь,

которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого грядущего в Царствии Своем (Матф. XVI, 28).

Интересно отметить, что Христос, говоря о своём «Царствии», вместе с тем называет себя «сыном человеческим», т. е. просто челвеком.

Далее, в Евангелии св. Марка он говорит: Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе (Марк, IX, 1).

И в Евангелии св. Луки:

Говорю же вам истинно: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Бо-

жие (Лука, IX, 27).

Эти места понимались в смысле близости Второго пришествия. Но, в таком случае, всё их значение, естественно, терялось со смертью учеников Иисуса. С точки же зрения эзо-

терического понимания, эти места и в наше время сохранили тот

смысл, который они имели во времена Христа.

Новый Завет — это введение в скрытое знание, в тайную мудрость. Существует несколько линий мысли, которые можно проследить в нём с полной ясностью. Всё, что будет говориться далее, относится к двум главным линиям.

Одна из них выдвигает принцип Царства Небесного, или эзотерического круга и его знания; эта линия подчёркивает трудность и исключительность понимания истины. Другая же показывает, что должны сделать люди, чтобы приблизиться к истине, и чего им не следует делать; иными словами, что может им помочь и что — помешать. Здесь указаны методы и правила изучения и работы над собой — правила оккультной школы.

К первой линии относятся изречения Нового Завета о том, что приближение к истине требует исключительных усилий и исключительных условий, что к истине могут подойти лишь немногие. Ни одна фраза не повторяется в Новом Завете чаще, чем изречение, что только имеющие уши могут услышать. Эти слова повторены девять раз в Евангелиях и восемь раз в Откровении св. Иоанна — всего семнадцать раз.

Идея о том, что необходимо знать, как следует слышать и видеть, как быть способным услышать и увидеть, идея о том, что на это способен далеко не каждый, выступает на первый план и в следующих местах:

Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют;

И сбывается над ними пророчество Исайи, которое говорит: «слухом услышите, и не уразумеете; и глазами смотреть будете, и не увидите;

Ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слы шат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услы шат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их».

Ваши же блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат;

Ибо истинно говорю вам, что многие пророки и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Матф. XIII, 13—17).

Так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся, и прощены будут им грехи» (Марк, IV, 12).

Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? и не помните?» (Марк, VIII, 18).

Он сказал: вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах, так что они видя не видят и слыша не разумеют» (Лука, VIII, 10).

Почему вы не понимаете речи Мои? потому что не можете слышать слова Моего...

Кто от Бога, тот слушает слова Божий; вы потому не слушаете, что вы не от Бога» (Иоанн, XVI, 12).

Все эти отрывки относятся к первой линии, объясняющей смысл Царства Небесного как принадлежащего немногим, т. е. к идее внутреннего круга человечества, к идее эзотеризма.

Вторая линия относится к ученикам.

Ошибка обычных церковных объяснений состоит в том, что относящееся к «эзотеризму» они относят к будущей жизни, а относящееся к «ученикам» — ко всем людям.

Необходимо далее отметить, что обе эти линии в Еванге-лиях смешиваются. Зачастую одно и то же место относится к разным линиям. Нередко, напротив, разные отрывки или отрывки, сформулированные по-разному, выражают одну идею или относятся к одной и той же линии. Иногда места, следую-щие одно за другим и, по-видимому, вытекающие одно из дру-того, на деле относятся к разным линиям. Например, встречаются такие выражения, как фраза «будьте как дети», которые имеют сразу десятки разных значений. Наш ум отказывается постичь их и понять. Даже если нам объяснят все эти разнообразные значения, и мы их запишем, а потом, придя к известному пониманию, прочтём свои записи, сделанные в разное время, они покажутся нам холодными и пустыми, лишёнными смысла, ибо ум наш не способен одновременно схватить более двух-трёх значений одной идеи.

К тому же в Новом Завете есть много слов, смысл которых нам по-настоящему не ясен; таковы, например, слова «вера», «милость», «искупление», «жертва», «молитва», «милостыня», «слепота», «нищета», «богатство», «жизнь», «смерть», «рождение» и многие другие.

Если бы нам удалось понять скрытый смысл этих слов и выражений, тогда общее содержание книги сразу стало бы ясным и понятным — и нередко совершенно противоположным общепринятому.

В последующем изложении я буду рассматривать только две вышеупомянутые линии мысли. Таким образом, то истолкование, которое я здесь даю, никоим образом не исчерпывает содержания евангельского учения. Моя цель — лишь показать возможность объяснения некоторых евангельских идей в связи с идеями эзотеризма и «сокровенной мудрости».

Если мы станем читать Четвероевангелие, помня о том, что «Царство Небесное» означает внутренний круг человечества, многое сразу же приобретёт для нас новый смысл.

Иоанн Креститель говорит:

Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Матф.

III, 2).

Сразу же за этим он говорит, что люди не должны надеяться войти в Царства Небесное, если останутся такими же, какими были, что Царство Небесное не является их правом, что в действительности они заслуживают чего-то совершенно иного.

Увидев же Иоанн многих фарисеев и саддукеев, идущих к нему креститься, сказал им: порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева?

Сотворите же достойный плод покаяния.

И не думайте говорить о себе: «отец у нас Авраам»; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму (Матф. III, 7—9).

Иоанн Креститель с особой силой подчёркивает ту мысль. что Царство Небесное обретают только немногие, заслужив шие его. Для остальных, кто его не заслужил, он не оставляет никаких надежд:

Уже и секира при корне дерев лежит; всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь (Матф. III, 10).

Далее, говоря о Христе, он произносит слова, которые обычно забывают:

Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое, и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым (Матф, III, 12).

Иисус, говоря о Царстве Небесном, несколько раз указывает на исключительное значение проповеди Иоанна Крестителя:

От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Матф. XI, 12).

Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него (Лука, XVI, 16).

И сам Иисус, начиная проповедь Царства Небесного, повторяет те же слова, что и Иоанн:

Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Матф. IV, 17).

В Нагорной проповеди он говорит:

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Матф. V, 3).

«Нищие духом» — очень загадочное выражение, которое всегда неправильно истолковывалось и давало повод для самых невероятных искажений идей Иисуса. Несомненно, «нищие духом» не означает слабости духа; но это и не бедность в материальном смысле. Эти слова в истинном своём смысле близки к буддийской мысли о непривязанности к вещам. Человек, который силой своего духа делает себя непривязанным к вещам, как бы лишается их, так что вещи имеют для него столь же малое значение, как если бы он и не владел ими и ничего о них не знал, — такой человек будет нищим духом.

Подобная непривязанность — необходимое условие для

приближения к эзотеризму, или Царству Небесному. Далее Иисус говорит:

Я Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное (Матф. V, 10).

Это второе условие: учеников Христа может ожидать «пре-следование за правду». Ибо люди «внешнего круга»ненавидят и преследуют людей «внутреннего круга», особенно тех, кто приходит им помочь. Иисус говорит:

Блаженны вы, когда будут поноешь вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небе-сах: так гнали и пророков, бывших прежде вас (Матф. V, 11,

12).

Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную (Иоанн, XII, 25). Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел.

если бы вы были от мира, то мир любил бы своё; а как вы не oт мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут. и вас... (Иоанн, XV, -18—20)..

Изгонят вас из синагог; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу (Иоанн, XVI, 2).

Приведённые места со всей определённостью подчёрки-вают недоступность эзотеризма и его идеи для большинства, для толпы. Эти места заключают в себя весьма определённое предвидение результатов проповеди христианства. Обычно их понимают, как предсказание преследований за проповедь христианства среди язычников, тогда как в действительности Иисус, несомненно, имел в виду преследование за проповедь эзотерического христианства, — как среди псевдо-христиан,

так и среди церковных христиан, которые всё больше и больше

искажали идеи Христа.

В следующей главе Иисус говорит о значении эзогеризма

и о пути к нему; он ясно подчёркивает различие между эзотерическими и мирскими ценностями.

Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут;

Но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут;

Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне.

Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Матф. VI, 19—21, 24, 33)

Эти места также понимают чересчур упрощённо, в смысле противоположности обычным земным желаниям богатства и власти, столь несовместимым с желанием вечного спасения. Иисус был, конечно, намного тоньше, и, предостерегая против накопления земных богатств, он, несомненно, предостерегал и против внешних форм религиозности, показного благочестия и показной святости, которые впоследствии стали целью церковного христианства.

В следующей главе Иисус говорит о необходимости сохранять идеи эзотеризма, о том, что нельзя распространять их без разбора, ибо есть люди, для которых эти идеи, в сущности, недоступны, которые если и уяснят их себе, то неизбежно в искажённом виде, будут злоупотреблять ими и обратят их против своих учителей.

Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас (Матф. VII, 6).

И тут же Иисус показывает, что эзотеризм не скрыт от тех, кто по-настоящему ищет его:

Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам;

Ибо всякий просящий получаст, и ищущий находит, и стучащему отворят.

Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?

И когда попросит рыбы, подал бы ему змею?

Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него (Матф. VII, 7—11).

Далее следует весьма знаменательное предостережение. В нём заключена та мысль, что лучше не вступать на путь эзотеризма, не начинать труд внутреннего очищения, нежели начать и бросить, выйти в путь и вернуться, отправиться по верному пути, а затем испортить всё дело.

Когда Нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находя говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел.

И пришед находит его выметенным и убранным;

Тогда идет и берет с собой семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того 11111 182

последнее хуже первого (Лука, XI, 24—26).

Это опять-таки можно отнести к церковному христианству, так похожему на выметенный и убранный дом.

Иисус говорит и о трудностях на пути, о возможных ошибках:

Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими;

Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их...

Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Матф. VII, 13, 14. 21).

Эзотеризм здесь назван «жизнью». Это особенно интересно

в сравнении с другими местами, где обычная жизнь назва-

на «смертью», а люди — «мертвецами». В этих местах Еван-

гелия можно усмотреть и указания на взаимоотношения

между внутренним кругом и кругом внешним — насколько ши-

рок один из них, внешний, и насколько узок другой, внутренний.

Иисус в одном из мест указывает, однако, что «малое» может

оказаться больше «обширного».

И сказал: чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его?

Оно — как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле;

А когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные (Марк, IV, 30—32).

В следующей главе говорится о том, как трудно приблизиться к эзотеризму, о том, что эзотеризм не даёт земных благ, а иногда даже противоречит земным формам и обязанностям.

Тогда один книжник подошед сказал Ему: Учитель! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел.

И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову.

Другой же из учеников Его сказал Ему: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего.

Но Иисус сказал ему: иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвецов (Матф. VIII, 19—22).

В конце следующей главы есть упоминание о том, как сильно нуждаются люди в помощи со стороны внутреннего круга и как трудно им помочь:

Видя толпы народа, Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря.

Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало.

Итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою (Матф. IX, 36—38).

В следующей главе собраны наставления ученикам, в чём должна заключаться их работа:

Ходя же проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное;

Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях (Матф. X, 7, 27).

Но тут же Иисус добавляет, что проповедь эзотеризма приносит результаты, прямо противоположные тем, какие могут ожидать ученики с точки зрения обыденной жиз-ни. Иисус разъясняет, что, проповедуя эзотерическую доктрину, он принёс людям всё, что угодно, кроме мира и спокойствия, что истина разделяет людей более, чем что-либо иное, — опять-таки вследствие того, что лишь немногие способны её воспринять: Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч;

Ибо Я пришел разделить человека с отцем его, и дочь с матерью ее, и невесту со свекровью ее. И враги человеку — домашние его.

Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (Матф. X, 34—37).

Последний стих вновь содержит буддийскую идею: человеку не следует «привязываться» к кому бы то ни было и к чему бы то ни было. «Привязанность» в данном случае, конечно, не означает симпатии или доброты в том смысле, в каком эти слова употребляются в современных языках. «Привязанность» в буддийском и евангельском смысле слова означает мелкое, эгоистическое, рабское чувство; это вовсе не «любовь», поскольку человек может ненавидеть то, к чему он привязан, может стремиться к освобождению, но не иметь силы освободиться. «Привязанность» к вещам, к людям, даже к отцу и матери — главное препятствие на пути к эзотеризму. Далее эта идея подчёркнута ещё более резко: И пришли к Нему Матерь и братья Его, и не могли подойти к Нему по причине народа.

И дали знать Ему: Матерь и братья Твои стоят вне, желая видеть Тебя.

Он сказал им в ответ: матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его (Лука, VIII, 19—21). Затем Иисус начинает притчами говорить о Царстве Небесном. Первая из них — о сеятеле.

И поучал их много притчами, говоря: вот, вышел сеятель сеять;

И когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то;

Иное упало на места каменистые, где не много было земли, и Скоро взошло, потому что земля была неглубока;

Когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корней, Засохло;

Иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его;

Иное упало на ообруго землю и принесли плов: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать.

Кто имеет уши слышать, да слышит! (Матф. XIII; 3—9).

Эта притча содержит полное и точное описание проповеди

эзотеризма и её возможных последствий; она имеет прямое

Отношение к проповеди Христа и занимает важное место среди

Остальных притчей.

Смысл её совершенно ясен. Разумеется, она относится к Идеям эзотеризма, к идеям «Царства Небесного», которые спо-Собны воспринять и уяснить лишь немногие; для огромного большинства они проходят совершенно бесследно. Эта притча тоже заканчивается словами: «Кто имеет уши

слышать, да слышит!»

В последующей беседе с учениками Иисус указывает на разницу между учениками и прочими людьми: И приступивши ученики сказали Ему: для чего притчами

говоришь им?

Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано (Матф. XIII, 10—11). Это — начало объяснений, касающихся «школы» и «методов школы». Как будет видно, многое из того, что сказано в Еванге-лии, было предназначено исключительно для учеников и

имело смысл только в школе — в связи с другими методами школы и её требованиями.

В этой связи Иисус упоминает о психологическом и, возмож-но, даже космическом законе, который без объяснений ка-" Жется непостижимым; но в Евангелии объяснения не приведены, хотя, конечно, ученикам они были даны:

Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет (Матф. XIII, 12).

Затем Иисус возвращается к притчам, т. е. к самой их идее:

Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют (Матф. XIII, 13).

То же самое сказано в Евангелии св. Луки:

Вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах, так что они видя не видят и слыша не разумеют (Лука, VIII, 10).

Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое,

да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их (Исайя, VI, 10, Иоанн, XII, 40).

Ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули...

Ваши же блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат;

Ибо истинно говорю вам, что многие пророки и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали (Матф. XIII, 15—17).

Поучения притчами были характернейшей чертой проповеди Христа. Ренан находит, что в иудейской литературе не было ничего, способного послужить образцом для такой формы изложения. В «Жизни Иисуса» он пишет:

«Учитель с особым блеском проявлял себя в притчах. В иудаизме не существовало ничего, что дало бы ему образец этого восхитительного жанра. Именно Он создал его».

А дальше, с той поражающей непоследовательностью, которая характерна для всей «позитивной» мысли XIX века и, в особенности, для самого Ренана, он пишет:

«Верно, что в буддийских книгах находятся притчи совершенно такого же рода и такой же композиции, что и евангельские притчи. Однако трудно допустить, чтобы сюда дошло буддийское влияние».

На деле же буддийское влияние в притчах не вызывает никаких сомнений. И притчи больше, чем что-либо иное, доказывают знакомство Христа с учениями Востока, особенно с буддизмом. Ренан вообще пытается представить Иисуса очень наивным человеком, который много чувствовал, но мало думал и знал. В этом Ренан оказался выразителем взглядов своего времени, своей эпохи. Ибо характерной чертой европейской мысли является то, что мы мыслим только крайностями: Христос — или Бог, или наивный человек. По этой же причине нам не удаётся уловить те тонкие психологические различия, которые Христос вводит в притчи. Объяснения притчей, которые даёт Христос, не менее интересны, чем сами притчи.

Вы же выслушайте значение притчи о сеятеле:

Ко всякому, слушающему слово о Царствии и не разумеющему, приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его: вот кого означает посеянное при дороге.

А посеянное на каменистых местах означает того, кто слышит слово и тотчас с радостью принимает его;

Но не имеет в себе корня и непостоянен: когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняется. А посеянное в тернии означает того, кто слышит слово, НО забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно (Матф. XIII, 18—22). Далее идёт притча о плевелах:

Другую притчу предложил Он им, говоря: Царство Не-бесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле Своем;

Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между Пшеницею плевелы и ушел;

Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы.

Прцшедши же рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы?

Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их?

Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдержали вместе с ними пшеницы;

Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою (Матф. XIII, 24—30).

У притчи о сеятеле и притчи о плевелах много разных смыслов. Прежде всего, конечно, в них выражен контраст между чистыми идеями эзотеризма и идеями, смешанными с «плевелами», которые посеял дьявол. В этом случае зёрна, или семена, означают идеи.

В одном месте Христос говорит прямо:

Сеятель слово сеет (Марк, IV, 14).

В других же случаях семя, или зерно, символизирует человека.

«Зерно» играло очень важную роль в древних мистериях. «Погребение» зерна в земле, его «смерть» и «воскресение» в виде зелёного побега символизировали всю идею мистерий. Существует немало наивных, псевдо-научных попыток истолковать мистерии как «земледельческий миф», т. е. как пережиток древних языческих обрядов. В действительности, эта идея, несомненно, бесконечно шире и глубже; и конечно же, она задумана не первобытным народом, а одной из давно исчезнувших доисторических цивилизаций. Зерно аллегорически изображало «человека». В елевсинских мистериях каждый кандидат в посвящение нёс в особой