Введение. Уровень каждой науки, в том числе историчес­кой, определяется не в последнюю, очередь состоя­нием ее методологии

Уровень каждой науки, в том числе историчес­кой, определяется не в последнюю, очередь состоя­нием ее методологии. Студентам исторических фа­культетов, преподавателям и начинающим исследо­вателям постоянно приходится сталкиваться с не­обходимостью теоретического осмысления наиболее употребимых приемов исследования. Несмотря на то что интерес к теоретическим вопросам в нашей стране довольно высок и велико разнообразие ме­тодологических подходов, в университетских кур­сах и отечественных специализированных истори­ческих журналах проблемы теории и методологии, находящиеся на стыке истории, философии и социо­логии, поднимаются крайне редко. Поэтому данная монография, написанная доктором исторических наук профессором В.Ф.Коломийцевым, и посвя­щенная более подробному рассмотрению этих про­блем, будет необходима начинающим историкам и полезна тем, кто занимается историческими иссле­дованиями давно.

© «Российская политическая эн­циклопедия» (РОССПЭН), 2000.

ISBN 5-8243-0201-4 © В.Ф.Коломийцев, 2000.

Вопросы о том, как писать историю, какова мера свободы размышляющего и рассказывающего о про­шлом, как можно и нужно оценивать достоверность повествования о былых событиях, — эти вопросы из­давна волновали и авторов исторических сочинений, и их читателей. Интерес к проблемам верификации ис­торического знания, к проблемам методологии особен­но вырос с появлением «позитивистской школы» вто­рой половины XIX в. С тех пор этот интерес не осла­бевал, тем более, что обнаружилась несостоятельность «чистого описания», которого придерживались пози­тивисты. Во всяком случае, историки постоянно стал­киваются с необходимостью теоретического осмысле­ния наиболее употребляемых приемов исследования. Даже простое описание отдельных событий и фактов, а тем более исторического процесса требует осознан­ного историком выбора темы, источников, оценки тру­дов и выводов предшественников.

В романе А.Франса «Остров пингвинов» мы нахо­дим такое сатирическое изображение проблем истори­ческой науки:

«Писать историю — дело чрезвычайно трудное. Никогда не знаешь наверное, как все происходило, и чем больше документов, тем больше затруднений для историка. Когда сохранилось только одно-единствен-пск- свидельство о некоем факте, он устанавливается Ii.iмн без особых колебаний. Нерешительность возни-| hi лишь при наличии двух или более свидетельств 0 ка ком-либо событии, так как они всегда противоре­ча одно другому и не поддаются согласованию.

Конечно, предпочтение того или иного историчес-

|...... свидетельства всем остальным покоится нередко

HI прочной научной основе. Но она никогда не бывает
" и и I и, ко прочна, чтобы противостоять нашим страс-
Н1м. нашим предрассудкам и нашим интересам или
н|" пчк пювать проявлениям легкомыслия, свойствен-
I......... нем серьезным людям. Вот почему мы постоян-

но изображаем события либо пристрастно, либо слиш­ком вольно...

— Зачем же, голубчик, так утруждать себя состав­лением исторического труда, когда можно попросту списывать наиболее известные из имеющихся, как это принято? Ведь если вы выскажете новую точку зре­ния, какую-нибудь оригинальную мысль, если изобра­зите людей и обстоятельства в каком-нибудь неожи­данном свете, вы приведете читателя в удивление. А читатель не любит удивляться. Пытаясь чему-нибудь научить читателя, вы лишь обидите и рассердите его. Не пробуйте его просвещать, он завопит, что вы ос­корбляете его верования. Историки переписывают друг друга. Таким способом они избавляют себя от лишнего труда и от обвинений в самонадеянности. Следуйте их примеру, не будьте оригинальны. Ориги­нально мыслящий историк вызывает всеобщее недове­рие, презрение и отвращение»¹.

Литературный шарж великого французского рома­ниста не умаляет достоинств историков, а лишь повы­шает интерес к особенностям их профессионального мастерства.

Ирония писателя А.Франса снимает с истории та­инства алхимии. Однако проблемы этой науки не так очевидны, как кажется. Разнообразие ее методологи­ческих подходов удивляет. Вот, что говорит об этом болгарский философ Н.Ирибаджаков:

«Отношение людей к истории было и является раз­личным. Одни видят в ее лице мудрую «magistra vitae», которая раскрывает нам тайны прошлого, по­могает нам понять настоящее и приподнимает перед нашим взором завесы будущего, на которое одни гля­дят с унынием и страхом, другие — с надеждой или оптимистической уверенностью, но перед которым все испытывают волнение. Вторые рассматривают ее как «самую строгую из всех муз», как бескомпромиссного в своей объективности судью социальных систем, на­родов, классов, партий и исторических личностей, ко­торый может забыть, но никогда не забывает поста­вить всякого на то место, которое он заслужил. Тре­тьи видят в ее лице и то и другое. Четвертые считают

¹ Франс А. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 3. М., 1984. С. 7 — 8.

ее «девицей для всех» и даже «блудницей», которая отдается всякому, кто обладает экономической и по­литической властью»¹.

Многие исследователи отмечают двоякий смысл понятия «история»: во-первых, это свидетельство о том, что произошло, а во-вторых, это объяснение или интерпретация событий и фактов². История не сво­дится к хронике, к перечню последовательных фак­тов — она призвана показывать развитие событий и происходящие изменения.

Уровень каждой науки не в последнюю очередь, определяется состоянием ее методологии. В нашей стране, если судить по публикациям нескольких пос­ледних десятилетий, интерес к теоретическим вопро­сам истории довольно высок.

В современном виде методология истории как часть общей методологии науки стала складываться не ранее первой половины XIX в.³ Вступление чело­вечества в эпоху информационной революции на не­сколько порядков расширяет и ускоряет доступ иссле­дователей к банку данных по всем общественным на­укам. Исторические знания образуют наиболее круп­ный пласт научных знаний современной цивилизации.

¹ Ирибаджаков Н. Клио перед судом буржуазной фило­софии (К критике современной идеалистической филосо­фии истории). М., 1972. С. 9.

² Kohn Н. Reflections on Modern History (The Historian and Human Responsi bility). Toronto-New York-London, l%3. P. V.

³ Топольски E. Методология истории и исторический ма­териализм // «Вопросы истории», 1990, N° 5. С. 3.

Часть I.

Развитие исторического метода
_________ и его основные принципы _________________

1. Генезис методологических проблем истории

История — одна из самых древних наук в мире. Ее развитие позволяет говорить не только об умноже­нии исторических знаний, но и об изменении их каче­ства.

Греко-римская цивилизация была чем-то большим, чем суммой известного числа литераторов, историков, философов, скульпторов, ораторов и юристов. Она оказала исключительное влияние на всю мировую культуру. Кроме нее были и другие цивилизации: ки­тайцы изобрели порох и фарфор, арабы — алгебру, основали естественные науки¹. Но величие греческой цивилизации проявилось в широком обращении к фи­лософии, истории, литературе, науке и искусству. Древние греки считали важным признаком человека его способность философствовать: «Ты существуешь лишь тогда, когда ты мыслишь» (Cogito ergo sum!)². Греки первыми перешли от мифологического воспри­ятия окружающего мира к рационально-логическому примерно с V в. до н.э.~Труды Геродота (480 — 425 гг. до н.э.), которого Гегель назвал «родоначальником истории»³ — «История в девяти книгах» и Фукидида (471—401 гг. до н.э.) — «История Пелопонесской войны» были уже мастерскими произведениями.

У древних греков складываются первые представ­ления о методологии истории. Мифология постепенно вытесняется из исторических повествований. Совре­менные исследователи отмечают, что уже с Геродота история рассматривалась как рациональная конструк-

¹ Сен-Симон. Избр. соч. Т. 1. М.-Л., 1948. С. 196.

² Миронов В.Б. Пир мудрецов. М., 1994. С. 28.

³ Гегель. Соч. Т. VIII. М.-Л., 1935. С. 5.

ция прошлого¹. «Сочинение, — писал Полибий (201 — 120 гг. до н.э.), — не должно именоваться ис­торией, если только в нем нарушены требования прав­ды... В историческом сочинении правда должна гос­подствовать надо всем»². Наиболее достоверной счи­талась история, написанная участниками или по край­ней мере очевидцами событий.

Но что должно быть предметом исторического ис­следования? Каковы его методы? Для Геродота исто­рия была больше исследованием мировой культуры, для Фукидида — деятельность политиков³.

Полибий, автор «Истории» в 40 книгах, из кото­рых лишь немногие дошли до нас, считал историю на­ставницей жизни и видел главную задачу ее творца не в описании, а в объяснении событий. Так, смену госу­дарственных форм правления он объяснял падением нравов представителей власти⁴.

Всемирную славу приобрели многотомные работы римского историка Корнелия Тацита (ок. 58 — после 117 гг.) — «История» и «Аннаны», лишь частично дошедшие до наших дней. Самой сильной стороной его произведений было психологическое видение и блестящая критическая характеристика римских импе­раторов. Образы императоров в его сочинениях как бы раздваиваются: они выступают, с одной стороны, как прогрессивные деятели, утверждающие величие империи, а с другой — как кровавые тираны, кото­рые, опираясь на жестокую военную силу, на донос­чиков и продажных чиновников, губят лучших людей государства. Самую ценную черту Тацита как истори­ка, таким образом, образует диалектическое понима­ние исторического процесса⁵. Тациту принадлежит знаменитое изречение sine ira et studio («без гнева и пристрастия»), призывающее исследователей истори­ческого процесса руководствоваться только интереса­ми установления истины.

¹ Chaunu P. Histoire quantitative, histoire serielle. Paris, 1978. P. 5.

² Высказывания об истории и историках // «Вопросы истории». 1970. N° 9. С. 214.

. ³ Кэндзюро Я. Философия истории. М., 1969. С. 22.

⁴ БСЭ. 3-е изд. Т. 20. М., 1975. С. 559.

⁵ Funk and Wagnalis. New Encyclopedia. Vol. 22. New York, 1979. P. 406.

7

Эта формула в дальнейшем найдет развитие в вы­сказывании Спинозы — «Не смеяться, не плакать и не ненавидеть, но понимать», которое стало девизом всей науки.

С распространением христианства в раннем Сре­дневековье значительно сузились горизонты научного исторического видения. Произошла деградация исто­рической науки, снизился тот уровень, который был характерен для исторического мышления древних гре­ков и римлян. Под давлением церкви история начина­ет рассматриваться как явление вторичное, производ­ное¹.

Средние века подарили человечеству не только теологию и схоластику, но и летописи — первый опыт хронологического фиксирования исторических событий. Одна из версий происхождения монастыр­ских летописей указывает, что с IV в. стали состав­ляться пасхальные таблицы, т.е. астрономический расчет — какого числа в том или ином году будет Пасха. Такие расчеты составлялись на много лет впе­ред, а затем на оставшемся пустом месте записыва­лись события данного года².

Средневековые летописцы не затруднялись пере­иначивать те или иные события так, чтобы они соот­ветствовали определенным целям. Поскольку изуче­ние истории велось лишь при дворах монархов и в монастырях, то в одних случаях ставилась задача прославления венценосцев, а в других — обоснование притязаний духовенства на власть, иногда верховную. Часты были случаи подделки документов и историчес­ких источников, особенно дарственных сеньориаль­ных грамот и генеалогических таблиц³.

В сочинениях историков раннего Средневековья — Евсения (IV в.) и Орозия (V в.) — была предприня­та попытка сформулировать философию истории, но в богословном духе⁴.

¹ Скворцов Л.В. Время и необходимость в истории. М., 1974. С. 7-8.

² Влахопулов Б. А. Методика истории. Киев, 1913. С. 9.

³ Саар Г.П. Источники и методы исторического исследо­вания. Баку, 1930. С. 57 — 58.

⁴ Историческая наука (Вопросы методологии). М., 1986. С. 12.

Развитие исторической науки было неотделимо от становления теории познания — ключевого элемента философии. В Средневековье господствовало теолого-идеалистическое понимание образования мира и обще­ства, для которого примечательны мистическое, сим­волическое и аллегорическое истолкования историчес­ких процессов, что было отступлением назад по срав­нению с греко-римской цивилизацией. Церковь, моно­полизировав знание (библиотеки, переписчики книг и школы были в подавляющем большинстве монастыр­скими), догматически объясняла весь ход истории «божественным провидением».

Рука об руку с теологами шли метафизики-схолас­ты, которые рассматривали все вещи и явления в мире как изолированные, находящиеся в состоянии покоя, никогда не меняющиеся. Изменения если и признавались ими, то лишь как количественное уве­личение или уменьшение и как механическое переме­щение под влиянием внешних сил.

Большая часть схоластов была занята истолкова­нием священного писания. Центральной темой было отношение разума к религии. В средние века истиной полагали совсем не то, что считаем мы. Для нас исти­на — это то, что было или есть на самом деле, а для теологов и схоластов Средневековья — это то, что должно быть. Истиной объявлялось прежде всего свя­щенное писание. Схоласты пытались доказать, что Бог — это «высшая справедливость», а христианское вероучение стоит «выше разума».

Несмотря на то, что в летописях уже была тради­ция фиксирования хронологии, еще в XVI и XVII вв. датам не придавали особого значения. Известный ли­тературный персонаж Санчо Панса не знал возраста своей дочери, которую между тем горячо любил: «Ей, — говорил он, — может быть, пятнадцать лет, или же на два года больше или меньше. Во всяком случае, она стройна, как копье, и свежа, как апрель­ское утро». На картинах и ценной мебели даты изго­товления отсутствуют или подаются в укромных мес­тах¹.

¹ Философия и методология истории (Сборник статей). М., 1977. С. 220.

В эпоху Возрождения вместе с преодолением тео­логической оболочки истории появляется первая, хотя и эпизодическая критика источников. Если до XVI в. история обозначала разновидность литературы и фи­лософии, то отныне она приобретает статус самостоя­тельной научной дисциплины¹.

Классик политической мысли эпохи Возрождения Никколо Макиавелли (1469 — 1527) в своих истори­ческих работах «История Флоренции» и «Рассужде­ния на первую декаду Тита Ливия» видел классовое деление общества и подробно анализировал социаль­ные столкновения.

Несомненный вклад эпохи Возрождения в разви­тие исторической науки академик И.Д.Ковальченко усматривал в следующем: «Превращение историчес­ких знаний в науку было связано с переходом в объ­яснении явлений общественной жизни с провиденциа-листских позиций на рационалистические. Суть этого перехода в том, что характер и ход общественного развития стали объяснять не воздействием потусто­ронних, божественных сил, а деятельностью самих людей, умственными и психологическими чертами тех из них, которые имели возможность оказывать наи­большее влияние на общественную жизнь. Понятно, что таковыми оказывались царствующие особы и вы­двигаемые ими крупнейшие государственные деятели и сановники»².

Возрождение осталось, однако, поверхностной культурой еще не окрепшей буржуазии. Вне поля зре­ния гуманистов оставалась история народных масс. Многим из них было присуще неверие в силу и разум масс, презрительное отношение к простолюдинам.

В XVII в. в мире произошел новый заметный ин­теллектуальный прорыв. Некоторые историки даже называют этот период «веком гениев». Он был связан также с подлинным взлетом материалистической фи­лософской мысли. Если до этого люди искали истину, обращаясь к священному писанию и к сочинениям древних мыслителей, то теперь решающей проверкой истины научных знаний стало образвоание в ряде

¹ Jonson A. The Historian and Historical Evidence. New York, 1930. P. 21.

² Ковальченко И.Д. Методы исторического исследова­ния. М., 1987. С. 45.

стран Европы национальных академий. В этот период развитию методологии истории заметный толчок дала философия рационализма Ф.Бэкона, Р.Декарта и Б.Спинозы, которые повели беспощадную борьбу про­тив теологии и схоластики.

Главный философский труд Бэкона (1561 — 1626) — «Новый Органон», названный так для сопо­ставления с аристотетелвским «Органоном», — содер­жал сокрушительную критику схоластических воззре­ний, ложных понятий и идей, которые мешали разви­тию научного знания. «Бэкон, — по словам А.И.Гер­цена, — указал на пустоту кумиров и идолов, кото­рыми была битком набита наука его времени»¹.

В качестве основы научного знания Бэкон поста­вил опыт, данные практики. Впервые в науке он раз­работал индуктивный метод. Философ утверждал, что в процессе познания нужно исходить из причинной связи, из анализа отдельных элементов, явлений, что всякая достоверная истина должна опираться на воз­можно большее количество фактов. Сопоставляя их, человек получает возможность восходить от единич­ного, отдельного к общему, к выводам².

Исходный момент философии Р.Декарта (1596— 1650) образовывало радикальное сомнение, прости­равшееся на все виды знания, исключая математику. Он считал, что во всех знаниях, доставляемых нам ощущением, мышлением и традицией, нет ни одного положения, в истинности которого нельзя было бы усомниться³. Хотя сам Декарт и не рассматривал ис­торическое познание как науку, но его методологичес­кие установки, изложенные в главном произведе­нии — «Рассуждения о методе», — ясность, самооче­видность, восхождение от простого к сложному, пос­ледовательное членение объектов исследования — стимулировали историческую науку⁴.

Декарт требовал полноты фактической картины. Он упрекал современных ему историков в том, что они не были способны отбирать факты, что у них

¹ Герцен А.И. Сочинения в 2-х томах. Т. 1. М., 1985. С. 363.

• ² Краткий философский словарь. М., 1954. С. 65 — 66.

³ БСЭ. Т. 21. М., 1931. С. 70.

⁴ Ракитов А. И. Историческое познание (Системно-гносе­ологический подход). М., 1982 С. 149.

слишком много фантазии и мало критических подхо­дов¹. Величайшая заслуга этого мыслителя состояла в том, что благодаря силе своей критики и анализа он создал атмосферу, в которой оказался возможным дальнейший прогресс науки и философии.

В целом рационализм XVII в. еще не был синони­мом науки в полной мере. Рационалистическая фило­софия означала стремление судить обо всем с точки зрения отвлеченных требований рассудка. Голланд­ский философ Б.Спиноза считал, что знания, полу­ченные из опыта, являются недостаточными, случай­ными, «смутными», тогда как разум дает необходимое и достоверное знание².

Однако отрыв логического от чувственного неиз­бежно вел к идеализму, ибо понятия в таком случае превращались в голые абстракции или почти матема­тические формулы с той только разницей, что прове­рить их было нельзя. Историческая наука в XVII в. все еще продолжала заниматься преимущественно изучением государственности, деятельности монархов и полководцев, описанием войн и дипломатии.

Но культура исследования поднялась выше, о чем свидетельствовало высказывание М.Сервантеса де Са-аведры (1547 — 1616), автора всемирно известного «Дон-Кихота»: «Историки должны и обязаны быть точными, правдивыми и до такой степени беспри­страстными, чтобы ни корысть, ни страх, ни вражда, ни дружба не властны были свести их с пути истины, истина же есть родная дочь истории — соперницы времени, сокровищницы деяний, свидетельницы ми­нувшего, поучительного примера для настоящего, предостережения для будущего»*

Ученому, историографу XVII в. Фосиусу принад­лежит заслуга введения термина «историка» (по ана­логии с «поэтикой») как методологии или «искусства писать историю», элементы которого находят у Дио­нисия Галикарнасского и Лукиана⁴. Этот термин,

¹ Topolski J.Methodology of History. Warsawa, 1976. P. 83.

² Краткий философский словарь. M., 1954. С. 507.

³ Высказывания об истории // «Вопросы истории». 1970. N> 9. С. 214.

⁴ Шпет Г. История как проблема логики (Критические и методологические исследования). Часть 1. Материалы. М., 1916. С. 34.

употреблявшийся рядом ученых, в том числе русской профессурой в конце XIX — начале XX в., однако, не устоялся в научной литературе.

Названный эпохой Просвещения XVIII в. дал осо­бенно много для развития всех отраслей науки, вклю­чая историю. Вера в человеческий разум стала знаме­нием времени. Носителем новых идей выступала рево­люционная буржуазия, рассматривавшая себя истин­ным представителем нации. В этот период поднимают­ся новые пласты неизвестного до тех пор историческо­го материала, возникает интерес к изучению мало ос­вещенных периодов и новых для европейцев геогра­фических регионов, в частности Востока. Идет кро­потливая работа над собиранием источников и их сис­тематизацией, тщательно проверяется хронология, на­учно оцениваются памятники прошлого, расшифровы­ваются древние надписи, углубляется критика литера­турных источников, делается известный поворот к изучению народного быта.

История стала для просветителей оружием борьбы с феодально-богословским мировоззрением — ее рас­сматривали как «школу морали и политики». Для взглядов просветителей на историю особенно примеча­тельным было изгнание теологии из объяснения исто­рического процесса, резко отрицательное отношение к средним векам, преклонение перед античностью, вера в прогресс, признание закономерного характера раз­вития, подчиненного определенным «естественным за­конам».

Однако просветители, конструируя свои схемы ис­тории, опирались преимущественно на литературные источники. С достаточным основанием немецкий фи­лософ Макс Шелер писал: «...Вся история есть в сущности произведения элит и подражаний им»¹.

Эпоха Просвещения подготовила новое понимание всемирно-исторического процесса. То, что историчес­кая наука изучает общество, — в этом никакого со­мнения не было. Однако оставался открытым вопрос, о том, какие аспекты деятельности человека изучать и какими профессиональными приемами.

Попытку установить объективные закономерности общественного развития на основе сравнительного

Шелер К. Избранные произведения. М., 1994. С. 3.

изучения религии, быта, нравов, социально-полити­ческого строя сделал итальянский мыслитель Джам-баттиста Вико (1668 — 1744), автор книги «Основания новой науки об общей природе наций». По его пред­ставлению, все народы, независимо от расы и геогра­фической среды, проходят одни и те же ступени раз­вития. Исключая стадию первобытного состояния, ко­торая не имела истории, фазы развития таковы: «век богов» (образование государства, религии, письмен­ности, зачатков права) «век героев» (господство арис­тократии, социальные столкновения феодалов и пле­беев), «человеческий век» (эпоха «гуманной» монар­хии и республик, расцвет городов, господство разу­ма). Каждая фаза проходит через восхождение, упа­док и возвращение к варварству, как показала исто­рия древнего Рима. Однако в отличие от античных теорий цикличности круговорот истории у Вико пред­усматривал развитие каждого нового цикла с более высокого уровня, чем предыдущий¹.

Французское Просвещение, идейно подготовившее революцию 1789 г., было философией исторического оптимизма, веры в безграничные возможности науки и социального прогресса.

Успехи исторической науки в этот период К.Маркс и Ф.Энгельс прямо связывали с промышленным пере­воротом, начавшимся в Англии. «Восемнадцатый век, — писал Энгельс, — собрал воедино результаты прошлой истории, которые до того выступали лишь разрозненно и в форме случайности, и показал их не­обходимость и внутреннее сцепление. Бесчисленные хаотичные данные познания были упорядочены; выде­лены и приведены в причинную связь: знание стало наукой, и науки приблизились к своему завершению, т.е. сомкнулись, с одной стороны, с философией, а с другой, — с практикой»².

Во Франции энциклопедисты возглавили борьбу за превращение истории в самостоятельную дисциплину университетского образования. В методологии исто­рии появились новые идеи. Вольтер заложил основы изучения истории культуры. В своих исторических произведениях — «Век Людовика XIV» и «Опыт о

¹ СИЭ. Т. 3. М., 1963. С. 466.

² Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 599.

нравах и духе народов» — он отступил от общепри­нятого в его время исключительно хронологического изложения и расположил исторический материал в систематизированном порядке, выделив в особые от­делы внешнюю политику, финансы, религию, искус­ство и т.п. Он последовательно проводил идею о том, что в основе истории не лежит божественный промы­сел. Вольтер не имел, правда, достаточно ясных пред­ставлений о факторах исторического процесса, огра­ничиваясь ссылками на дух времени или дух народа (genie). Человеческие планы играли у него, как и у других просветителей XVIII в., преувеличенную роль, хотя наряду с ними Вольтер говорил и о магическом случае¹.

Отрицая четкую определенность исторического факта, Вольтер видел единственный путь совершенст­вования истории как науки в изменении ее предмета. Последний он усматривал в культуре, а именно в до­стижениях человеческого ума и морали. Поэтому, когда Вольтер получил заказ от маркиза де Шатле-Лоррена написать краткую всемирную историю, он выпустил произведение под названием «Опыт о нра­вах и духе народов»². В нем он делал упор преиму­щественно на историю культуры, а не политическую историю (в особенности историю династий, войн и дипломатии)³. В другом своем крупном историческом произведении — «Век Людовика XIV» — Вольтер опять-таки держал в центре своего внимания «дух времени» (esprit du temps).

У Монтескье, Руссо и других просветителей воз­никло представление о влиянии географической и со­циальной среды на особенности политического режи­ма и культуры тех или иных стран. Концептуальный подход к осмыслению истории у Монтескье сводился к выделению трех главных факторов: 1) форма прав­ления (или политический режим), 2) «физические»

¹ Хвостов В.М. Эволюция исторической науки и ее со­временное состояние. М., 1916. С. 20 — 21.

² Pflug G. The Development of Historical Method in the 18th Century // «History and Theory*. Beiheft XI. 1971. P. 8-9.

³ Sakman P. Problems of Historical Method and of Phi­losophy of History // «History and Theory». Beiheft XI. 1971. P. 40.

15

факторы (климат, географическая среда), 3) социаль­ные факторы (торговля, денежная система, числен­ность населения, религия)¹.

Целую россыпь глубоких мыслей о методологии истории мы находим у Ж.-Ж.Руссо. «...Факты, опи­сываемые в истории, — отмечал он, — далеко не представляют точной картины тех же фактов, как они происходили в действительности: они меняют форму в голове историка, приспосабливаются к его интере­сам, принимают оттенок его предрассудков»². И еще: «Худшие историки... те, которые судят. Фактов! Фактов!.. История вообще страдает изъяном в том от­ношении, что регистрирует только осязаемые и замет­ные факты, которые можно фиксировать с помощью имен, мест, дат; но медленные и прогрессивные (на­растающие. — В.К.) причины этих фактов, которые не отмечают таким же способом, остаются неизвестны­ми»³.

Немецкий просветитель И.Т.Гердер (1744 — 1803) в своих трудах «Еще одна философия истории» и «Идеи к философии истории» развивал мысль о зако­номерном и поступательном характере исторического развития. Для него прогресс человечества — естест­веннонаучный процесс, результат взаимодействия природных сил и культурной, духовной деятельности людей, но с преобладанием сил природы⁴. Немецкая классическая философия дала мощный толчок теории познания, но осталась на позициях идеализма в объ­яснении истории. Ее главной заслугой была система­тическая разработка диалектического метода и при­знание активности человеческого познания.

И.Кант считал, что история относится к миру этики, и в этом качестве она не может претендовать на объективность. Шеллинг объявлял главным средст­вом исторического познания интуицию, и только Ге­гель указывал, что история есть процесс. Ф.Энгельс

¹ Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993. С. 36.

² Руссо Ж.-Ж. Эмиль, или о воспинаии. Кн. 3 — 4. СПб., 1912. С. 228.

³ Там же. С. 229-230.

⁴ Григорьян Б.Т. Философия и философия истории // Философия и ценностные формы сознания. М., 1978. С. 38.

усматривал великую заслугу Гегеля в том, что «он впервые представил весь природный, исторический и духовный мир в виде процесса, то есть в беспрерыв­ном движении, изменении, преобразовании, и сделал попытку раскрыть внутреннюю связь этого движения и развития»¹.

Гегелю принадлежит деление историографии на три категории — «первоначальная история» (напи­санная историками-очевидцами событий), «рефлек­тивная история» (когда, по словам философа, «глав­ной задачей является обработка исторического мате­риала, к которому историк подходит со своим духом, отличающимся от духа содержания этого материа­ла»²) и, наконец, «философия истории»³.

Слабостью немецкой классической философии был ее уход в область чистого, абстрактного мышления. К.Маркс и Ф.Энгельс объясняли этот недостаток бес­силием немецкой буржуазии в решении практических вопросов общественно-политической жизни. Так, Ге­гель видел в развитии только логическую, духовную причину, а не объективный процесс. При этом он на­ходился то на позициях политического либерализма («всемирная история представляет собой ход разви­тия принципа, содержание которого есть сознание свободы»⁴), то консерватизма.

XIX в. был не только периодом триумфального шествия промышленной революции, но и эпохой взле­та книжной культуры. Как считали видные теоретики методологии истории Коллингвуд и Актон, вплоть до конца XIX в. исторические исследования еще находи­лись в стадии, подобной естественным наукам до Га­лилея. Таким образом, если XVII в. был «веком ин­теллектуальной революции», то XIX в. — «веком ис­торической революции»⁵.

Небезынтересные наблюдения о методологии исто­рии этого периода сделал выдающийся русский исто­рик В.О.Ключевский. По его словам, «философски, а

¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 206.

² Гегель. Соч. Т. VIII. М.-Л., 1935. С. 6.

³ Там же. С. 3.

⁴ Там же. С. 54.

⁵ Clark S. Bacon's «Непгу VII»: a Case Study in the Sci­ence of Man // «History and Theory*. Vol. XIII. M«2. 1974. P. 97.

■

priori построенные схемы в истории стали терять прежнюю цену, как раньше потеряли ее разные исто-рико-дидактические построения судеб человечества... Историческая мысль стала внимательнее всматривать­ся в то, что можно назвать механизмом человеческого общежития... Для одних предметом (исследова­ния. — В.К.).-, сделались преимущественно генезис и развитие политических форм и социальных отноше­ний, политика и право, для других — рост нацио­нальных преданий, дух и быт народов»¹.

Уже французские либеральные историки периода реставрации Бурбонов — Ф.Гизо и О.Тьерри — на­чали писать о классах и классовой борьбе. Однако на­учному освещению истории мешал философский идеа­лизм, сопровождавший подъем консервативных поли­тических идей среди неисчезнувшей аристократии и части буржуазии.

Сам предмет или объект исторической науки в XIX в. еще многие десятилетия был обужен. Итальянский философ А.Лабриола отмечал: «...Государство и право рассматривались и по сей день (это писалось в 1896 г. — В.К.) рассматриваются как главный или единственный субъект истории»². Однако уже евро­пейские революции 1848—1849 гг. наглядно показали историкам, какое значение имеют народные массы. Вместо туманного «народного духа» как некой абсо­лютной идеи, направляющей течение исторического процесса, выдвинулись реальные потребности масс³.

Вплоть до середины XIX в. история рассматрива­лась преимущественно как одна из отраслей литерату­ры⁴. Глубокую критику методологии истории того пе­риода дал английский философ и социолог Г.Спенсер. Он справедливо осуждал современных ему историков как апологетов «случая» и «великих людей». Спенсер доказывал, что появление великих людей обусловлено характером культуры данного общества, уровнем его экономического и технического развития. «Только в

последние годы, — писал он, — начали историки да­вать нам действительно ценные сведения. Как в про­шлые времена король был всем, а народ ничем, так и в прежних историях деяния короля наполняют всю картину, для которой жизнь народа составляет только темный фон. Только теперь, когда благосостояние на­рода начало сильнее занимать умы, нежели благосо­стояние королей, начинают историки заниматься явле­ниями социального прогресса»¹.

Спенсер способствовал отделению предмета социо­логии от истории, указав, что если последнюю интере­суют конкретные факты, то социологию — типичные явления и процессы, совершающиеся независимо от воли отдельных личностей, их индивидуальных свойств и субъективных намерений².

Пожелания Г. Спенсера не осуществились в полной мере в XIX в. Даже если история и не сводилась только к описаниям деяний монархов, полководцев и других «героев», она тем не менее была преимущест­венно историей политической. Профессор Оксфорд­ского университета Э.Фриман в одной из своих лек­ций в 1884 г. прямо заявил, что «история есть наука о человеке, как существе политическом»³.

Описательный характер исторических произведе­ний приводил к ползучему эмпиризму. Лишь с появ­лением марксизма во всех общественных науках, включая историю, произошел переворот. По отзыву французского академика Ф.Броделя, «ясно как дваж­ды два четыре, что Маркс является основоположни­ком современной исторической науки»⁴.

Историзмом, великолепным знанием истории про­никнуто все марксово учение. Обращение к истори­ческим экскурсам было одной из примечательных черт не только научного метода, но и писательской манеры Маркса. В своих историко-публицистических трудах и письмах он с присущим ему блеском и ост­роумием, вместе с тем и с гениальной проницатель-

¹ Ключевский В.О. Соч. в 9-ти томах. Т. VII. М., 1989. С. 308-309.

² Лабриола А. Очерки материалистического понимания истории. М., 1960. С. 143.

³ Хвостов В.М. Указ. соч. С. 37-38.

⁴ Teggart FJ. Theory and Processes of History. Berkeley and Los Angeles, 1941. P. 12.

' Спенсер Г. Научные, политические и философские опыты. Т. III. СПб., 1867. С. 44 - 45.

² История социологии (под общей редакцией А.И.Елсу-кова и др.) Минск, 1997. С. 50.

³ Фриман Э. Методы изучения истории. М., 1893. С. 75.

⁴ Цит. по: Далин В.М. Историки Франции (XIX—XX веков). М., 1981. С. 206.

ностыо раскрыл движущие силы, ход и причины по­ражения европейских буржуазно-демократических ре­волюций 1848—1849 гг. и Парижской Коммуны 1871 г. Маркс непримиримо относился к фальсифика­ции истории, к ее искажениям в угоду субъективизму и волюнтаризму. Он неоднократно подчеркивал, что без глубокого исторического знания нельзя понять экономические, правовые, философские и другие тео­ретические понятия. Изобличая Прудона в непонима­нии экономических законов, Маркс отмечал, что это происходило «прежде всего из-за отсутствия у него исторических знаний»¹.

Историческому методу Маркс и Энгельс придавали значение универсального метода научного исследова­ния. Характеризуя логику «Капитала» Маркса, Эн­гельс отмечал, что «этот метод в сущности является не чем иным, как тем же историческим методом, толь­ко освобожденным от исторической формы и от меша­ющих случайностей»².

Материалистическая интерпретация истории Марк­сом внесла в науку представление об общественно-экономических формациях, об экономическом базисе и политико-идеологической надстройке, о классовой борьбе, об активной роли субъективного фактора, а именно роли масс, классов, общественных групп, пар­тий, организаций и личностей. «Люди сами делают свою историю, — указывал Маркс, — но они ее де­лают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбирали, а которые непосред­ственно имеются налицо, даны им и перешли от про­шлого»³.

Указывая, что экономика и производственные от­ношения имеют приоритет в развитии общества, Маркс и Энгельс отнюдь не отрицали существенной роли различных форм надстройки — государствен­ных учреждений, общественно-политических и даже религиозных воззрений. Равным образом историчес­кий материализм не отрицает роли личности в исто­рии, но не переоценивает ее значение. Главная уста­новка исторического материализма о том, что общест-

¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 27. С. 406.

² Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 497.

³ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 8. С. 119.

венное сознание, а именно вся совокупность общест­венных идей, взглядов, теорий, желаний и настроений людей отражает общественное бытие — стала общеп­ризнанной научной истиной.

В историческом процессе, развивающемся то эво-люционно, то скачкообразно, Маркс придавал особое значение деятельности масс. «Историческую инициа­тиву масс, — указывал В.И.Ленин, — Маркс ценит выше всего... Маркс умел оценить и то, что бывают моменты в истории, когда отчаянная борьба масс даже за безнадежное дело необходима во имя даль­нейшего воспитания этих масс и подготовки их к сле­дующей борьбе»¹.

Маркс расширил возможности исторической науки точно отображать процессы развития общества. В.И.Ленин подчеркивал: «Весь дух марксизма, вся его система требуют, чтобы каждое положение рас­сматривалось лишь (а) исторически; (В) лишь в связи с другими; (у) лишь в связи с конкретным опытом ис­тории»².

Обогатив историческую науку методом социально-экономического анализа, Маркс сделал примерно то же в интерпретации развития общества, что Галилей и Ньютон в физике, Менделеев в химии, Дарвин в био­логии. Теорией классовой борьбы он вывел историю из хаоса случайностей. В известной мере марксизм был той подлинной «философией истории», о которой впервые стали рассуждать Вольтер и Гегель.

Материалистическое понимание истории никто се­рьезно не оспорил, хотя идеалистическое видение да­леко не изжито. Даже если иные исследователи не хотят быть причисленными к марксистам по партий­но-политическим соображениям, они тем не менее хотят находить причинно-следственные связи в исто­рическом процессе не в мистике, а в объективных критериях, каждый из которых может быть изучен.

Параллельно с марксизмом на методологию исто­рических исследований немалое влияние оказала фи­лософия позитивизма О.Конта, претендовавшая на исключительно научный подход.

¹ Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 14. С. 377, 379.

² Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 49. С. 329.

Вклад историков-позитивистов — Л. Ранке, Б.Г.Нибура, Й.-Г.Дройзена, Т.Момзена, Щ.Сеньобо-са, Ш.Ланглуа, Ф.де Куланжа и других — состоял в том, что они подняли значение фактографии, постави­ли на прочную основу критику источников, утвердили значение точных методов исследования (статистичес­кий, сравнительно-исторический и др.). Путем тща­тельного анализа и критики источников они старались поставить историю на уровень точной науки подобно естествознанию. Позитивисты не считали историчес­кий факт сложной проблемой. Свою задачу они виде­ли в кропотливом сборе фактов, которые как бы «го­ворили сами за себя». Ученые работали в полной уве­ренности, что после того, как источники признаны подлинными, содержащиеся в них данные так же должны быть достоверными.

Признанный глава школы историков-позитивистов, профессор Берлинского университета Л. Ранке (1795—1886) был скрупулезным исследователем, под­нявшим на научную поверхность огромные архивные пласты. Для него исторический метод был синонимом критического анализа источников. При этом он верил в беспристрастность профессионального историка¹.

Позитивисты стремились построить методологию истории по образцу естественных наук, подняв значе­ние поиска исторических фактов как прочных элемен­тов знания. Историки-позитивисты подвергли пере­оценке ряд утвердившихся в литературе представле­ний, ввели в научный оборот большую серию фактов не только политической, но и социально-экономичес­кой истории.

Подъему научного статуса истории во многом спо­собствовала систематическая критика источников, вы­звавшая появление вспомогательной дисциплины — источниковедения. В первой половине XIX в. иссле­дования немецких историков Б.Г.Нибура, Л.Ранке и Т.Момзена дали образцы применения на практике от­дельных методов научной критики источников. Эта критика выросла первоначально на базе истории древ­него мира и средних веков. С этого момента вопросы методологии истории стали активно разрабатываться

¹ Barker J. Super-Historians (Makers of our Past). New York, 1982. P. 169.

во многих странах. Как самостоятельная наука с соб­ственным предметом и методом источниковедение сло­жилось в трудах ученых второй половины XIX — на­чала XX в. — Й.-Г.Дройзена («Основы исторической науки»), Э.Бернгейма («Введение в историческую науку»), Э.Фримена («Методы истории. Единство ис­тории»), Ш.Ланглуа и Ш.Сеньобсса («Введение в изучение истории»), Н.И.Кареева («Историка: тео­рия исторического знания»), А.С.Лаппо-Данилевско­го («Методология истории»).

Источниковедение ввело в практику исторического исследования определение подлинности источника («внешняя», или текстологическая критика), выясне­ние достоверности содержащихся в источнике сведе­ний («внутренняя», или собственно историческая кри­тика) и сопоставление источников для подтверждения достоверности их сведений.

Дж.-Г.Дройзен и Э.Бернгейм дали классическое подразделение методики исторического исследования на четыре части — эвристику (учение об источни­ках), критику, истолкование (определение значения и связи фактов) и изложение, или «историческую ре­конструкцию»¹. Серьезные успехи в области археоло­гии, лингвистики, антропологии и других наук откры­ли большие возможности для более точного установ­ления исторических фактов и событий.

Повествовательная история, близкая к художест­венной литературе, стала превращаться в научную ис­торию, а также из сугубо евроцентристской в подлино всемирную историю.

Под влиянием позитивистской школы в историо­графии сложился культ письменного документа как единственно достоверной исторической базы. К теоре­тическим обобщениям позитивисты относились скеп­тически, считая их ненужной метафизикой. Француз­ский позитивист А.Пуанкаре объявлял всякое научное обобщение недостоверным, гипотетическим, утверж­дая, что наука не может вскрыть сущность явлений и призвана только наблюдать и описывать их. Теории, выводы, формулы науки выступали у него «просто

¹ Риккерт Г. Границы естественно-научного образования понятий (Логическое введение в исторические науки). СПб., 1903. С. 269.

символами, представленными вместо реальных пред­метов, которые природа навсегда утаила от нас»¹.

Главный посыл историков-позитивистов заключал­ся в «уникальности» исторических событий. Л. Ранке отрицал причинность в историческом процессе. Зада­ча исследователя сводилась им к простому описанию «богатства единичного и неповторимого».

Позитивисты абсолютизировали не только пись­менные источники, но и сами факты. Профессора Па­рижского университета Р.Пэнто и М.Гравитц отмеча­ли, что с позитивистской школой с 60-х годов XIX в. «начинает преобладать документальный дух, стремле­ние к точности как необходимому техническому ас­пекту профессии историка»².

Не оспаривая благотворность этой тенденции, они в то же время указывали, что «было бы желательно, чтобы сами историки поставили вопрос, где же преде­лы этой объективности. Прежде всего документ, даже аутентичный, является лишь одним из аспектов фак­тической действительности и полностью не совпадает с ней. Кроме того, сам по себе он часто субъективен. Наконец, выбор документов и их толкование зависят от личности историка»³.

Немецкий философ Ф.Ницше остроумно сказал о позитивистах: «Вы становитесь адвокатами дьявола именно потому, что из факта делаете себе идола, в то время как факт всегда глуп и во все времена походил скорее на тельца, чем на Бога»⁴.

Л. Ранке, будучи историографом реакционной прусской монархии, стремился превратить историю в хранительницу всего застывшего, окостеневшего, в орудие борьбы против социального прогресса, против революционного преобразования общественной жини. Концепция Ранке была взята на вооружение предста­вителями клерикального направления в современной западной историографии⁵.

По словам известного английского историка Э.Карра, «XIX столетие было великой эпохой факта... Когда Ранке в 30-х годах прошлого века в своем вполне оправданном протесте против морализи­рующей истории заметил, что цель историка состоит в том, чтобы «просто показать, как все было на самом деле»..., то этот не очень глубокий афоризм имел по­трясающий успех... Фетишизм фактов в XIX столетии находил свое естественное оправдание и дополнение в фетишизме документов. Документы были ковчегом за­вета в храме фактов. Благоговейный историк подхо­дил к ним с преклоненной головой и говорил о них со священным трепетом. Признавалось только то, что, подтверждалось документами»¹.

Позитивисты стремились превратить научные гипо­тезы в чисто рабочие конструкции, не претендующие на объективную истину. Тем самым, сделав шаг впе­ред в проверке источников и точности содержавшихся в них фактов, позитивистская школа ограничивала область рассуждений и теоретических выводов иссле­дователей.

Позитивистская школа стояла не только на позици­ях философского идеализма, но и протаскивала в ис­торическую науку теологию. У Л.Ранке было такое высказывание: «Во всякой истории обитает, живет, должен быть познан нами Бог. Всякое действие сви­детельствует о нем, всякое мгновение проповедует от его имени»². Этой точки зрения придерживался и Й.Г.Дройзен: «История должна твердо придержи­ваться веры в разумный и благой божественный миро­порядок...»³.

К.Маркс подверг нелицеприятной критике методо­логию Л.Ранке в другой связи. Для этого позитивис­та, по его словам, «дух» истории был ни чем иным, как «собрание анекдотов и сведение всех крупных со­бытий к мелочам и пустякам»⁴. Речь шла о том, что,

¹ Пуанкаре А. Наука и гипотеза. СПб., 1906. С. 177.

² Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. М., 1972. С. 171.

³ Там же.

⁴ Ницше Ф. Соч. в 2-х томах. Т. 1. М., 1998. С. 213.

⁵ Историческая наука (Вопросы методологии). М., 1986.

¹ Карр Э. История и факты // Современные тенденции в буржуазной философии и методологии истории. Ч. 1 и 2. М., 1969. СИ, 19-20.

² Цит. по: Махов А.Е. Якоб Буркхардт - критик исто­рии и истории «духа» // Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. М., 1996. С. 483.

³ Там же.

⁴ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 30. С. 352.

25

пересматривая архивные анналы старых германских императоров, Ранке сводил исторический процесс почти исключительно к внешнеполитическим акциям и событиям придворной жизни.

Русская историческая наука второй половины XIX — начала XX в. дала немало известных имен. Это были Н.И.Кареев, В.О.Ключевский, Н.И.Косто­маров, С.М.Соловьев, Р.Ю.Виппер и др. К заслуге В.О.Ключевского следует отнести то, что он впервые ввел методологию истории в практику вузовского пре­подавания¹.

Русским историкам были известны все направле­ния в западной методологии, хотя они и не копирова­ли их автоматически. Историки немарксистского на­правления — а они тогда преобладали — обращали внимание преимущественно на субъективизм исследо­вателя. «Историческое познание субъективно, — го­ворил в 1918 г. профессор Самарского университета Е.И.Тарасов. — Как бы мы не стремились к объек­тивному изучению истории, известной субъективности мы не избегнем. Главная причина этого заключается в том, что история изучает процессы психические, и поэтому мы не можем понять ее иначе, как при помо­щи умозаключений, делаемых по аналогии с нашей собственной психической жизнью»².

Наступление эпохи империализма, сопровождаемое обострением классовой борьбы, ростом конфликтов в международных отношениях, нашло отражение в уси­лении идеализма и консерватизма в общественной мысли, декаданса в искусстве и литературе. Марк­сизм поколебал позиции буржуазного историзма.

С начала XX в. на страницах многих философ­ских и общественно-политических журналов появля­ются выражения «кризис историзма», «кризис исто­рии». Отрицаются закономерности исторического про­цесса и прогресс в развитии общества. Все это было связано с несколькими причинами. Прежде всего ус­тарела традиционная форма «повествовательной» (фактически «беспроблемной»), парламентско-поли-тической истории. Кризис позитивистской школы от­ражал разрыв между естественными науками, сделав-

¹ Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский. Исто­рия жизни и творчества. М., 1974. С. 259.

² Пособие по методологии истории. Самара. 1918. С. 18.

шими качественный рывок вперед, и относительным отставанием философии и истории (социология и по­литология еще находились в стадии становления). Наконец, с «исчезновением» материи в старом пред­ставлении в физике была поколеблена вера историков в «материальность» и «прочность» фактов истории.

Апокалиптическое видение цивилизации было при­мечательно, в частности для философов конца XIX — начала XX в. — Ф.Ницше и О.Шпенглера. Послед­ний, автор сочинения «Закат Европы» противопоста­вил материалистическому пониманию истории фата­лизм и развитие по кругу. По его схеме история рас­падается на ряд независимых, неповторимых, замкну­тых циклических «культур», имеющих свою особую судьбу и переживающих периоды возникновения, рас­цвета и умирания. Близкую к шпенглеровской фило­софии истории концепцию пропагандировал и извест­ный английский историк и социолог А.Тойнби.

Бесчисленность фактов и событий истории требо­вала не простого их копирования и коллекционирова­ния, а введения каких-то критериев отбора и интер­претации. Многие полагали, что цель науки состоит в том, чтобы подняться от описания отдельных неповто­римых случаев до формулирования обоснованных обобщений. Но при этом вставали вопросы о субъек­тивности мировоззрения исследователей, о невозмож­ности экспериментального воспроизведения истории, что ставило предел точности наших знаний о про­шлом.

Представитель субъективного метода в социологии русский философ и историк П.Л.Лавров со всей опре­деленностью отстаивал правомерность именно такого подхода. «Сознательно или бессознательно, — писал он, — человек прилагает ко всей истории человечест­ва ту нравственную выработку, которой он сам до­стиг. Один ищет в жизни человечества лишь того, что способствовало образованию или разрушению силь­ных государств. Другой следит преимущественно за борьбою, усилением и гибелью национальностей. Тре­тий старается убедить себя и других, что торжествую­щая сторона была всегда правее побежденной. Чет­вертый интересуется фактами, насколько они осуще­ствили ту или иную идею, принимаемую им за безус­ловное благо для человечества. Все они судят об ис-

27

тории субъективно, по своему взгляду на нравствен­ные идеалы, да иначе и судить не могут»¹.

Если в XIX в. в исторической науке доминировали описательность и эмпиризм, то в XX в. она стала от­ходить от фетишизма фактов. По словам английского историка Э.Карра, «история — это интерпретация»².

Даже немарксистские историки не могли игнори­ровать сложные методологические и мировоззренчес­кие вопросы. Немалую роль тут сыграла марксисткая критика позитивистской школы. В исторической науке наметилась тенденция к формулированию обоб­щений типа эмпирических законов. Началась методо­логическая дискуссия, инициатором которой выступил в конце 90-х годов XIX в. лейпцигский профессор Карл Лампрехт. Он предложил отойти от концепций Л.Ранке, поставив в центр внимания так называемую «историю культуры», в задачи которой входило бы не описание единичного и неповторимого, а исторические обобщения. «Цель науки, — писал он, — не работа над частностями, не констатирование того, чем явле­ния различаются друг от друга, а того, что их связы­вает между собой; другими словами — приведение бесчисленного множества фактов, которые мы наблю­даем, как в природе, так и в истории, в систему общих понятий»³. Он утверждал также, что «куль­турная история, поскольку она занимается изучением типичных явлений, должна стать основной историчес­кой дисциплиной»⁴.

К.Лампрехт подверг критике господствовавшее в историографии направление, считавшее, что только личности (герои) делают историю. По его мнению, история должна изучать массы, а не индивидов⁵.

Свести предмет исторической науки к вопросам культуры предлагал и немецкий философ Г.Риккерт. По его разумению, историк производит перегруппи­ровку фактов путем отнесения их к некоторым цен-

¹ Лавров П.Л. Философия и социология (Избранные произведения в двух томах). Т. 2. М., 1965. С. 42—43.

² Карр Э. Указ. соч. С. 28.

³ Цит. по: Пособие по методологии истории. Самара, 1918. С. 6.

⁴ Там же.

⁵ Хвостов М.М. Лекции по методологии и философии истории. Казань, 1913. С. 77-78.

ностям. Наиболее общей ценностью он считал понятие культуры. Этому общему понятию подчинены более частные: государство, право, экономическая организа­ция, искусство, религия¹.

По мнению профессора Страсбургского универси­тета Г.Зиммеля, познание истории следует искать не во внешних фактах, а в психологии людей. При этом лишь философ, обладающий даром интуиции, может охватить целостность истории, не достигая, однако, объективной истины. Критикуя историков-позитивис­тов, Зиммель писал: «Ранке выражает желание быть в состоянии погасить свое я, чтобы видеть вещи таки­ми, какими они были an sich; но исполнение этого же­лания не дало бы ему достигнуть желаемого успеха. Погасни я, и ничего бы не осталось, благодаря чему можно было бы познать не-я»².

В общем итоге в историческом теоретизировании в этот период, по словам академика Е.В.Тарле, намети­лись два главных направления или две школы — «субъективная» и «объективная». Если первая ут­верждала, что история двигается отдельными личнос­тями, то вторая доказывала, что роль личности в ис­торическом процессе ничтожна, что главным героем является народная масса³. Великий русский писатель Л.Н.Толстой придерживался второй школы.

Палитра исторических исследований в XX в. стала богаче и ярче. Расширилась тематика, углубились ме­тоды познания действительности, в особенности — не без влияния марксизма — более частым стало обра­щение к экономической и социальной истории. Все­мирная история, носившая еще в XIX в. евроцент-ристский характер, становится подлинно универсаль­ной, включившей в поле своего зрения все континен­ты. Деление стран на «исторические» и «неисторичес­кие» ушло в прошлое. Интернационализация эконо­мической, политической и духовной жизни сблизила народы планеты.

По глубокому наблюдению проф. П.М.Бицилли, сделанному еще в 20-е годы, «сопоставляя историо­графию начала XIX в. с историографией нашего вре-

• Зиммель Г. Проблемы философии истории. М., 1898. С. 22.

² Там же. С. 37.

³ Из литературного наследия академика Е.В.Тарле. М., 1981. С. 120.

мени, легко заметить изменение в выборе тем. «Все­мирные истории», «истории человечества» вытесняются монографиями, произведениями, посвященными отдель­ным культурам, народам, а чаще даже событиям и мо­ментам. «Всеобщая», «всемирная» и тому подобные ис­тории продолжают и по сей день в довольно значитель­ном количестве выходить в свет, но не они составляют славу и гордость современной исторической науки: ни одна из этих историй не может и не смеет претендовать на место, которое в свое время занимали»¹.

С достижениями научно-технической революции и в особенности средств массовой информации накопле­ние исторических знаний многократно увеличивалось. Сама историческая наука стала дшрференцированной, а не исключительно политической историей.

История обрела новые объекты исследования — изучение быта, культуры, нравов, развитие идей, науки и техники и т.д.

Если в XIX в. история была в основном занятием профессионалов, то ныне круг причастных к изуче­нию прошлого чрезвычайно расширился. Большое распространение получил жанр «персонифицирован­ной» истории, который позволяет через биографию того или иного видного деятеля понять яснее время, народ, страну, эпоху, и «романсированной» истории с прямой речью, диаологами, раскрытием секретных ар­хивов, неопубликованными интервью, что примеча­тельно для больших журналистских репортажей и де­тективов.

Отечественная историческая наука имела немалые достижения в истолковании всемирной истории. Неос­поримым вкладом марксистской школы в методоло­гию исследований стала социальная история, широко отображающая участие народных масс. Советские ис­торики создали немало фундаментальных трудов по всемирной и отечественной истории, по революциям, рабочему и национально-освободительному движению, по истории второй мировой войны. Развитие отечест­венной историографии не было, однако, гладким, ибо принцип партийности в ряде случаев вступал в проти­воречие с принципом научности, но в других случаях находился на страже национальных интересов, что от­нюдь не расходилось с мировой практикой.

¹ Бицилли П.М. Очерки теории исторической науки. Прага, 1925. С. 129.

2. Размышления о методе исследования

Неисчислимы и неповторимы по качественному многообразию факты и события, являющиеся предме­том исторической науки. Оценка людей, их идей, по­ступков, мотивов поведения, анализ деятельности об­щественных сил и государственных институтов вызы­вает множество вопросов.

Метод исторического исследования имеет все ха­рактеристики общенаучного метода, включающего анализ и синтез, индукцию и дедукцию. Философия и социология дают историкам солидный теоретический фундамент. Для многих исследователей не только марксистского направления диалектический и истори­ческий материализм служат главным методологичес­ким ориентиром.

Основные черты марксистской диалектики В.И.Ленин сформулировал так: «Чтобы действитель­но знать предмет, надо охватить, изучить все его сто­роны, все связи и «опосредствования»... " Во-2-х, диа­лектическая логика требует, чтобы брать предмет в его развитии, «самодвижении» (как говорит иногда Гегель), изменении»... «В-З-х, вся человеческая прак­тика должна войти в полное «определение» предмета и как критерий истины и как практический определи­тель связи предмета с тем, что нужно человеку. В-4-х, диалектическая логика учит, что " абстрактной истины нет, истина всегда конкретна..."»¹.

В основе исторического метода лежит принцип ис­торизма, связанный с такими фундаментальными фи­лософскими категориями как время, пространство, движение и др. Но в отличие от теоретического (ло­гического) метода, которым оперирует философия и социология, исторический способ исследования вскрывает логику не в абстрактно-теоретической форме, а «в плоти и крови конкретных событий, дея­тельности народов, классов, партий, отдельных лич­ностей»².

Историческое знание, таким образом, — это кон­кретное знание, не сводимое к теоретическому зна-

¹ Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 290.

² Розенталь М.М. Историческое и логическое // Кате­гории материалистической диалектики. М, 1956. С. 380.