Легальный епископат и церковное подполье

Впервые вопрос о взаимоотношениях легального епископата и церковного центра с церковным подпольем поставили зарубежные историки В. И. Алексеев и Ф. Ставру, изучавшие жизнь Православной Церкви на оккупированных территориях во время Великой Отечественной войны. В немецких архивах ими была обнаружена записка Патриаршего экзарха Прибалтики митрополита Сергия (Воскресенского), бывшего с конца 1920-х гг. управляющим делами Временного Патриаршего синода, а затем - Патриархии в сане епископа Дмитровского и одним из ближайших помощников Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского). Оказавшись в 1941 г. на оккупированной территории Прибалтики, митр. Сергий вынужден был отстаивать перед немецкими властями необходимость сохранения канонического общения Прибалтийского экзархата с Московской Патриархией. Для оккупационных властей им была составлена записка, где в частности говорилось следующее:

«Насильственный роспуск общественно признанного руководства < Московского> Патриархата вызвал бы только тайное руководство Патриархатом, что значительно бы затруднило слежку за ним со стороны полиции. Вообще же существовала в России очень живая тайная религиозная жизнь (тайные священники и монахи; тайные молитвенные места; тайные богослужения; крестины; исповеди; причастия; венчания; тайные богословские занятия; тайное хранение Священного Писания, литургической утвари, икон, священных книг; тайные сношения между общинами, епископствами и руководством Патриархата и т. д.). Если бы захотели также уничтожить и тайное руководство Патриархатом, то должны были бы казнить и всех епископов - среди них и тайных, которые в такой нужде были созданы один за другим. И если мы посчитаем вероятным, что когда-то все же удастся совершенно уничтожить церковную иерархию, то религия все же останется здесь, а атеистическая пропаганда не сделала ни шагу вперед. Советское правительство поняло это и поэтому предпочло, чтобы руководство Патриархатом существовало»

Как видим, митр. Сергий свидетельствует о существовании в СССР церковного подполья, о «тайных сношениях» между подпольем и легальным Патриархатом, о том, что размах тайной религиозной жизни оказался той причиной, по которой советская власть не пошла на полное уничтожение Церкви. К последнему тезису мы еще вернемся в следующей части. Здесь же мы попробуем проанализировать сведения о связи между подпольем и легальной Церковью. Сами публикаторы этого документа были склонны воспринимать утверждение митр. Сергия как некое преувеличение, вызванное необходимостью объяснять немецким властям, почему в Советской России продолжает существовать легальная, но оппозиционная по отношению к власти - на чем настаивал митр. Сергий (Воскресенский) - Церковь. Однако сам автор записки действовал, исходя из реальности описанной им ситуации. Как стало известно из недавно опубликованного отчета митр. Сергию одного из первых сотрудников Псковской миссии, экзарх поставил перед ее участниками задачу искать и привлекать к открытому служению заштатных священников, живших и негласно исполнявших требы на территории Псковской области. В нелегалах митр. Сергий (Воскресенский) видел кадровый резерв легальной Церкви. Вместе с тем из приведенной цитаты митр. Сергия видно, что бывший управляющий делами Московской Патриархии, а значит и все ее руководство были хорошо осведомлены о размахе и разнообразии церковного подполья. Вопрос в том, был ли легальный епископат лоялен или только терпим к церковным нелегалам в этот период, и если он участвовал в созидании подполья, то насколько активно.

Известно несколько случаев участия легальных епископов в подпольной церковной жизни. Выше уже говорилось о епископе Сергиевском Варфоломее (Ремове) - одном из создателей и руководителей сети нелегальных монашеских общин, существовавшей при Высоко-Петровском монастыре в Москве, а также одном из профессоров и с 1931 г. руководителе нелегальной духовной академии. Этот случай представляет особый интерес, так как еп. Варфоломей был близок к руководству Патриархии и, будучи на покое, выполнял ответственные поручения предстоятелей Российской Церкви. Известно также, что временно управляющий Московской епархией еп. Филипп (Гумилевский), по сути, помогал скрывать деятельность нелегального Петровского монастыря. В 1929 г. ему было подано прошение о пострижении в схиму одного из духовников обители, в котором указывалось, что пострижение «не будет тайным, но и не будет оглашено». Несмотря на арест еп. Филиппа в 1933 г., этот постриг остался скрыт от посторонних: схиархимандрит Игнатий, будучи арестован в 1935 г., проходил по документам дела под своим именем в мантии - как архимандрит Агафон. Судя по делу Высоко-Петровского монастыря 1935 г., еп. Филипп проводил тайных постриженников обители по документации Патриархии под вымышленными именами. Одно из мест в переписке упомянутого схиархим. Игнатия (Лебедева), бывшего наместником еп. Варфоломея по управлению Высоко-Петровским монастырем, дает основание предположить, что после ареста еп. Филиппа то же самое делал его преемник на посту управляющего Московской епархией архиеп. Питирим (Крылов). И ар-хиеп. Филипп, и архиеп. Питирим были членами Временного Патриаршего Синода, а последний некоторое время исполнял обязанности управляющего делами Священного Синода. Тем самым руководство Московской епархии, тесно связанное с руководством Патриархии, участвовало в маскировке тайного Высоко-Петровского монастыря. По всей вероятности, это делалось с ведома и одобрения самого митр. Сергия (Страгородского), лично знакомого с еп. Варфоломеем.

Вероятно, целую нелегальную епархию попытался создать архиеп. Самарский Александр (Трапицын). Будучи правящим Самарским архиереем в 1928-1933 гг. и опасаясь, «что будут арестованы все священнослужители епархии и некому будет совершать таинства», он стал рукополагать тайных священников из среды мирян. Они должны были, как и прежде, работать на светской работе и совершать богослужения у себя дома. Неизвестно, насколько широко развернулась эта деятельность еп. Александра. Вернувшись из ссылки, в 1936-1937 гг. он снова жил в Куйбышеве (Самаре) на покое и продолжал готовить тайных священников. Рукополагали легальные епископы и клириков для нелегальных монастырей. В 1935-1936 гг. тайный монах Иоанн (Вендланд) был посвящен в сан диакона, а затем священника легальным епископом Старорусским Иннокентием (Тихоновым), другом руководителя монастыря о. Иоанна архим. Гурия (Егорова). Благословение на создание своего монастыря и антиминс для совершения Литургии последний по прибытии в Ташкент в 1933 г., как уже говорилось, получил у епархиального архиерея Патриаршей Церкви митр. Арсения (Стадницкого). Выше мы указывали также, что, по крайней мере, четыре епископа легальной Церкви прямо или косвенно участвовали в церковной благотворительности, категорически запрещенной постановлением 1929 г..

Таким образом, имеющиеся данные говорят о том, что легальный епископат в 1920-1930-е гг. лояльно относился к церковному подполью, видел в нем естественный способ продолжить невозможную в создавшейся обстановке церковную жизнь и участвовал в созидании церковного подполья. Связи между легальным епископатом и церковным подпольем имели место в пределах епархий (Московской, Самарской) и в русле личных отношений епископа и нелегала (еп. Иннокентий - архим. Гурий). Руководство Московской Патриархии было, безусловно, осведомлено о потаенной деятельности отдельных своих епископов и, очевидно, одобряло эти действия. Однако говорить о каком-то руководстве тайной церковной жизнью из единого центра на основании этих сведений не приходится. Трудно себе представить, что при значительном ослаблении легального центрального церковного управления тайное руководство Патриархатом могло быть эффективным. Тайные выборы Патриарха, предпринятые митр. Сергием (Страгородским) в 1926 г., говорят в пользу того, что сама идея негласной координации церковной жизни существовала в Патриархии. Однако неудача выборов подтверждает заключение о низкой эффективности такого руководства. Очевидно, взаимодействие епископата и находившихся в его ведении подпольных общин было возможно только на местном уровне.