Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Подпольные приходы






Ограничение хозяйственной деятельности сильно усложнило жизнь легальных приходских общин. Вместе с тем в рассматриваемый период возникают и нелегальные приходы. Этот самый многочисленный вид церковного подполья получил распространение не в результате прямых запретов, наложенных постановлением 1929 г., а в результате невозможности реализовать данные им права на легальное существование и сохранить требуемую законом регистрацию. Если в течение 1920-х гг. именно приход - местная община верующих - мог в отличие от центрального и епархиального церковного управления существовать легально, то с началом в 1930-х гг. повсеместного закрытия церквей нелегальные приходы, а с ними и все церковное подполье, приобрели массовый характер.

Механизм появления нелегальных приходов был прост. Церковь закрывали, общину снимали с регистрации, но верующие продолжали собираться для молитвы. Священник возглавлял домашние богослужения далеко не всегда. Часто в роли руководителей подпольных приходов выступали диаконы и псаломщики, монахи и монахини, бывшие церковные старосты и просто миряне, хорошо знавшие церковную службу. Иногда община консолидировалась вокруг святыни закрытого храма.

Например, «при закрытии молитвенного дома в дер< евне> Шумилово, Тогучинского района < Новосибирской области>, в 1933 году верующими была взята к себе на дом часть икон, в частности большая икона " Казанской божьей матери" была перенесена на квартиру гр-на Романенко Н. С, проживающего в селе Борцево, Тогучинского района. В большие церковные праздники на квартиру Романенко собирались верующие для общей молитвы, чтения церковных книг».

Возникновение подпольных приходов было прямым следствием закрытия церквей. В одном только Куйбышевском крае к концу 1936 г. все церкви были закрыты в 22 районах, и во всех них возникли нелегальные молитвенные дома. Деятельность незарегистрированных приходов облегчалась здесь тем, что в селах продолжали жить священники закрытых церквей. Как правило, они совершали богослужения в домах «активных религиозников», но также и в специально устроенных укромных местах: в лесу, в землянках, в пещерах. Так, сотрудники местной комиссии по делам религиозных культов обнаружили такие пещеры на окраине города Пензы и в Пензенском районе. В самом Куйбышеве были выявлены две подпольные церкви и столько же в Мелекессе. В начале 1937 г. областная комиссия по делам религиозных культов констатировала, что «верующие православной религии» «по примеру сектантских групп начинают собираться для бесед, читок религиозных книг <...> особенно там, где церкви закрыты». В Тогучинском районе Новосибирской области, в одном из сел которого, как мы видели, верующие с 1933 г. собирались на домашнюю молитву, действующих церквей не было и в 1951 г.. В сентябрьской 1936 г. докладной записке Комиссии по делам культов ЦИК СССР признавалось, что «по существу в районах, где полностью ликвидированы церкви, наблюдается: <...> 2) Моления по домам без попов («хатнюки» и др.) При этом рост молений замечается сразу после засыпки церквей осень< ю> под хлеб и прекращения в них службы. <...> 4) Появляются бродячие попы, полулегальные (терпимые местными органами в силу необходимости) и нелегальные, совершающие обряды по домам». «Ярким примером этого, - отмечалось далее в записке, - может служить Ольховатский р-н, Воронежской обл. В нем до революции было всего 12 церквей. Сейчас ни одна не функционирует. <...> На территории района около с< ела> Карояшинки в конце 1935 г. была обнаружена нелегальная церковь - пещера, где устраивались скрытые моления. На них присутствовало до 30 человек. <...> Группа существовала с 1934 г., распространила свое влияние на ряд районов области».

По-видимому, довольно часто, прежде чем окончательно оказаться после закрытия храма на нелегальном положении, община верующих проходила промежуточную стадию. Дело в том, что лишившись церкви и собираясь на молитву в домах своих членов, церковных или кладбищенских сторожках, она не сразу снималась с регистрации местными органами власти. Районные исполнительные комитеты часто не могли уяснить разницу между такими категориями советского законодательства, как «религиозное общество» и «религиозная группа». Первое должно было включать в себя не менее двадцати человек («двадцатка») и регистрировалось только при «молитвенных зданиях» (храмах). «Группа» могла быть менее двадцати человек, не могла претендовать на «молитвенное здание», но регистрировалась и имела право собираться частным порядком в «молитвенном доме» - любом другом помещении, используемом для богослужения. Лишившаяся храма община продолжала числиться религиозным обществом (а не группой). В некоторых районах число таких общин почти в два раза превосходило число религиозных обществ, зарегистрированных при молитвенных зданиях. По закону такие общины подлежали перерегистрации в качестве религиозной группы. На деле через некоторое время они снимались с регистрации, но продолжали существовать фактически. Иногда снятая с регистрации община откупалась от местных органов власти, сохраняя видимость легального существования. Например, в селе Висимо-Шайтанске Нижне-Тагильского района Свердловской области верующие систематически по разрешению председателя сельсовета собирались на молитву.

«При этом местный поп каждый раз подает заявление в Сельсовет, на заявление наклеивает пятирублевую марку и получает резолюцию предсель-совета. Ненормальное положение в с. Висимо-Шайтанске верующие истолковывают как нарушение конституции».

Действительно, община обязана была платить гербовый сбор в размере двух рублей единожды, лишь при регистрации, а при подаче заявления в волостной и районный исполнительные комитеты она от него вообще освобождалась.

Нелегальные приходы появлялись везде, где прекращали существовать легальные церкви. Из приводимых примеров видно, что верующие продолжали молиться подпольно в Белоруссии, на Украине, в российском центре и Черноземье, в Поволжье, на Урале, Северном Кавказе и в Сибири. К 1 сентября 1936 г. из действовавших до революции церквей в РСФСР были еще открыты 35, 6% зданий, на Украине - 9%, в Белоруссии - 10, 9%. Внутри союзных республик действующие храмы размещались крайне неравномерно. По областям, краям и автономным республикам эта доля колебалась в диапазоне от 1, 3 до 61%. Так же обстояло дело и с районами. По данным Комиссии по делам культов ЦИК СССР, в стране к осени 1936 г. встречались районы и группы районов, где не было ни одного действующего храма, а остававшиеся церкви находились на расстоянии 20-50 км и более. Например, из 53 районов Саратовского края действующих церквей не было в 34 районах, в том числе в тех, где до революции было от 20 до 44 храмов. В результате, как признавали члены Комиссии, «оставшиеся в этих районах верующие, почти совершенно лишены возможности удовлетворять свои религиозные потребности».

С конца 1920-х гг. закрытие церквей проходило в контексте коллективизации и прежде всего там, где имела место сплошная коллективизация. В таком случае местные руководители считали возможным не проводить собрания жителей района, чье заявление обычно использовалось как повод для закрытия церкви, а закрывать храм собственным решением, поскольку считали «коллективизированное крестьянство неверующим». Их постановления, посылаемые в вышестоящие инстанции, имели такие формулировки:

«Учитывая, что окружающее население коллективизировано на %% и что количество верующих единоличников весьма незначительно, молитвенное здание ликвидировать».

Представление о тождестве колхозника и безбожника, по признанию членов Комиссии по делам культов ЦИК СССР, разделялось работниками некоторых краев и областей.

На деле религиозность российского крестьянства по-прежнему оставалась высокой. Это подтверждали сообщения с мест. Так, жители села Хлевище Алексеевского района Воронежской области, в церкви которого служба была запрещена с ноября 1934 г., продолжали исполнять «религиозные обряды» и ходили в ближайшие действующие церкви, отстоявшие о них на 15 км и 18 км. Степень религиозности крестьян ни как не соотносилась с их отношением к колхозам. По заключению Комиссии ЦИК 1936 г.,

«отношение крестьянства к церкви в районах сплошной коллективизации, за исключением некоторого снижения в посещениях в посевную и уборочную кампании, остается прежним. Такое же положение, в части отношения крестьянства к церкви, наблюдается и в районах, не имеющих сплошной коллективизации».

Таким образом, массовое закрытие церквей, происходившее на фоне сохранявшейся высокой традиционной религиозности населения, было главной причиной возникновения и существования подпольных приходов.

Роль традиционной религиозности в формировании нелегальных приходов станет еще отчетливей, если происходившее в исконно православных областях сопоставить с интенсивностью подпольной религиозной жизни в традиционно исламских республиках Средней Азии или в бывшей черте еврейской оседлости. В 1951 г. отношение легальных мечетей к незарегистрированным мусульманским общинам, известным Совету по делам религиозных культов, в Узбекистане составляло 1: 1, 7, в Казахстане - 1: 2, 5, в Киргизии - 1: 4, в Таджикистане - 1: 4, 7, в Туркменистане - 1: 10. В Белоруссии, входившей до революции в черту оседлости, аналогичное соотношение для иудейских общин составляло 1: 10, 5. К сожалению, у нас нет таких же данных по православным общинам для 1920-1930-х гг. Но в 1940-е гг. этот показатель колебался, например, в Рязанской области от 1: 11, 4 в середине 1940-х гг. до 1: 2-2, 5 в конце десятилетия. Причем это уменьшение произошло не за счет сокращения церковного подполья, а за счет открытия храмов, 80% которых стали действовать в области между 1944 и 1948 гг..

Оценить число нелегальных приходов, существовавших в конце 1920-х и в 1930-е гг., можно лишь приблизительно. Цифры, приведенные в таблице 1, носят ориентировочный характер: все они, за исключением данных о легальных приходах на 1946 г., расчетные. Кроме того, не представляется возможным учесть такие факторы, как изменение государственных и административных границ, разница в плотности изначального размещения церквей, различия в степени религиозности населения.

Вместе с тем интенсивность легализации незарегистрированных общин на Украине и в Белоруссии во время Великой Отечественной войны позволяет, по крайней мере, оценить числовой порядок распространения нелегальных общин в этих республиках в 1930-е гг. Если допустить, что в России доля снятых с регистрации общин, продолжавших свое существование после закрытия их храмов, так же, как в Белоруссии, равнялась 18%5, то число нелегальных приходов здесь составит порядка 4000. На деле их могло быть еще больше, так как в конце 1930-х гг. (до присоединения Западной Украины, Прибалтики и Бессарабии) число действующих церквей в СССР было сведено почти к нулю. Нужно еще учитывать, что это число не было постоянным: деятельность незарегистрированных общин могла затухать, например, в связи с арестом организатора молений, а затем снова активизироваться. Также внутри республик имели место региональные различия. Думается, что наибольшее число незарегистрированных общин в РСФСР приходилось на Центральные и Центрально-Черноземные области, где была высока плотность размещения закрытых церквей, а также плотность населения и степень его традиционной религиозности. По указанным причинам цифры, приведенные в таблице и характеризующие число подпольных приходов, условны. Однако, по нашему мнению, они дают представление о масштабах распространения этого явления в рассматриваемый период и позволяют говорить об одновременном существовании нескольких тысяч таких общин.

Об интенсивности нелегальной приходской жизни говорит и то, что в 1936 г. при «всенародном обсуждении» проекта новой Конституции в Комиссию по культам при ЦИК СССР поступали предложения узаконить домашние богослужения «без особых на это разрешений местных властей». Законодательно закрепить предлагают, как правило, то, что стало типичным, что уже воспринимается как норма. Недаром об одном из таких писем, поступившем из Красноярского края, работники Комиссии писали, что оно «обобщает желания, высказанные в других письмах».






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.