Подпольные монастыри

Монастыри, ушедшие в подполье

Такая существенная составляющая церковной жизни как монашество оказалась вне закона еще до издания постановления 1929 г. Национализация церковного имущества, провозглашенная Декретом об отделении Церкви от государства, стала юридической базой для последующего закрытия монастырей. С начала 1920-х гг. по мере передачи монастырских комплексов местным органам власти и закрытия обителей стихийно начали возникать «домашние» монастыри. Вот как обычно это происходило, например, на Тамбовщине:

«После закрытия монастыря монахини некоторое время жили вблизи, выпекали хлеб, иные разошлись кто куда. Бывшие монастырские насельницы в складчину покупали себе домики в городе. Жили вместе маленькими общин-ками по 4-6 человек. В Кирсанов прибывали монашки и из Оржевского Ти-шениновского монастыря. С началом гонений на верующих, жители города «любить монашек любили, но пускать на квартиры не пускали - боялись». Монахини жили обособленно. Одеяла стегали, платки вязали, перебивались своим огородным хозяйством, пока не начались ссылки. Находились и такие, кто обзаводился семьей. <...> В подобных домиках монахини селились маленькими общипками, получая духовное окормление у гонимых священнослужителей. Вместо одного большого монастыря в Кирсанове появилось множество крошечных»^.

По окрестным селам и городкам расселились после закрытия обители в 1927 г. насельницы Серафимо-Дивеевского монастыря. Его игуменья со спасенными святынями обосновалась в Муроме, один из храмов которого «превратился в подобие маленького Дивеевского подворья»^. Разъехались по окрестным деревням насельницы закрытого в 1922 г. московского Алексеевского монастыря, подмосковных Троице-Одигитриевой (закрыта около 1922 г.) и известной Борисо-Глебской Аносиной пустынь (закрыта в 1928 г.)^. На чердак одного из домов по соседству со своей бывшей обителью перебралась после ее закрытия одна из монахинь московского Рождественского монастыря^.

Такой же путь был уготован бывшим насельникам мужских монастырей, хотя иногда они, особенно иеромонахи, переходили на служение в приходские храмы. Порой на служение в приходы переходили целые группы бывших монастырских насельников. Тогда приходские храмы оказывались своего рода прикрытием для продолжавших существовать монашеских общин. Так, после закрытия Коряжемского монастыря его братия перебралась в Лальск (тогда Архангельской губернии, сейчас Кировской области). Здесь при городском соборе образовался монастырь из двенадцати человек. Жили монахи под храмом, в бывшем складском помещении, а служили в соборе, сохраняя монастырский устав «и в своей жизни, и в церковной службе»^. При Георгиевском храме Козельска обосновались после закрытия обители весной 1923 г. бывшие иноки знаменитой Оптиной пустыни во главе со своим игуменом Исаакием (Бобриковым). Целая группа монахов Свято-Смоленской Зосимовой пустыни осенью 1923 г. нашла приют в московском Высоко-Петровском монастыре, действовавшем тогда как приходской храм под покровительством его настоятеля, постриженника Зосимовой пустыни еп. Варфоломея (Ремова). После закрытия в 1922 г. Глинской пустыни большинство ее иноков «вынуждено было жить в миру, занимаясь различными ремеслами». Ее последний настоятель жил в Путивле, в затворе, «тайно принимал он духовных детей на исповедь; каждую ночь неопустительно служил литургию»^.

Монахи и монахини старались поддерживать духовное единство своей распавшейся поневоле общины. Они сохраняли связь с игуменом или игуменьей обители, обращались за руководством к общему наставнику^. По мере нарастания преследований общинки «домашних» монастырей дробились, связь между иноками ослабевала. Выжившие после отбытия заключения в 1930-е гг. снова находили приют при приходских храмах, где устраивались регентами, псаломщиками, бухгалтерами, сторожами и т.п., образуя новые общины, которые достигали порой нескольких десятков человек^.

Поскольку иноки, как правило, селились поблизости от своих закрытых обителей, география распространения «домашних» монастырьков в целом повторяла монастырскую географию дореволюционной России. Основная часть монастырей располагалась в европейской части империи. То же самое можно сказать и о социальном составе монашествующих, а дореволюционное монашество в значительной своей части было крестьянским^. К 1914 г. численность русского монашества достигла почти ста тысяч человек. Среди них были 11 845 монахов и 17 283 монахинь; 9 485 послушников и 56 016 послушниц. Даже если предположить, что от монашеского пути отошли все послушники и послушницы закрытых монастырей, и тогда общее число насельников «домашних» монастырей составит почти 30 ООО человек^. На деле эта цифра была больше, так как послушники далеко не всегда уходили в мир, а в «домашних» монастырьках собственно монахов и монахинь дополняли «чернички» или «монастырки», женщины, не приносившие обетов, но жившие по-монашески.

Таким образом, в 1922-1929 гг. практически вся территория страны, особенно европейская часть России и Украина, оказалась покрыта сетью небольших (от 3-4 до 20-30 человек) «домашних» монастырей. В первой половине 1930-х гг. их насельники и насельницы стали объектом первой волны репрессий: многие из них были арестованы и сосланы, как правило, на три года. В 1933-1935 гг. их сроки закончились, и иноки стали возвращаться в родные места, где в 1937-1938 гг. были захвачены новой репрессивной волной. На этот раз их ждали расстрельные приговоры^. На основании ныне известных данных пока нельзя сделать вывод о масштабах репрессий против насельников и насельниц закрытых монастырей в 1930-х гг. и соответственно - о том, насколько сократилось в это время число «домашних» монастырей. Судя по активности их насельников в первой половине 1940-х гг., они продолжали быть заметным явлением в церковном подполье.

Новые монашеские общины

Почти одновременно с «домашними» монастырями в 1920-х гг. возникает еще один тип нелегальных монастырей - общины, изначально созданные как подпольные. Если «домашние» монастыри стали результатом дробления ранее существовавших общин, то изначально подпольные общины возникли благодаря естественному притяжению к их руководителям людей, стремившихся к духовной жизни, в основном молодежи. Мы

коснемся трех таких общин, о жизни которых сейчас достаточно подробно известно. Первая община была связана с Петроградом и окормлялась молодыми иеромонахами - ближайшими учениками и помощниками священномученика митрополита Вениамина (Казанского). Вторая группа общин возникла и существовала в Москве. Ее основателями были насельники известной Свято-Смоленской Зосимовой пустыни. И, наконец, третья известная нам сейчас группа изначально подпольных монашеских общин возникла в Оренбурге.

Уже весной 1922 г. в Петрограде по благословению митрополита Вениамина (Казанского) были созданы две нелегальные монашеские общины. Их основателем был тогдашний благочинный женских монастырей Петроградской епархии архимандрит Гурий (Егоров). Его положение помогло ему поселить на покинутом подворье Серафимо-Дивеевского монастыря в местечке Старый Петергоф (его храм действовал тогда как приходской) пять-шесть молодых девушек - новоначальных монахинь с их духовником иеромонахом Варсонофием (Веревкиным). Другая нелегальная монашеская община обосновалась в Петрограде, на Конной улице. Ею руководил сам отец Гурий. Обе общины были тесно связаны с Александро-Невским братством, действовавшим в Петрограде с 1918 г.^.

Братство было создано во исполнение призыва патриарха Тихона к защите Церкви, прозвучавшего в его послании от 19 января 1918 г., и поначалу его целью была охрана церковного достояния от посягательств со стороны новой власти. Однако очень скоро Александро-Невское братство стало вести просветительскую, благотворительную, пастырскую работу, став самым крупным церковно-общественным объединением Петрограда и признанным лидером православных северной столицы. В сентябре 1918 г. его создание приветствовал в своей специальной грамоте патриарх Тихон. Общее руководство его деятельностью осуществлял митрополит Петроградский Вениамин, а непосредственно жизнью братчиков руководили его ученики, молодые иеромонахи Иннокентий (Тихонов), будущий епископ Старорусский, братья Гурий и Лев (Егоровы). Основание двух нелегальных монастырей явилось логическим продолжением деятельности Александро-Невского братства, члены которого стремились жить напряженной духовной жизнью.

В большом двухэтажном деревянном доме в Старом Петергофе, в котором размещалась монашеская община, постоянно жил иером. Варсонофий (Веревкин) с 5-6 сестрами. Они ежедневно совершали богослужения по монастырскому уставу, вместе читали утреннее и вечернее правило. И хотя оольшинство из них до конца жизни не имели даже пострига в рясофор, но вели монашескую жизнь по существу. Члены Александро-Невско-го братства часто бывали здесь и находили духовный отдых. Насельницы тайного монастырька зарабатывали себе на жизнь тем, что шили одеяла, обрабатывали огороды, держали корову. В начале 1930-х гг. после десяти лет мирного существования петергофская община подверглась репрессиям. В 1932 г. был арестован иером. Варсонофий и большинство сестер. О. Варсонофий как инвалид был освобожден в 1933 г. и смог поселиться в Новгороде. До самой его смерти в 1939 г. здесь ему помогала одна из сестер петергофской общины, избежавшая ареста.

Однако на этом существование ленинградских подпольных монастырей не было прервано. Дальнейшая их судьба связана с именем архим. Гурия (Егорова; 1891-1965), будущего митр. Ленинградского. Его община сложилась в 1933-1936 гг. После освобождения из заключения на строительстве Беломорканала о. Гурий уехал из Ленинграда в Бийск на Алтае, а затем - в Ташкент. Здесь к нему присоединились его ученики - порядка 10-15 человек, как мужчины, так и женщины. Таким образом, подпольный монастырь сразу носил «смешанный» характер. Приехав в Ташкент, архим. Гурий получил благословение на создание своего монастыря от епархиального архиерея Патриаршей Церкви митр. Арсения (Стадницкого) и получил от него антиминс^. Духовные дети о. Гурия были выходцами из семей служащих, брат и две сестры Вендланды происходили из дворянской семьи; все они были медицинскими и научными работниками Ленинграда^. Члены общины принадлежали в основном к поколению 1900-1910-х гг. рождения, но были среди них и родившиеся в 1920-х гг. Примерно пятая часть насельников этого монастырька были мужчины. В период совместной монашеской жизни они работали в государственных учреждениях, принося свой заработок в общую кассу киновии. Сам же руководитель, не имея возможности работать, делал мебель для общего жилища и занимался его благоустройством^. Все богослужения, включая Литургию, совершались в доме, где жили насельники, поэтому в посещении городской церкви не было необходимости. Летом о. Гурий и некоторые его ученики участвовали в геологических экспедициях. В 1938 г. у монастыря появился «филиал» в Фергане, куда с частью духовных детей переехал о. Гурий. В Ташкенте остался иером. Иоанн (Вендланд). Среднеазиатский монастырь просуществовал до 1944 г., когда почти все его насельники вышли на открытое служение, а архим. Гурий был назначен наместником Троице-Сергиевой лавры - первым после ее открытия.

Осенью 1923 г., спустя год после основания петроградских подпольных общин, в Москве было положено начало подпольному Высоко-Петровскому монастырю. Тогда настоятель монастырских храмов (монастырь не существовал примерно с 1918 г.) еп. Варфоломей (Ремов; 1888-1935) пригласил для служения в них часть братии закрытой в начале года Свято-Смоленской Зосимовой пустыни. Шесть бывших зосимовцев: сам еп. Варфоломей, игум. Митрофан (Тихонов; ок. 1860-1940-е), архим. Агафон, в схиме - Игнатий (Лебедев; 1884-1938), архим. Никита (Курочкин; 1889-1937), архим. Зосима (Нилов; 1898-1939), архим. Исидор (Скачков; 1883-1959) - составили костяк монастыря, вокруг которого сформировалась тайная община. Позднее к ним присоединились их ученики - архим. Герман (Полянский; 1900-1939), иером. Феодор (Богоявленский; 1905-1943) и др. 1924-1928 гг. стали периодом складывания общин вокруг каждого из духовников. К 1928 г. общинки сформировались и произошли первые постриги.

1928-1935 гг. стали периодом численного роста этих общин. По нашим подсчетам, в начале 1930-х гг. их численность достигала 170-200 человек (при общем количестве прихожан примерно в 1000 человек)^. Возможно, это была одна из крупнейших тайных монашеских общин Патриаршей Церкви.

Социальная структура тайной общины архим. Игнатия (Лебедева), наиболее крупной из петровских общин, выглядела приблизительно так. Две трети ее членов были детьми московских служащих и интеллигенции. Выходцы из аристократических родов (в том числе Голицыных и Ширин-ских-Шахматовых) составляли 10%. Крестьяне (рязанские, костромские, кубанская казачка), занесенные в столицу волнами коллективизации - 10%. Рабочие - 5-6% и столько же - провинциальные горожане и интеллигенты. Монахини, насельницы закрытых монастырей - 1, 5%. В целом такой же состав был у духовных семей других петровских наставников^.

Большинство из тайных петровских постриженников родились в 1900-1910-х гг.; родившиеся в 1870-1880-х гг. в общине архим. Игнатия (Лебедева) составляли лишь около 5-8%. Среди духовных детей о. Игнатия иноков-мужчин в начале 1930-х гг. было примерно 10-12%. Все они практически сразу вышли на открытое служение, были арестованы и либо погибли в ссылках и лагерях, либо потеряли связь со своими духовными сестрами. В 1940-х гг. петровские общины были сплошь женскими. В 1935 г. еп. Варфоломей, некоторые другие духовники и несколько членов общины были арестованы и подверглись различным репрессиям. С этого момента «Петровский монастырь», объединенный личностью еп. Варфоломея, общим местом молитвы и общей духовной традицией, перестает существовать. Духовные семьи каждого из наставников пускаются в автономное плавание, но не распадаются, несмотря на аресты и ссылки. Многие из них снова объединились под руководством архим. Исидора в послевоенные годы^.

Вместе подпольные монашеские общины зосимовских старцев просуществовали в течение почти двенадцати лет. За это время им несколько раз приходилось менять храмы. В конце мая - начале июня 1929 г. был закрыт Боголюбский собор Высоко-Петровского монастыря - последний монастырский храм, находившийся в распоряжении верующих. После этого все петровские отцы перешли в храм преп. Сергия Радонежского на Большой Дмитровке (ныне не существует), настоятелем которого снова был назначен еп. Варфоломей (Ремов). А в октябре 1933 г., после закрытия храма преп. Сергия на Большой Дмитровке, петровское братство переходит в храм Рождества Богородицы в Путинках.

Главной целью создания тайного Петровского монастыря было продолжение в новых условиях аскетической традиции, которая «несмотря на жесточайшие гонения» не должна была «угаснуть». В подполье была воссоздана древняя традиция общежительного монашества. Свою светскую работу тайные монахи приучены были воспринимать как монастырское послушание. Часть их заработка обычно шла на общие нужды. Была сохранена и такая специфически зосимовская практика, как ежедневное, в том числе письменное «откровение помыслов»^. Особое внимание уделялось чтению аскетической литературы и участию в церковном богослужении.

Важным отличием Петровских общин от других изначально подпольных монастырей было то, что они сложились при легальном приходе: тайные монахи находились в постоянном контакте с остальными прихожанами, ничем не отличались от них внешне. Это сближает нелегальный Петровский монастырь с «домашними» монастырями, существовавшими при действующих храмах. Но в данном случае приход был подчинен нуждам монастыря: службы совершались по уставу Зосимовой пустыни, на них читались аскетические поучения, практиковалась частая исповедь. Эта часть монастырской жизни, адресованная прежде всего инокам, осуществлялась открыто и была доступна для всех прихожан. После ареста и гибели своих руководителей петровские постриженники остались прихожанами легальных патриарших храмов.

Это не означает, что зосимовские духовники полностью отказались от подпольных богослужений. Большинство постригов совершалось тайно на частных квартирах, так же проходили некоторые исповеди, отпевания, реже - Литургии. Духовная семья архим. Игнатия (Лебедева) имела обыкновение собираться у старшей сестры, монахини Евпраксии, дом которой между собой они называли «скитом», и вместе читать монашеское правило или службу (кроме Литургии) мирянским чином. Однако это только подтверждает общее правило. Сама монахиня Евпраксия была регентом левого хора Петровского монастыря (а затем до конца жизни - различных московских храмов) и регулярно участвовала в легальном приходском богослужении^.

Позже, чем описанные общины, в 1936-м или 1937 г., в Оренбурге возник тайный монастырь епископа Петра (Ладыгина). Об этой обители мы, к сожалению, знаем гораздо меньше, чем об упомянутых выше. Свидетельство об этом монастыре одного из его насельников, схиархимандрита Серафима (Томина), живущего сейчас в Оренбурге, в 1978 г. на Афоне записал Д. В. Поспеловский^. Согласно этому свидетельству и позднейшим воспоминаниям архим. Серафима, в 1936 г. еп. Петр, которого его ученик называет «афонским старцем», вышел на свободу после долгого тюремного заключения, но на учет в НКВД, как того требовали правила, не встал, а скрылся у своих духовных чад - монахинь закрытых монастырей. В подполе одного из домов для него выкопали потайную землянку, где он жил и ежедневно совершал богослужения. Вместе с ним жила небольшая группа учеников, скорее всего, в силу ограниченных размеров землянки и дома, под которым она была вырыта, - не более 5-10 человек. Вместе с тем известно о широких связях еп. Петра. Очевидно, число его духовных детей было больше тех, кто жил с ним непосредственно^.

В 1943 г. группа его духовных детей последовала за своим руководителем в Среднюю Азию, на Тянь-Шань, где он в восьми днях пути от города Джелалабад (Киргизская ССР) основал нелегальный монастырь. «В этом монастыре < патриархов> Сергия, а потом и Алексия признавали главой Русской церкви и молились за них»^. В общине было 20-25 тайно постриженных еп. Петром монахов, которые жили в 12 построенных ими кельях^. У них также была церковь, в которой совершались службы по монастырскому уставу. О возрасте и социальном происхождении членов этой общины мы почти ничего не знаем. Известно лишь, что среди них были насельники закрытых монастырей, то есть люди по меньшей мере среднего возраста, и совсем молодые люди в возрасте около 20 лет (например, столько в 1943 г. было будущему архим. Серафиму (Томину)). В ноябре 1951 г. монастырь был замечен с самолета (очевидно, хозяйственной авиации) и разгромлен. Монахи были приговорены к тюремному заключению, сам еп. Петр умер в ссылке.

Уцелевший насельник этого монастыря архим. Серафим о своей встрече с епископом-затворником говорит так:

«Все церкви в нашем месте были закрыты, а те, в которых еще служили в 1937 году, были обновленческие. Владыка узнал, что есть мальчик, который стремится в монашество, и прислал за мной монахиню. <...> И я остался у него, жил с матушками наверху, а он в подполье. Изредка ночью, потому что его уже искали, владыка выходил подышать воздухом. У него в подземелье совершался полностью афонский устав, что приводило меня в ликование»^.

Монастыри, изначально созданные как подпольные, были организованным и исключительно жизнеспособным видом монашеского подполья. Община архим. Гурия, просуществовав 11 лет, не была раскрыта, а добровольно влилась в легальную Церковь. Петровские общины просуществовали почти полвека: со второй половины 1920-х до 1960-1970-х гг., когда умерли многие их члены, а некоторые из них дожили до нашего времени. Монастырь еп. Петра прежде своего случайного обнаружения просуществовал 14 лет. Важно отметить, что эти общины в ключевые периоды своей жизни сохраняли связь с епископами легальной Церкви. Характерно, что эти монастыри находились в крупных городах: Москве, Оренбурге, Ташкенте, а община архим. Гурия начала складываться еще в Ленинграде.

Мы никогда не узнаем, сколько в СССР в 1920-1930-е гг. было изначально подпольных монастырей и сколько в них было насельников. Исходя из того, что монастырь архим. Гурия, по имеющимся данным, был единственной из легализовавшихся в следующее десятилетие изначально подпольных общин, число их было несравнимо с числом «домашних» монастырей. Очевидно лишь, что в это время аскетическое подполье было заметным явлением. Сведения о нем попадали в советские газеты и даже в зарубежную прессу. Так, 5 марта 1937 г. на стол Е. Ярославского лег перевод из январского номера немецкой газеты «Оснабрюккер Тагеблатт», в которой со ссылкой на советскую прессу говорилось, в частности, следующее:

«Дальневосточные газеты сообщают, что в горах Урала имеются тайные места, где живут молодые люди от 17 до 22 лет. Во главе их стоит священник по имени Александр Хорьков, который воспитывает молодежь в религиозном духе и приучает к работе в общине»^.