Е. А. Цурганова

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ — фр. INTERTEXTUALIÏ É, англ. INTERTEXTUALITY — термин, введенный в 1967 г. теоре­тиком постструктурализма Ю. Кристевой (122), стал одним

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ

из осн. в анализе худож. произв. постмодернизма. Употребля­ется не только как средство анализа литературного текста или описания специфики существования литературы (хотя именно в этой области он впервые появился), но и для определения того миро- и самоощущения современного человека, к-рое получило название постмодернистская чувствительность.

Кристева сформулировала свою концепцию И. на основе переосмысления работы М. Бахтина 1924 г. " Проблема содер­жания, материала и формы в словесном художественном твор­честве", где автор, описывая диалектику существования литера­туры, отметил, что помимо данной художнику действительно­сти он имеет дело также с предшествующей и совр. ему литера­турой, с к-рой он находится в постоянном " диалоге", понимае­мом как борьба писателя с существующими литературными формами. Идея " диалога" была воспринята Кристевой чисто формалистически, как ограниченная исключительно сферой литературы, диалогом между текстами, т. е. интертекстуально­стью. Подлинный смысл этого термина Кристевой становится ясным лишь в контексте теории знака Ж. Дерриды, к-рый предпринял попытку лишить знак его референциальнои функ­ции (см.: различение, след).

Под влиянием теоретиков структурализма и постструкту­рализма (в области литературоведения в первую очередь А.-Ж. Греймаса, Р. Барта, Ж. Лакана, М. Фуко, Ж. Дерриды и др.), отстаивающих панъязыковой характер мышления, созна­ние человека было отождествлено с письменным текстом как якобы единственным более или менее достоверным способом его фиксации. В конечном же счете как текст стало рассматри­ваться все: литература, культура, общество, история, сам чело­век.

Положение, что история и общество являются тем, что мо­жет быть " прочитано" как текст, привело к восприятию челове­ческой культуры как единого " интертекста", к-рый в свою очередь служит как бы предтекстом любого вновь появляюще­гося текста. Важным последстствием уподобления сознания тексту было " интертекстуальное" растворение суверенной субъективности человека в текстах-сознаниях, составляющих " великий интертекст" культурной традиции. Т. о., автор вся­кого текста — худож. или любого иного — " превращается в пустое пространство проекции интертекстуальной игры" (111, с. 8). Кристева подчеркивает бессознательный характер этой " игры", отстаивая постулат имперсональной " безличной про-

206 ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ

дуктивности" текста, который порождается как бы сам по себе", помимо сознательной волевой деятельности индивида: " Мы назовем ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬЮ (выделено авто­ром — И. И.) эту текстуальную интер-акцию, которая проис­ходит внутри отдельного текста. Для познающего субъекта интертекстуальность — это понятие, которое будет признаком того способа, каким текст прочитывает историю и вписывается в нее" (123, с. 443). В результате текст наделяется практически автономным существованием и способностью " прочитывать" историю. Впоследствии у деконструктивистов, особенно у П. де Мана, эта идея стала общим местом.

Концепция И. тесно связана с теоретич. " смертью субъек­та", о которой возвестил М. Фуко (84), и провозглашенной затем Р. Бартом " смертью автора" (т. е. писателя) (1), а также " смертью" индивидуального текста, растворенного в явных или неявных цитатах, а в конечном счете и " смертью" читателя, " неизбежно цитатное" сознание к-рого столь же нестабильно и неопределенно, как безнадежны поиски источников цитат, составляющих его сознание. Отчетливее всего данную пробле­му сформулировала Л. Перрон-Муазес, заявившая, что в процессе чтения все трое: автор, текст и читатель — превра­щаются в единое " бесконечное поле для игры письма" (143, с.

383).

Процессы " размывания" человеческого сознания и его твор­чества находили отражение в различных теориях, выдвигаемых постструктуралистами, но своим утверждением в качестве общепризнанных принципов совр. " литературоведческой пара­дигмы" они обязаны в первую очередь авторитету Ж. Дерриды.

" Децентрирование" субъекта, уничтожение границ понятия текста и самого текста, отрыв знака от его референциального сигнификата, осуществленный Дерридой, свели всю коммуни­кацию до свободной игры означающих. Это породило картину " универсума текстов", в к-ром отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, по­скольку все вместе они являются лишь частью " всеобщего текста", к-рый в свою очередь совпадает со всегда уже " текстуализированными" действительностью и историей.

Концепция Кристевой в благоприятной для нее атмосфере постмодернистских и деконструктивистских настроений быстро получила широкое признание и распространение у литературо­ведов самой различной ориентации. Фактически она облегчила как в теоретич., так и практич. плане осуществление " идейной

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ

сверхзадачи постмодернизма — деконструировать противо­положность между критич. и худож. продукцией, а равно и " классическую" оппозицию субъекта объекту, своего чужому, письма чтению и т. д. Однако конкретное содержание термина существенно видоизменяется в зависимости от теоретич. и философских предпосылок, к-рыми руководствуется в своих исследованиях каждый ученый. Общим для всех служит посту­лат, что всякий текст является " реакцией" на предшествующие тексты.

Каноническую формулировку понятиям И. и " интертекст" дал Р. Барт: " Каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т. д. — все они поглощены текстом и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык. Как необходимое предварительное условие для любого текста интертекстуальность не может быть сведена к проблеме источников и влияний; она представляет собой общее поле анонимных формул, происхождение которых редко можно обнаружить, бессознательных или автоматических цитат, даваемых без кавычек" (41, с. 78).

Через призму И. мир предстает как огромный текст, в к-ром все когда-то уже было сказано, а новое возможно только по принципу калейдоскопа: смешение определенных элементов дает новые комбинации. Для Р. Барта любой текст — это своеобразная " эхокамера" (38, с. 78), для М. Риффатерра — " ансамбль пресуппозиций других текстов" (154, с. 496), по­этому " сама идея текстуальности неотделима от интертексту­альности и основана на ней" (153, с. 125). Для М. Грессе И. является составной частью культуры вообще и неотъемлемым признаком литературной деятельности в частности: любая цитация, какой бы характер она ни носила, обязательно вводит писателя в сферу того культурного контекста, " опутывает" той " сетью культуры", ускользнуть от к-рых не властен никто (112, с. 7).

Проблема И. оказалась близкой и тем лингвистам, которые занимаются вопросами лингвистики текста. Р.-А. де Богранд и В. У. Дресслер в своем " Введении в лингвистику текста" (1981) определяют И. как " зависимость между порождением

208 ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ

или рецепцией одного данного текста и знанием участником коммуникации других текстов" (45, с. 188). Они выводят из понятия текстуальности необходимость " изучения влияния интертекстуальности как средства контроля коммуникативной деятельности в целом" (там же, с. 215). Т. о., текстуальность и И. понимаются как взаимообуславливающие друг друга фено­мены, что ведет в конечном счете к уничтожению понятия " текст" как четко выявляемой автономной данности. Как ут­верждает семиотик и литературовед Ш. Гривель, " нет текста, кроме интертекста" (94, с.240).

Однако далеко не все западные литературоведы, прибегаю­
щие в своих работах к понятию И., восприняли столь расшири­
тельное ее толкование. Представители коммуникативно-
дискурсивного анализа (нарратологии) считают, что слишком
буквальное следование принципу И. в ее философском измере­
нии делает бессмысленной всякую коммуникацию. Так,
Л. Дэлленбах, П. Ван ден Хевель трактуют И. более суженно
и конкретно, понимая ее как взаимодействие различных видов
внутритекстовых дискурсов — дискурс повествователя о дис­
курсе персонажей, дискурс одного персонажа о дискурсе дру­
гого; т. е. их интересует та же проблема, что и Бахтина —
взаимодействие " своего" и " чужого" слова.
Аналогично действовал и франц. исследователь Ж. Женетт,
когда в своей кн. " Палимпсесты: Литература во второй степе­
ни" (1982) (89) предложил пятичленную классификацию
разных типов взаимодействия текстов: 1) И. как
" соприсутствие" в одном тексте двух или более текстов (цитата,
аллюзия, плагиат и т. д.); 2) паратекстуальность как отношение
текста к своему заглавию, послесловию, эпиграфу и т. д.;
3) метатекстуальность как комментирующая и часто критич.
ссылка на свой предтекст; 4) гипертекстуальность как осмеяние
и пародирование одним текстом другого;

5) архитекстуальность, понимаемая как жанровая связь тек­стов. Эти основные классы И. исследователь делит затем на многочисл. подклассы и типы и прослеживает их взаимосвязи, что создает на первый взгляд внушительную, но трудно реали­зуемую на практике анализа структуру.

Задачу выявить конкретные формы литературн. И. (заимствование, переработка тем и сюжетов, явная и скрытая цитация, перевод, плагиат, аллюзия, парафраза, подражание, пародия, инсценировка, экранизация, использование эпиграфов и т. д.) поставили перед собой редакторы коллективного сб.

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ

" Интертекстуальность: формы и функции" (1985) (111) нем. исследователи У. Бройх, М. Пфистер и Б. Шульте-Мидделих. Их интересовала также проблема функционального значения И. — с какой целью и для достижения какого эффекта писате­ли обращаются к произв. своих современников и предшествен­ников; т. о., они стремились противопоставить И. как лит. прием, сознательно используемый писателями, постструктура­листскому ее пониманию как фактору своеобразного коллек­тивного бессознательного, определяющему деятельность художника вне зависимости от его воли, желания и сознания.

Концепция И. затрагивает очень широкий круг проблем. С одной стороны, ее можно рассматривать как побочный резуль­тат теоретич. саморефлексий постструктурализма, с другой — она возникла в ходе критич. осмысления широко распростра­ненной худож. практики, захватившей в последние двадцать лет не только литературу, но также и др. виды иск-ва. Для творцов этого худож. течения — постмодернизма характерно " цитатное мышление". Б. Морриссетт, в частности, в своем определении творчества А. Роб-Грийе назвал его " цитатной литературой"

(140, С.225).

" Погруженность" в культуру вплоть до полного в ней рас­творения может принимать самые разл., даже комич. формы. Например, франц. писатель Жак Ривэ в 1979 г. выпустил " роман-цитату" " Барышни из А.", составленный исключитель­но из 750 цитат, заимствованных у 408 авторов. Если говорить о более серьезных примерах той же тенденции, то нельзя не отметить интервью, данное в 1969 г. " новым романистом" М. Бютором журналу " Арк", где он, в частности, сказал: " Не существует индивидуального произведения. Произведение индивида представляет собой своего рода узелок, который образуется внутри культурной ткани и в лоно которой он чувст­вует себя не просто погруженным, но именно появившимся в нем (выделено автором — И. И.). Индивид по своему проис­хождению — всего лишь элемент этой культурной ткани. Точно так же и его произведение — это всегда коллективное произведение. Вот почему я интересуюсь проблемой цитации"

(55, с. 2).

Значение концепции И. выходит далеко за рамки чисто тео­ретич. осмысления совр. культурного процесса, поскольку она ответила на глубинный запрос мировой культуры XX столетия с его явной или неявной тягой к духовной интеграции. Приоб­ретя необыкновенную популярность в мире иск-ва, она, как

210 КОЛЛЕКТИВНОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ

никакая другая категория, оказала влияние на саму худож. практику, на самосознание совр. художника.