Пошлите за мной: теперь я могу приехать к вам!

Но сейчас она снова с нами.
Потому что в один прекрасный день от неё пришло письмо: «Прошу вас, пошлите кого-нибудь за мной. Теперь я могу приехать к вам. Возможно ли такое чудо? Что произошло? Едва осмеливаясь поверить этой удивительной новости, мы послали к Мимозе нашу верную Жемчужину, которая не покладая рук трудится рядом с нами вот уже тридцать лет»27.
И Жемчужина вернулась — вместе с Мимозой, её четырёхлетним крепышом Проказником, десятимесячным малышом и хрупкой, задумчивой девочкой, маленькой дочкой старшего брата Мимозы. Дома на эту крошку никто не обращал ни малейшего внимания, пока Мимоза с ней не подружилась. «Я не могла оставить её там. Я даже щенка не оставила бы в доме, где его бросают в одиночестве и почти что морят голодом», — объяснила она. Сама Мимоза выглядела почти испуганной: так велико было её изумление и радость! Ей всё время казалось, что в любую минуту какое-нибудь неожиданное происшествие может разом оборвать её счастье. Понадобился целый месяц, чтобы это выражение исчезло с её лица.
Однажды у нас на пороге вдруг появился её муж. Когда она снова пришла домой, побывав у нас, он и близко к ней не подходил, и она с внезапной смелостью наконец-то поняла, что он попросту не хочет иметь ничего общего с женой, чьи странные наклонности выставили её (а вместе с ней и его) на всеобщее посмешище и презрение. Поэтому-то она и почувствовала, что может безбоязненно сняться с места и отправиться к нам.
Мужу она сказала, что со временем готова вернуться, если он того пожелает, но не сейчас. Сейчас ей нужно учиться. Она должна научиться читать, потому что не может больше жить, не читая Библию. Все эти годы она вслепую нащупывала себе путь, то и дело спотыкаясь и падая. Теперь глаза её открылись, она должна научиться ясно всё различать, должна узнать истину. «Когда я укреплюсь, я вернусь».
Но мужу этого было вовсе не надо, и он отправился восвояси. Мимоза продолжает надеяться, что он вернётся, чтобы тоже научиться истинному Пути. Потому что он не смог скрыть своего крайнего изумления при виде того ослепительного, радостного счастья, которое увидел здесь во всём, что его окружало. Когда он появился на пороге того дома, где живут мальчики, был уже вечер. Царевич играл в футбол с другими ребятами постарше, Музыка с приятелями гоняли взад-вперёд на стареньком трёхколесном велосипеде, а Проказник со смехом носился вокруг них, как возничий вокруг повозки, запряжённой четвёркой лошадей со звенящими уздечками. Отец позвал их к себе для непростого разговора:
— Разве вы не хотите поехать со мной домой?
Мальчики смущённо молчали. Они не хотели обижать отца, но и назад им ехать не хотелось. И тут Музыке в голову пришла счастливая мысль. Зачем что-то выбирать, что-то решать?
— Лучше стань Божьим человеком и оставайся здесь вместе с нами! — сказал он.
Он глядел на отца прекрасными серьёзными глазами, похожими на глаза Мимозы, когда она стояла под манговым деревом, изо всех сил стараясь не заплакать. Видя перед собой этот взгляд, отец ничего не мог ответить. Может быть, когда-нибудь эти глаза ещё приведут его сюда?
Но в тот день он ушёл, даже не прикоснувшись к пище. Он решительно не хотел осквернять свою касту трапезой за одним столом с неверными. Он ушёл, а мы начали молиться ещё об одном чуде.
Только вчера мне удалось до конца узнать всю историю удивительного возвращения Мимозы. Я услышала её совсем случайно, посреди других разговоров.
Она ушла от нас совсем без денег. Она не сказала об этом ни слова, и мы ничего не знали. Какое-то время спустя нас прошиб панический страх: а что если у неё нет с собой ни гроша? Мы тут же послали ей вслед одного из наших работников, передав с ним деньги на дорогу. Но он задержался в пути и не догнал её.
Первая часть путешествия оказалась нетрудной, потому что её захватил с собой один из наших друзей. Но когда и повозка, и поезд остались позади, Мимозе предстояла долгая дорога пешком, целых пятнадцать миль. На руках она несла маленького, да ещё и узелок с кое-какими вещами.
Внезапно по пути ей стало нехорошо. Она присела на обочине, одна-одинёшенька. Ни одна индианка не захочет оказаться в одиночестве на большой дороге. Но брат, которому она заплатила за то, чтобы он проводил её к нам, ушёл домой ещё неделю назад.
— Отец, — произнесла она, как и прежде взглядывая на небо, — Отец, я так устала. Я потратила все деньги, чтобы привезти мальчиков в Донавур. Мне не на что нанять повозку. Но мне очень нужно попасть домой. Пожалуйста, дай мне силы идти!
Какое-то время она оставалась сидеть, еле слышно шепча: Отец, Отец, и уже одно это слово успокоило и утешило её. Она поднялась и прошагала, пусть медленно, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть, оставшиеся десять миль.
Придя домой, она свалилась без сил. Она еле добралась до соломенной подстилки, бережно положила малыша и почти что упала рядом с ним. Ей страшно хотелось пить, но она не могла подняться.
Вскоре к её несказанному облегчению в дверях показалась одна из её родственниц, услышавшая, что они приехали. Беспомощность измученной Мимозы тронула её сердце, и она натаскала воды, развела огонь и начала варить ужин.
Мимоза лежала на подстилке и смотрела на неё. За окнами уже темнело, а всем нам прекрасно известно, как подавленно чувствует себя уставший человек, когда к дому подкрадываются сумерки. Вскоре свет померк, и только в очаге полыхал небольшой огонь, разведённый с помощью хвороста, который Мимоза успела собрать перед отъездом. Вокруг не было привычных отсветов огня на начищенной медной посуде, не было ни одного яркого отблеска. Мимоза с тоской подумала о Музыке, оставшемся с отцом в городе. Её несчастливый Пятый сердито ёрзал рядом с ней и то и дело капризничал. Бедный малыш! Капризничать было совсем не в его натуре, но последнее время ему и впрямь приходилось несладко. Его мать измучилась ещё сильнее, чем он, но в глубине души она чувствовала покой и странное, безмятежное удовлетворение.
Ах, если бы я точно знала, что смогу видеть их хотя бы раз в год! - сказала она Звёздочке в момент слабости и нерешительности, но тут же взяла себя в руки. Она знала, что ей будет нелегко вырываться в Донавур даже раз в год, но мальчикам там будет хорошо, они будут учиться добру и истине. А если так, то разве что-то другое имеет значение?
Теперь она лежала и думала о них, вспоминая каждое их движение, повсюду сопровождая их любящими материнскими глазами. А потом с той же самой решительностью, которая и раньше не один раз приносила ей покой, она посмотрела вверх сквозь мутную тьму своего угрюмого жилища: Отдаю их Тебе, Отец! С этими словами она слабо, но доверчиво протянула к небу руки — как ребёнок, который наконец-то научился расставаться с чем-то любимым и дорогим его маленькому сердцу.
Вскоре Счастливый Четвёртый вернулся к ней домой. Этот непреклонный молодой человек твёрдо решил, что будет жить с матерью. А уж если он что-то решал, то так оно и было — по крайней мере, во всём, что касалось его самого.
Дни шли один за другим, муж не проявлял к Мимозе ни малейшего интереса, и она начала думать, что он, должно быть, устал нести на себе позор, который навлекла на него жена, непохожая на других женщин. Прошло ещё какое-то время, и вдруг, подобно серебристому сиянию предрассветной звезды, где-то на далёком, смутном горизонте её сознания зародилась удивительная мысль, которая росла, подымалась всё выше и становилась всё ярче и прекраснее, постепенно расцветая в настоящую звезду надежды. Она пойдёт в Донавур. Она научится читать и откроет для себя Божью Книгу. Она примет духовное омовение. А потом Бог покажет ей, что делать. Да, она встанет и пойдёт! Вот я и пришла, — заключила Мимоза свою историю.