Глава двадцатая. Мы могли ориентироваться только по часам наших мобильников, но батареи в этом подземелье садились как-то ненормально быстро

Лондон

Мы могли ориентироваться только по часам наших мобильников, но батареи в этом подземелье садились как-то ненормально быстро. Под утро мне удалось ненадолго задремать на одеяле, в обнимку с Сэмом. Фонарь потускнел и почти погас, Гриша долго вертел ручку, но света прибавилось ненамного. Одинокая голая лампочка, питавшаяся от непонятно какого аккумулятора, тоже померкла и начала мигать.

Стены бомбоубежища еле заметно вздрагивали. Больше не слышалось ни звука. Это были самые страшные часы – мы все не спали, тишина и глубина давили на нас, душили и вызывали панику.

– Давайте петь по очереди, – сказал Гриша.

– Я не умею петь, – пробормотал Сэм.

– Даша, ты должна знать много стихов на память, – не унимался Гриша. – Почитай нам.

– «Ко мне он кинулся на грудь, но я успел в него воткнуть и там два раза повернуть свое оружье…»

– А повеселее?

– Это веселое.

– Давай тогда в города играть? Я говорю «Москва», а ты, Сэм?

– Лондон.

– Ты не понял. Надо сказать город на «а».

– Я все понял.

Звук его голоса мне не понравился; я быстро освободилась из рук Сэма. Заглянула в глаза… и отпрянула. Спрыгнула на пол, попятилась к стене.

Тот, кто только что был Сэмом, вальяжно уселся на одеяле:

– Ну что, посвященные? Готовы к разговору?

Гриша молча отодвинулся от него. Я стояла на полу в одних носках. От бетонных плит несло диким холодом. А может, не бетон был причиной.

– Мы будем разговаривать, – я старалась, чтобы голос звучал твердо, – только после того, как ты отпустишь Сэма, откроешь нам выход из подземелья…

– Что еще? – он издевательски улыбнулся. – Дарья, в моей власти выпустить тебя в помещение, где есть сортир. Нехорошо говорить о любви, доверии, верности, а самой только и думать, что о переполненном мочевом пузыре.

– Заткнись, – Гриша ощерился.

– Или что?

– Или я тебе нос сломаю!

– Ты сломаешь нос Сэму, – прошептала я. – Колдун в Лондоне.

Тот, что сидел на одеяле, довольно кивнул:

– Да, именно так. А хочешь знать, что происходит снаружи? Гриша, ты хочешь знать, что с Лизой, жива ли она?

Гриша вскочил, вне себя от ярости и страха:

– Чего тебе надо от нас?!

– Повиновения, – сказал он другим голосом, грубо и повелительно. – Игры закончились. Сейчас ты, Григорий, нарисуешь рамку…

– Куда?!

– Куда хочешь. Откроется, куда желаю я. Дарья войдет одна, и мы продолжим разговор в непринужденной обстановке.

– Нет, – сказала я. – Мы выйдем отсюда только все вместе.

– Ты заставляешь меня делать кое-что, чего я бы не хотел.

Тот, что был Сэмом, дернулся, как человек, засыпающий сидя, или марионетка, у которой резко ослабли веревочки. Удержал равновесие, поднял голову, коснулся виска:

– Опять?!

Это был Сэм.

– Опять это случилось, да? Он был здесь?

Слов не нашлось, я просто кивнула.

Сэм зажмурился. У него на лице было написано такое отчаяние, что мне захотелось обнять его и утешить – но я боялась. Боялась, что в моих объятьях вдруг окажется тот… другой. Жуткий.

Это что – навсегда? Я больше не смогу касаться Сэма, быть с Сэмом, потому что всегда буду помнить, как из его глаз на меня глядел чужой неприятный человек?!

– Надо было… приглашать его, когда у меня был семинар по философии, – Сэм вдруг широко улыбнулся. – Он бы отвечал… за меня… Чего-нибудь наврал бы про поэтику Аристотеля. Кстати, хороший способ сдавать экзамены…

Это было отчаянное мужество – пытаться шутить сейчас, в его положении. Я поняла, что горжусь сквозь слезы.

– Даша, не верь ему, пожалуйста. Я не кукла, у меня есть…

Улыбка застыла на его лице. Он вскрикнул, как от внезапной сильной боли. Правой рукой подхватил левую. Поднес ладонь к лицу…

И зашипел, забился, прижимая руку к груди, пытаясь сдержать крик. Я бросилась к нему, пытаясь понять, что случилось, но Сэм прятал руку. Ему было невыносимо больно и с каждой секундой больнее.

– Оставь его в покое! – закричала я, обращаясь к бетонному потолку в сырых потеках. – Отстань от него! Не трогай! Я пойду!

У Гриши тряслись руки, когда он рисовал на стене кривое, кособокое граффити.

* * *

После спертого воздуха подземелья здесь дышалось легко, как в лесу, а после темноты и тусклой лампочки свет резал глаза. Где-то пели птицы. Канарейки. Экзотическое дерево росло из гигантской кадки, рядом вкрадчиво журчал фонтан, и красные рыбы, каждая размером с лапоть, плавали в прозрачной воде над темным зеленоватым дном.

Мои глаза привыкли к свету. На самом деле он мог показаться ярким только после подземной тьмы: огромные окна были наполовину прикрыты мягкими шторами, а снаружи к стеклам льнули оранжерейные растения.

На обшитой деревом панели за моей спиной испарялось очертание Гришиного граффити. А впереди, посреди комнаты с деревом и фонтаном, стоял письменный стол – вычурный и древний, он мог принадлежать какому угодно французскому королю, но я не стала рассматривать завитушки. Мой взгляд остановился на предмете, помещенном в центр стола.

Это была пластиковая кукла, в точности похожая на Сэма. Так называемая «портретная кукла» – я знаю, их делают мастера на заказ. На кукле была одежда, совсем как настоящая, и я даже смутно помнила, что видела на Сэме эти брюки и эту рубашку. Стеклянные глаза смотрели в потолок. Лоб, щеки, скулы были расписаны сложными письменами – их наносили тонким черным фломастером, а потом стирали, и снова наносили, так что кукла-Сэм стал похож на австралийского аборигена в татуировке.

Но хуже всего была коробка с инструментами, стоявшая здесь же, на столе. Набор кукольного палача: крюки и пилы. Иглы и щипцы. На левой руке игрушечного Сэма не хватало безымянного и мизинца, на их месте белел скол. То, что осталось от пальцев – пластиковая крошка, – валялось рядом.

– Палач, – сказала я вслух. – Мерзавец.

– Вяло, беззубо, – сказали у меня за спиной. – Ты филолог или кто?

Я обернулась.

Он выглядел ровно так же, как на фотографии с Сэмом, – хищный, насмешливый, с виду лет пятидесяти. Или ста пятидесяти. Или тысячи с чем-то лет. С такими, как он, ничего нельзя сказать наверняка. И он улыбался – не зловещей, а вполне располагающей улыбкой, при этом белые зубы блестели, а на щеках играли ямочки.

– Зачем вы это делаете? – спросила я совершенно искренне. – Он же вам… сын все-таки!

Он покачал красивой седеющей головой:

– Он мне не сын, и ты прекрасно знаешь. А я ему не папа.

Он говорил с едва заметным акцентом, плавно и вкрадчиво. От его голоса мороз продирал по коже.

– А кто он? Кто?

Он показал на куклу на столе:

– Вот кто… Вот его настоящая суть, образ, обличье, как это объяснить поточнее…

– Вранье!

– Ты хотела в туалет? – Он издевательски улыбнулся. – Удобства слева от входа.

* * *

То, что он называл «удобствами», оказалось круглым залом с расписным потолком. В центре поблескивал небольшой бассейн, рядом бурлила, как адский котел, круглая ванна-джакузи, по стенам живописно струилась вода, и скрытые лампочки подсвечивали ее опаловым теплым светом. Пели невидимые птицы, в зарослях лиан таился унитаз, достойный императора. На дне раковины для мытья рук лежали круглые камни, пятнистые и разноцветные, будто яйца в экзотическом гнезде.

Дверь я заперла на декоративный кованый засов и несколько минут стояла, опустив руки под струю воды, глядя, как поблескивают мокрые камушки. «Даша, я не кукла», – сказал Сэм, и я видела, что он не врет. С другой стороны… а как кукла может осознать себя орудием, предметом, куском пластика?

Я грызла губы, думая о том, что случилось с рукой Сэма, настоящего Сэма, который остался в Москве, в подземелье. Неужели он тоже лишился двух пальцев?!

Всегда скорая на слезы, сейчас я не плакала. Изо всех сил рубанула ладонью по краю раковины, чтобы физической болью заглушить отчаяние и страх. Вот как сражаться с человеком… с колдуном, который на все это способен? Кто против него все мы – и наша Доставка, и сам Инструктор? Не говоря уже о хранителях, которые просто рабочие мужики, волей случая оказавшиеся на мистической грани между жизнью и смертью…

С другой стороны, подумала я, подставляя под воду стремительно распухающую ладонь, – если бы мы были такими слабыми, он бы не возился с нами, верно? Он бы не вытаскивал меня к себе в апартаменты, не показывал куклу-Сэма, не шантажировал… Значит, как говорил Инструктор, и я не так проста.

Я глубоко вздохнула. Умылась. Отдышалась. Сказала себе: надо идти. Надо встать с ним лицом к лицу и понять, зачем я нужна ему. Чего он хочет. Как мне спасти ребят и освободить Сэма.

И еще: мне, возможно, наконец-то удастся узнать, кто мой отец.

* * *

– Симпатическая магия, ее имитативная разновидность, основывается на принципе «подобное производит подобное». Древнейшее и простейшее колдовство. Для тех, разумеется, кто знает в этом толк…

Он двумя руками поднял куклу Сэма и развернул лицом ко мне так, что стали виднее сложные знаки на лбу:

– Согласись, в постели он очень хорош. Впрочем, ты пока не можешь об этом судить, у тебя недостаточно женского опыта.

Я крепко-крепко сжала зубы и не издала ни звука. Он некоторое время смотрел на меня, потом улыбнулся и кивнул, довольный:

– Из тебя, пожалуй, будет толк… Ну, давай поедим.

На маленьком столе был сервирован завтрак. Я скользнула взглядом по фарфору и серебру на подносе и отвернулась.

– Не хочешь перекусить? Выпить кофе? Ты знаешь, по каким рецептам мне варят кофе? Ты такого в жизни не пробовала…

– Мне не надо вашего кофе.

– Ну, не надо так не надо… От воды не откажешься?

По его взгляду молчаливая служанка, точно такая, как в английских фильмах, налила мне в высокий стакан воду из кувшина. И, снова повинуясь взгляду, молча вышла.

Я бы и воду у него не пила, но губы так растрескались, что трудно было говорить. Я осушила стакан залпом. Не дожидаясь служанки, колдун снова наполнил его до краев:

– Ты же не хочешь быть моим врагом. И я тоже этого не хочу.

– Тогда отпустите Сэма.

– Я не могу его отпустить. Если у марионетки отрезать ниточки – марионетка умрет… Вне меня и моей воли Сэм – всего лишь кусок мяса, ты извини. Но если я подарю тебе куклу…

– Подарите.

– Молодец, правильно соображаешь, только надо добавлять волшебное слово – «пожалуйста».

– По…

Я запнулась. Сперва он заставит меня просить, потом умолять, потом что? На коленях ползать, а он все равно откажет?

Он наблюдал за мной. Я узнавала взгляд: так смотрит энтомолог на занятное насекомое. Так сытая сова глядит на паникующую мышь. Трудно, очень трудно было под этим взглядом сохранять хладнокровие.

– Зачем тебе Сэм? – он улыбнулся. – В мире достаточно мужчин, которые хороши в постели, которые богаты и щедры, а ты умная девочка, сможешь себя поставить…

Я медленно считала в уме: «Сорок два, сорок три, сорок четыре». Он кивнул, будто получив важный ответ:

– Знаешь, что мне в тебе нравится? Ты умеешь брать верх над эмоциями. Не всякому это доступно в твоем возрасте… Я тебя провоцирую, извини, это жестоко, но так надо.

«Сорок девять, пятьдесят, пятьдесят один…»

– Давай оглянемся назад и проанализируем, в какой момент эмоции заменили тебе разум. Вот, например, тебе рассказали историю про Темный Мир, про Теней. Ты эмоционально вовлеклась и поверила на слово, так?

Я сбилась со счета и не смогла начать заново. Он ждал.

– Не на слово! – я посмотрела ему в глаза. – Я вижу Теней. Я вижу, что они делают.

– И что же?

– Убивают! Я спасала… обыкновенных ребят, студентов, и если вы собираетесь мне заливать, что Тени, мол, полезны для экологии…

– Я ничего не собираюсь тебе, пардон, «заливать». Я пока только спрашиваю. Что ты знаешь о Темном Мире?

– Там очень холодно.

– И все?

– Оттуда лезут к нам Тени. Чтобы отнять у людей… жизнь, силы, тепло…

– Больше нечего сказать?

Он говорил со мной, как экзаменатор, заранее решивший завалить студента, невзирая на реальные знания. Я снова позволила собой манипулировать, дала втянуть себя в разговор.

– Самое смешное, что я с тобой полностью согласен, – улыбка так преображала его лицо, что из хищного оно делалось почти милым. – Тени опасны, гораздо опаснее, чем ты можешь представить. Помнишь этого… который представился Германом?

Я вздрогнула. Колдун прищурился:

– Думаешь, Сэм тебя спас в тот день? Это я спас тебя и твою маму. Меня совершенно не устраивает ситуация, в которой распоясавшаяся Тень берет на себя роль властелина мира. А ведь он был очень близок к этому.

– Сэм спас меня. – Я вспомнила, как мы целовались в подземелье. – Сэм!

Поверить словам колдуна означало признать, что родители едят детей, а крокодил Гена изнасиловал Чебурашку. Не давая опомниться, колдун взял меня за подбородок и развернул лицом к себе:

– Тени очень опасны. Портал их сдерживает, но надежен ли портал? Нет, иначе не потребовалась бы Доставка. Портал – это язва на теле реальности. Это мина замедленного действия. Это ядерный реактор под управлением неграмотных идиотов… Подумай, ведь хранителями оказались случайные люди: экскаваторщик, геодезист, инженер. И ответственный партийный работник. Они еще и слабеют с каждым годом. Массовый прорыв Теней – дело ближайшего времени.

Я чувствовала себя, как выживший после землетрясения ребенок под грудой кирпичей. Никакой надежды, ни малейшей, только тяжесть, боль и страх. Он снова налил мне воды:

– На, выпей, не раскисай… Все можно решить, все можно поправить. Только надо поторопиться.

Он включил огромную плазменную панель на стене, и первое, что я увидела, – вихри над Главным зданием университета. Ведущая быстро говорила по-английски что-то о погодных катаклизмах в Москве. Я увидела, как натуральный черный смерч подхватывает и опрокидывает машину рядом с тем самым супермаркетом, где я обычно покупала продукты. На улицах застыли огромные пробки, метались люди, орала сиреной полицейская машина…

– Что это?!

– Плохая погода в Москве… На самом деле идет разгерметизация портала, он готовится к открытию.

– Нет, – сказала я.

Он кивнул:

– Да, я тебя предупреждал. Я готовлю открытие портала.

– Зачем?! Это же безумие, толпы Теней… просто конец света!

– Наоборот! Если я их впущу – я их буду контролировать. Хозяин кувшина отдает приказы джинну, хозяин огнива отдает приказы инфернальным собакам, тот, кто открыл сосуд, управляет всем, что внутри! Элементарно, азы древней магии! Так что я спасаю мир, Даша, а не гублю его!

На экране чередовались кадры. Судя по новостям, Москву здорово потрепало. Наверное, и занятия в университете отменены… Я некстати вспомнила, что не закрыла форточку, уходя в последний раз из общаги. Когда это было? Триста лет назад. В тот день, когда разбился стеклянный чайник и осколки рассыпались по всей комнате…

– Мне вас поздравить? – спросила я тихо. – Или выдать медаль за спасение мира?

Он весело рассмеялся:

– Нет, из тебя определенно будет толк… Спасибо за поздравление. Я открою портал в ближайшие часы.

– Тогда почему вы здесь, а не там? – я кивнула на экран, где бесновались смерчи. – Хотите открыть – идите, открывайте, с Инструктором заодно… познакомитесь.

– Потом, – он улыбнулся. – Мистическая природа Москвы не терпит моего присутствия… пока. Это древний город со сложной системой магических защит и противовесов, поэтому мне приходится действовать чужими руками. Вот для чего мне нужен Сэм… и ты.

Он отошел к письменному столу, отпер ящик, вынул шкатулку. Вернулся ко мне, открыл шкатулку торжественно, как жених, впервые демонстрирующий невесте обручальное кольцо. На черном бархате внутри лежал мой амулет в виде глаза.

Я подавила первое желание и не стала хватать его. Ясно же, что колдун на это рассчитывал.

– Я получил эту вещь самолетом, спецпосылкой, вчера, – он внимательно наблюдал за мной. – Расскажи, как она впервые оказалась у тебя на шее?

– Мне подарила его мама.

– Врать мне не надо, пожалуйста. Вторая попытка?

Нежно пели канарейки, невидимые в ветках экзотического дерева. Где-то далеко прозвонил колокольчик. Донесся еле слышный шум большого города – и затих; кукла, похожая на Сэма, глядела в потолок стеклянными глазами.

– Ладно, – медленно проговорила я. – Мне было восемь лет, я ехала на экскурсию, автобус попал в аварию на мосту…

Сухо, без эпитетов, я рассказала ему историю амулета. Он слушал очень внимательно и удивился, когда я замолчала:

– И все?

– А что еще? Мама говорит, что амулет достался мне от отца. Что в день катастрофы кулон сам появился у меня на шее и потому я спаслась. Проверить нет возможности. Это все.

– Ты хорошо помнишь, как ты упала с моста в воду?

– Вообще не помню. Только помню, как я уже на берегу и люди бегут ко мне, вопят…

– И тебе было восемь лет?

Я кивнула.

– Отлично плавала, наверное?

– Нет, не особенно. Я уже позже научилась.

Он глядел очень внимательно, со странным напряжением во взгляде и даже горечью. Я поняла, что сумела как-то уязвить его, хотя сама не понимала чем.

– Твой отец очень осторожный, – сказал он наконец. – Я бы надеялся, что ты врешь, но это не так…

– Кто мой отец? – вырвалось у меня.

Он наполнил свою чашку янтарным чаем из чайника:

– Великий маг… других миров и времен. Древнее меня. Он выходец из Темного Мира, но из тех времен, когда он еще не был Темным.

– А что, были такие времена?!

– Вот видишь, как ты мало знаешь.

– Так расскажите мне! – я разозлилась.

Он покачал головой:

– Я рассчитывал на твою память. На письмо, которое он должен был тебе оставить… Ты бы поделилась со мной, как с другом, содержанием этого письма… Но вышло иначе. Я потратил на тебя столько времени… а ты стоишь дешевле, чем я думал.

– Я не товар!

– Все – товар, – сказал он с отвратительной убежденностью в голосе. – Твоя жизнь резко подешевела сегодня, но кое-что еще в цене. Крови не боишься?

* * *

Он затянул мою руку жгутом и воткнул мне в вену толстую иглу:

– Пальцами работай, не останавливайся…

Я не почувствовала боли. То ли потому, что все еще была в шоке, то ли он очень ловко управлялся со шприцом. Кровь побежала по тонкому шлангу, наполнила пробирку.

– Хочешь знать, зачем это нужно? Идем…

Мы прошли анфиладой комнат – я сбилась со счета, сколько их было. Среди всей этой роскоши, антикварной мебели и золоченых книжных корешков, кованых решеток, старинных подсвечников, среди интерьеров, имитирующих аристократический замок, я сама себе казалась призраком – бледным измученным призраком в джинсах и свитере, с подвернутым рукавом и ваткой у сгиба локтя.

Слуги, невозмутимые, как шахматные фигуры, появлялись на нашем пути и открывали двери, кланялись, исчезали. Наконец мы очутились в просторной комнате почти без мебели: каменный пол и отделанные светлым мрамором стены, трехногий круглый стол и широкая ниша напротив забранного решеткой окна.

В нише стояла белая фигура. В первую секунду мне померещился замороженный человек. В этот момент невидимое солнце за окном решило вдруг выйти из-за облака – и осветило нишу, как сцену.

Передо мной была статуя из белого сияющего камня, изваяние красивой женщины с надменным лицом. Она смотрела, кажется, прямо на меня – смотрела единственным глазом, потому что второй был поврежден и казался бельмастым. Но даже это не могло ее изуродовать. Поверхность камня на ее плечах и бедрах в точности имитировала ту самую женскую кожу, о которой говорят «атласная». Рот был сжат упрямо и насмешливо. Обнаженные груди смотрели вверх.

Я подошла ближе и только тогда разглядела, что каменная женщина собрана из осколков, из больших и малых кусочков, швы между ними были где-то заметнее, а где-то едва угадывались. И это тоже не портило женщину – она казалась победительницей, каменным фениксом, восставшим из мраморной пыли. Только одного глаза, глазного яблока со зрачком ей недоставало.

Колдун поставил на белый трехногий стол шкатулку с серебряным амулетом. Открыл колбу с моей кровью. Я вспомнила: мы с Германом в пустом ресторане. Капля моей крови падает на амулет и шипит, будто кислота, и по серебру скачут молнии…

– Старая Тень показала тебе несложный фокус, – колдун, кажется, читал мои мысли. – Старая Тень – опасная тварь, но примитивная… как акула с крошечным мозгом. Смотри…

Он обернулся к статуе:

– Эта женщина была жрицей одного племени… много тысяч лет назад. Потом ее превратили в камень, а на лице написали заклятие, отпирающее любую дверь… Все, что заперто. Потом статую разбили на тысячу частей и разбросали осколки по миру, чтобы заклинание оставалось тайной… А кое-кто начал собирать осколки и даже преуспел.

– Значит, вам нужно отпирающее заклятие? Все ради текста?!

– Этот текст я знаю с детства наизусть. Но цельность статуи – условие того, что заклинание сработает. Чтобы нарушить равновесие портала, я должен был полностью собрать ее. Но работу не завершить, пока не активирован последний компонент…

Он вполголоса заговорил на языке, от звука которого мне сделалось холодно. Не переставая говорить, он капнул моей кровью на амулет. Как и в прошлый раз, кровь закипела и зашипела кислотой, по серебру заметались крошечные молнии…

– Вот амулет, осколок великой мощи, – он снова перешел на русский. – Вот кровь – наследие великого рода… Вот и ты сама – здесь, ты свидетель и участник великого деяния!

И амулет изменился. Едва-едва, чуть-чуть переменил очертания, будто прежняя его форма была лишь голограммой, иллюзией, а истинная форма проявилась только сейчас. Это тоже был глаз, но никому бы в голову не пришло носить его на цепочке. Это был запечатанный в серебро дикий взгляд, древний, цепенящий, мощный.

– Вот эта вещь, – прошептал колдун. – И без твоей крови она бесполезна… Как и без твоего присутствия, без твоего активного соучастия, ты ведь дочь твоего отца…

– Соучастия?!

– Да, да, ты стала моей соучастницей, поздравляю…

Он снова заговорил на языке, который приводил меня в ужас одним только звучанием. Благоговейно, кончиками пальцев он взял вещь, в которую превратился мой амулет, подошел к статуе, поднялся на крохотную стремянку и, не переставая шептать, поместил амулет в единственный подходящий разъем – в выемку, где недоставало глазного яблока со зрачком.

И фрагмент лег в отверстие, как ключ в скважину, как последний кусочек пазла в готовую картину. Что-то еле слышно щелкнуло…

И по каменной коже пробежал огонь. Колдун попятился; статуя горела, на ее плечах и бедрах затягивались раны, из расколотого изваяние становилось целым. Мне вдруг подумалось в дурацкой надежде, что эта женщина может ожить, выпрыгнуть из каменной ниши, напасть на колдуна и, пожалуй, одолеть его. Она – может…

Но огонь погас, а статуя стояла на месте. Оба ее глаза смотрели мне в лицо, а на лбу и щеках поверх белой кожи проступали черные знаки – вязь, орнамент, кружево.