М. В. Дмитриев

Я не могу согласиться с Николаем Васильевичем. Вести диалог с украинскими историками необходимо... Надо увидеть, в чем именно их состоят аргументы в пользу взгляда на голод как геноцид. Например, когда говорится, что сталинская крайне жесткая инструкция января 1933 г. о том, чтобы не пускать голодающих крестьян на вокзалы, была нацелена против именно украинцев, так как касалась именно Украины и Северного Кавказа. Ведь в опубликованных документах видно, что после этого валом идут сообщения ГПУ о контроле за движением населения, о задержании десятков тысяч людей.... Но в самом деле это коснулось одних лишь украинцев?

Другой тезис украинских историков также, на мой взгляд, требует обсуждения. Так, вслед за Мейсом С. В. Кульчицкий настаивает: мы говорим, что это был не геноцид украинского этноса, но эта была попытка уничтожить украинскую нацию, как политическое сообщество, которое было близко к Европе, потому что была опасность отпадения Украины от Советского Союза. И тут возникает вопрос: существует ли связь между анти-украинизацией, начавшейся уже после 1933 г., и голодом? Есть два явления: страшный голод, которого могло бы и не быть, - и есть политика по отношению к тому, что называлось украинским национализмом. Есть ли связь между двумя этими явлениями? Украинские коллеги говорят: такая связь есть. Но на чем строится их аргументация, если не считать умозрительных доводов ad hoc, не совсем понятно.... Действительно, в Москве украинский национализм не любят, принимают постановления о борьбе с украинским национализмом, в письме Сталина Кагановичу в в августе 1932 г. рассказывается о том, что украинские партийцы выступают против завышенного плана хлебозаготовок. Сталин жестко критикует мягкую линию партии и ГПУ на Украине, и выражает опасения, что «мы можем потерять Украину» (в каком, однако, смысле – «потерять»?)... Нет оснований, конечно, считать этот документ «антиукраинским», хотя если читать его или неграмотно или очень предвзято, то, наверно, можно использовать это письмо как выражение «антиукраинства»..

С другой стороны, возникает еще одна проблема. Я посмотрел документы из издания «Советская деревня глазами ГПУ» А. Береловича и В. Данилова. Там собраны документы из архивов ФСБ. В январе-феврале 33 г. в документах, в которые посвящены задержанию бегущих крестьян, особое внимание уделяется приграничным областям с Украиной. Как это нужно понимать и оценивать?

С другой стороны, еще такой вопрос. Какое было представление о масштабе голода в самом Кремле? Так, в сводке ГПУ не позже апреля 32 г. говорится лишь о единичных случаях опухания и смерти от голода на Украине, хотя хорошо известно, что от голода в это время страдали уже тысячи семей. Как в таком случае оценивать степень информированности Кремля при принятии решений?

Против концепции голодомора как геноцида выдвигают три тезиса. Голод был не только на Украине, но и вне ее; от голода на Украине страдали не только украинцы; и, наконец, с февраля 1933 по июнь 1933 гг. Украине была оказана массированная продовольственная помощь: поставлены миллионы пудов хлеба. Что по этому поводу думают сторонники теории «голодомор=геноцид»? Продовольственная помощь была лишь лицемерием, чтобы сгладить последствия голода?

Наконец, один из центральных вопросов: насколько доказуема связь между политикой в отношении украинского национализма и голодом? Действительно ли в Москве боялись украинского национализма и опасались отложения Украины? Были ли дела против т.н. Украинского национального центра, новый «зажим» Грушевского связаны с этими опасениями, которые могли бы подтолкнуть руководство к идее расправы с украинцами как нацией?