Онтология хищных вещей

— Мы излишне доверчивы к окружающему миру. А точнее, относимся к нему, как к телу безвременно почившего, но далекого родственника, далекого настолько, чтобы не быть уж совсем равнодушным, но и не впадать в истерику скорби, касаясь губами набальзамированной щеки…
— Хорошо сказано!
— Не отвлекай, дай излиться. Так вот, мир для нас мертв настолько и окончательно, что мы не замечаем этого генерального тезиса бытия. Мы погружены в агрессивную среду хищных вещей, мы включены в их питательные и воспроизводственные цепи, и, одновременно, отказываемся воспринимать, осознавать такое положение.
— Что имеешь в виду?
— Мы высасываем кровь из земли, чтобы питать бетонных, стальных и стеклянных паразитов — современные мегаполисы. Мы вырубаем деревья, выедаем точно туберкулезная палочка легкие планеты лишь затем, чтобы их мервая плоть чаше прикасалась в нашей коже, погружая во все более глубокое небытие некрофильских снов. Разве ты не замечаешь, что вещи пожирают и насилуют нас, контролируют наше воспроизводство и регулируют нашу численность, штампуют нас по безжалостным лекалам так называемой общественной полезности и человеческого благосостояния, обманывают, ослепляют нас, все глубже пропихивая в глотку цивилизации и прогресса.
— Ну что ж… После оргазма каждый из нас целомудрен.
— Ты это о чем?
— Да так, ни о чем…
— Нет, будь добр — объясни!
— Изволь же. Все твои гневные филиппики в адрес вещей, прогресса, канализации — лишь свидетельство пресыщенности благами, которые ты так презираешь! Возьми любого бедуина…
— Кого?!
— Бедуина. Ну, человека, который во всем нуждается…
— Это ты обо мне?!
— Мой дорогой, вот к этому как раз и веду. Чтобы воспеть девственность, ее нужно сначала потерять… Чтобы проклинать modus vivendi, надо ужраться этим модусом по самое не хочу. Все это, конечно, дерьмо, но слушать подобное из уст человека, высасывающего вторую бутылку коньяку и выкушивающего фирменные расстегаи с икоркой, все равно, что онанировать в прозекторской.
Медведев-Гималайский укоризненно смотрит на тарелки, вяло ковыряется в нарезке.
— Ну? — подбадриваю. — Будь же последователен в мизантропии! Отринь хищные вещи, стряхни с себя бетонные пиявки и прямым ходом… кстати, куда? — еле сдерживаю раздражение. Послал же случай клиента! Интелллектуальное семяизвержение для такого типчика гораздо важнее всей прочей физиологии. Они остроумны, начитаны, но чересчур однообразны в своем обличительном пафосе. Этакое фрондирование перед крепко запертой клеткой подыхающего льва.
Промокает губы салфеточкой, трогает пальчиком глыбу льда с вмороженной в нее бутылкой водки. Неужели пережала? Сбрасываю туфлю, нащупываю ногу собеседника и приступаю к фирменному массажу. В конце концов, не следует дрочить интеллект там, где следует дрочить член. Откидываюсь на спинку кресла, подбираю платье повыше, пробираясь к промежности загрустившего собеседника.
Медведев-Гималайский (не подумайте, что фамилия! Скорее — штришок к портрету) закуривает, задумчиво взирает, выдает очередную вежливость:
— У вас прекрасная спортивная форма. Наверное, спортом занимаетесь?
— Занимаюсь только сексом, но очень, очень активно и часто. И везде.
— Везде? А где случилось в последний раз, если не секрет?
Заводится, милый, выздоравливает. Склонять к минету цитатами из Ницше — вредно для здоровья и потенции.
— Ну что вы, никаких секретов при соответствующем прейскуранте.
— Любите деньги?
— Деньги — замечательная вешь, разве не так? Но люди, к сожалению, их совершенно испортили.
Подманиваю пальчиком, заговорщецки шепчу:
— Вас не затруднит расстегнуть ширинку и достать… э-э-э… предмет приложения особых усилий?
— Что, прямо здесь?
— Почему бы и нет? — отхлебываю ледяной минералки. Они нас тут точно проморозить собрались. — Или вы чересчур часто кончаете от массажа большим пальцем правой ноги?
Клиент хмыкает, украдкой оглядывается, лезет под стол руками, возится.
— Как-то здесь… необычно…
Зажат и вял. Еще одно доказательство, что мизантропия пагубно влияет на потенцию. Необходимо расшевелить. Вытираю пальчики, запускаю руки под стол, раз-два и готово. Кружевные трусики ложатся рядом с закусками. Медведев-Гималайский пристально рассматривает столь интимный предмет женского туалета.
— Говорят, в Японии распространены магазины по продаже ношенного женского белья, — сообщаю хорошо поставленным голосом лектора. — Особенно ценится белье молоденьких девушек, ведь все японцы — скрытые педофилы. И чем более поношенны трусики, чем больше пропитаны запахом нефритовых ворот, тем более они ценятся. Школьницы хорошо на этом зарабатывают…
— Я знаю, — клиент глотает воды, промокает лоб салфеткой.
— Это, — киваю, — назвать принадлежностью школьницы трудно, но размер почти подростковый. И заметьте, не какие-то там стринги, пошлые лямочки, натирающие анус, отчего анальный секс вышел из моды, а вполне классический покрой — скромное изящество, атлас, кружева, — палец продолжает движение по уздечке. Результат обнадеживает.
Рука неуверенно пробирается между блюд, касается трусиков, замирает.
— Никогда не понимал, зачем женское белье делают столь красивым… Ведь его никто и не видит…
— Ну, красоту женского белья вы преувеличиваете, уверяю. Есть совершенно уродливые экземпляры — панталоны с начесом, бронебойные лифчики, расчитанные вместить вышедшую из покорности сальную плоть, дряблую кожу, свисающую с живота передником чуть ли не до колен, опустившиеся груди, съехавшие на пупок, с расплывшимся ореолом, похожим на безобразное родимое пятно…
— Ужасно…
— Но если брать в расчет не такие экстремальные случаи, то в этом и заключается женская амбивалентность — задери даме юбку и увидишь, чего она действительно хочет.
Пальцы руки осторожно собирают лежащую тряпочку в комочек.
— И чего же хочет женщина?
— Где мужчина к нам ползет, мигом скука уползет!
— Вы, наверное, преувеличиваете. Ну, не хочу обидеть… Желание как-то оправдаться…
Смеюсь, но чувствую — головка становится скользской.
— Бросьте, чтобы yebat'sya за деньги вовсе не нужно никакого оправдания, ни внутреннего, ни внешнего.
Он подтягивает трусики к себе, наклоняется, щурясь, точно стараясь подробнее рассмотреть тряпочку, еще хранящую тепло промежности, лобка и ягодиц.
— Женщины… за небольшим исключением… представляются мне идеалистками. Ну, там, любовь ушами…
— Уверяю, ничто не наносит такой ущерб идеализму, как дефлорация.
— Хм, возможно… Когда я лишал невинности кузину… Вас не шокирует такая пикантность?
— Отнюдь.
— Я был так же неопытен, как и она… Просмотр фильмов и мастурбация не в счет. Она очень сопротивлялась. Пожалуй, это походило на изнасилование, как мне теперь представляется случившиеся. Самое трудное оказалось снять трусики… Знаете, когда я анализирую, то мне кажется, что именно трусики для нее и являлись настоящим символом невинности. И тогда, я, будучи перевозбужденным сопляком, уже понимал это на каком-то бессознательном уровне. Ведь их вовсе не обязательно стаскивать полностью… Она била меня по лицу и царапалась даже когда я их снял, но затем… Затем я сделал то, что никак не ожидал от себя… Я отпустил ее, схватил эту тряпка, поднес и прижал к лицу. Я нюхал… нет, я дышал ее запахом, странной смесью, в которой ощущался и страх, и желание, и ужас… Она оставалась здесь. Она никуда не ушла, не убежала, лежала передо мной с задранным платьем и завороженоо смотрела на меня. Представляете?
Не выпуская трусики, он достает сигарету, закуривает.
— Вам не предлагаю, — отгоняет облачко дыма. — Мне не нравится, когда от дамы пахнет табаком.
— Как изволите. И что же случилось потом? — палец нащупал правильный ритм, скользит по влажной дорожке.
— Потом… — пожимает плечами, закрывает глаза. — Я дефлорировал ее этими трусиками, понимаете?
— Нет, не понимаю.
— Во мне ничего не осталось. Я вдыхал ее запах и извергался, извергался… Два, три раза… Безумие… залил ее всю, но не внутрь… Живот, бедра… Вытирал трусиками и кончал, вытирал и кончал, пока они не пропитались семенем… А затем… затем… Я обернул два пальца ее влажной тряпочкой и проник во влагалище. Букет утерянной невинности — семя, кровь, вагинальная смазка… Я даже не могу назвать случившееся тогда инцестом. С технической точки зрения, наши гениталии так никогда и не соприкасались. Было еще много раз, но все они происходили по тому же сценарию. Мучительное раздевание, мастурбация ее трусиками, засовывание их во влагалище…
— И ей нравилось?
— Вы думаете, что меня заботили подобные мысли? Я хоте ее именно так и только так. На все остально… на все остальное было наплевать. Мне кажется, что ей тоже нравились подобные забавы. Иначе она все рассказала бы родителям.
Ковыряю для вида в тарелке, облизываю губы, сосредотачиваясь на кончике пальца.
— Признаюсь честно, вы меня завели… Обычно это входит в обязанности девочки по вызову — заводить клиента…
— Welcome!
— Если бы имелся лифчик, то он тоже лег бы на стол…
Медведев-Гималайский сжимает трусики в кулаке, готовится поднести к лицу, но останавливаю:
— Вы не могли прежде сделать вид, что у вас упала салфетка и наклониться за ней?
Внимательный взгляд.
— Зачем?
— Возможно, глупая фантазия… Хочу, чтобы вы посмотрели на вагину… Почему то это кажется важным…
Салфетка планирует вниз. Клиент исчезает из вида. Раздвигаю шире колени, подбираю выше платье.
— Она прекрасна, — он прижимает трусики к лицу, глубоко вдыхает, вбирая их запахи и кажется, что каким-то образом дыхание касается обнаженных бедер, промежности, нечто бархатистое притрагивается к возбужденному клитору.
Оргазм, разделенный столом, приглушенным светом, тихой музыкой, позвякиваньем приборов, голосами, еще тысячью посторонних вещей, который однако не может помешать столь странному соитию. Горячее окрапляет сжимающиеся бедра, пароксизм сводит колени, бросает вперед, заставляет вцепиться в ледяной стакан, сжать зубы. Непрофессионально… Непрофессионально… Точно крыска, которой подвезло перед самыми первыми месячными подцепить умелого клиента…
Медведев-Гималайский насмешлив и благодушен:
— Мне понравилось. И мне понравилась ваша щелка. Она почти идеальна — узкий разрез, малые губы не видны. И никакой излишней пигментации. А то, знаете ли, разведут безобразие — гуттенбергский фартук, да еще черен по краям. Хотя, конечно, на вкус и цвет… У меня есть знакомый фотограф, он занимается подобными вещами. Снимает женские вагины. Он сделал потрясающий цикл — «От рождения до смерти». А еще слепки известных актрис, моделей.
— Выставляется?
— Вы иронизируете! Но смею заверить — и выставляется, и издает альбомы. Почему бы и нет? Вас интересует? Из того, что видел я… Уверен, ему будет интересно.