История близнецов

Джейн и Майкл ушли в гости, надев свои лучшие костюмы, в которых они выглядели, по словам Элин, «точь-в-точь как с витрины в магазине».

Весь день дом был очень тих и спокоен, словно он задумался о чём-то своём или, может быть, задремал.

Внизу, в кухне, миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газету. Робертсон Эй сидел в саду и был очень занят: он ничего не делал. Миссис Бэнкс сидела с ногами на диване в гостиной. И дом стоял тихий-тихий, замечтавшись о чём-то или, может быть, задумавшись.

Наверху в детской Мэри Поппинс сушила у камина костюмчики Близнецов. Солнце врывалось в окно, его лучи играли на побелённых стенах и танцевали над кроватками малышей.

— Эй, ты, отодвинься! Ты мне прямо в глаза залез! — сказал Джон громким голосом.

— Извини! — отвечал солнечный луч. — Ничего не могу поделать! Волей-неволей я должен пройти сквозь эту комнату. Приказ есть приказ. Мой дневной маршрут — от Восхода до Заката, а ваша детская как раз по дороге! Так что уж прости. Закрой глазки — ты меня и не заметишь!

Золотой сноп солнечных лучей пересекал комнату. Он явно старался двигаться как можно быстрее, чтобы выполнить просьбу Джона.

— Какой ты нежный, какой ласковый! Я тебя так люблю! — сказала Барби, вытянув руки навстречу тёплому сиянию.

— Молодчина! — одобрительно сказал солнечный луч и коснулся её щёк и волос лёгким, ласкающим движением. — Так ты говоришь, я тебе нравлюсь? — спросил он, видимо не прочь снова услышать похвалу.

— Уж-жасно! — сказала Барби, вздохнув от удовольствия.

— Опять болты-болты-болты? В жизни не слыхал столько болтовни, как тут! Вечно кто-нибудь трещит в этой комнате! — прозвучал с окошка чей-то пронзительный голос.

Джон и Барби поглядели в окно.

Там сидел Скворец, который жил на верхушке трубы.

— Это мне нравится! — сказала Мэри Поппинс, живо обернувшись. — Ты бы о себе подумал! Сам день-деньской трещит, стрекочет, кричит — чуть не до ночи! От твоей болтовни могут разболтаться ножки у стула! Ты хуже всякого воробья, сказать по правде!

Скворец наклонил голову набок и поглядел на неё сверху вниз со своей безопасной позиции на оконной раме.

— Ну, — сказал он, — у меня есть дела, множество дел. Совещания, переговоры, консультации, дискуссии, и так далее, и тому подобное. Разумеется, многое нужно… ммм… спокойно обсудить!

— Спокойно! — воскликнул Джон, от души смеясь.

— А я не с вами говорю, молодой человек! — отрезал Скворец, соскочив на подоконник. — И, между прочим, вам-то уж лучше бы помалкивать. Я слышал, как ты болтал в прошлую субботу. Господи! Я думал, ты никогда не остановишься! Ты мне всю ночь спать не давал!

— Я не разговаривал, — сказал Джон. — Я пла… — Он запнулся. — Я хочу сказать, я был нездоров.

— Гм! — сказал Скворец и перескочил на перила кроватки Барби.

Он бочком пробежал по перилам и остановился у неё в головах. Тут он заговорил ласковым, заискивающим тоном:

— Ну, Барбара Бэнкс, найдётся сегодня что-нибудь для старого знакомого, а?

Барби, подтянувшись за перила, уселась в кроватке.

— Осталась половинка печенья, — сказала она и протянула Скворцу свой пухленький кулачок.

Скворец мигом подскочил, выхватил угощение, перепорхнул на подоконник и начал жадно расклёвывать печенье.

— Спасибо! — многозначительно произнесла Мэри Поппинс.

Но Скворец был так поглощён едой, что не заметил намёка.

— Я сказала: «Спасибо!» — повторила Мэри Поппинс немного погромче.

Скворец поднял голову.

— А — что? А-а, оставь, девочка, оставь. У меня нет времени на все эти церемонии. — И он с удвоенной энергией принялся за печенье.

В комнате было очень тихо.

Джон, разнежившись на солнышке, сунул правую ногу в рот и стал водить пальцами по десне — там, где у него как раз начали прорезываться зубки.

— Зачем ты это делаешь? — весело спросила Барби своим нежным голоском, в котором всегда слышалась улыбка. — Ведь никто на тебя не смотрит — зачем стараться?

— Я знаю, — ответил Джон, продолжая разыгрывать на пальцах ноги какую-то мелодию. — Просто тренируюсь, чтобы не выйти из формы. Ведь эти штучки так радуют взрослых! Ты видела, что вчера было с тётей Флосси? Она чуть с ума не сошла от восторга, когда я ей это демонстрировал! «Золотко! Умница! Чудо моё! Прелесть!» Помнишь, как она закатывалась?

И Джон, взмахнув ногой, так и покатился со смеху, представив себе тётю Флосси.

— Мой фокус ей тоже понравился, — самодовольно сказала Барби. — Я стащила с ног носочки, и она от радости завопила, что так бы меня и съела! Вот потеха! Уж если я скажу «хочу съесть», я и правда съем! Печенье, сухарь, шишечку на перилах кровати, и так далее. А эти взрослые, по-моему, сами не понимают, что говорят. Ведь не хотела же она меня съесть на самом деле?

— Конечно, нет. Это у них просто такая дурацкая манера разговаривать, — сказал Джон. — Я их, наверно, никогда не пойму, этих взрослых. Они все какие-то глупые. И даже Джейн и Майкл иногда бывают такими глупыми!

— Угу, — рассеянно отвечала Барби, то стаскивая, то снова натягивая носки.

— Например, — продолжал Джон, — они не понимают ни единого нашего слова. Больше того: они не понимают, что говорят вещи! Подумать только, я в прошлый понедельник своими ушами слышал, как Джейн сказала, что она хотела бы знать, на каком языке говорит ветер.

— Да, да, помню, — сказала Барби. — Просто поразительно! А как тебе нравится заявление Майкла — ты, конечно, слышал? — что Скворец говорит: «Пик-пик!» Ему как будто и невдомёк, что Скворец ничего подобного не говорит, а разговаривает на том же языке, что и мы! Ну уж так и быть, от папы и мамы нельзя требовать многого — они ведь совсем ничего не понимают, хотя они такие славные, — но уж Джейн и Майкл могли бы, кажется…

— Когда-то они всё понимали, — сказала Мэри Поппинс, складывая ночную рубашку Джейн.

— Как? — хором откликнулись Джон и Барби, ужасно удивлённые. — Правда? Вы хотите сказать — они понимали Скворца, и ветер, и…

— И деревья, и язык солнечных лучей и звёзд — да, да, именно так. Когда-то, — сказала Мэри Поппинс.

— Но почему же они тогда всё это позабыли? — сказал Джон, наморщив лоб. — Почему?

— Ага, — многозначительно сказал Скворец, оторвавшись от остатков печенья. — Так вы хотели бы это знать?

— Потому что они стали старше, — объяснила Мэри Поппинс. — Барби, пожалуйста, немедленно надень свои носки.

— Вот так так! — сказал Джон, пристально взглянув на Мэри Поппинс.

— Тем не менее это так! — ответила Мэри Поппинс, потуже закатав носки Барби.

— Ну что ж, пусть Джейн и Майкл такие глупые, — продолжал Джон. — Я знаю, что я-то ничего не забуду, когда стану старше.

— А я — тем более, — сказала Барби, с удовлетворением посасывая палец.

— Забудете, — сказала Мэри Поппинс твёрдо.

Близнецы сели и уставились на неё.

— Фу-ты ну-ты! — сказал Скворец презрительно. — Нашлись вундеркинды! Тоже мне седьмое чудо света! Всё забудете, голубчики, как только прорежутся зубки!

— Ни за что! — отвечали Близнецы, глядя на Скворца так, как будто не прочь были его укокошить.

Скворец насмешливо засвистел.

— Будьте покойны, всё забудете! — повторил он. — Вы не виноваты, конечно, — добавил он мягче. — Просто тут ничего не поделаешь. Нет ни одного человека, который бы помнил после того, как ему стукнет самое большее год. За исключением, конечно, неё. — Он указал клювом на Мэри Поппинс.

— А почему она может помнить, а мы нет? — сказал Джон.

— А-а-а! Она не такая, как все. Она — редкое исключение. Она вне конкуренции! — сказал Скворец, ухмыляясь.

Джон и Барби молчали. Скворец продолжал объяснения:

— Она — единственная в своём роде. Нет, я не о наружности. Конечно, любой мой только что вылупившийся птенец гораздо красивее, чем Мэри Поппинс была, есть и…

— Я тебе задам, наглец! — сердито сказала Мэри Поппинс, мгновенно обернувшись и махнув в его сторону фартуком. Но Скворец, отскочив в сторону, перепорхнул на оконную раму и, оказавшись вне опасности, насмешливо свистнул.

— Думала, ты меня на этот раз поймала, да? — хихикнул он и помахал ей крыльями.

Мэри Поппинс только фыркнула.

Солнечное пятно двигалось по комнате, и длинные золотые стволы тянулись за ним. За окном набежавший лёгкий ветерок что-то тихонько прошептал веткам вишен в переулке.

— Слушай, слушай, ветер разговаривает, — сказал Джон, наклонив голову набок. — Мэри Поппинс, вы правда думаете, что мы этого не сможем слышать, когда станем старше?

— Слышать-то вы всё будете, — ответила Мэри Поппинс, — но понимать перестанете.

При этих словах Барби жалобно заплакала. У Джона тоже навернулись слёзы на глаза.

— Ничего не поделаешь. Так уж полагается, — сказала Мэри Поппинс назидательно.

— Ай-ай-ай, вот стыд! — насмехался Скворец. — Плаксы-ваксы! Разревелись! У невылупившегося скворчонка и то больше ума! Как не стыдно хлюпать!

И действительно, Джон и Барби теперь рыдали во весь голос, захлебываясь горькими слезами.

Тут дверь распахнулась, и в детскую вошла миссис Бэнкс.

— Мне показалось, малыши плачут, — сказала она и подбежала к Близнецам. — Что случилось, мои крошечки? Ах вы мои ненаглядные, мои солнышки, мои золотые птички! Что с вами? Почему они так плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие тихие, спокойные! Что-нибудь случилось?

— Да, мэм. Нет, мэм. Мне кажется, у них режутся зубки, мэм, — говорила Мэри Поппинс, нарочно не глядя на Скворца.

— Ах да, конечно! — просияла миссис Бэнкс.

— Не желаю я никаких зубок, если из-за них всё забуду! Всё, что люблю на свете! — вопил Джон, извиваясь под одеялом.

— И я не хочу! — рыдала Барби, зарываясь лицом в подушку.

— Ах вы мои бедняжечки, мои лапочки! Всё будет хорошо! Лишь бы эти противные зубищи скорей прорезались, — утешала их миссис Бэнкс, переходя от кроватки к кроватке.

— Не понимаешь ты! — яростно вопил Джон. — Не надо мне никаких зубов!

— Всё будет плохо, а совсем не хорошо! — плакала в подушку Барби.

— Да-да-да! Не надо плакать! Мамочка знает. Мамочка всё-о-о знает. Мамочка понимает. Всё будет хорошо, когда зубки прорежутся, — ворковала миссис Бэнкс.

С окна донёсся слабый звук. Это Скворец с трудом подавил смех. Мэри Поппинс строго поглядела на него. Он опомнился и принял серьёзный вид.

А миссис Бэнкс нежно гладила своих Близнецов, то одного, то другую, продолжая бормотать ласковые слова, которые должны были, по её мнению, их утешить.

И вдруг Джон перестал плакать.

Он был хорошо воспитанный мальчик, любил свою маму и сознавал свой долг перед ней. «Ведь она не виновата, бедняжка, что всегда говорит не то. Она просто-напросто ничего не понимает», — размышлял он. И вот, чтобы показать, что он на неё не сердится, он перевернулся на спину и меланхолически, глотая слёзы, взял правую ногу обеими руками и засунул её в рот.

— Ах ты умница, ах ты мой умница! — в восторге приговаривала мама.

Он повторил это упражнение, и она была в восхищении.

Тогда Барби, не желая уступать ему в любезности, поднялась с подушки и, хотя её лицо было мокро от слёз, села и стащила оба носка сразу.

— Чудо, а не девочка! — с гордостью сказала миссис Бэнкс и поцеловала её. — Ну, вот видите, Мэри Поппинс! Вот всё и хорошо! Я всегда знаю, как их утешить. Всё хорошо, всё хорошо! — повторяла миссис Бэнкс, словно напевая колыбельную. — И зубки скоро прорежутся.

— Да, мэм, — спокойно отвечала Мэри Поппинс.

И миссис Бэнкс, напоследок улыбнувшись Близнецам, вышла.

Едва дверь за ней закрылась, как Скворец разразился хохотом.

— Простите, что я не сдержался, — кричал он, — но, честное слово, это выше моих сил! Ну и сцена! Ну и сцена!

Джон не обратил на него внимания. Прижавшись лицом к решётке своей кроватки, он тихо, яростно сказал Барби:

— Я не буду таким, как все! Не буду, и всё! Пусть они, — он мотнул головой в сторону Мэри Поппинс и Скворца, — говорят что хотят! Я никогда не забуду, никогда!

— И я тоже, — ответила Барби. — Никогда.

— Клянусь своим хвостом! — завопил Скворец, хлопая себя крыльями по бокам и покатываясь со смеху. — Нет, вы только послушайте! Как будто это от них зависит! Да ведь через месяц, два, самое большее через три они даже забудут, как меня зовут, дурачки! Глупые беспёрые кукушата! Ха-ха-ха!

Раздался новый взрыв смеха, и Скворец, взмахнув пёстрыми крылышками, вылетел в окошко.

* * *

Прошло не так уж много времени с тех пор.

Зубки после немалых страданий наконец прорезались, как полагается всем зубам, и Близнецы отпраздновали свой первый день рождения.

И как раз на другой день после торжества Скворец, который улетал на курорт, вернулся в Дом Номер Семнадцать по Вишнёвому переулку.

— Привет, привет, привет! Вот и мы! — весело пропищал он, приземляясь на подоконник и подскакивая при каждом «привете». — Ну, как тут поживает наша девочка? — развязно осведомился он у Мэри Поппинс, наклонив голову набок и разглядывая её своими весёлыми, блестящими, озорными глазами.

— Без вас не скучала! — отрезала Мэри Поппинс, надменно вскинув голову.

Скворец рассмеялся.

— Всё та же Мэри П.! — сказал он. — Ты не изменилась! Ну, а как остальные? Я имею в виду кукушат, — пояснил он и покосился на кроватку Барби. — Ну, Барбарина, — начал он сладким, заискивающим тоном, — найдётся что-нибудь сегодня для старого знакомого?

— Гули-гули! — отвечала Барби, продолжая жевать своё печенье.

Скворец, вздрогнув от неожиданности, подскочил к ней поближе.

— Я говорю, — повторил он раздельно, — найдётся что-нибудь для старого приятеля, дорогая Барби?

— Ляп-тяп-тяп, — пролепетала Барби, глядя в потолок и доедая последнюю сладкую крошку.

Скворец уставился на неё.

— Ай-ай-ай! — сказал он наконец и, обернувшись, вопросительно посмотрел на Мэри Поппинс.

Они обменялись долгим взглядом.

Скворец перепорхнул на кровать Джона и уселся на перила решётки. Джон играл с большим пушистым игрушечным ягнёнком.

— Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? — прокричал Скворец пронзительно и тревожно.

— Аф-тя-тя! — сказал Джон, открыв рот и засовывая туда ногу ягнёнка.

Слегка покачав головой, Скворец отвернулся.

— Значит, уже, — сказал он негромко Мэри Поппинс.

Она кивнула.

Скворец минутку уныло смотрел на Близнецов, потом пожал пёстрыми плечами.

— Ну конечно, я же знал, что так будет. Всегда говорил им. Но они не желали верить.

Он немного помолчал, глядя на кроватки. Потом энергично встряхнулся.

— Ну что ж, ну что ж. Мне пора. Труба нуждается в генеральной уборке, я уверен.

Он перелетел на подоконник и, на минуту задержавшись там, оглянулся.

— А странно будет без них всё-таки. Всегда любил с ними поболтать. Да, любил. Мне будет их не хватать.

Он проворно обмахнул крылом глаза.

— Расплакался? — съязвила Мэри Поппинс.

Скворец выпрямился.

— Расплакался? Ничего подобного! У меня просто… м-м-м… небольшой насморк. Подхватил в дороге. Вот и всё. Да, небольшая простуда. Ничего страшного.

Он перескочил на наружный подоконник и оправил клювом перья на груди.

— Приветик! — крикнул он задорно, взмахнул крыльями и исчез…