Гражданское общество и власть: от конфронтации к диалогу

В последнее время в стране сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, наблюдается серьезный экономический рост, российские компании становятся крупными игроками международного рынка, растет капитализация России, растут доходы россиян. С другой — «зачищается» общедоступное информационное пространство, прежде всего федеральные телеканалы, выстраивается система «управляемой демократии». Власть и общество все меньше общаются и перестают слышать друг друга. Их «общение» все больше сводится к потасовкам «Маршей несогласных» и ОМОНа. Это плохо для всех, и для демократических перспектив России в первую очередь. Надо остановить конфронтацию.

Сегодня власть в России руководствуется скорее не идеалами, но интересами. Когда речь идет об управлении сотнями миллиардов, а в перспективе триллионами долларов, никто из заинтересованных лиц на этот прагматический процесс покушаться не будет. Здравый смысл позволяет надеяться, что главное для политической элиты, в том числе и выходцев из силовых структур, не столько насаждение в стране идеалов «православия, самодержавия и народности», сколько наращивание собственного экономического потенциала и потенциала крупных российских госкомпаний.

В 90-е годы Россия в отличие от других стран Восточной Европы сумела сохранить национальный контроль над сырьевыми ресурсами, важнейшими отраслями экономики. Здесь стоит только отметить цену, которую российское общество заплатило за сохранение национального контроля над экономикой.

Мы знаем, что в этот период нашей социально-экономической истории субъекты хозяйствования всеми правдами и неправдами старались минимизировать налоговые отчисления в бюджеты всех уровней, в результате чего социальная поддержка пенсионеров, инвалидов, материнства и детства, медицины и образования была сведена к минимуму. Ценой сохранения собственности в руках отечественных капиталистов и государства стали народившиеся дети, умершие до срока старики, миллионы беспризорных и прочее в том же духе. Мы сохранили в «национальных» руках экономику, но в очередной раз подорвали население. Мы сохранили контроль над экономикой и территорией, но в ней будут работать и на сохраненной территории жить люди, иные по языку, религии и культуре. Это цена вопроса, и эта цена уже уплачена.

А там, в восточноевропейских странах, новые зарубежные собственники платили налоги, и такого провала в финансировании социальных программ не было, не было и столь явных процессов депопуляции, столь резкого ухудшения качества общества.

Но что сделано, то сделано. Сегодня не стоит помогать российской власти загонять себя во все более сужающийся коридор возможностей от плохого к худшему. Сложилась такая конфигурация власти и собственности, какая сложилась.

Обладание властью и собственностью делает власть достаточно прагматичной. Ей надо поставлять на Запад и Восток нефть и газ, ей надо зарабатывать реальные деньги. Именно это и ограничивает ее в «самости», она себе может позволить многое, но не все. Она может, к примеру, «стерилизовать» общедоступное информационное пространство и точечно «зачищать» своих политических противников, но не может пойти на серьезный, обязывающий к солидарному действию союз с Ираном или Китаем.

Причина этих ограничений в соотношении прибыли и убытков, в величине возможных издержек. И демократию сегодня ограничивают, выстраивают ее «управляемый», имитационный вариант во многом для максимизации прибыли, максимальном увеличении капитализации российских госкомпаний. Сегодня, на «низком старте» общества и экономики, при всех возможных оговорках и издержках, в том числе морального порядка, это получается.

Завтра, когда структура владения собственностью изменится и в нее в качестве стратегических инвесторов войдут крупные западные компании, а ВВП на душу населения перешагнет магическую цифру в пять тысяч долларов, положение изменится. Тогда в тех же целях максимизации прибыли может быть востребована не опереточная, а реальная демократия как инструмент, на определенном этапе развития экономики и общества способст­вующий дальнейшему экономическому ­росту, повышению капитализации России, а у населения не будет жгучих экономических стимулов менять власть на левых или правых экстремистов.

Совместима ли такая политика власти с демократией? С демократией исламской и советской, возможно, и совместима, но не с классической демократией западного типа. Тем не менее сегодня мы живем в переходный исторический период между советским авторитарным режимом и современным обществом западного типа. Власть может ускорить или замедлить этот процесс, но остановить его она не в силах. Принимая во внимание особенности нашей истории, осуществляющийся сегодня вариант перехода не очень оптимистический, но и не самый ужасный.

Ограничения демократии затрагивают не только и не столько либералов, сколько левые силы, наследников СССР. Стараниями действующей власти происходит ­последовательный процесс декоммунизации России. И естественно, и искусственно отсекается электоральная база КПРФ («Справедливая Россия»), убирается коммунистическая символика в армии. Левые всех мастей выдавливаются в маргинальную плоскость. Опасность коммунистического реванша ликвидирована окончательно, а ведь еще в 1996 году Зюганов был совсем близко к победе на выборах Президента России.

Полагаю, что от левых сил исходит самая серьезная опасность для настоящего и будущего страны, и допускать их к власти нежелательно, во всяком случае, на федеральном уровне. Этим нежеланием делиться политической и экономической властью с теми, кто находится на крайне левом и правом флангах, и объясняется использование административного ресурса и манипулятивных политтехнологий. ­Естественно, что самую существенную часть этого нежелания делиться властью составляет желание сохранить полноту административной ренты, контроль над денежными потоками в российской экономике. То есть интерес сохранения власти имеет определенную приватную составляющую.

Сложилась внешне парадоксальная и внутренне амбивалентная ситуация. Из этой частности интересов вырастает политическая стабильность, выставляются жесткие защитные блоки по отношению к возможным конкурентам, в том числе левым и правым радикалам. Последнее обстоятельство делает эту политику осмысленной, направленной на то, чтобы не допустить к власти в переходный период от советского авторитаризма к демократии левых и правых радикалов, не допустить новой русской революции.

Только когда российское общество станет частью «золотого миллиарда», когда в стране будет построено общество потребления, когда среднестатистический россиянин будет хорошо обеспечен, тогда внесистемные, левые и ультранационалистические силы перестанут быть опасными для страны.

Но, как это ни парадоксально, сегодня левые силы опять в почете у части российской интеллигенции. Лимонов участвует в «маршах несогласных», как, впрочем, и товарищ Удальцов, лидер «Авангарда красной молодежи». Мне непонятно, как можно совместно бороться за демократию с наследниками Ленина–Сталина, почему бы тогда не побороться против «ужасной власти» и за «торжество демократии» вместе с наследниками Гитлера, Малюты Скуратова и прочих известных в истории «защитников демократии».

Может быть, кому-то из российских политиков «либерального» лагеря нравится объединяться с авангардом красной молодежи и лимоновцами, пусть объединяются, это их выбор. Разрушать — не строить, в уличных беспорядках, а тем более в «революции» есть изрядная доля романтики и адреналина. Но за романтику революции платить приходится слишком дорого, не только непосредственным участникам, но и современникам событий. Революции разрушительны по своим результатам, и Россия полностью исчерпала свой революционный лимит.

Сказанное не означает, что с людьми на крайних флангах российской политики не нужно говорить. Но смерти подобно участвовать с ними в широкой политической коалиции, конечной целью которой является получение государственной власти. Упаси нас всех бог и история от успеха ­такого «революционного» предприятия. В стране слишком много маргиналов, слишком мало пока зарабатывают трудоспособные граждане России — рабочие, крестьяне, интеллигенция. Так что какие именно политические силы «подберут» власть при подобном развитии событий — Бог весть. Можно предположить только, что люди эти не будут ни демократами, ни тем более либералами. В лучшем для страны случае они окажутся либерал-демократами. Все остальные возможные варианты будут еще хуже.

По-настоящему свободные выборы с преобладанием в стране экономически несостоятельного населения несут в себе риск прихода к власти разрушителей — популистов и радикалов. Можно проводить свободные выборы с равным доступом различных, в том числе и радикальных, политических сил к федеральным телеканалам и сегодня, но тогда можно подумать и о введении некоей законодательной «антиэкстремистской» страховки, вспомнив, например, выборы в третью и четвертую Государственную Думу. Как мы знаем из истории, в условиях России начала ХХ века такой антиэкстремистской страховкой был серьезный имущественный избирательный ценз.

Меня не беспокоит свободный выбор, условно говоря, «жителей Рублевки», обладающих, как правило, серьезным имуществом и неплохим образованием. Они могут в любых масштабах внимать телевизионным обращениям и обличениям Удальцова и Лимонова без особого риска для своего политического выбора, преимущественно определяемого их экономическими интересами. Они по определению могут вынести «много мудрости и печали», то есть знаний о политической и экономической жизни страны. Это знание огромного массива негативной информации о жизни в стране не особенно повлияет на их выбор как избирателей, максимум заставит еще более диверсифицировать свои финансовые вложения и жизненные планы.

Но меня беспокоит то, каким образом правые силы, а именно при всех возможных оговорках, правые силы сейчас находятся у власти, могут побеждать на выборах, получать парламентское большинство, если проводимая ими политика не соответствует текущим экономическим интересам большинства населения России. «Единая Россия» — это не только партия власти, но и правая партия, чуть более разбавленный популизмом СПС. ­Заставить людей голосовать против своих нутряных, левых по определению политических и экономических интересов крайне сложно, и победа правых, сиречь партии власти, в таких условиях может быть преимущественно победой административного ресурса вкупе с современными политтехнологиями.

В чем-то эта ситуация в России схожа с положением в исламских странах, где попытки провести относительно свободные выборы приводят к угрозе победы исламистов. И с этой угрозой светские элиты мусульманских стран, например, Турции, разбираются по-разному, кто как может. Как решает проблему своих исламистов турецкая армия, мы хорошо знаем не только из истории. Турецким военным приходится использовать более традиционные, более жесткие методы социального контроля, ведь слишком сильна власть религиозной традиции, слишком, по меркам западных стран, бедны турецкие крестьяне.

У российской власти положение в чем-то сходное, в чем-то различное. Ситуация в России легче, но слишком бедны пока по меркам развитых экономик и демократий русские крестьяне, рабочие и «бюджетники», они еще не могут быть полноценными игроками общества потребления. Им пока еще нужна информационно-анестезирующая защита от ужасов окружающей его реальной жизни, взгляд на мир через «розовые очки» первого и второго федеральных телеканалов.

Реальный мир, в котором живут эти люди, не очень дружествен к ним, экономический рост в стране пока географически локализован в крупных городах, прежде всего в мегаполисах Москвы и Санкт-Петербурга. Массе россиян надо дать не только физическую возможность дожить до лучшего будущего, но и помочь не сломаться психологически, дождаться распространения экономического роста вширь и вглубь.

Из истории России и других стран мы знаем, что невозможность реализовать свой потенциал в сфере земной, материальной жизни толкает человека к уходу от действительности, как в сферу девиантных практик, так и в сферу сверхматериального, приобщения к миру идей, реже светских, чаще религиозных. И тот, и иной «выход» разрушителен для человека и общества. Разрушительны как девиантные поведенческие практики (алкоголизм, наркомания), так и обращение к «духовному опиуму» светских и религиозных идео­логий.

В этом контексте становится понятной вещательная политика федеральных телеканалов, которая, по экспертным оценкам, успокаивает, развлекает и «оглупляет» массовую аудиторию. Мы видим осознанную попытку заместить нежелательные формы девиантного поведения социально неуспешных граждан России виртуальным миром массовой культуры. Это своеобразная форма «наркотической анестезии» социально неуспешных слоев общества, минимизации их протестного потенциала, препятствие к осознанию ими реальных социальных условий собственного существования. Каждый вечер федеральные телеканалы делают им прививку от участия в очередной русской революции, минимизируя саму возможность такой революции.

Эта миссия по недопущению потенциальной революции в стратегической перспективе делает не очень приятную власть если не более приятной, то хотя бы более понятной. В этом «контрреволюционном» контексте можно понять и активную телевизионную анестезию части российского общества. Пусть лучше обыватель будет недалеким потребителем, чем пламенным революционером. Если же обыватель «проснется», слезет с «иглы» телевизионной виртуальной реальности, то мало не покажется никому. Страшен «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Обыватель, ставший в одночасье революционером, вспомнит все. Он припомнит власти и социально успешным согражданам распад великой державы — СССР, величину имущественного расслоения в обществе, собственное незавидное экономическое положение, отсутствие великой национальной идеи, разрушение традиционалистских отношений в обществе.

Потому всем нам надо быть более осторожными в речах и действиях, перестать швыряться камнями в «стеклянном» доме под названием Россия. В своих политиче­ских действиях и обществу, и власти следует учитывать фундаментальную неустойчивость сложившейся сегодня конструкции российской государственности.

Фундаментальной причиной этой неустойчивости стало минимальное политическое участие граждан в политической жизни, даже тех, кто поддерживал и защищал новую власть в течение большей части постсоветского периода. Как это на первый взгляд ни парадоксально, внутренняя неустойчивость современной российской государственности объясняется и почти исключительной опорой власти на чиновные, в том числе силовые, структуры, не спасающие в критической ситуации. В этой связи вспомним хотя бы опыт распада СССР.

Не стоит так усердно повторять традиционные для России ошибки. Власть сама максимально ослабила конструкцию российской государственности, локализовав и деморализовав практически все сегменты гражданского общества, которые могли бы поддержать ее в трудную минуту. Теперь надежда у нее только на чиновников и людей в погонах. Российская государственность стала слишком хрупкой, это вина и грех власти и общества.

Сложившаяся ситуация требует от общества не делать резких движений, пытаясь сломать то, что можно сломать. Из истории мы хорошо знаем, что разрушение государственности пагубно отражается на человеке и обществе.

Поэтому нужно не ломать, но строить. Не входить в клинч жесткой и разрушительной конфронтации, но поддерживать возможные формы сотрудничества, использовать любые возможные площадки для диалога, в том числе и Общественную палату. Тем самым можно воздействовать не только на слова, но и на дела власти. Нужно постараться остановить конфронтацию либеральной общественности и власти, научиться слышать не только себя, но и другого, переходить от монолога к диалогу друг с другом, отойти от позиции «белых одежд» и морального «превосходства» над властью, стремиться не к чистой победе, но компромиссу.

Мы помним, что в нашей истории было и отторжение власти, отказ от диалога, были народники, эсеры, а в советское время пытавшиеся «жить не по лжи» диссиденты… Были люди, оппонирующие власти словом и делом, но что это была за власть и кто из сторон до последней возможности закрывался от диалога?

Мы знаем, что такая неадаптивная власть инерции, формы, отсутствия решений и воли адекватно реагировать на вызовы времени до конца проходила путь самоисчерпания. В империи Романовых она исчерпала себя, не переходя к столь желаемой обществом республиканской форме правления, закончив свое существование революцией 1905–1907 годов и участием в Первой мировой войне на стороне республиканской Франции. Удивительная легкость революции февраля 1917-го была результатом желания революции, которое разделяло несколько поколений русского образованного общества. Нельзя так затягивать неизбежное, революцию можно не пускать «в дверь» политики внутренней, она «прорвется» в окно политики внешней, она все равно придет, если пришло ее историческое время, а историческое время неадаптивной власти ушло.

На корню сгнил и СССР, сгнил до стадии бескровного, добровольного, желаемого участниками событий самораспада. Это отдельная большая тема, замечу только, что прошло и его историческое время. И диалог общества и власти в эпоху Горбачева ничего уже спасти не мог: слишком много было в истории СССР крови и слишком неэффективна была советская экономика.

Сегодня нет нужды еще раз повторять схожие политические ошибки. Перейти от противостояния к конструктивному диалогу — безумно трудная задача, невозможная при неучастии одной из сторон, но только диалог между ними является единственной возможностью снять пока еще преимущественно латентное гражданское противостояние, стать действенным механизмом укрепления как гражданского общества, так и российского государства.

[1] Мелихов А. Национальная терпимость —этический минимум или недосягаемая мечта? Нева. 2007. № 6; Аристократия и национальная идея. Нева. 2007. № 8; Боги в коммуналке. Нева. 2007. № 11.

[2] Мы более подробно рассмотрим эту проблематику в разделе статьи под названием «Будущее страны в контексте этнорелигиозного возрождения».

[3] Даже в формате национальных отделений транснациональных компаний.

[4] В терминологии Ю. С. Пивоварова и А. И. Фурсова, которые в 1995–1998 годах опубликовали ряд статей, посвященных российской истории в журнале «Рубежи» и в «Русском историческом журнале». Эта же терминология используется в книге Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? М.: Новое издательство, 2005.

[5] Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? М.: Новое издательство, 2005. С. 126.

[6] Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? М.: Новое издательство, 2005. С. 163.

[7] Там же. С. 85.

[8] Вспомним характеристику, данную российскому крестьянству середины XIX века В. Вейдле: «Крестьяне… сказали бы, что им не нужна история, а довольно и своего крестьянского быта и что они просят сохранить за ними быт на вечные времена». См.: Вейдле В. Три России // Умирание искусства / Сост. и авт. послесл. В. М. Толмачев. М.: Республика, 2001. С. 139.

[9] И в этом наблюдаются некоторые исторические аналогии не только с эпохой Алек­сандра III, с его политикой «подмораживания» России, но и с действиями российского правительства при Николае I. См., например, характеристику проводимой при Николае I внутренней политики, данную А. Безансоном: «Позиция же правительства была противоречивой. На практике оно продолжает линию просветителей и силится административными методами подтолкнуть Россию к современной европейской цивилизации. И вместе с тем оно самовластно внедряет идеологию, полностью противоречащую его реальной деятельности. Оно настаивает на основополагающем, онтологическом различии России и Европы, оно пропагандирует русское мессианство, запечатленное в имперском лозунге „Православие, самодержавие, народность“ — лозунг империи провозглашен». Безансон А. Россия в XIX веке // Советское настоящее и русское прошлое: Сборник статей / Пер. с фр. А. Бабича (главы IV–XI) и М. Розанова (главы I–III). М.: МИК, 1998. С. 16.

[10] Паин Э. А. Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2003.

[11] Ясин Е. Г. Фантомные боли ушедшей империи // После империи. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007. С. 7.

[12] Там же. С. 10.

[13] Дугин А. Г. Русская Православная церковь в пространстве Евразии: Выступление на VI Всемирном Русском Народном Соборе (декабрь 2001 г., храм Христа Спасителя) // Основы евразийства. М.: Арктогея-Центр, 2002. С. 207.

[14] Как мы думали в 2004 году: Россия на перепутье. М.: Эксмо, Алгоритм, 2005. С. 250.

[15] Там же. С. 248.

[16] Иоанн, 18, 36.

[17] Трубецкой Е. И., князь. Из путевых заметок беженца // Из прошлого. Воспоминания. Из путевых заметок беженца. Томск: Водолей, 2000. С. 307.