Общее представление о глагольном аспекте

При всем разнообразии аспектуальных категорий, у них есть одно общее свойство — собственно, то, что и позволяет рассматривать их как элементы единого класса. Это свойство сводится к тому, что аспек-туальные категории определяют ситуацию с точки зрения характера ее протекания во времени (длительности, повторяемости, наличия резуль­тата и т. п.). В отличие от категорий времени и таксиса, аспект никак не связан с внешней по отношению к данной ситуации «точкой отсчета» (будь то момент речи или какая-то произвольная ситуация); он харак­теризует ситуацию «изнутри» (и в ее динамике), и потому уже в ранних работах по аспектологии вид метафорически определялся как «внутрен­нее время» глагола (сама эта формулировка принадлежит французскому лингвисту Гюставу Гийому). Аспектуальные категории дают возможность представить одну и ту же ситуацию по-разному, выделить те или иные ее стадии, важные для говорящего; сама возможность такого выбора образует не всегда заметный модальный потенциал аспектуальных кате­горий, обладающих латентной субъективностью (на что, между прочим, указывает и сама форма этого термина — аспект, то есть, собственно, «взгляд», «точка зрения», «способ видеть»).

Замечание. О терминах «аспект» и *вид». До начала XIX в. в европейской грамматической традиции термин «аспект» отсутствовал: соответствующие кате­гории глагола назывались «временами» (точнее, как «временные» описывались любые глагольные формы, выражающие аспектуальные или временные значе­ния, в том числе и те, которые выражали аспект и время кумулятивно — такой системе следует, например, и русская грамматика М.В.Ломоносова). Русский термин «вид» восходит к греческому eider, этот последний обозначал у античных авторов словообразовательную производность лексем (и различные словообра­зовательные значения). В современном значении термин «вид», как считается, начинает употребляться у славянских грамматиков уже с XVII в., и к XIX в. такое понимание вида все больше утверждается в русской грамматической традиции (некоторые филологи XIX в. — как, например, К. С. Аксаков — вообще не считали нужным выделять у русского глагола категорию времени). О различии категорий времени и вида в древнегреческом языке писал в середине XIX в. и немецкий индоевропеист Георг Курциус.

В западноевропейской лингвистике термин aspect впервые появляется в 30-е гг. ХГХ в. во французском переводе «Пространной русской грамматики» Н. И. Гре­ча [СПб., 1827] и затем из французского языка заимствуется в английский — первоначально именно как простой эквивалент русского слова «вид». Несколько позже в немецкой лингвистической литературе для обозначения того же самого понятия (т. е. видовой оппозиции «славянского» типа) начинает использоваться предложенный К. Бругманом термин Aktionsart. Эта межъязыковая эквивалент­ность удерживается до 1908 г., когда шведский славист Сигурд Агрелль предложил использовать термин Aktionsart для обозначения того комплекса из нескольких

десятков словообразовательных значений, которые в славянских языках переда­ются глагольными префиксами (начинательность, повторяемость, интенсивность и т.д., и т.п.), а термин aspect (нем. Aspekt) закрепить за парой «совершенный вид ~ несовершенный вид». Так на основе изначально синонимичных обозна­чений-переводов возникло новое терминологическое противопоставление: нем. Aspekt ~ Aktionsart, англ, aspect -* Aktionsart, русск. вид < - совершаемость (встреча­ются также варианты способ действия и видовая направленность). Такое словоупо­требление оказалось на удивление долговечным²* и особенно прочно утвердилось в славистике (ср., в частности, [Исаченко I960]), где распространено и до сих пор. На этом, однако, перипетии аспектологической терминологии отнюдь не за­кончились. С появлением работ Ю. С. Маслова и 3. Вендлера о семантической классификации предикатов возникла необходимость как-то обозначить резуль­тат этой классификации (т.е. ввести родовой термин для понятий «состояние», «процесс», «событие» и др.). Проницательный читатель, вероятно, уже догадался, что в качестве таких терминов поочередно предлагались и aspect, и Aktionsart, в результате чего смешение понятий достигло критической точки, и целый ряд ведущих аспектологов в 70-е гг. выдвинул свои (к сожалению, не во всем совпа­дающие) предложения по ликвидации аспектологической «вавилонской башни». Все же можно считать, что в настоящее время термин aspect принято в основном связывать с группой «количественно-линейных» грамматических значений глаго­ла (морфологически выражаемых как в славянских, так и во многих других языках мира), понятия «состояние», «процесс» и т. п. соотносят с недавно предложенным родовым термином actionality (в русской традиции ему в основном соответствует эквивалент семантический — или аспектуапьный — тип предиката), а термин Aktionsart в грамматической типологии не используется, так как точный смысл ему в этой сфере придан быть не может. В русской типологической литературе закрепляется тенденция использовать термин вид применительно к славянской оппозиции совершенный ~ несовершенный вид, а термин аспект — для описания любых грамматических противопоставлений, принадлежащих данной семантиче­ской зоне (так что славянский вид оказывается, вообще говоря, частным случаем универсального аспекта). На такой узус ориентирован и перевод «Курса общей морфологии» И. А. Мельчука (ср. [Мельчук 1998: 921); в данной книге мы также будем ему следовать.

Аспект принадлежит к числу тех грамматических категорий, которые наиболее тесным образом связаны с семантикой исходной (глагольной) лексемы. Действительно, не всякая ситуация может быть, так сказать, повернута под произвольным углом зрения: это зависит от ее внутреннего устройства. Если ситуация по самой своей природе не обладает длитель­ностью, ее нельзя представить как длящуюся; если ситуация по самой своей природе не имеет результата, то в ней невозможно выделить ре-

²*Хота его и нельзя признать удачным: значения, называемые «совершаемостями», не объединяет ничего, кроне префиксального способа их выражения, а термин вид все-таки апеллирует к семантике соответствующих граммем. Но если в славистике традиционное использование такой терминологии еще в какой то мере возможно, то попытки перено­са терминов Aktionsart/совершаемостъ в типологию успешными, по понятным причинам, не были (в таких случаях термин совершаемость фактически оказывается просто синонимом термина аспект в широком смысле).

зультативную фазу, и т. п. Тем самым, аспектуальные противопоставления естественным образом участвуют в классификации глагольной лексики — просто в силу того, что к одним лексическим классам могут быть при­менены одни противопоставления, а к другим — другие. При описании семантических грамматических категорий мы уже не раз сталкивались с конфликтом между «индивидуализмом» лексики и «всеобщностью» грамматики — неизбежное следствие обязательного характера граммати­ческих противопоставлений, но, может быть, именно аспект (в силу его наибольшей близости к словообразовательным значениям) доводит этот конфликт до наибольшей остроты. В грамматических системах естествен­ных языков сравнительно редко встречаются чисто словоизменительные (и при этом парадигматически полные) аспектуальные противопоставле­ния; аспект имеет тенденцию превращаться в словоклассифицирующую грамматическую категорию (как это, скорее всего, имеет место в славян­ских языках) или оставаться в границах более или менее продуктивного словообразования (фактически, именно аспектуальные значения и обра­зуют основную массу упоминавшихся выше «совершаемостей»). Если все же аспект выражается словоизменительной граммемой, то, как пра­вило, в таких глагольных системах возникают дефектные парадигмы (ср. английский прогрессив, невозможный у стативных глаголов) и/или обширные зоны нейтрализации (ср. характерное отсутствие видовых про­тивопоставлений не в прошедшем времени в романских языках).

Все эти положения можно считать в современной аспектологии обще­признанными; более спорным является вопрос о классификации аспек-туальных граммем.