Субстантивное число и смежные значения

Число является одной из самых распространенных (и, в некотором смысле, одной из самых «именных») категорий имени существительно­го⁰. Базовые значения граммем числа задают количественную характе­ристику объектов: 'один объект' («единственное число») vs. 'более одного объекта' («множественное число») или 'один объект' vs. 'два объекта' («двойственное число») vs. 'более двух объектов'. В последнем случае содержание граммемы множественного числа, как можно видеть, не­сколько иное.

Языков с граммемой двойственного числа сравнительно немного: оно известно в древних индоевропейских языках (в санскрите, древ­негреческом, древнерусском), но утрачено почти во всех современных (одним из немногих исключений является словенский). Двойственное число засвидетельствовано также в классическом арабском, в корякском (но утрачено в близкородственном чукотском), в самодийских и обско-угорских языках, в саамском и в некоторых других. Основная семан­тическая сфера, «питающая» двойственное число, — парные объекты (берега, родители, близнецы и т.п.), и прежде всего объекты, располо­женные по обеим сторонам оси симметрии, которая столь характерна для строения живых существ (ср. глаза, уши, руки, бока, рукава, сапоги, лыжи и многие другие), В естественных языках (даже не обладающих двойственным числом) эта семантическая группа часто имеет особые грамматические свойства⁴.

'' В данном случае, в одном ряду с существительными следует рассматривать и личные местоимения, о специфике граммем числа у которых говорилось в Гл. 5, 2.1.

²> Во многих языках парные объекты употребляются в форме единственного числа: ср., например, венгерск. s& m 'пара глаз' [ед.] ~ /и szem '(один) глаз', букв, 'полглаз' [Гак/Кузнецов 1985], где язык как бы принимает за исходную единицу счета именно парный объект.

В редких случаях категория числа состоит из четырех граммем: к граммеме двойственного числа добавляется граммема «тройственного числа» ('три объ­екта'), и еще более ощутимо меняется семантическое содержание граммемы множественного числа (и 'много — более трех — объектов')- Тройственное чи­сло встречается в основном в новогвинейских языках. Иногда в языке имеется дополнительная граммема не тройственного, а так называемого «паукального» (или «ограниченного») множественного числа, т.е. противопоставляются значе­ния 'один объект', 'небольшое количество объектов' (паукальность) и 'большое количество объектов* (множественность); это явление отмечалось в арабском языке, а также в ряде кушитских и новогвинейских языков. По замечанию А. А. Зализняка [1967: 48], русская «счетная форма» могла бы претендовать на то, чтобы считаться показателем паукальности (поскольку она употребляется при числительных два, три и четыре), но правила употребления этой формы все же слишком сильно ориентированы на синтаксис, а не на семантику (так, форма ряды вполне может соотноситься с двумя, тремя и четырьмя рядами; с другой стороны, в русском языке возможны и такие сочетания, как, например, сто тридцать четыре ряда}.

Еще более редкими являются случаи грамматикализации «числовой неопре­деленности», когда категория числа состоит из трех граммем (с тремя разными показателями): 'один объект', 'более одного объекта' и 'объект количественно не охарактеризован'; такая ситуация, по всей вероятности, имеет место в ряде кушитских языков (сахо, кафар, оромо, байсо и др.; см., в частности, [Сог-bett/Hayward 1987 и Hayward 1998]).

Интересны также случаи, когда граммемы категории числа выражают допол­нительные семантические противопоставления, т. е. различаются более одного типа единичных или множественных объектов. Наиболее распространенным в языках мира является противопоставление «компактного» и «дистантного» множественного числа: первое употребляется для обозначения объектов, сосре­доточенных в одном месте и/или функционирующих как единое целое (в прототи-пических случаях это, разумеется, одно и то же, ср. паруса, полозья, пальцы [одного человека] и т. п.), тогда как второе — для обозначения объектов, находящихся в разных местах и функционально не связанных. Морфологическое выражение компактной и дистантной множественности встречается в ряде дагестанских, юто-ацтекских и других языков; ср. примеры из будухского языка [Кибрик 1985: 133]: t'il.iber 'пальцы на одной руке' ~ t'il.imber 'пальцы на многих руках', carx.imer 'колеса у одной машины)' ~ farx.imber 'колеса (вообще)'; ср. также примеры в [Мельчук 1998: 96-97] (где компактная и дистантная множественность называется соответственно точечной и дистрибутивной).

Одна из основных проблем, связанных с семантикой категории чи­сла, состоит в том, что понятие количества применимо не ко всем существительным, а только к тем, которые обозначают конкретные объ­екты, имеющие пространственные и/или временные границы (стакан, звезда, день), или конкретные ситуации («акты»), имеющие начало и ко­нец {ураган, мысль, прыжок). Только такие объекты поддаются счету, поэтому они обычно называются исчисляемыми, или дискретными (второй термин точнее отражает их природу, поскольку множества, состоящие из таких объектов, сохраняют дискретную структуру). Недискретными

Являются названия веществ (древесина, пыль, снег), названия гомогенных совокупностей объектов (молодежь, мебель, лапша) и названия свойств и состояний, не имеющих четких временных границ (белизна, смелость, забвение). Характерным является, например, противопоставление недис­кретного употребления имени сон в значении 'состояние сна* (англ, sleep, франц. sommeil) и его же дискретного употребления в значении 'сновиде­ние' (англ, dream, франц. r& ve; ср.; весьмесяц сон [^ сны*] больного протекал без нарушений vs. я хорошо помню два моих последних сна); похожая поли­семия имеется, например, у слова рыба (ср. любитель рыб vs. любитель рыбы). Ср. также противопоставление названий дискретных и недис­кретных множеств: пример множества дискретных объектов — обычная форма множественного числа (стаканы); названием же недискретной совокупности объектов является, например, посуда. Можно (несколько упрощая ситуацию) сказать, что в первом случаецелое определяется как простая количественная сумма однородных частей, а во втором случае целое обладает такими качествами, которыми каждый элемент в отдель­ности не обладает (грубо говоря, три стакана — это еще не «посуда», пять студентов — это еще не «студенчество» и т. п.).

Недискретные объекты не делятся на элементы — они могут быть только расчленены на «порции», или «части»: если много стаканов — это стаканы, то много глины — это все равно глина, а не *глины; с другойстороны, любая часть глины является глиной, тогда как часть стакана уже не является стаканом (сходным образом отличаются, как помнит читатель, состояния и непредельные процессы от предельных процессов и событий: если некто стоял пять минут, то верно, что он стоял в течение любого промежутка внутри этого интервала; но если некто встал за пять минут, то неверно, что он встал за меньшее время: все предыдущее время он только вставал).

Параллелизм между дискретными объектами и (мгновенными) событиями, с одной стороны, и между недискретными веществами/совокупностями и со­стояниями/непредельными процессами, с другой стороны, имеет очень глубокие основания и проявляется во многих семантико-грамматических свойствах, общих для каждой из этих пар. Мы неоднократно будем сталкиваться с этой общностью, особенно при анализе аспектуальных значений; подробнее об этом см. также [Булыгина 1982; Talmy 1985; Krifka 1989] и др.

Только дискретные объекты могут быть охарактеризованы в количе­ственном отношении; между тем, обязательность числа как грамматиче­ской категории ставит говорящего перед необходимостью тем или иным способом распространить количественную характеристику, естественную для дискретных объектов, также и на недискретные объекты, к которым она в нормальном случае, как мы видели, неприменима.

Такая ситуация, как мы видели, вообще типична для семантических грамматических категорий: базовые значения их граммем, отражая не-

которые конкретные и вполне определенные свойства реального мира, оказываются не в состоянии модифицировать все лексемы из соответ­ствующего грамматического класса (т. е. оказываются неприменимыми к какой-то части имен или глаголов). Возникает конфликт между обяза­тельностью и специфическими свойствами данного значения.

Естественные языки по-разному преодолевают этот конфликт. Ста­новясь обязательной, граммема изменяется: помимо базового, у нее появляются вторичные, производные значения; появляются также и син­таксические употребления, вообще слабо связанные с ее значениями (как базовым, так и вторичными); для «старых» грамматических категорий высокий удельный вес синтаксических употреблений особенно характе­рен. Все эти процессы, безусловно, затрагивают и числовые граммемы в тех языках, где имеется грамматическая категория числа.

С другой стороны, именно для семантических граммем характерна неполная грамматикализация (в ее различных проявлениях), и числовые значения никоим образом не являются исключениями. Широко распро­странена импликативная реализация граммем числа (ср. Гл. 1, 4.3), а также их контекстная вытеснимость (когда, например, употребление количе­ственных числительных или таких слов, как много, мало, сколько и т. п. блокирует употребление показателя множественности, ср. Га. ], 4.4). Со­храняется и достаточно большая доля дефектных в числовом отношении лексем (в основном, это те же названия недискретных объектов).

Количественные значения могут реализовываться и как словообра­зовательные. Имеются два основных типа словообразовательных коли­чественных показателей: один из них выражает операцию устранения дискретности (такое значение называется собирательным, или коллек­тивным), другой — операцию введения дискретности (такое значение называется единичным, или сингулятивным). Собирательный показатель превращает множество дискретных объектов в некоторый качествен­но иной объект — недискретную однородную совокупность; напротив, сингулятивный показатель выделяет из совокупности или вещества не­который индивидуализированный «квант», обладающий собственными пространственно-временными границами.

Примерами собирательных производных в русском языке могут слу­жить лексемы типа бабье, старичье, солдатня, молодежь, казачество; тряпьё, старьё, зелень, облачность^', примерами сингулятивных производ-

Следует обратить внимание на частую в русском языке связь между значениями собирательности и отрицательной оценки объекта со стороны говорящего. Связь эта се­мантически естественна: качественная ущербность объекта является важной предпосылкой для его «деинливидуализации»; совокупность плохого легко образует особое качественное единство и не вызывает желания искать отличия между отдельными его элементами, кото­рые все «одним миром мазаны» (ср. также наблюдения в [Пеньковский 1989)). Во многих языках мира с морфологически выраженной собирательностью (от романских и германских до банту) засвидетельствована подобная корреляция.

ных — соломинка, пылинка, луковица, разг. макаронина и др. Разумеется, оба этих значения могут выражаться и лексическими средствами, ср. со­четания типа предмет мебели, представитель казачества, головка/долька чеснока — и, с другой стороны, род человеческий («а 'люди в целом'), заячья порода (к 'зайцы в целом'; ср.: уж я эту заячью породу знаю — меня не проведешь), и т. п.

Многочисленные факты как будто бы свидетельствуют в пользу того, что диа­хронически граммемы числа возникают из словообразовательных или лексических показателей собирательности и сингулятивности, которые в ходе грамматикали­зации расширяют свое значение до «обычной» количественной множественности. При всей справедливости подобных утверждений отметим, что граница между качественной и количественной множественностью никогда не бывает слишком жесткой, и развитие может идти в обоих направлениях. Так, в русском языке постоянно происходит процесс, так сказать, «деграмматикализации» числа, при котором форма множественного числа приобретает собирательное значение и на­чинает обозначать некоторый особый объект: ср. образования типа капли 'жидкое лекарство', стихи 'поэтический текст', рожки 'изделие из теста' и многие дру­гие. Это — словообразовательное использование словоизменительной граммемы (в результате которого возникли практически все русские pluralia tantum, причем во многих случаях словообразовательно исходный элемент утрачен или слишком сильно изменил семантику, ср. капай и духи, оглобли и сани, скачки и жмур­ки и т. п.). Словообразовательное значение собирательности может передаваться и с помощью граммемы единственного числа (этот процесс особенно характерен для названий растений и животных, для которых в (Поливанова 1983] даже пред­лагается специальный термин «сингулярно-ориентированные»): ср. птица 'мясо птицы' (но баранина), репа 'блюдо из репы' или 'совокупность плодов репы¹ (но огурцы) и т. п. Как показывают специальные исследования, на протяжении последних 200-300 лет процесс деграмматикализации числового противопоста­вления в русском языке усиливается.

Все сказанное наглядно демонстрирует, какая значительная разница существует между преимущественно синтаксическими (как падеж или род) и преимущественно семантическим граммемами — такими, как число или аспект. Семантические граммемы действительно занимают промежуточную позицию между «чистым» словоизменением и «чистым» словообразованием, обладая свойствами показателей как первого, так и второго типа; их связи с областью словообразовательных значений значительно более интенсивные.