Типы согласовательных систем

Функция внутреннего согласования в целом понятна — это (возмож­ная, но далеко не универсальная) морфологическая «поддержка» синтак­сических механизмов построения текстов; несколько более загадочным

предстает с этой точки зрения внешнее согласование. Зачем языку может потребоваться дополнительно закреплять в грамматике деление именной лексики на группы?

Для ответа на этот вопрос приходится выйти за пределы синтаксиса и признать, что согласовательный класс не является целиком синтаксиче­ским, «бессодержательным» феноменом (такого рода разбиение, по-види­мому, действительно не могло бы существовать ни в одном языке). За про­тивопоставлением различных согласовательных моделей стоит некоторая понятийная классификация, некоторый способ концептуализации мира, закрепляющий в грамматике важные в данном типе культуры различия между объектами (т. е. ту систему признаков, которая в работах по психо­лингвистике часто называется «естественной категоризацией» или «наив­ной таксономией»). Связь между семантической классификацией объек­тов и выбором определенной согласовательной модели никогда не бывает простой и прямолинейной; но она всегда существует, и в разных системах (а иногда и в разных фрагментах одной и той же системы) проявляется с разной степенью отчетливости. Такую понятийную классификацию мы будем называть семантической доминантой согласовательной системы.

Различаются системы с одной или несколькими доминантами, а также с сильными и слабыми доминантами («мотивированные» и «слабо моти­вированные» системы); сами семантические доминанты можно, в свою очередь, классифицировать потому, какой семантический признак лежит в их основе. (Подчеркнем, что сам согласовательный класс остается при этом чисто синтаксической категорией: выбор нужной согласовательной модели происходит в результате обращения к грамматической харак­теристике лексемы-контролера, а не в результате прямого обращения к ее значению.)

В отношении семантической доминанты выделяются прежде всего два больших типа согласовательных систем: «родовые» и «классные» си­стемы. (Термин класс без определения, таким образом, к сожалению оказывается применительно к согласовательной категории омонимичен, обозначая как эту категорию в целом, так и одну из ее семантических разновидностей; во втором случае говорят также об именных классах — впрочем, изредка категорию согласовательного класса в целом называют и «родом»). Семантической доминантой родовых систем является разли­чие по естественному полу; таким образом, «чистая» категория рода (англ. gender) может состоять либо из двух граммем ('мужской род' vs. 'женский род') либо — максимум — из трех граммем (с добавлением граммемы 'средний род* для объектов, не являющихся живыми существами и, так сказать, не имеющими пола; ср. латинский термин neuter, букв, 'ни тот, ни другой*, использовавшийся для обозначения этого «третьего рода» еще античными грамматиками). Системы, в которых естественный пол грамматически не релевантен (т. е. названия мужчин и женщин, самцов

и самок животных всегда принадлежат к одному и тому же согласова­тельному классу), называются «классными».

Классные системы используют целый ряд семантических признаков; наиболее распространенными из них являются «личность» (т. е. про­тивопоставление людей всем прочим объектам⁴¹) и «одушевленность» (т.е. противопоставление живых существ всем прочим объектам⁵'). По­мимо этого, могут иметь значение такие признаки, как, например, «ар-тефактность» (т.е. вещь, сделанная человеком, в отличие от природного объекта), а также размер и форма объекта (во многих языках Тропической Африки существует тенденция грамматически обособлять названия длин­ных объектов типа палок или конечностей человека; названия круглых и/или гибких объектов типа веревок, стеблей растений, волос, брасле­тов; названия жидкостей и других веществ; наконец, названия крупных и мелких объектов; для некоторых языков Австралии типично деление объектов на съедобные и несъедобные и т. п.). По практически любая классная система выделяет в особый класс прежде всего названия людей («разумных существ») и/или живых существ. Как правило, если классная система двучленна, то она имеет в качестве семантической доминанты ли­бо личность (как в абхазском или табасаранском), либо одушевленность (таковы — с некоторыми отступлениями — системы хетто-лувийских, шведского и датского, алгонкинских и других языков).

Что касается родовых систем, то в чистом виде их практически не су­ществует: идеальная родовая система должна была бы распределить все названия живых существ между мужским и женским родом, а все осталь­ные существительные отнести к среднему. Близки к такому идеалу систе­мы некоторых дравидийских (см. ниже) и дагестанских языков (таковы, в частности, трехклассные системы аварских и даргинских диалектов). В большинстве реально засвидетельствованных родовых систем проти­вопоставление по естественному полу является лишь главной (и самой отчетливой) семантической доминантой, т. е. по крайней мере культурно наиболее значимые названия живых существ распределяются между муж­ским и женским родом в соответствии с этим принципом (но ср. русск. бобр vs. выдра, енот vs. белка, дрозд vs. иволга и т.д., и т.п.); однако

⁴⁾ Обычно в класс людей входят и названия сверхъестественных существ — духов, богов и т. п.; напротив, названия социально или физически неполноценных людей или детей до определенного возраста могут трактоваться как «неличные» имена. Отражения этой тенденции имеются н в некоторых родовых языках, ср. выбор среднего рода для существительных Kind 'ребенок' в немецком языке, дитя в русском языке, dzjecko 'ребенок', ntemowfy 'младенец' в польском языке, и т. п.

^ Объем класса живых существ также неодинаков в разных культурах; так, в славянских языках (где признак одушевленности играет большую роль) деревья не входят в этот класс, а в алгонкинских языках — входят; напротив, в русском языке одушевленными являются названия игрушек, изображающих живые существа (куклы, солдатики, шахматные фигуры и т. п.), и некоторых других артефактов; ср. также характерное различие по одушевленности у русских лексем труп [НЕОДУШ] и покойник [ОДУШ].

названия неживых объектов (и, как мы видели по русским примерам, уже и многих животных) в таких системах могут произвольно распределяться между мужским и женским (или мужским, женским и средним) родом без сколько-нибудь выраженной семантической мотивации: система как бы произвольно наделяет полом все объекты неживой природы. Таковы все «классические» трехродовые индоевропейские системы (кроме хетго-лу-вийских языков, где представлена классная система, и армянского языка, в котором внешнее согласование отсутствует начиная с самого древнего периода) и двухродовые системы семитских и берберских языков; близкая ситуация имеется в кетском и других енисейских языках (образующих в Сибири уникальный «родовой остров» посреди языков, полностью лишенных внешнего согласования). Трехродовые системы представлены и в койсанских языках на юге Африки.

Неоднократно делались попытки понять семантическую мотивацию родовой принадлежности индоевропейских и афразийских языков. Обычно высказыва­ется мнение, что данные системы являются результатом частичного преобразо­вания какой-то более древней (и более мотивированной) «классной» системы (скорее всего, двухчленной), но точный тип этой более древней системы уста­новить не удается. В поисках семантической доминанты, определяющей разби­ение на мужской и женский род неодушевленных объектов, часто обращаются (вслед за голландским типологом К. К. Упенбеком) к так называемому призна­ку «активности», не связанному прямо с одушевленностью и личностью (так, «активностью» могут наделяться разрушительные стихии, инструменты, светила и т. п.); этот же признак пытались использовать для описания алгонкинских, дагестанских, енисейских и других систем. К сожалению, понятию активности трудно дать независимое от конкретного материала определение, и это открывает большой простор для произвольных интерпретаций. Приходится признать, что вопрос о происхождении и семантической мотивации большинства известных родовых систем остается открытым.

Наконец, существуют системы, которые соединяют несколько се­мантических доминант, наряду с родовым принципом используя и один из классных. Это так называемые «смешанные» системы, которых также достаточно много среди языков мира. Типичные примеры таких систем представлены в нахско-дагестанских языках, где имеется от двух до пяти согласовательных классов, причем в особый класс выделяются, как пра­вило, названия мужчин, а остальная лексика распределяется по другим классам с не вполне ясной мотивацией (часто выделяется особый класс для названий женщин и несколько других классов — для названий жи­вотных и предметов; названия женщин могут объединяться с другими су­ществительными, как в цезском языке, и т. п.). Дагестанские языки могут частично грамматикализовывать и противопоставления крупных и мел­ких объектов (напоминая этим нигеро-конголезские языки; ср. анализ арчинского материала в [Кибрик 1977]). По преимуществу смешанными

являются и системы австралийских языков (также состоящие в среднем из трех - пяти классов).

Смешанными оказываются и многие славянские системы, которые дополнительно к роду развили противопоставление по одушевленности и/или личности; так, в польском языке в единственном числе различа­ется мужской, женский и средний род вкупе с одушевленностью, а во множественном числе названия мужчин противопоставляются по согла­совательной модели всем остальным существительным (так называемый «лично-мужской род»)⁶*. Интересная комбинация признаков рода и лич­ности представлена в дравидийских языках, где может иметь место одна из трех ситуаций:

• либо названия мужчин противопоставляются всем остальным су­ществительным (такая система имеется в языках колами, гонди, куй

и др.);

• либо в единственном числе противопоставляются «мужчины», «жен­щины» и «не люди» (от идеальной родовой системы эту отличает только то, что пол животных грамматически не различается), а во множе­ственном числе — «люди (и другие разумные существа)» и «не люди», т. е. признак рода во множественном числе нейтрализован (такая систе­ма — по-видимому, наиболее древняя — имеется в тамильском, каннада, тулу и др.);

• либо в единственном числе названия мужчин противопоставляются всем остальным существительным (как в первом типе), а во множе­ственном числе названия людей противопоставляются всем остальным существительным (как во втором типе); эта «компромиссная» трехкласс­ная система (с морфологически несамостоятельным женским родом) представлена в телугу и некоторых других языках.

Замечание. О грамматических категориях согласовательного класса и числа. Приведенные примеры наглядно свидетельствуют о тесной связи в плане выра­жения между категориями согласовательного класса и числа; нормой является кумулятивное выражение граммем числа и класса, а также зависимость набора классных противопоставлений от значения граммемы числа. Во множественном числе классные противопоставления часто редуцированы (или полностью ней­трализованы, как в русском⁷'), что является частным случаем импликативной реализации (см. Гл. 1, 4.3)', морфологически несамостоятельные классы также оказываются возможны в первую очередь за счет кумуляции классных и число­вых граммем. В меньшей степени связаны категории согласовательного класса

⁶) Элементы такого противопоставления имеются и в русском языке в конструкциях с так называемым «собирательными» числительными, ср. дв-ое друзей / дв-а друга ~ дв-а быка, тополя, озера ~ дв-е подруги, дороги; дв-оих / дв-ух друзей ~ дв-ух (*дв-оих) подруг, дорог, быков, тополей, озер', тр-ое друзей / тр-и друга ~ тр-и (*тр-ое) подруги, дороги, быка и т. п.

Во множественномчисле род существительных в русском языкепоследовательно различают только согласуемыесловоформы лексемыоба, причем противопоставление мужского исреднего рода нейтрализовано; о словах два, три и т. п. см. сноску 6.

и падежа (ср. выражение одушевленности в славянских языках, но опять-таки преимущественно во множественном числе).

Эта особенность категории согласовательного класса побуждала многих ис­следователей считать комбинации граммем числа и класса граммемами некоторой единой фамматической категории; такую категорию также называют согласова­тельным (или именным) классом, но формы единственного и множественного числа как существительных, так и согласуемых с ними слов относят при такой трактовке к разным согласовательным классам. Такая практика особенно харак­терна для описаний языков Тропической Африки (где она имеет длительную традицию), но попытки описывать таким образом и другие согласовательные системы также встречались (так, Н. Н. Дурново еще в 20-х гг. XX в. предлагал го­ворить о том, что формы множественного числа русских существительных имеют особый род; в некотором смысле продолжением этих идей является и «парный род» А. А. Зализняка). Указанное словоупотребление следует иметь в виду при знакомстве с грамматическими описаниями соответствующих языков; так, утвер­ждения о том, что в языках банту «до 20 именных классов», а в языке пулар-фульфульде их «более 20» делаются в рамках «расщепленной» трактовки класса (т. е. показатели единственного и множественного числа считаются в этих языках показателями разных классов); при нерасщепленной трактовке число классов окажется несколько меньшим (тем не менее, число граммем согласовательного класса в языке пулар-фульфульде остается самым высоким среди всех надежно засвидетельствованных языковых систем). Подробнее о проблеме грамматической трактовки классных и числовых противопоставлений см. также [Кузнецов 1965; Mel'cuk/Bakiza 1987; Плунгян/Романова 1990].

В диахроническом плане для согласовательных классов (часто воз­никающих, подобно артиклям, в результате грамматикализации указа­тельных местоимений) характерно циклическое развитие с последова­тельным понижением и повышением семантической мотивированности. «Молодые» классные системы имеют тенденцию к четкой семантической доминанте; со временем чисто синтаксический (и формально-морфоло­гический) характер именной классификации усиливается (это обычный процесс десемантизации грамматических категорий, о котором подробнее см. в Гл. 4, § 1), и классное согласование в языке может либо утратиться (как это произошло в английском, во многих иранских, в восточных ин~ доарийских языках, в лезгинском и агульском или в дравидийских языках малаялам и брахуи), либо приобрести новую семантическую доминан­ту (с частичным сохранением или упразднением старой). Именно такое семантическое «обновление» классной системы привело к появлению категории одушевленности, дополнившей предшествующую классифика­цию в славянских языках и языках банту и практически вытеснившей ее — в датском и шведском языках; бинарная категория личности, возникшая в табасаранском языке, также является результатом упрощения существо­вавших прежде противопоставлений. В современных романских языках произошла простая редукция трехродовой латинской системы без суще­ственного семантического обновления (хотя можно отметить тенденцию

к усилению морфологической детерминации рода в этих языках); сходные процессы имели место и в западных индоарийских языках.

Наряду с языковыми семьями, длительное время сохраняющими — в том или ином виде — категорию согласовательного класса, на лингви­стической карте мира имеются обширные зоны, где внешнее согласование вообще не развито; таковы прежде всего уральские, алтайские, картвель­ские, австронезийские, австроазиатские, китайско-тибетские, кечумара и целый ряд других языковых семей.