Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Возрождение или перерождение богов






Ты, Агни светлокрылый,

Спасёшь меня, разъединишь со тьмой.

Смотрите, братья, недруги и друга,

Как бог, гудя, охватит мой костёр,

Отсвечивая золотом в кольчуге!

Смирите скорбь рыдающих сестёр:

Бог взял меня и жертвою простёр,

Чтоб возродить на светозарном Юге!

Иван Бунин. Агни

Мы не сможем посвятить каждому божеству или демону по главе. Наша задача пока просто обозначить их в системе образов-аналогов, выявить прообраз, если это удастся. Но пойдёт уже процесс без красочных описаний. Мы будем лишь намечать вехи, по которым в дальнейшем, в следующих работах, пойдём или мы сами, или иные исследователи. А потому за дело.

Существует мнение, что «ангел» — это перевод с древнееврейского на греческий слова «малак», то есть «вестник». И на самом деле, ангелы по своим функциям посредники между богом и людьми. Но так ли всё просто? Такое ли здесь примитивное заимствование? На наш взгляд, нет. Греческое «аггело» близко к просторечному русскому «аггелы, аггел». Казалось бы, всё очень просто, цепочка наглядная: древнееврейский «вестник» — греческий перевод «аггел» — русское заимствование «аггел-ангел».

Но дело в том, что задолго до появления на свет древнееврейского этноса и тем более греческих переводчиков уже оформилось и бытовало древнеиндийское, а возможно, и праиндоевропейское «Ангирас» — посредник между богами и людьми.

Ангирас породил целый класс полубогов-ангирасов, через которых и осуществляется связь между богами и людьми. Самые настоящие «ангелы», только не двухтысячелетней давности, а как минимум четырёхтысячелетней. Лингвистическое совпадение также абсолютное: переход «и» в «е» — дело попятное, «л» при переходе из праиндоевропейского и славянских превращается в «р», пример тому мы уже приводили — это «слава» — «сравас». Ангирас = Ангелу. И без всяких посредников-переводчиков! Интересен и тот факт, что Ангирас одновременно сын Брахмы — высшего бога — и сын Агни, одного из наиболее упоминаемых «Ригведой» божеств, идущего следом за Индрой.

Бесспорно, христианство вложило в понятие «ангел» и свою особенность, но сам образ существовал задолго до оформления христианского учения и к древнееврейской мифологии отношения не имел. Агни — Ангирас — ангирасы — ангелы и Огонь. Вот эта «огненная» сущность полубогов-посредников, на наш взгляд, очень характерна, ведь именно она отвечает требованиям к какому-то переходному состоянию между реальной, физической материей, которую можно взять, пощупать, и чем-то «божественным», неощутимым на ощупь. В сознании людей тех времён Огонь и был таковым «посредником», несущим от богов вполне определённые блага. В дальнейшем образ развивался.

Что ещё? Богиня Вяч-Вач древнеиндийского, а точнее, ведийского пантеона. Это богиня речи. Вяч-Вач так и переводится — «речь», «слово». Хотя и не следовало бы переводить то, что понятно и так. «Вяк», «вякнуть», «вякать» — это просторечные «говор», «сказать», «говорить». Само древнеиндийское понятие «вякти» — говорить — полностью совпадает со славянским «вякати».

Разумеется, индоарии унесли с прародины слово-понятие вместе с соответствующей богиней. Ничего близкого к славянскому и древнеиндийскому слову у их соседей нет. Латинское «вокс» отдалено и вообще сомнительно. Персидское «ванг» — шум — также не совсем укладывается в образно-лингвистические рамки. Ну и, конечно, всем нам известно новгородское, да и во всех иных славянских местах распространённое «вече». Нет сомнений в том, что оно произошло именно от «вякати», «вакти». «Вече-вяче» — это «говорильня», место, где можно «говорить, обсуждать». Иные предположения нам не представляются серьёзными, хотя они, конечно, есть.

Сплошь и рядом мы встречаем в древнеиндийских языках и мифологии образы и слова, унесённые с прародины индоевропейцев. Но ни у одного народа мы не найдём стольких «совпадений», как у славян с индоариями. Взять, например, женское начало, сияющую и парящую жену Индры — Вирадж (правильно Вира-жь). Это сам «женский дух». В славянской мифологии «женские духи» — вилы. В единственном числе — Вила, летающая женщина с распущенными волосами, олицетворяющая саму женственность и вместе с тем способная и навредить при случае недругу (чисто по-женски). Совпадение? Случайность? Памятуя о переходе славянского «л» в древнеиндийское «р», это не скажешь. Вила = Вира-жь и лингвистически, и по образу. Снова — прародина и периферия, автохтоны и переселенцы.

Проверим себя. Причём проверим не на «мелочи» какой-либо, а на верховном божестве ведийской мифологии. Кто такой Брахма? Кто такие брахманы?

Ну, со вторыми более или менее ясно, для нас брахманы — это соответствующая категория жрецов, обслуживающих Брахму (в более сложные, многотрудные для понимания значения, развившиеся на поздних этапах, мы вникать не будем). Итак, брахман — жрец, волхв. Ну а Брахма? В слове заключён праиндоевропейский корень «бел», о котором мы уже говорили, ещё он звучит «бхел», «бхелг» и означает «раздуваться», «вспучиваться», «разбухать». Знакомые нам вещи, характерные для Волоса-чудища.

Для переселенцев образ начал развиваться в ином направлении, в сторону «верховника», по всей видимости, очень давно, ещё до начала переселения. И в него вошло в основном то, что имелось в первоначальном властителе-волостителе «подземных пастбищ», владыке. Но распространилось это «володение» уже на весь обитаемый мир, заключавший в себе и подземные сферы, и земные, и надземные. Всё «вредительское» и «злое» полностью ушло в Валу-Балу и Вритру. Осталось всемогущество, величие. Почему мы говорим с такой уверенностью? Потому что такой взгляд отвечает не только самому образу и его эволюции, но и лингвистическим закономерностям. Снова вспомним «слава»-«сравас», вспомним переход «б» в «в». Из первого получим: Брахма — Блахма. Из второго: Блахма — Влахма. Влах — это Волох, так же как «град» — это «город». Дополнение «ма(н)» в слове по естественным причинам, из которых образовалось сложное слово, отпадает, ведь основа — Брах. Получается: Брахма = Волоху. И соответственно «брахманы» это «волхвы». Непривычное толкование, не так ли? Но другого, столь же аргументированного и осмысленного, просто не существует в природе. Все попытки вывести Брахму, да и прочих богов и демонов древнеиндийского пантеона из каких-либо иных языков и мифологий разбиваются вдребезги ввиду отсутствия даже единичных, даже случайных совпадений. В нашем же варианте всё укладывается в очень стройную и логичную систему, не входящую ни в одну из бытующих поверхностных схем. И система эта — сама жизнь, сама эволюция на протяжении шести-семи тысячелетий праиндоевропейцев и их потомков.

Много ещё придётся поработать нашим исследователям, прежде чем им удастся создать доподлинные представления в своём сознании и сознании читателя о древнеиндийском этнокультурном сообществе и его родстве с праславянами.

Изучая древнеиндийскую культуру по отражению в «английском зеркале», это не сделаешь. Нам предстоит начинать почти с самого начала. Да и немудрено, лишь в 1987 году издательство «Наука» выпустило более или менее системное описание самой архаичной разновидности древнеиндийского языка. Книга так и называется: «Ведийский язык». Но, прямо скажем, маловато.

Продолжим наш поиск. Культ умерших, так называемых «предков», существует у всех народов мира. Славянские деды, дзяды, нави, предки нам отчасти знакомы. У древних индийцев таковых называли «преты», ушедшие. Некоторое время преты продолжали жить среди людей невидимыми. И надо было совершать ряд обрядов, чтобы «проводить» их в мир иной, приобщить к прочим усопшим и успокоившимся. Иначе они превращались в «бхуту» — демонов из свиты злого бога Шивы.

Всё, до деталей почти, совпадает с соответствующими ритуалами славян. Вспомните хотя бы «девятины», «сороковины» и прочие «юбилеи» усопшего. Всё это нехристианские обычаи. Они пришли из древности. Души усопших надо было препроводить по всем правилам, иначе они превращались в навей — злых духов, которые преследовали живых, в бесов.

Древнеиндийское «бхута» так и переводится — бывший. Бесы, нави, бхуты бродили вокруг деревень, могли загрызть человека и съесть его, жили они, как правило, на кладбищах. Слово «предок» можно понимать как «предшествующий». Но одновременно он и «ушедший», так как живых предками называть не полагалось, это достижение лишь XX столетия — жаргонное выражение.

Понятия-слова «предки» и «преты» полностью совпадают. Совпадает и весь комплекс представлений, связанных с ними. И опять из далёкой Индии прийти на родину индоевропейцев этот комплекс в самом архаичном виде не мог. Он был унесён переселенцами с исконных земель.

Нет сомнения, что и славянский Ядрей связан с древнеиндийским Атри, что переводится как «едящий». В ведийской мифологии образ изукрашен. Но теоним, конечно, не случаен. Ядрей же, разумеется, происходит не от «ядра» и не от «ядрицы». Здесь заключены корни, связанные с едой и «ядрением», то есть «набиранием сил». Недаром ведь Ядрей — дух, отвечающий за урожай. Хотя в данном случае вполне возможны и варианты самостоятельного развития двух слов-образов из общего праиндоевропейского или доиндоевропейского корня.

Здесь мы сделаем совсем короткое отступление. У читателя может возникнуть сомнение и даже подозрение — дескать, все эти случаи — самые обычные совпадения. Хорошо, предоставим такому читателю возможность обложиться всеми существующими справочниками, энциклопедиями и соответствующей литературой. И если его многолетние (тут месяцем-другим не отделаешься) старания по нахождению совпадений между какими-либо иными мифологиями, их персонажами и их образной и лингвистической сущностью увенчаются хотя бы десятком более или менее приемлемых примеров, признаем, что бывают и «случайные» совпадения. Но не советуем впустую тратить время.

Все мы слышали про латинскую Аврору — богиню утренней зари. Мало кто знает про древнеиндийскую Ушас, соответствующее божество. И никто наверняка не ведает про славянского Овсеня. Этот бог олицетворяет приход весны, он связан с началом весеннего солнечного цикла. Через балтского Усиньша он сближается с древнеиндийской тёзкой. У всех троих был один общий предок. Как звучало его имя? К какому было ближе?

Судя по сохранившемуся и непереводимому древнегреческому «авсон», исходная форма была недалека от Овсеня-Авсеня. Авсон же — сын «хитроумного» Одиссея, фигура, разумеется, достаточно условная. Нам он запомнился лишь как родоначальник древнейшего италийского племени авсонов. Мы знаем, каким образом попадали в Средиземноморье «непереводимые» слова, теонимы, понятия. Но в этом случае могло быть и совпадение — у нас мало данных, чтобы говорить наверняка. Единственный аргумент тот, что иного толкования нет.

Зато в Древней Индии богиня зари Ушас предшествовала божеству рассвета по имени Аруна, что означает «красноватый». Такая этимология соответствует и Авсеню-Овсеню. Возможно, они с Аруной близнецы-братья.

В восточнославянской мифологии, как и во всех индоевропейских мифологиях, существуют образы великанов-богатырей. Эти великаны громоздили горы, меняли русла рек, всячески проявляли свою силу: выкорчёвывая деревья, подбрасывая вверх топоры и палицы (в первоначальном варианте каменные), соперничали с чудовищами и помогали людям. Но, как правило, великаны эти в итоге обязательно сталкивались с богами из-за обуявшей их гордыни и желания помериться силами с высшими существами. Боги наказывают возгордившихся — так уж заведено.

Славянских великанов-богатырей называют Асилками, или Осилками (иногда Велетами). Есть предположение, что их имя связано с индоевропейским корнем «ак», что означает «камень». Возможно, в начале образа, при его зарождении, камень играл какую-то роль. Но не исключено, что главным составляющим в теониме всё же был не «камень». Скорее, «сила», «осиливание». Хотя здесь может быть простое созвучие. Но такое толкование совпадает с образом. Из «Авесты» мы знаем, что в иранской мифологии существует некий образ «телесного воплощения великой славы». Телесное воплощение — это в первую очередь физическое совершенство и сила. Образ персонифицирует саму удачу и носит теоним Аши, в котором без труда узнаётся Аси (а может, и «асы»).

От наших Асилков мы можем перейти и к носителям культов, к людям. Связаны ли этнические асы с Асилками и Аши? Или они, асы, стали прообразами богатырей? Или, может быть, именем мифических силачей прозвались сами? И здесь мы можем вспомнить иных асов — «светлых богов» скандинавской мифологии. Они даже не совсем боги, а полубоги, обожествленные герои далёкой, утраченной родины.

У иранцев кроме Аши есть ещё и божественные существа, называемые ахурами. Ахуры борются против сил тьмы, хаоса, то есть против мирового зла. Борьба их не словесная, а действенная, если можно так выразиться — «силовая» борьба. Чем не Асилки? Единственная разница между Асилками и ахурами заключается в том, что ахуры выступают на стороне богов, а Асилки противостоят богам. И вот этот очень важный момент сразу сводит на нет желания многих исследователей объяснить теоним и функциональные особенности Асилков заимствованием из иранской мифологии и иранского языка.

Зато у асилков есть близнецы-братья, находящиеся в их же лагере, выступающие против богов. Это древнеиндийские Асуры. Буквально «асура» означает «обладающий жизненной силой», или, попросту, «силач», «богатырь», «великан». Объяснение теснима как «а-сура», то есть «небоги», трудно принять, слишком оно поверхностно. Скорее всего, здесь произошла именно та самая, известная трансформация букв «л» в «р» — первоначально слово звучало «асулы» или «асилы». И хотя мы знаем значение древнеиндийского слова, перевода его нет, то есть оно пришло в Индию готовым, наделённым значением-смыслом, но непереводящимся, как Кополо в Средиземноморье.

И снова мы сталкиваемся с одним и тем же явлением — явлением возможности лишь однозначной и односторонней передачи: с запада на восток, с прародины индоевропейцев в Древнюю Индию, минуя места расселения иранцев. Как могли Асуры с далёкого Юго-Востока через многие народы, в том числе и ираноязычные, у которых ахуры-асуры наделены противоположными функциями, попасть к славянам и стать великанами-богатырями Асилками-Осилками? Никак! И опять мы видим, что слово-теоним сохраняет своё значение-смысл-образ, да к тому же и переводится на родине, в местах, где обитали первичные индоевропейцы.

Многое откроется нам, если мы взглянем на историю и на мир своими глазами, если мы перестанем воспринимать Вселенную человечества глядя в порядком запылившиеся английские или германские зеркала.

Вот возьмём так называемую древнеиндийскую, а точнее, ведийскую, индоарийскую Яджур-веду. Почему Я-дж-ур, никто объяснить не сможет. Наверное, потому, что так произносят английские исследователи, им так сподручнее по языковым особенностям. Нам же следует, как и индийцам, особенно древним, произносить так, как это звучало и звучит, Ящур-веда! Всем известно, что Ящур-веда — это Веда «жертвоприношений». Но почему Ящур-Яджур связан с жертвоприношениями, опять-таки никто объяснить не может: какой-то непонятный «яджур», неизвестно откуда взявшийся.

Между тем у славян и у их предков, как и у предков индоариев, подземный Змей-чудовище ассоциировался с Ящером, гипертрофированной ящерицей. Ещё академик Б. А. Рыбаков заметил, что считалочка про «Яшу» далеко не проста. Вспомним:

Сиди-сиди, Яша, под ореховым кустом,

Грызи-грызи, Яша, орешки калёные…

 

Как пишет Б. А. Рыбаков, по всей России, в самых различных диалектных областях, сохранялась форма «Яша», как приведённая, наверное, в XVIII–XIX веках к более понятному слову, к имени. Но в основе лежало совсем иное. И удалось это выяснить, обратившись к белорусскому фольклору:

Сяде Ящер под пирялущем

На ореховом кусте…

Так звучало у белорусов. Выяснилось, что никакого «Яши» не было и в помине. А был архаичный, допотопный Ящер — олицетворение загробного подземного мира, крокодилообразный Змей. Ему-то и приносились жертвы. Это уже потом обрядовая песня превратилась постепенно в детскую считалочку.

Б. А. Рыбаков не проводит параллелей между Ящером-жертвопринимателем и Ящур-ведой. Но мы видим, что и считалочка, и сборник древнейших «жертвенных» гимнов восходят к одному корню, к одной прародине. Надеемся, нет необходимости и в данном случае пояснять, что Яджур-Ящур-веда не могла прийти к нам, в славянские края, из экзотических далей и потом превратиться в обычную считалочку.

Вот такой образ лежит у истоков Ящур-веды.

Многое мы сможем понять и у себя, если будем обращаться к сохранившимся знаниям, тем самым, что оказались как бы законсервированными в древнеиндийской и особенно ведийской мифологиях. В нашем представлении само понятие «праздник» связано с чем-то буйным, вакхическим, истерически весёлым, а в последние десятилетия и запойно-дурманным. И это несмотря на то, что ещё в начале XX века праздник был совсем иным, не связывался с обильными возлияниями и буйным искусственным весельем. Не говорим уже о веках предшествующих, когда, как нам известно, праздники являлись торжественно-возвышенными событиями — спокойными и величавыми, достойными и несущими умиротворение, когда людские души как бы общались с богами или теми святыми, чьи дни отмечались. Это было единение с «небесной», высокой мудростью и пониманием, с божественным разумом, в который составной частичкой вливался на время того подлинного праздника и ум-душа каждого смертного.

Познание высшего! Проникновение вселенской мудростью! Теперь нам сложно, а подавляющему большинству и вообще невозможно понять того состояния праздника, не угарно-хмельного, не ритуально-помпезного, а высокодуховного и мудрого. Но если мы обратим свой взор на Юго-Восток, в Древнюю Индию, то увидим — там сохранилось слово-понятие в почти первозданной чистоте. «Праджня» — мудрость, понимание. Вот оно, исконное, разумеется, идеализированное, но всё равно бесконечно прекрасное и возвышенное понимание «пражни-праздника», которого ожидал и в который верил каждый человек. И везде мы встречаем понятие «белый», «светлый». Арджуна-Арьюна, асы, асуры-Асилки и очень многие другие — светловолосы, белы. В этом нет поисков каких-то «белокурых бестий», и мы говорили уже о своём подходе и о понимании этого вопроса. Здесь речь идёт о чисто этнической черте переселенцев, осваивавших далёкий Восток и Юго-Восток. Арии и асы так же светлы, как и альвы-лабы, проживавшие в бассейне реки Эльбы-Лабы. Переселенцы сохранили память и о внешнем облике своих предков-сородичей. И «белизна, светлизна» подразумевается в таких случаях не «абсолютно блондинистая и белокожая», нет — всё в сравнении определяется. Для освоившихся на новом месте и потемневших древних индоариев, как, впрочем, и для древних греков, светловолосыми и даже белокурыми, светлокудрыми казались тёмно-русые и русые «варвары». Таковыми же называли «греки» и рыжеволосых кельтов, то есть всё то, что было хоть чуть светлее смоляных чёрных кудрей, почиталось «светлизною».

Невозможно коснуться всего — безграничен мир славянской и индоарийской культур со всеми их пересекающимися плоскостями, пространствами. Но не столь просто культурное единство индоевропейских народов. Вспомним славянского женского демона смерти Мару-Мору. На италийской почве, как мы уже писали, проживал её двоюродный внучок Марс. А в жарких краях, за тысячи километров от Италии и России, на небесах восседал на необыкновенном троне Индра — в своей столице Амаравати, которую мы также описывали. А что такое Амаравати? Это город бессмертных: «нет-смерти» — «а-мара». Из «Авесты» мы узнаем о духе растительности «амертате», чьё имя переводится как «бессмертие». У древних индийцев напиток бессмертия назывался «амрита» — корень всё тот же. Но уже у «греков» мы видим сильно изменённое «амброзия». А ведь эта «амброзия» и лингвистически, и по смыслу тот же самый нектар, который пьют бессмертные, называя его «амритой». Круги замыкаются. Но, наверное, фигуры эти посложнее, чем круги.

Из «Слова о полку Игореве», в частности, нам знакома богиня печали Карна. Кто такая римская Карна? Богиня подземного загробного мира, богиня тоски и печали. Что её имя означает на латыни? Неизвестно. Откуда оно в латыни и на италийской земле? Никто не знает. А славянская Карна — это сплав понятий-обозначений: «карить» — оплакивать, «карать» — наказывать, «корить» — упрекать. Все они укладываются в образ. Кто первичнее?

Повсюду пишут, что славянский Коляда — и сам праздник, и типаж-божество — произошёл от латинского «календа». Почему? Откуда «календа» у римлян? Непонятно. А само славянское празднование заключает в себе цикличность, смену годов, новогодние обновленческие ритуалы. Оно объяснимо и по сути своей, и из слова. Коляда — это «коляда», «колода», «круг дающий», «колесо жизни». Как можно ещё выразить саму цикличность более точно, образно, верно? Только через круг, через «коло». Так кто первичнее? Где корни прообраза?






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.