Сказание об Орфее

ТРАГЕДИИ в переводе С.В.Шервинского

Анджело Полициано Мессеру Карло Канале своему

Привет

Был у спартанцев обычай, любезнейший мой мессер Карло, что когда у них рождался мальчик или с какой-нибудь частью тела уродливой или сложением хилый, — они его немедленно выбрасывали и не давали жить, считая такой отпрыск недостойным Спарты. Точно так же и я хотел, чтобы сказание об Орфее, которое я, по просьбе достопочтеннейшего нашего кардинала мантуанского, на­писал в течение двух дней, среди постоянных тревог, на тосканском языке, дабы оно могло быть лучше понято зрителями, — было немедленно разорвано подобно самому Орфею. Ибо считал, что названное мое детище приносит отцу скорее позор, чем честь, и доставляет ему скорее огорчение, чем радость. Но видя, что вы и еще кое-кто из близких моих друзей хотите, чтобы, вопреки моей воле, оно осталось жить, я решился слушать больше голоса родительской своей любви и вашего желания, чем трезво­го рассудка. Желание ваше имеет то справедливое оправ­дание, что детище мое, рожденное под ауспициями столь милостивого синьора, заслуживает быть изъятым из об­щего закона. Пусть же оно живет, раз вам так угодно. Но заявляю вам открыто, что такое милосердие есть явная жестокость. И пусть это письмо будет свидетельствовать о таковом моем суждении. Вас же, кои знаете о необходи­мости для меня подчиниться и о краткости времени, бывшем в моем распоряжении, я прошу, чтобы со всем своим авторитетом вы восставали против

всякого, кто бы вздумал приписывать отцу несовершенства такого его детища. Vale¹.

М е р к у р и й оповещает о празднестве:

Молчанье, слушайте сын Аполлона,

Пастух, носивший имя Аристея,

Жил, и сжигаем страстью неуклонно

Был к Эвридике он, к жене Орфея.

Когда он гнался раз за ней влюбленно,

Жестокая судьба свершилась с нею:

Вблизи воды в нее вонзилось жало

Змеи, и мертвая она упала.

И пеньем взял ее Орфей из Ада,

Но не сдержал завета рокового,

Не мог остановить несчастный взгляда,

И от него ее отторгли снова.

И он, решив, что так любить не надо,

От жен лишился бытия земного.

Входит пастух и говорит:

Внимательнее будь, толпа. В лазури Счастливый знак: к нам близится Меркурий.

Мопс, старый пастух:

Ты не видал, где мой теленок белый С расцветкой рыжей на ноге и сбоку, А меж рогами с черной челкой целой?

А р и с т е й, молодой пастух:

Нет, Мопс, мой дорогой. Сюда, к потоку, Стада сегодня не пришли с зарею. Но чудится: мычит неподалеку.

Тирс, погляди, коль слышишь, за горою. Тебе же, Мопс, печаль души смущенной Я расскажу. Побудь же здесь со мною.

Вчера я там в пещере затененной

Увидел Нимфу, краше, чем Диана,

И рядом с ней был юноша влюбленный.

И сердце вдруг в груди забилось рьяно, Едва глаза небесный лик узрели, Безумны от любовного дурмана.

С тех пор мне все забавы надоели. Не вкусен хлеб. Я в неутешном плаче Тоскую день, и ночь не сплю в постели.

Мопс, пастух:

Мой Аристей! Огонь любви горячей

Ты погасить скорей старайся снова, —

Покой совсем утратишь ты иначе.

Ты знаешь, мне в любви ничто не ново.

Лечись, пока лечим недуг тяжелый!

Любовь с годами более сурова.

Лишь подчинишься ей ты, невеселый, —

Из мыслей тотчас вон луга и гряды,

И лозы, и стада, и сад, и пчелы.

Аристей, пастух:

Мопс, говорить все это мертвым надо. Ты слов таких не трать со мною боле, Чтоб не унес их ветер за ограды. В неволе я и быть хочу в неволе. Клянем любовь, — слова звучат хвалою, И сладко нам страдать от нежной боли. Но коль желанья делишь ты со мною, О, вынь свирель из сумки. Там под тенью Лесной листвы мы попоем с тобою: Я знаю, Нимфа благосклонна к пенью.