Ревность. - Здравствуй, - легко, чуточку насмешливо

- Здравствуй, - легко, чуточку насмешливо. И никакого удивления. Хотя, какое удивление – они ж с Исином здесь в качестве главного украшения вечера, мэр заранее всем раструбил, кого сегодня ждёт. Мён знал, кого может здесь встретить. И всё равно приехал.

- От женихов прячешься? – усмехается Чонин. Он ещё помнит, как все альфы делали стойку, стоило только Чунмёну войти. А он был с ним. – Или от меня?

- Не от тебя точно – много чести, - тонкая, холодная улыбка. Даже неверного света фонарей хватает, чтобы рассмотреть. – Да и от других скрываться смысла нет – место занято.

- Да ну?

- Да ну, - и изящным жестом поднимает руку. На безымянном пальце тускло блеснуло тонкое кольцо с довольно-таки большим камнем. Не обручальное, такие обычно дарят, когда предложение делают.

- Тебя поздравить с помолвкой? Или как? – стоило, ох, как стоило сказать вежливо-безликое «рад за тебя». Он бы, наверное, так и сделал, столкнись они в зале, где десятки людей и от сотен ламп светло, как днём. Но здесь они одни, в полутьме, и близко, очень близко. И чёртов запах, от которого кругом голова.

- Поздравить, разумеется, - смешок. – Я – не ты, ради денег ни с кем любовь не кручу.

- Ну, конечно, - нет, он не схватил его, сжав изо всех сил, как хотелось, и не поцеловал по-хозяйски грубо, показывая, кто здесь альфа. Он всего лишь легонько касается пальцами щеки, потом шеи, там, где так легко нащупать пульс. Чунмён вздрагивает. И не отстраняется. Когда говорят колкости, не всегда стремятся унизить и причинить боль – порой это лишь средство, чтобы защитить себя, не подпустить, не дать подойти слишком близко. Потому что знают: этот бой будет проигран. Так ведь, Мён? Осторожно, боясь спугнуть, Чонин наклоняется, касается губами губ...

- Опять твои дешёвые приёмчики из репертуара мальчика по вызову? - омега резко делает шаг назад и презрительно кривится, как будто хочет сплюнуть. – Я на них больше не ведусь.

- А на что ж повёлся? Раз кольцевать смогли, - слова, едкие, злые, слетают с языка сами. Когда темнеет в глазах и хочется рычать от ярости не до каких-то там слов – ладно бы руки при себе держать, не повалить его на пол, не сжать до синяков тонкие запястья, не разорвать рубашку... Не доказать силой, кто тут чей омега.

Вот только Чунмёну, кажется, на это плевать. Он стоит спокойно, всего в шаге от него, насмешливо улыбается и смотрит отчаянно-весело. Или только игра теней и воображения?

- Он добрый, умный, надежный, ласковый, заботливый, - «в отличие от тебя» Мён не говорит, но это и не нужно. – И любит меня. Просто так, не за деньги. Он даже смог принять...- омега замолкает на полуслове. Так делают, когда едва не сболтнули лишнего.

- Смог принять что? – пользуясь чужой слабостью, Кай снова идёт в наступление. Ну что же ты, милый, договаривай, раз уж такой смелый и дерзкий.

- Моё прошлое, - быстро и убедительно соврать у него не получилось – видно же, что лжёт. – Так что уймись, - разворачивается и бросается прочь, едва ли не бегом. И то из-за одной едва не сказанной фразы? Что ж ты скрыть-то пытаешься, Мён?

А он изменился. Сейчас, при свете, это особенно видно. Нет больше того мальчишки, что так забавно, чуть прищурившись, смотрел из-под длинной чёлки. Сейчас волосы темнее, зачёсаны назад, и от этого даже черты лица кажутся тоньше и чётче. Прежний Чунмён не умел с таким небрежным шиком носить все эти дорогие костюмы – он жутко не любил «весь этот официоз», и, может, именно поэтому они на нём смотрелись чуточку лучше, чем седло на корове. На ЭТОМ молодом мужчине, Чонин готов поклясться, и мешок покажется изысканным туалетом, что уж говорить о всемирно известных брендах. И уж совсем в Чунмёне шестилетней давности не было этой ледяной уверенности в себе, которую люди так легко принимают за надменность. Тогда в омеге было много от бунтующего подростка, потерянного и пытающегося что-то кому-то доказать. Сейчас это был истинный наследник Того Самого Кима, который мог себе позволить наплевать на многое, и уж тем более на чьё-то там мнение.

А рядом, положив ладонь Чунмёну на плечо, стоял темноволосый альфа, коренастый и на рожу больно смазливый. Если бы не запах и слишком широкая кость, Чонин бы его точно в омеги записал. И в левом ухе аж четыре серёжки – гвоздик и три колечка. И перстни... Кай морщится: пижон. Наверняка сынок очередного богатенького папочки, который с детства живет под девизом «всё оплачено». Что, Мён, не мог получше найти?

- Это он, да? – тихо спрашивает Исин. – Тот омега? – Кивок. - Ревнуешь?

- Ничуть, - и залпом осушает стакан. Его счастье, что виски на приёмах никогда не наливают до краёв, полтора пальцев от донышка – не из экономии, положено так. Наверное, как раз для таких случаев, чтобы особо нервные не напились одним махом и не устроили дебош.

- Оно и видно, - Лэй озорно улыбается, на щеке появляется милая ямочка. – Совсем как тогда не любил. Неужели не помнишь наш так и не состоявшийся первый поцелуй? – посмеиваясь, пояснят в ответ на недоумнный взгляд.

Помнит, конечно же, помнит. Второй месяц его жизни в Нью-Йорке, третья неделя в труппе. Красивый, нежный омега с солнечной улыбкой и ямочкой на щеке тогда показался ему ангелом спасителем. ЕГО ангелом-спасителем. К тому же пах омега очень приятно: свежесть кипариса и самую капельку бергамота, теплая пряность сандала и мускатного ореха, и что-то такое, сладкое-нежное-цветочное. Неожиданный, сложный аромат, как и у...

Именно из-за запаха он тогда и решил рискнуть. Когда они в очередной раз задержались в зале допоздна, Кай после отработки одно поддержки не выпустил омегу из рук, потянулся губами к губам. Исин тогда резко отстранился, загадочно улыбнувшись.

- Поцелуешь, когда будешь любить. Или хотя бы разлюбишь его.

Исина он поцеловать больше даже не пытался. Просто решил, что как друг омега его больше устраивает. Но Лэй в силу возраста и романтичной натуры, видимо, сделал какие-то свои выводы.

- Ладно уж, Ромео, давай, помогу тебе, - говорит Исин, как всегда истолковав молчание Кая по-своему.

Омега обвивает шею руками, коротко целует в губы. Эти две секунды – немыслимая вольность здесь, в Корее, стране правил и комплексов, но они американцы, им вроде как можно. Да, и он тоже – шести лет жизни на Манхэттене ему хватило, чтобы слово «кореец» стало не более чем строчкой в паспорте. Ему не стыдно. Наоборот, жутко нравится, что на него все смотрят. Особенно Мён.

- Символично, - хмыкает Лэй, всем телом прижимаясь к нему. Иногда на него находило, мелкого провокатора. В эти минуты Кай мысленно молился, чтобы кадры не увидел Крис. – Тогда ты мне в первый рассказал про него, сейчас я его увидел – и всё с поцелуями, пустьи не совсем настоящими. Забавно.

Наверное, забавно. Со стороны. А вот ему ни черта весело. Как бы не убить кого-нибудь от такого веселья.

- Ему не понравилось, - замечает Лэй, хитро прищурившись. – Бесится.

- Тебе показалось, - кривит губы Кай. КимЧунмён глядит холодно, насмешливо. Не похоже, чтобы его хоть что-то тут задело.

- Поверь, друг мой, - хихикает Чжан. – Он, конечно, хорошо умеет держать лицо – я б ему Оскара за актёрское мастерство дал – но на самом деле он бесится.

- Омежья интуиция? – усмехается Чонин. Что говорить, слова Исина успокаивали. Альфе нравилась эта версия.

- Омежья психология, - небрежный жест, как будто он вынужден объяснять собеседнику что-то очевидное и само собой разумеющееся, вроде того, что земля круглая. Впрочем, для Лэя это наверняка так и было. – Это вы, альфы, когда злитесь, сжимаете кулаки и бросаетесь в бой. А мы, хрупкие и нежные существа, либо истерим, либо делаем вид, что нам плевать – мы ж не вы, чтоб кулаками махать. Хотя волосы можем и повыдёргивать... но да, это тоже истерика.

- И он относится ко вторым, - хмыкает Кай.

- Угу, - Исин легонько трётся щекой о его плечо, точь-в-точь как большой кот. – Может, вам всё-таки поговорить нормально, раз уж вам обоим до сих пор так не всё равно? «Это был равный, а потому заведомо вечный бой», - говорит нараспев, чуть закатив глаза, как всегда, когда что-то цитирует.

- Лучше заткнись, - советует Чонин. Когда Исин начинает вспоминать очередной стих или фразы из какого-нибудь паблика а-ля «мудрые мысли», значит, скоро омегу вынесет на какие-нибудь долгие и пространные рассуждения о чувствах, судьбах мира и вечном. Когда благодушное настроение, это даже интересно – но сейчас лишь бесит.

- Злой ты, - Лэй никогда не обижается на такие посылы. Знает, что у его друга бывает такое настроение, когда хочется крушить всё вокруг. Потом, когда успокоится, Кай даже извинится. Всегда извинялся же. – Ну что, будем ещё дразнить этого твоего или ему на сегодня хватит?

- Будем, - Чонин решительно обнимает Чжана за талию.

Минсок

- С тобой всё в порядке? – Минсок, как всегда, внимателен и заботлив. Хотя сейчас Чунмён бы предпочёл бы полный игнор. Потому что есть вещи, которые лучше бы никто не видели не замечал. Потому что от сочувствующих взглядов и искреннего беспокойства в голосе становится по-настоящему паршиво, настолько, что хочется удавиться. Или убить кого-нибудь.

- Да. Устал немного, - вымученная улыбка.

- Прости, я знаю, ты не любишь приёмы, но отказаться нельзя было...- виновато смотрит Мин.

- Я понимаю, - вздыхает Мён. – И буду ходить на них, раз так нужно. Просто... это для меня как работа. Ты как-то тоже не порхаешь, приползая после сдачи очередного проекта, - смешок. Позавчера Минсок уснул прямо в машине, и, когда Чунмён начал будить, отбивался и ворчал, что прекрасно поспит и тут, в машине на стоянке.

- Можешь спать, - улыбается альфа. – Я-то тебя дотащить до двери квартиры и на руках смогу.

- Да нет, - омега нашёл в себе илы даже рассмеяться. – До кровати я всё-таки дотерплю.

Об истинной причине его состояния Мину знать не обязательно. Чёрт бы подрал этого Кая! Нет, он предполагал, что затеряться в толпе не получится и поговорить придётся, но как же этот гадёныш подобрал момент! Не потерял навык за все эти годы. Не тогда, когда вокруг сотня людей с приторно-вежливыми улыбками – разборки при стольких свидетелях даже Кай устраивать бы не стал. Нет ведь, подождал, пока Чунмён останется один, задумается, погрузится в воспоминания настолько, что не сразу поймёт, что запах смол, мирры и бензоина, с остротой шафрана и розового перца – больше не игра воображения. Подкрался, застал врасплох... ведь, тварь, едва не добился своего – каково бы ни была злость или обида, слишком сложно устоять, когда он так близко. Долбанные инстинкты! Как бы Мён ни говорил себе, что то всего лишь физиология, сексуальное влечение, обусловленное чем-то там, легче не становилось. Ни тогда, ни сейчас.

Чунмён знал, каких высот добился его бывший любовник. Не то, чтобы специально следить – просто трудно быть слепым и глухим в их мире интернета и ТВ. А они очень любили Кая, мальчика-сенсацию – не столько за талант, сколько за скандальное поведение и смазливую мордашку. Большинство его фанатов никогда не видело его выступлений в театре – только рекламные плакаты с красавчиком-танцором, который перед камерой смотрелся получше иных топ-моделей. И им того хватало, чтобы сойти с ума – ну, ещё и слова «гениальный», толпа любит исключительных. Или тех, кто таковыми кажется. Хотя в случае Кая ничуть не казалось – танцевал он действительно великолепно. И ставить номера умел, не зря ж его так любят кинорежиссёры и звёзды шоубиза.

Это задевало. Что скрывать, было бы легче знать, что твой бывший любовник роется на помойке и подыхает где-нибудь под забором. Или хотя бы до сих пор работает мальчиком по вызову, пусть и за три тысячи баксов за ночь – можно было бы скривиться, произнеся что-то типа «и из-за этого я плакал?», и забыть, как о страшном сне. Ничто не лечит душевные раны так, чем ничтожество тех, кто сделал нам больно. Увы, ему этого не дано.

И всё равно начинать жить заново было надо. И он начал. Не сразу, конечно –постепенно, шаг за шагом. Учёба, воспитание детей, работа – всё это отвлекало от ненужных мыслей. И Кай однажды стал всего лишь далёким воспоминанием. Действительно, далёким: Нью-Йорк – это не только тысячи километров до, но и совсем другой мир, чуждый и яркий. Не его мир. И слава Богу.

И вот теперь, когда наконец-то всё наладилось, когда он нашёл человека, с которым ему хорошо, Кай появляется снова. И ладно бы мимо прошёл, лишь кивнув, как какому-то давнему и не очень близкому знакомому – так ведь нет, лезть начал, и это несмотря на то, что вроде как не один. Впрочем, судя по иным таблоидам, для Чонина это не проблема – его партнёру по сцене и в жизни не привыкать к другим омегам в постели альфы.

- Приехали, Мён, - улыбается Минсок. – Вылезай давай. Или тебя всё же дотащить?

- Я ещё не настолько расклеился, - ворчит омега, вылезая из машины. За своими мыслями он и не заметил, как они подъехали к дому. Давненько с ним такого не случалось.

- Мур, - Чунмён прижимается всем телом к Мину, залезает руками под футболку. Успевший стать родным аромат успокаивает. Рядом с этим альфой тепло, хочется смеяться и делать глупости. Даже сейчас, когда в глаза хот спички вставляй, чтобы не закрылись.

- Мён, прекрати, - Минсок шутливо щёлкает омегу по носу. – У тебя ж глаза сами собой закрываются. Ты меня сейчас заведёшь, а сам уснёшь в самый ответственный момент. И что мне делать?

- Добро пожаловать в некрофилы, - хихикает омега, целуя плечо своего парня.

- Э, нет, я предпочитаю живых, - альфа смеётся легко, искренне. Как всегда. – Хотя тебя я, пожалуй, буду любить даже в виде трупа.

- Можешь начинать, - и зевает, громко и смачно.

- Спи лучше, соблазнитель-неудачник, - Минсок ласково треплет волосы Мёна. – Тем более что завтра вставать в семь – к девяти нас родители ждут.

- Не напоминай, - стонет Чунмён. Если у его парня и есть недостатки, то это его родители. С ними у омеги что-то вроде холодной войны.

- Чунмён, я же просил, - в голосе слышны нехорошие нотки. Мин любит родителей. И уважает. И его очень огорчает, что его жених с ними не ладит.

- Извини, - виноватая улыбка. Если что и способно вывести альфу из себя, то это упоминание о его отцах не в том тоне. И Чунмён снова и нова наступал на эти грабли. Господ Ли-Ким он не любил.

- Ничего, - хотя по голосу этого не скажешь. – Давай спать. Завтра сложный день.

И поцелуй в лоб. Альфа всегда так делал, когда был обижен, но не хотел продолжать ссору.

Господа Ли-Ким ждали сегодня гостей. На обед прибудет туева хуча людей – и все деловые партнёры с супругами. Некоторые даже с детьми. Чунмён бы с удовольствием подъехал к двум, как все остальные, но увы – по мнению папы-омеги Минсока, вся семья должна быть в сборе с утра. И зятья тоже – более того, они должны помогать готовить. Что поделать, кулинарное искусство – повод для гордости записного домохозяина, господина Ли, так что никаких поваров в доме, даже по праздникам! Разве что на официальные приёмы или большие торжества, вроде свадеб, где надо наготовить на пару сотен человек. А тут всего-то семнадцать, если своих не считать. Всего-то...

Сегодня Чунмён в первый раз будет выполнять свои чисто омежьи обязанности в этой семье. Раньше он как-то ухитрялся отговариваться, но теперь, когда ему сделали официальное предложение руки и сердца, он не просто парень младшего из троих сыновей-альф, так что придётся резать что-то там несколько часов напролёт... И ладно его будущие свояки, они правильные омеги из хороших семей, готовить умеют, а он разве что омлет сделать сумеет, Кай его тогда хотя бы этому научил...

Так! Стоп! Вот уж о ком он сейчас точно думать не будет, так это о нём.

Как человеку, который ни черта не умеет, ему доверили резать.

- Как же ты мужа собираешься кормить? – вопрошает (иначе и не скажешь) господин Ли таким тоном, как будто это вопрос жизни и смерти.

- Повара найму, - поживает плечами Чунмён. Мелочи-то какие.

- Главное в жизни омеги – семья и дети, заботиться о них – его долг, - голосом наставника начинает хозяин дома. – Мы храним домашний очаг и растим детей. И ты должен заниматься домашними делами сам, не перекладывая свои обязанности на плечи других...

- Да я б с радостью, - хмыкает Мён. – Да кто ж тогда KIM управлять-то будет? Минсок это дело не потянет, - угу, совет директоров ему как раз пару недель назад сказал, что видеть двадцатитрёхлетнего парня с техническим образованием в президентском кресле они не хотят. Впрочем, альфа туда и не рвался.

Господин Ли закусил губы, пытаясь прожечь в Чунмёне дыру взглядом. Выбор сына он не одобрял. На семь лет старше, сомнительной репутации, да ещё и воспитание... Это был протестантская семья со всеми вытекающими, и Мён тут был совсем не ко двору. Так что у родителей Минсока был когнитивный диссонанс: вроде как радоваться надо, что у их младшего сына такой жених – их состояние и рядом не стояло с наследством Того Самого Кима – но омега их решительно не устраивал. И вроде как даже дела у мужа господина Ли пошли в гору с тех пор, как Мин стал встречаться с Чунмёном, и самого альфу иначе как счастливчиком и не называли, но вот не такой они представляли пару сына, совсем. Вместо милого и скоромного мальчика на несколько лет младше – парень, которому в мае тридцать будет, который к тому же ведёт себя часто совсем не как омега. Что, в общем-то, и неудивительно для главы огромного международного холдинга.

Впрочем, чего греха таить – омега тоже невзлюбил этих пуритан (или кто там они ещё) едва ли не с первого взгляда. Но терпел ради Минсока. Жить-то с ними он всё равно не будет, а пару-тройку дней в месяц уж как-нибудь выдержит.

Обед ему не понравился. Хотя бы потому, что все гости явно приехали не столько к чете Ли-Ким, сколько чтобы поближе пообщаться с Ким Чунмёном. Не удивительно, ведь личные отношения в их стране до сих пор влияют на деловые, так что все эти господа старались использовать шанс на всю катушку. Не они первые, не они последние.

- Что это был за намёк по поводу Кая? – задать этот вопрос Минсок решился уже сидя в машине, когда они ехали домой. А всему виной супруг одного из гостей, который, когда речь зашла об искусстве, этак многозначительно так поинтересовался, не собирается ли Чунмён стать спонсором труппы, раз ужу него есть опыт в этом деле.

- Он был мои любовником шесть лет назад, - с деланным равнодушием ответил омега. Что скрывать-то? Мин всё узнает рано или поздно, слухи такая вещь...

- Он отец Ёнджэ и Дэхёна?

- Да, - и тут врать смысла не имело. Сказав а, надо говорить и бэ. К тому же он рассказывал, что забеременел от парня, который год находился у него на содержании. Так что теперь этот безымянный мальчик для утех просто обрёл имя.

- Ты не только из-за усталости был таким разбитым вчера, - не вопрос. Увы.

- Он... пытался поговорить, - не ложь, полуправда. Можно себя утешить, что не обманываешь близкого тебе человека. Вот именно – утешить. Потому что ложь, что полуправда служат одной цели – что-то скрыть. Но когда пытаешься оправдать сам себя как-то не до таких мелочей.

- И что?

- Да ничего, - горько усмехается Чунмён. – Мне не о чем с ним разговаривать. Он...- морщится, - он был ошибкой. А я – дураком. И мне не слишком приятно вспоминать об этом.

- Он знает о детях? – спрашивает Минсок спустя минут двадцать молчания.

- Нет, - качает головой Мён. – И, надеюсь, не узнает никогда. Незачем это.

- Ты любишь его до сих пор? – как бы между делом интересуется Мин. Омега слишком хорошо знает этот тон. Его альфе важен ответ, очень важен. Но он изо всех сил старается это скрыть.

- Я никогда его не любил, - плевать, что они едут по трассе. Чунмён пальцами касается подбородка парня, заставляет посмотреть на себя. – Лишь болел и пропадал. Так не любят, так сходят с ума. И да, у меня до сих пор остались чувства – но не так, как ты думаешь. Как сросшиеся после страшного перелома кости ноют перед дождём – так и у меня что-то там, внутри, скрутило, когда я увидел его. Это просто неприятное воспоминание, понимаешь? Слишком неприятное, чтобы быть равнодушным.

- Я понимаю, - успокаивающе улыбается Минсок, целуя его пальцы. Он поверил. Осталось самому поверить в собственные слова.

Не те

Сеул, как оказалось, очень тесный город – слишком уж часто он натыкается на Чонина. Раз в неделю точно, а то и чаще. Что странно, альфа больше не пытался ни подойти, ни заговорить. Вежливый кивок или лёгкий поклон, пара безликих, положенных по этикету фраз – и всё. Будь это кто-то другой, Чунмён бы и значения не придал – подумаешь, мелькает там кто-то перед глазами. Сотни их таких, с кем он вежливо раскланивается каждый день, хотя у половины и имён-то не помнит.

Но это, чёрт подери, Кай! Альфа, от запаха которого кружится голова, а ноги отказываются держать. Даже в толпе, даже издалека он чует этот аромат, такой пьянящий, манящий, даже остаточный шлейф на других людях распознать без труда. Хоть противогаз носи! Или закидывайся лекарствами, отшибающими нюх, да только они вредны до безобразия, а он, как ни крути, ещё рассчитывает в будущем стать отцом, они даже с Минсоком об том уже говорили... Остаётся только терпеть. Он же не маленький глупенький безвольный омежка, у которого эмоции и отсутствие мозгов, потому-то он так легко принимает влечение за любовь неземную, ради которой можно пожертвовать всем на свете. Он-то со своими инстинктами совладать может, не малолетка и не размазня, слава Богу! И ему есть, ради чего – и кого – держаться.

- Как твои дела? – лёгкий поцелуй в висок как контрольный выстрел. Это нечестно, когда тебя обнимают, а ты думаешь о другом.

- Американцы опять пытаются прогнуть под свои условия, - тяжелый вздох. Янки и правда уже достали. – И ведь та сделка им больше нужна, чем мне. Это у них под задницей стул шатается, у меня-то всё стабильно. Без этого контракта в худшем случае я просто упущу выгоду, потери мне не грозят.

- Так пошли их, - советует Минсок. У него как всегда всё просто: хочешь делай, хочешь нет. Он, будучи как бы привлечённым со стороны специалистом в компании отца мог себе это позволить.

- Тогда и совет директоров тоже надо послать, - фыркает, вспоминая жутко недовольные лица этих господ, когда им не удавалось навязать ему своё мнение. А это случалось часто... нередко бывало, что единственный, кто его поддерживал, был Железный Пак. Или не поддерживал... Чунмён искренне удивлялся этому человеку: он всегда оказывался прав. И не стеснялся даже при посторонних (читай: при других членах правления) говорить президенту о том, что тот крупно напортачил или вот-вот сделает непоправимую ошибку. И Мён его всегда слушал.

- Эй, заканчивай, - смеётся Мин, ероша волосы омеги. – Ты ж даже сейчас работать не перестаёшь, весь где-то там ещё, на переговорах и над бумажками корпишь, - усмехается в ответ на удивлённый взгляд. – Тебе отдыхать хотя бы дома надо, а то ж свихнёшься. Мозги закипят.

- Ну тебя, - как бы обиженно надувает губы Чунмён. Если бы он думал только о работе...

- Это тебя ну, - снова смеётся, легко и искренне, как обычно. – Давай, возвращайся в наш бренный мир, ужинать пора.

Минсок прав – он всё время мыслями где-то далеко, не с ним. Мён уже три месяца как крыса бегает по лабиринту и никак не может найти выход. Кай-работа-Кай-работа-Кай... Делами глушит мысли об этом засранце. А иначе не получается. Хотя...

Чунмён целует жарко, отчаянно. Секс – тоже неплохой способ забыться. Так почему бы не воспользоваться этим прямо сейчас?

- Ужинать, как я понимаю, ты не будешь? – улыбка у Минсока становится чуточку хищной и немного безумной. В постели Мин всегда предпочитал доминировать.

- После, - коротко отвечает Чунмён и снова целует. Тем более что после секса и ему всегда есть хочется.

Он ведёт ладонями по плечам своего альфы, наслаждаясь. Нежная, как у ребёнка кожа и стальные мышцы, хоть со всей дури сожми, не продавишь. Ему повезло, определённо. Чунмён чуть прикусывает кожу на шее альфы, там, где обычно в фильмах кусают вампиры. Это их личный знак «я разрешаю». Это значит, что теперь позволено всё.

Сегодня не будет ни нежно, ни осторожно – Минсок даже не толкает, швыряет своего парня на диван. И это хорошо, так ведь проще не думать, не вспоминать, не мучиться то ли виной, то ли сомнениями. Томные и медленные ласки хороши, когда в постели только двое, когда можно расслабиться и просто наслаждаться лёгкими, почти невесомыми прикосновениями любимого. А когда за твоим левым плечом, как чёрт, призрак третьего, его изгоняют, как могут. Чунмён мог только животной страстью, когда, кажется, и дышать-то нельзя из-за диких и яростных поцелуев, из-за бешеного ритма, в котором движутся тела, когда мысли путаются и думать о чём-то там – или о ком-то – невозможно. Главное – не простонать чужое имя в тот, последний миг, когда так оргазм так близко. Впрочем, Чунмён не зря за последние месяцы завёл привычку кусать до крови губы, чтобы не дай бог.

Не будет этого и сегодня. Мён уже научился ходить по этой грани – между тем, кто дорог сердцу, и тем, к кому влечёт по зову его блядской природы – и не падать. И знает, что может ещё годы балансировать на своём личном краю, цепляясь за скалу по имени Минсок, чтобы не соскользнуть в пропасть по имени Кай.

Потому-то он сейчас столь бесстыдно подставляется, оттопырив задницу, когда Мин стаскивает его с дивана, ставит на колени, так, чтобы было удобно держаться за низкий подлокотник..

- Давай уже, - то ли стонет, то ли рычит Чунмён. – Давай.

- Как пожелаете, мой господин, - хриплый шёпот, страстный и насмешливый. И тут же входит – резко, глубоко, почти без растяжки. Так, как надо. И даже не слишком сильная боль сегодня нравится – она кажется правильной, заслуженной, даже нужной. С ней легче идти по грани, С ней проще балансировать на краю. Наверное, он всё-таки извращенец, раз ловит кайф как от боли, так и от того, что его буквально разрывает между двумя альфами. Из тех, кому нравится танцевать на битых стёклах, да ещё у обрыва.

Минсок движется всё быстрее, и Чунмён изо всех сил старается не отставать, подаваясь навстречу, пытаясь как можно сильнее насадиться на член, хотя куда уж глубже, разве что вместе с яйцами... И когда становится совсем невозможно, когда от острого, почти болезненного удовольствие мышцы там, внутри, готовы намертво сжать узел, не давая выйти, Мён наклоняется вперед, вцепляясь зубами в обивку, чтобы не закричать, чтобы не произнести в запале чужое имя.

- Ты как? – спрашивает Мин через полчаса, когда сцепка уже закончилась.

- Лучше всех, - смеётся омега, потягиваясь. А ведь и правда лучше всех. Всё-таки секс неплохой способ обретения душевно спокойствия, пусть и ненадолго. Впрочем, это нестрашно – надо просто трахаться почаще, и всё будет окей. – Только жрать хочется...

- Пойдём, - усмехается Минсок, вставая, и подаёт руку, помогая подняться. – Будем тебя кормить, голодный мой.

Нет-нет, то совсем не сталкинг – он же не следит за Ким Чунмёном, не прячется с фотоаппаратом в кустах, не обедает в то же время и в том же ресторане, что и президент KIM (он вообще, если честно, не знает, где он обедает). Просто он автоматически принимает приглашения только на те мероприятия, где будет (или может быть) Мён. А их не так уж и мало. Как бы ни был богат Чунмён, его положение до сих пор не слишком прочно – по мнению большинства, он слишком молод и импульсивен для такого поста – поэтому-то омеге и приходится ходить везде, где только можно, завязывать знакомства и поддерживать отношения с сильными мира сего. Что поделать, в Южной Корее, как и во всех азиатских странах, личные контакты и симпатия значат куда больше, чем на Западе. Специфика региона, так сказать.

Впрочем, ему это только на руку. Как и то, что он до сих пор самая модная знаменитость в этом долбанном городе, и каждый мечтает его затащить к себе на мероприятие - неважно, день рождение это, модный показ, премьера нового мюзикла или открытие выставки – и показать гостям, как диковинную зверушку. Раньше это его злило и смешило, теперь было плевать – главное, что он снова сможет увидеть его.

Чонин не мог сказать, что ему надо от Ким Чунмёна. Может, просто оттрахать хорошенько. Может, увидеть, как Мён на коленях вымаливает прощение (за что, альфа и сам не знал). Может, услышать признание, что Чунмён любил его все эти годы и сожалеет о том, что когда-то прогнал его. А может быть, заставить вновь обезуметь от страсти, покорить, подчинить, а потом оставить, обессиленного, разбитого, не знающего, как жить дальше. Как он когда-то...

Но как бы то ни было, запах омеги неизменно сводил с ума самого Кая. Он его чуял, даже если они в соседних комнатах. Каждый раз хотелось подойти и положить руки на плечи, впиться зубами в пока ещё чистую шею, показав, кто тут хозяин. И никто никогда не узнает, чего ему стоило НЕ сделать этого, просто спокойно поприветствовать бывшего любовника, с беспечной улыбкой беседовать с кем-то, зная, что он тут, рядом, в том же помещении, стоит только сделать пару десятков шагов, и Мён окажется непозволительно, опасно близко...

После таких вечеров он всегда шёл в какой-нибудь клуб, цепляя какого-нибудь омегу. Неважно, как тот выглядит и как одет – главное запах. Он должен хоть немного напоминать аромат Ким Чунмёна, которого очень хотелось бы видеть на месте этого очередного безымянного парня.

И сейчас он со всей дури вдалбливается в чужое податливое тело, от чего стенка туалетной кабинки ходит ходуном. Омега то ли стонет от удовольствия, то ли скулит от боли, скребясь о пластиковую перегородку. Но Каю плевать, хорошо или плохо его случайному партнёру – главное, избавиться от этого мучительного зуда в члене и какого-то странного, тянущего чувства так, в груди, от которого так хочется выть и крушить всё вокруг.

Кончив, Чонин застёгивает ширинку и уходит, не глядя на так и не успевшего назвать своё имя парня. Ему совсем не жаль этих клубных давалок, готовых пойти с кем угодно после парочки коктейлей. Как и восторженных глупеньких фанов, готовых подставить задницу знаменитости по первому требования, чтобы потом в беседе с приятелями, не менее тупыми и гламурными, многозначительно сказать «а у меня было с НИМ». И уж тем более ему не жаль недалёких и мелочно-расчётливых тварей, которые думают, что перепих поможет им заполучить такого престижного самца. А другие не будут трахаться в туалетной кабинке с первым встречным, с которым и десятка фраз друг другу не сказали, пусть этот самый первый встречный и всемирно известный танцор.

Но и от таких никчёмных омег бывает польза. Сегодня ему снова стало легче. До следующего раза.