Днепропетровск и Минск 3 страница

Людей сильной веры, преданных Церкви до самоотверже­ния, не хватало. Необходимы были пастыри, на которых можно было бы положиться в борьбе за сохранение храмов, закрывав­шихся властями в ходе развернутого правительством «штурма небес». В это время при одной из встреч в Ризоположенском храме с В.Н. Щелкачевым епископ Стефан предлагал ему при­нять священство.

Основные направления деятельности Совета по делам Русской Православной Церкви в те годы включали целый ком­плекс продуманных до мелочей мероприятий по борьбе с Цер­ковью. Для достижения поставленных целей использовались все возможные средства. Уполномоченный по Москве и Мо­сковской области А. Трушин с тщательностью и цинизмом планировал направления своей разрушительной деятельно­сти: «Мобилизовать местные Советы продумать вопрос по за­крытию церквей, расположенных на близком расстоянии одна от другой, так как проведение таких мероприятий не должно вызвать массового недовольства верующих. <...>

Продолжать проводить мероприятия по сокращению об­щего количества служителей культа, занятых на службе в дей­ствующих церквах, в связи с чем <...> провести постепенное сокращение вторых священников в 12 сельских церквах и 13-ти городских, т.к. проведенное изучение этого вопроса показало, что в данных приходах нет никакой „нужды” епархиальному управлению держать вторых священников <...> кроме того, договориться и о сокращении служителей культа в некоторых городских церквах, где служат по 3-4 священника. <...>

Впредь принимать самые строгие меры вплоть до снятия с регистрации к служителям культа, делающим попытки нару­шать законы, относящиеся к церкви, и не оставлять безнака­занным ни одного случая. <...> Проводить систематическую работу по выявлению из среды духовенства таких лиц, кото­рые бы после соответствующей работы с ними смогли бы пу­блично через печать, радио и телевидение отказаться от духов­ного сана и порвать с религией. <...>

Проводить работу в течение всего года по выявлению лиц, подготовляемых духовенством для поступления в духовные учебные заведения и заблаговременно информировать о них областные и местные партийно-советские и комсомольские органы для принятия нужных мер по их отрыву от церкви».

Большим уважением епископа Стефана пользовался его непосредственный начальник митрополит Крутицкий и Ко­ломенский Николай, «сложный и противоречивый деятель», в хрущевское гонение на Церковь проявлявший «незаурядное мужество». Не скрывая своего отношения к «новой» религиоз­ной политике властей, митрополит Николай делал все от него зависящее, отстаивая интересы Христовой Церкви. И взгляды управляющего делами Московской епархии на происходившее были созвучны взглядам его нового викария. Об этом прямо свидетельствуют строки доклада уполномоченного за 1960- й год: «В отчете за прошлый год упоминалось, что наш отказ в регистрации излишних служителей культа вызвал яростное сопротивление со стороны патриарха, осуществляющего ру­ководство церквами гор [ода] Москвы, и быв[шего] управляю­щего Московской епархией митрополита Николая. Несмотря на имевшуюся договоренность о необходимости сокращения излишних служителей культа в сельских церквах, митрополит Николай до последнего дня его „отставки” не только не при­менял каких-нибудь действенных мер в этом направлении, но, наоборот, предпринимал меры в их задержки. <...> Та­кую же политику стал проводить и его викарий (замести­тель — вновь назначенный епископ Стефан (Никитин)).

Для характеристики их действий в этом направлении можно привести такие факты:

1) <...> чтобы в церкви села Царево Калининградско­го района оставить двухштатный приход, митрополит Нико­лай вызвал настоятеля этой церкви священника Кречетова и обязал его проводить службы ежедневно, объясняя это по­следнему тем, что если будут службы проводиться только по воскресеньям и праздникам, то удержать второго священ­ника им не представится возможности. <...>

3) В августе 1960 года вновь назначенный настоятель церкви гор. Чехова Серпуховского района священник СТРОЕВ направил епископу Стефану доклад „о положении дела в приходе”, где указал <...>, что в этой церкви совершенно нет на­добности держать двух священников, и просил утвердить этот приход одноштатным.

Епископ Стефан, — сообщает Строев, — вызвал его на прием и „дал разгоняй”, где заявлял ему, что он [Строев] не­церковный человек, не болеет за укрепление церкви, а играет на руку советских органов власти, которые сейчас проводят работу по закрытию церквей. Далее Стефан говорил Строе­ву, что Уполномоченные поджимают их (епископов), чтобы лишних священников они не назначали, „а вы, — говорит Сте­фан, — своим предложением делаете услугу только Уполномо­ченному, который ухватится за это и не будет давать нам воз­можности посылать вторых священников, которых нам надо куда-то устраивать”.

В конце приема Стефан потребовал от Строева переделать свою докладную и заявил, что если он впредь будет проводить такую политику, то они будут вынуждены вновь отправить его в другую область.

Подобного рода нажимы со стороны митрополита Нико­лая и епископа Стефана производились и на других настояте­лей, где служат излишние священники.

На очередном приеме епископу Стефану на его непра­вильные действия было строго указано».

Увы, действия священноначалия не могли сдержать сокру­шительной волны гонения, поднятой в очередной раз махиной безбожного государства. Но затормозить, облегчить удары, на­носимые Церкви ее врагами, они позволяли. И епископ Стефан вместе со своим митрополитом имели мужество вести опасную борьбу, в чем видели в тот момент свой архипастырский долг.

А. Трушин, докладывая о результатах своей деятельно­сти Совету по делам Русской Православной Церкви, вынужден был писать о сопротивлении действиям властей: «Общее число служителей культа в течение [1960] года уменьшилось на 13 че­ловек. <...> Направление на постепенное сокращение общего числа служителей культа было взято в 1959 году, и за эти два года их убавилось на 42 человека. <...>

М[итрополит] Николай и его викарий епископ Стефан до­пускали отступления от установленного порядка и произво­дили рукоположения отдельных лиц без нашего согласования. Этим можно и объяснить тот факт, что за прошлый год число вновь рукоположенных увеличилось до 16 человек».

Митрополит Николай (Ярушевич) не скрывал своего «враждебного новой религиозной политике властей» настрое­ния, не желая в условиях явного гонения на Церковь внутри страны проводить навязываемую Патриархии богоборческим режимом внешнюю политику. Кроме того, власти опасались, что вокруг него могли сплотиться оппозиционные церковные силы. В результате в июне 1960 года митрополит Николай был смещен с поста председателя Отдела внешних церковных сно­шений, а в сентябре того же года вовсе уволен на покой. 13 дека­бря 1961 года он скончался в больнице в полной изоляции. Храм Спаса Преображения на Преображенской площади, где служил митрополит Николай, и дом, где он жил, вскоре были снесены.

С 15 сентября 1960 года был снят с епархии и отправлен в отпуск еще один хорошо известный епископу Стефану бес­компромиссный архиерей — архиепископ Ермоген (Голубев). Пострадали и другие достойные архипастыри.

То, что творили враждующие на Церковь власти, не могло не возмущать епископа Стефана, но, как и раньше на прихо­дах Средней Азии и Минска, больше всего его больному серд­цу доводилось страдать от действий (или бездействия) «своих», «церковных». Протоиерей Глеб Каледа рассказывал: «Его огор­чала пассивность верующих, прежде всего архиереев, в защиту храмов, в защиту Православия». Е.В. Апушкина вспоминала: «Более всего утомляло и волновало Владыку соприкосновение с некоторыми архиереями, с одной стороны, очень угодливыми, а вместе очень честолюбивыми». О том же свидетельствуют воcпоминания В.Н. Щелкачева: «Помню, что, когда я был у Владыки в гостях в саду Ризоположенского храма, он не был радостным. В настроении его чувствовалась подавленность. Не было той бо­дрости, какая замечалась в нем, когда он ко мне домой заходил в 1934 году или когда я его видел через окно Бутырской тюрьмы. Тяжело переживал окружение... Вспоминал окружение, которое было у него в Средней Азии. Он находился под каким-то тяже­лым впечатлением... <...> Владыку очень расстраивало то, что он видел и с чем соприкоснулся, став архиереем».

Непосредственным начальником епископа Стефана по­сле отставки митрополита Николая стал бывший Ленинград­ский митрополит Питирим (Свиридов). Как вспоминает игу­мения Евгения, владыка Стефан заранее понимал, что ми­трополит Питирим не заменит вполне прежнего Крутицкого митрополита.

Интересно, что с этой сменой начальства епископа Стефа­на связан случай его общения (правда, не личного, заочного) еще с одной святой старицей-калекой — блаженной Валенти­ной Минской. Она проявила в отношении Владыки очевидную прозорливость, передав ему через монахиню Евгению (Воло­щук) знаки, иносказательно указывавшие на московские ка­дровые перестановки: клубок спутанных ниток с пояснением на словах, что «это все — дела», поясок и фотографию с сокро­венным изображением грядущих перемен.

Самой монахине Евгении блаженная тогда же предска­зала скорую поездку в столицу к епископу Стефану, о которой на тот момент не могло быть никому ничего известно. И дей­ствительно, вечером того же дня Владыка совершенно неожи­данно вызвал монахиню Евгению к себе в Москву. Она должна была срочно передать в Минск митрополиту Гурию, что гото­вится перевод последнего на Ленинградскую кафедру. Было важно известить об этом Владыку заранее, чтобы он успел под­готовить к сдаче епархиальные дела.

Тот клубок спутанных ниток, присланный блаженной Валентиной, епископ Стефан потом бережно хранил у себя, пока не передал своему духовному сыну — будущему архиепи­скопу Василию (Златолинскому) — вместе со своими евхари­стическими сосудами и антиминсом, на которых служил, буду­чи еще тайным священником.

Личные отношения с новым начальником у епископа Сте­фана наладились не сразу. При первой же встрече возникла некоторая натянутость из-за пустяка. Можайскому епископу было поручено встретить прибывавшего в Москву из Ленин­града митрополита Питирима. Были приглашены репорте­ры — заснять торжественную встречу нового Крутицкого ми­трополита. Епископ Стефан заготовил приветственную речь. О дальнейшем рассказывает А.Б. Ефимов со слов самого влады­ки Стефана: «Встречать его [митрополита Питирима] на вок­зале был командирован владыка Стефан с еще двумя сопрово­ждавшими. Владыка Питирим обратился сначала к тем двоим, которых знал раньше:

— Я рад, что вы приветствуете меня. Надеюсь, наши отно­шения так и останутся старыми, добрыми. А вы, владыка Сте­фан, здесь по долгу службы, я это понимаю...

Что тут скажешь?

— Да, Владыко, я здесь по долгу службы...

И вот этим определялись их отношения, правда, через не­которое время — через месяц, через два — владыка Питирим стал по-другому к нему относиться».

Игумения Евгения приводила подробности, вносящие в портрет епископа Стефана дополнительные краски, раскры­вающие существенные черты его характера. Рассказывалось от лица Владыки: «Владыка Питирим выходит из вагона, его поддерживают под руки, и он еле-еле переставляет ногу на ступеньку. Я забыл совершенно про приготовленную свою эту речь, говорю: „Здравствуйте, Владыко! ” И подошел помочь спуститься ему из вагона, потом — под руку и повел к машине, забыв совершенно про речь эту.

Потом владыке Стефану это поставили на вид. Гово­рят:

— Это нужно было для дела, а вы так безответственно от­неслись... Это ж должен был быть венок похвалы!

Владыка говорит:

— Я же врач, и как вижу больного, так только здоровья и желаю, вот и сказал: „Здравствуйте, Владыко! ” Что тут пло­хого? А венок... При чем тут венок? Венок покойникам несут на могилу, а он еще жив».

Работать под руководством митрополита Питирима Мо­жайскому епископу было, видимо, несколько сложнее, чем при митрополите Николае. Владыка Стефан по характеру был человеком бесхитростным и не мог не ценить свойственной его прежнему начальнику готовности с опасной для того вре­мени прямотой отстаивать интересы Церкви. Митрополиту Питириму такой откровенный образ действий в отношени­ях с властями свойствен не был. В поведении же епископа Стефана, как видно из докладов уполномоченного, мало что изменилось. Отчитываясь за 1961 год, тот писал в Совет по де­лам Русской Православной Церкви: «Перестройка управления церковью уже дает свои положительные результаты, которые вместе с тем приходятся не по нраву высшему „начальству” патриархии, ранее без „нужды” насаждавшему излишний штат служителей культа.

За последние годы значительно сократилось число вновь рукоположенных служителей культа, например: если в 1958 году их было 24 человека, в 1960 г. — 16, то в 1961 году рукоположено только 9 человек, причем все они (за исключе­нием одного) являлись выходцами из стен духовных учебных заведений.

Сокращение вновь рукополагаемых явилось результатом проведенной работы с митрополитом Питиримом, который после соответствующей беседы с ним заявил: „Рукоположение в священнический сан будет совершаться только над лицами, окончившими духовные учебные заведения, и епархиальные

управления будут избегать представления к рукоположению людей чисто светских”.

Но заявив об этом, Питирим все-таки делал попытки изме­нить своему слову, а главное, не хотел смириться с таким поряд­ком его викарий (заместитель) епископ Стефан, который пери­одически, в течение всего года, согласовывал то одну, то другую кандидатуру, но когда ему делался намек, что не следует нару­шать установленный порядок митрополитом, он „покорно” со­глашался.

В числе его кандидатур были:

г) гражданин] ТИХОМИРОВ, 1913 г. рожд., с высшим обра­зованием, инженер Технического Управления комитета стан­дартов при Совете Министров СССР.

2) гражданин] Полянский, 1909 г. рожд., быв[ший] учи­тель.

И другие».

В личном деле епископа Стефана, заведенном на него в недрах Совета как на правящего архиерея, содержится справка-характеристика, в которой помимо анкетных дан­ных приведен отзыв уполномоченного А. Трушина от 30 июня 1961 года: «Епископ Стефан фанатично настроен. 9/IV-1960 г., будучи на приеме в порядке первичного визита, заявил, что он постарается согласовывать со мной все принципиальные вопросы, касающиеся новых назначений, а также перевода служителей культа епархии, и будет поддерживать тесный контакт, информируя о делах епархии. Несмотря на такое за­верение, Стефан неоднократно пытался нарушать установив­шийся порядок. Исполняя обязанности управляющего епар­хией, он активно делал попытки, направленные на укрепле­ние церкви <...>».

Несмотря на занятость, епископ Стефан находил время для пе­реписки с духовными детьми. Правда, теперь он жил в Москве, и многие имели возможность общаться с ним лично. Поэтому большинство сохранившихся писем этого времени поздрави­тельные.

Многие духовные дети хорошо помнят службы Владыки. Протоиерей Глеб Каледа писал о них так: «Люди и друзья его, которые бывали в его маленькой домашней церкви, когда бо­гослужение совершалось тихо, скромно, почти без наличия людей, когда присутствовали лишь три человека, поражались и восторгались той торжественной службой, которую совер­шал в своих церквях владыка Стефан с благолепием и красотой архиерейского православного служения, и говорили: „Правед­ник увенчан к концу жизни славой Господней”».

В.И. Гоманьков помнит, как епископ Стефан, будучи уже физически далеко не здоровым человеком, сам помазывал елеем всех подходивших к нему в условиях давки и духоты маленькой по площади Ризоположенской церкви. Л.В. Каледа, придя как-то на службу со своими маленькими детьми, нео­жиданно получила от Владыки денежную помощь, благодаря чему смогла купить всем четверым деткам по пальто. Бывала в храме на Донской улице и Е.С. Надеждина.

Архиепископ Василий (Златолинский) и прото­иерей Александр Куликов отмечали в своих воспомина­ниях, что епископ Стефан любил уставное богослужение. Нелюбилнеуставногочтенияакафистов, зачастую конкуриру­ющих на практике с положенными «Типиконом» службами или их частями. Сам он так говорил духовному сыну: «Про­бовал я бороться с этим в разных местах. Когда уже был епископом Можайским и жил при Ризоположенском храме, я всегда вечером в воскресенье шел в алтарь, стоял службу, просил пополнее читать и петь стихиры, а потом, когда на­чинался акафист, я торжественно уходил».

Епископ Стефан был хорошим проповедником. В.П. Щелкачев специально приводил в Ризоположенский храм своего сына Александра, ставшего впоследствии священником, послушать проповеди Владыки. Сам Владимир Николаевич в этот пери­од пользовался возможностью исповедоваться и причащаться у своего давнего друга. Святитель исповедовал своих духовных детей — Владимира Николаевича и А.Б. Ефимова — у себя в ке- лии. Один был профессором, другой — молодым студентом. И тому, и другому было опасно «светиться» перед «органами».

А интерес «органов» к епископу Стефану и приходив­шим к нему ощущался непрестанно. Архиепископ Васи­лий рассказывает: «Помню, как Владыка накрывал поду­шкой телефонный аппарат, опасаясь, что в него устано-

вили „жучок” для подслушивания. Незадолго перед тем при­ходил телефонист, якобы проверять работоспособность сети. Это он уже был епископом». Протоиерей Василий Евдокимов с матушкой Татианой сообщали:

«О. Василий: Серафима Александровна такая была, она теперь покойная. Она подходит к нему под помазание елеем, и вот он делает ей знак — тут рядом с елеем стоят — можно ли ей к нему зайти, или нельзя...

М. Татьяна Александровна: Два иподьякона у него было, один — такой подозрительный.

О. Василий: За каждым шагом следили».

А.Б. Ефимов вспоминает: «Все, конечно, фиксировалось, отслеживалось...»

18 июля 1961 года в Троице-Сергиевой лавре состоялся Архие­рейский Собор, который под давлением государства внес из­менения в «Положение об управлении Русской Православной Церкви». В результате настоятели храмов вместе с клириками отстранялись от руководства приходами. Всем хозяйством и финансами храмов отныне распоряжались чисто мирян- ские по составу приходские советы во главе с председателями- старостами. Настоятели и все духовенство переводились в раз­ряд наемников. Наем осуществляли все те же приходские сове­ты. Старосты назначались райисполкомами зачастую из вовсе нецерковных людей. Без их согласия священник или епископ не имел права уволить или принять на работу даже уборщицу в храме. Реформа шла вразрез с традиционным управлением Церковью и являлась очередным звеном в кампании по борьбе с нею. Богатые храмы стали кормушками для райисполкомов и уполномоченных.

На Собор епископ Стефан уже не попал. К этому времени и без того больного сахарной болезнью и вегетативным невро­зом архипастыря свалил удар, парализовавший всю правую половину тела.

Свое последующее выздоровление — хотя и не полное, а частичное — сам он потом воспринимал как еще одно да­рованное ему Богом чудо, так как «у 99% после паралича не восстанавливаются речь и движение». Некоторое время святитель находился между жизнью и смертью и рассказывал потом, что наиболее тяжело переносилась им не телесная не­мощь сама по себе, а влияние болезни на душу — невозмож­ность усилить молитву и тем защититься от бесовских напа­дений. Владыке являлись бесы, напоминая давно забытые, слышанные где-то непристойные шутки, анекдоты, пустые слова. Основываясь на полученном во время болезни личном опыте, епископ Стефан многим духовным детям советовал по­том стараться каждый момент жизни хранить свои чувства от подобных впечатлений и трудиться над стяжанием непре­станной молитвы: «Я сплю, а сердце мое бдит». «Но, — говорил Владыка Е.В. Апушкиной, —я видел и ангелов, видел и Самого Спасителя, но об этом расскажу после...» Вернуться к разгово­ру, однако, уже не довелось. Как-то, рассказывая о пережитом во время болезни духовному сыну, епископ Стефан поведал, что «имел неизреченное утешение». Открыл также, что ему была показана груда битых пузырьков и сказано: «Это твои добрые дела».

Тяжелобольной Владыка часто исповедовался и при­общался Святых Христовых Таин. С этой целью он обычно приглашал священника (впоследствии протоиерея) Николая Голубцова, с которым познакомился и сблизился в Ризопо- ложенском храме. Епископ Стефан говорил, что отцу Нико­лаю дана особая «благодать исповеди». И сам отец Николай весьма полюбил Владыку и в своих письмах к епископу Афа­насию (Сахарову) отмечал благодушие епископа Стефана в терпении скорбей.

В храме Ризоположения за больным братом-архиереем ухаживали сестры Елизавета Алексеевна, Ольга Алексеевна, приезжали многие духовные чада. Там с ним впервые позна­комился молодой инженер Валериан Михайлович Кречетов (ныне протоиерей, духовник Московской областной епархии), тогда же Владыка благословил его на брак с Натальей Констан­тиновной Апушкиной.

Навещал епископа Стефана во время болезни и моло­дой священник Александр Куликов, тогда — клирик москов­ского храма Святителя Николая в Кузнецкой слободе. Отец Александр вспоминал, как они с Владыкой, когда тому стало уже полегче, ездили на машине в подмосковное село Акуло­во Одинцовского района, где настоятелем Покровского храма служил протоиерей Сергий Орлов (в тайном постриге — ие­ромонах Серафим). Епископ Стефан и отец Сергий были друг другу духовниками. Личность отца Сергия, всегда добродуш­ного и радостного, и удивительная атмосфера общения двух святых старцев не могли не произвести впечатления на моло­дого священника, и отец Александр с большой охотой сопрово­ждал Владыку в Отрадное еще несколько раз.

Часть лета 1961 года епископ Стефан провел в Болшеве у пригласившей его вдовы С.Н. Дурылина Ирины Алексеев­ны. Как уже говорилось, у Дурылиных будущий архиерей еще в бытность свою священником бывал наездами, не отказав­шись, в отличие от многих прежних его церковных друзей, от общения с бывшим маросейским священником. После воз­вращения из ссылки иерей Сергий Дурылин перестал служить, занявшись литературной работой. Собственно, совершать ли­тургию он уже и не мог, так как женился, будучи рукоположен целибатом. По словам владыки Стефана, Сергей Николаевич сана не снимал и от Церкви никогда не отрекался, до конца жизни оставаясь человеком верующим.

В Болшево к епископу Стефану сразу после Архиерей­ского Собора приехали епископ Иоанн (Вендланд) и свя­щенник Евгений Амбарцумов. О реакции владыки Стефана на решение Собора по внесению изменений в «Положение об управлении Русской Православной Церкви» рассказывает А.Б. Ефимов: «Владыка их принял, выслушал и сказал:

— Если бы я был на соборе, как архиерей я молчать не мог бы. Я должен был бы выступить против этого решения. <...> Архиереи так не поступают. Вы что, не понимаете, что проис­ходит?!

Это он дважды или трижды повторил».

О последствиях Собора чуть позже докладывал Совету по делам Русской Православной Церкви при Совете мини­стров СССР в отчете за 1961 год московский уполномоченный А. Трушин: «Проведенная перестройка управления <...>, вы­разившаяся в отстранении служителей культа от управления церковью, значительно снизила деятельность религиозных общин, которую раньше непомерно старались развивать на­стоятели церквей и епархиальные управления. <...> В насто­ящее время во всех церквах настоятели храмов освобождены от административно-хозяйственных функций в приходах. <.„> Большинство духовенства <...> встретило это очень не­дружелюбно, так как это ударило <.„> по всему их положе­нию в смысле устройства на приход и активизации дел на ме­сте. <...> Многие из них, высказывая свое недовольство, за­являли, что „это Положение никак не сможет служить делу укрепления церкви, так как в большинстве приходов члены исполнительных органов окажутся не способными управ­лять делами церкви и доведут ее до разорения. А это будет только на руку местным органам, которые будут делать по­пытки к их закрытию”.

Следует отметить, что в этом случае они (в своих рассужде­ниях) правы, так как данная перестройка, безусловно, будет благоприятно действовать к сокращению сети действующих церквей, но это будет возможно только тогда, когда местные органы власти своевременно будут учитывать происходящие внутрицерковные процессы».

Шло увольнение с приходов духовенства. Как раз тогда же в Болшево из Средней Азии к епископу Стефану приехал духовный сын — молодой священник, только что лишен­ный регистрации в своем приходе. Это был нынешний архи­епископ Василий (Златолинский). Он вспоминает: «В конкрет­ных жизненных обстоятельствах [Владыка] умел помочь.

Когда он уже болел и был практически лежачим, жил у род­ственников Сергея Николаевича Дурылина, я приехал к нему, потому что меня лишили регистрации, выгнали с прихода, и я метался, волосы рвал на голове, не знал, что мне делать. Для меня быть не у престола просто убийственно. Тяжелейший удар. Материально я не нуждался—люди помогали, но морально был убит. <...> В тот тяжелый для меня период приехал к Владыке.

Я не знал, куда мне деваться, и поехал к нему, чтобы хоть как-то успокоиться. Пробыл у него несколько дней.

Спал у духовных детей Владыки, а на день приходил к нему и старался никого не трогать — сесть незаметно где-нибудь в углу. Он давал мне книги, я читал. Беседы, конечно, духовные вели... Помню, говорил он об оптинских старцах, о старчестве вообще — какое это великое и святое дело. Как-то послужили вечерню с освящением хлебов.

Он лежал, все действия совершались по его благосло­вению.

Помню, в связи с вопросом о его самочувствии такая фра­за была: „Нужно учиться Иисусовой молитве не когда болеешь, а когда здоров. У меня, — говорил он, — нет постоянной Иису­совой молитвы, правда, я все время, постоянно помню о Боге”.

Он читал Джека Лондона. Говорил: „Меня не интересуют его эти приключения, он прекрасно описывает природу. А это успокаивает”. Отец Амвросий Оптинский, я знаю, читал басни Крылова...»

В Болшеве епископа Стефана навещал Валерий Бояринцев, приехав к духовнику из Днепропетровска за советом. На во­прос, можно ли будет ему, студенту второго курса художествен­ного училища, заниматься иконописью, Владыка ответил, что по обстоятельствам того времени иконопись — не самое на­сущное для молодого человека дело: «Вот выберешь себе жену (а мне тогда было 19 лет) такую, чтобы вместе — в тюрьму, так в тюрьму; в ссылку, так в ссылку; на расстрел, так на расстрел. Вместе. Я рукоположу тебя в тайные священники, будешь знать своих 10-15 прихожан, тайно служить и причащать...»

Последнюю часть восстановительного после ин­сульта периода владыка Стефан жил на даче на 43-м кило­метре, рядом с домом Ефимовых. У самих Ефимовых разме­ститься было неудобно, и Владыку поместили у Гениевых — соседей по участку.

На 43-м бывали у епископа Стефана многие духовные дети и друзья. В.М. Кречетов готовился вскоре принять священство, а потому особенно интересовался богословскими вопроса­ми. В ответ Владыка посоветовал молодому человеку изучать богослужение: «Там — все богословие. Там найдете ответы на все». Советуя учиться непрестанной молитве, рассказал, как сам, еще работая врачом в Струнине, молился каждую сво­бодную минуту.

Там же, на 43-м километре, епископ Стефан говорил о величии православного богослужения и красоте его язы­ка отцу Александру Куликову, приехавшему к Владыке вме­сте со своим другом-семинаристом — ныне архимандритом Троице-Сергиевой лавры Лаврентием. Тогда же он в шутку «экзаменовал» молодых «ученых» людей, задавая им различ­ные богословские вопросы, а затем с удивительной глубиной отвечая на них. Отец Александр рассказывает, как, выслушав тогда его исповедь, Владыка накрыл голову духовного сына узкой ленточкой-пояском, пояснив при этом, что та освящена как епитрахиль.

В то же время в гости к Владыке приезжал В.Н. Щелкачев с сыном Александром и его другом Владимиром Воробьевым. Оба будущих священника запомнили образ святости, который являл епископ Стефан. Разговор шел о положении Церкви по­сле Собора, и Владыка охарактеризовал его как «пир во вре­мя чумы», имея в виду настоящий ее разгром на фоне бурной внешней деятельности по участию Патриархии в экумениче­ском движении и в кампании по борьбе за мир во всем мире. На молодых людей произвело впечатление прекрасное знание епископом Стефаном русской литературы, цитаты из которой он с легкостью включал в беседу, умение Владыки строить свою аргументацию, основываясь на Евангелии. Священник Алек­сандр Щелкачев рассказывает: «Поразительно, как естествен­но у него это получалось. Причем он всегда так логически точ­но выстраивал рассуждение и так стройно употреблял именно те евангельские слова, которые наиболее подходили к данно­му конкретному случаю, что создавалось твердое впечатление, будто на самом деле в данный момент словами Евангелия Сам

Христос говорит, подтверждая его мысль. <...> Когда обычно сталкиваешься с верующими людьми, так бывает, что снача­ла говорят о серьезных вещах, а потом встают и тут же могут пошутить — разговор принимает уже совсем другое направле­ние, не связанное с предыдущим, серьезным. Вот у него такого не было: вся его беседа — от слова до слова — была пропове­дью, причем ни ты, ни он сам от нее не уставали — таким я его помню в каждую минуту моего знакомства с ним».

Несмотря на болезнь и невозможность владеть правой рукой, епископ Стефан не прекращал переписки с духовны­ми детьми. Он учился работать левой и мог собственноручно подписать несколько строк к основному тексту послания, на­диктованного секретарю. Сохранились его письма с автогра­фом «Е.С.», а иногда и с более или менее пространными и весь­ма трогательными постскриптумами, выполненными левой рукой. В качестве секретарей выступали сестры святителя Е.А. Стурцель и О.А. Никитина.