Закон объективной оценки

Рассказывает доктор Клауд ТУ^о мне на консультации ходила мама, которая никак не JX^Moma добиться послушания от своей двенадцатилетней дочери. Когда я говорил ей о том. что необходимо устанав­ливать для девочки определенные ограничения, создавалось ощущение, будто я пытаюсь прошибить лбом каменную стену. Какую бы границу или последствие я ни предложил, по той или иной причине это отвергалось: то у мамы не бы­ло никакой возможности довести дело до конца, то это ока­зывалось слишком обременительным для остальных членов семьи, то вызывало враждебное отношение со стороны брата или сестры. И т.д. и т.п. Мама просто великолепно владе­ла искусством объяснения, почему мои предложения ее не устраивали.

— Почему вы разрешаете дочери пойти в гости к подруж­ке, если перед этим она не сделала уроки? — спрашивал я.

— Иначе нам с мужем пришлось бы нарушить свои пла­ны, а мы хотели провести вечер вне дома.

— Тогда пусть она сама объясняется перед учительницей, почему пришла на урок неподготовленной. Ведь это же ее проблема,

— Не думаю, что она сможет найти правильное объясне­ние. Скорее всего учительнице не понравится то, что она ска­жет.

Поначалу я думал, что мама ведет себя со мной вполне откровенно. Но по мере того, как отвергались одно за другим все мои предложения, мне стало казаться, что у меня сложи­лось не совсем верное представление о происходящем в этой семье. Слова женщины звучали неискренне, поэтому я пре­кратил поиск «правильного» ограничителя для ее дочери. А ей сказал:

— Честно говоря, не думаю, что вы сможете с этим спра­виться. Вы не сумеете занять твердую позицию в отношении дочери, а без этого ничего не получится. Вам не под силу ли­шить дочь возможности развлекаться, как ей вздумается, непод силу ограничить ее денежные траты. — Сказав это, я посмотрел ей в глаза.

Сначала она пролепетала:

— Да нет, что вы, я смогу, — и затем: — Я понимаю, что это необходимо, и я добьюсь этого.

Но эти слова были всего лишь защитой от выдвинутых мною обвинений. Я молча смотрел на нее и ждал.

И дождался. Женщина разрыдалась, да так сильно, что не могла говорить. Потом, немного успокоившись, наконец рассказала всю правду:

— Я просто не в состоянии причинить дочери боль. Это невыносимо — видеть, как она страдает. Я не могу просто взять и лишить ее всего, что ей нравится.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что мама слишком сильно страдает от причиняемой дочери боли. Однако про­блема была в том, что она не понимала сущности этой боли.

— Почему вы думаете, что мои советы причинят вашей дочери вред? — спросил я.

— Вы никогда не видели, что с ней происходит, когда я говорю ей «нет». Это что-то ужасное. Она плачет и не разго­варивает со мной — и это может продолжаться бесконечно. В такие моменты девочка чувствует себя отверженной, ей ка­жется, что я больше не люблю ее.

— Вы не ответили на мой вопрос. Почему вы думаете, что мои советы причинят вашей дочери вред?

— Я же только что ответила. Я уже пробовала, но это сильно ранит девочку.

— Во-первых, вы еще толком не пробовали, — сказал я. — Вы лишь начинали и никогда не доводили дело до конца. А не доводили потому, что не знаете, как объективно оценить дочкину боль. Вам кажется, что вы причиняете ей вред, лишь потому, что она начинает плакать. А я считаю, что вы вообще не причиняете ей никакого вреда. Наоборот, вы помогаете ей, хотя это не добавляет ей приятных ощущений.

Все сказанное мной было абсолютной правдой. Эта мама не понимала разницы между болью и вредом. Предлагаемые мной границы, безусловно, оказались бы для ее дочери бо­лезненными, но ни в коем случае не причинили бы ей вреда. Боль возникает, когда под воздействием дисциплины ребен­ка одолевает грусть, его самолюбие ущемляется, он лишается чего-то стоящего; вред же — это настоящая душевная травма, которую ты получаешь, когда тебя клеймят позором, устраи­вают скандал, отвергают, не предоставляют то, в чем ты дей­ствительно нуждаешься. Задача родителей — научиться чувствовать разницу между одним и другим. Только так можно вырастить человека со сформированными границами.