Глава 4. «За занавеской вечереет И в ритме блюза снег скрипит

«За занавеской вечереет
И в ритме блюза снег скрипит.
Народ в тепло валом валит,
Горячий кофе душу греет…»

— Давай встретимся завтра здесь же около одиннадцати часов, — предложила Джеки вчера.
А сама без двадцати минут уже сидела за столиком и с удовольствием смотрела на Софью, появившуюся на пороге.
— Ну что, побежали? — художница, крайне довольная Сониной пунктуальностью, поспешила к ней, огибая столики, и утащила на улицу — ждать не было сил, в студии еще со вчерашнего вечера было все готово.

Соня

Я только успела помахать Витюшке, и тут же была утащена из кофейни этой девчонкой. Она настойчиво заключила мою ладонь в свою, достаточно крупную, с длинными пальцами и короткими, аккуратными ногтями. Почти всю дорогу я пялилась на наши руки и практически бежала за широко шагающей Джеки. Почему-то было все равно куда.
Шли мы не долго, студия оказалась в подвальчике старого дома на соседней улице.
Несмотря на то, что окна были под самым потолком, там было яркое освещение, горело несколько ламп. В комнате стоял большой экран, и полно разнообразного оборудования.
— Ну вот, мы и пришли. Пациент, раздевайтесь! — Джеки весело глянула на меня, только сейчас отпуская мою руку.
— Совсем? — пробормотала я слегка растеряно. Ох, не ожидала я такой фразы.
Художница фыркнула и завела меня за ширму.
— Вот, одень это, а потом займемся прической.
Я улыбнулась и начала переодеваться, прислушиваясь к тому, как Джеки двигает что-то в комнате.

Как же я нравилась себе в зеркале.
— Джеки, ты просто волшебница! Какое чУдное платье! — сказала я, выходя из-за ширмы, и остановилась под пристальным взглядом серых глаз.
В помещении было тепло, и Джеки стояла в легкой майке и вельветовых мальчишеских штанах у крупного аппарата на штативе. Почти на голову выше меня, довольно худая, загорелая, в противовес моде, и с маленькой грудью. Она была такой, как я себе и представляла. Красивая, но не конфетно-милая, как я, а совсем наоборот.
— Садись, будем красоту наводить... — голос её, казалось, разрезал тишину, и я послушно прошла в указанную сторону.
Её руки порхали над моим лицом, заплетались в волосах, чуть ощутимо поворачивали мою голову в нужную сторону. Я млела под этими нежными прикосновениями и понимала, что влюбилась. В эти руки, сильные и гибкие, в эти крупные ладони и в длинные тонкие пальцы. Безвозвратно.
Иногда её лицо приближалось к моему опасно близко — сосредоточенно работая кисточкой или пуховкой, она не замечала, как мне становилось внезапно жарко, как мурашки бежали по рукам, и приходилось закрывать глаза, чтоб успокоить бешено бьющееся сердце. Я не понимала, что со мной происходит, а главное, почему мое тело так реагирует на эту девушку, почему я всеми силами стараюсь не покраснеть и не выдать того трепета, что появляется, когда она рядом.
А Джеки закончила возиться c прической, последний раз подправив локон, спускающийся на плечо, и, приподняв за подбородок мое лицо к свету, пристально и изучающе долго смотрела, будто запоминала каждую черточку, а потом мы встретились глазами.
Зрачки её были чуть расширены, то ли от напряжения, то ли от недостатка света, я не знала. Я не могла больше выдерживать эту пытку, уступила, закрыла глаза. И все закончилось.
— Пойдем, у нас полно работы, — тихо-тихо проговорила она.

Джеки

Какая же она красивая, необыкновенная, милая... В общем, то что надо для моей выставки. Все-таки я была права, в этом платье она прекрасна.
Черно-серебряный шелк будто обнимал её тело, обхватывал тонкую талию, подчеркивал небольшую, но такую соблазнительную грудь. При всем этом голые плечи выглядели удивительно непристойно, и в то же время необыкновенно целомудренно вкупе с тонкими перчатками из серебристого шелка. А вот туфли были великоваты. Она, недолго думая, сняла их и аккуратно отставила в сторону. Такие маленькие ступни, большой пальчик чуть больше остальных...
В ней была удивительная гармония, в теле и характере, было спокойствие и умиротворение, которые удивительно действовали и на окружающих.
За время нашего короткого знакомства я уже успела заметить, какие взгляды на нее бросают мужчины, но не увидела от нее ни одного взгляда в ответ, ни капли кокетства, ни грамма фальши. Она была удивительно открыта, не стеснялась рассказывать о себе такие вещи, которые я бы ни за что не рассказала незнакомому человеку. Что это? Наивность? Я не могу сказать.
Она стояла передо мной и смотрела вроде бы на меня, а я внезапно смутилась. На мне была любимая старая майка и штаны — мягкие, разношенные, и, кажется, рваные. Под майкой, естественно, ничего не было. Первый раз в жизни я пожалела об этом. Через тонкую ткань она легко увидит, какой эффект на меня оказывает.
Надо было работать. Я собралась с силами и усадила её на кресло.
А вот теперь началось самое сложное, и не только в профессиональном плане. Я трогала её. Нежную кожу лица и мягкие завитки волос. Никогда не думала, что движение пуховкой по чуть покрасневшим щекам, сморщенный от щекотки аккуратный носик, закрытые глаза и тени, отбрасываемые длинными ресницами, могут так вывести меня из душевного равновесия.
Я была очень напряжена, так что спина заболела. И вот тогда я воздала хвалу своей выдержке. Руки не дрожали.
Вот только мой принцип номер один — «не влюбляться в своих моделей» — трещал по швам.
Под конец я не удержалась. Дотронувшись до подбородка, я приподняла её лицо к свету, любуясь природной красотой и своей работой. Пухлые губы, чуть вздернутый носик, огромные глаза... Глаза цвета кофе.
Все. Достаточно.
Говорить пришлось очень тихо, за свой голос я не ручалась.