Ночное странствие

Перевод М. Кудинова

Не зная, спорят; утверждают, отвергая.

Как башня гулкая — религия любая.

Что строит жрец один — другой сметает прочь.

Когда в зловещую торжественную ночь

Бить в вечный колокол храм каждый начинает,

Он звуки разные из меди исторгает.

Никто не знает ни теченья, ни глубин;

Безумен экипаж: матросы как один

Слепому кормчему готовы подчиниться.

Едва от дикости ушли, едва границы

Достигли варварства, переступив черту,

Что беспросветную, глухую черноту

От черноты иной, чуть лучшей, отделяет,

Едва увидели, что человек мечтает,

Надеется и ждет, — как прошлое тотчас

Уже пытается схватить за пятки нас:

Оно не двигаться повелевает людям.

Сократ нам говорит: «Идти вперед мы будем!»

И говорит Христос: «Идем!» А под конец,

На небе встретившись, апостол и мудрец

Друг друга с грустью вопрошают почему-то:

«Вкус уксуса какой?» — «А как на вкус цикута?»[480]

Решив, что человек и злобен и хитер,

Порою Сатана свой благосклонный взор

Бросает на него; мы видим ада знаки;

Наукою зовем блуждание во мраке;

Пучиной мрачною всегда окружены,

Взираем на нее, равно устрашены

И тем, что тонет в ней, и тем, что вверх всплывает…

Прогресс? Он колесо, которое сметает

Кого-то на пути, и кажется порой,

Что скрыто зло во всем, что все грозит бедой.

С законом спорит преступление без страха;

Кинжалы говорят, им отвечает плаха;

Не понимая ни истоков, ни причин,

В тумане голода мы слышим, как в ночи

Невежество, смеясь, вдруг сотрясает воздух.

Правдивы ли цветы? И есть ли правда в звездах?

Я отвечаю «да!». Ты отвечаешь «нет!».

Не верь, Адам, не верь. Смешались мрак и свет:

В ребенке, в женщине есть мглы ночной частица;

О нашем будущем мы спорим, нам не спится;

И человек то в жар, то в холод погружен:

Пересекая беспредельность, видит он

Самум, и хаос, и сугробы. Все в тумане!

Сверкают молнии во мгле его страданий;

И говорит Руссо: «Ввысь человек идет».

«Вниз, — говорит де Местр, — он вниз идет»… [481]И вот

Корабль чудовищный, корабль неоснащенный

По морю звездному плывет, и наши стоны

И наши горести он обречен нести,

Плывет огромный шар и не свернет с пути.

И небо мрачное, где происходит это,

Вдруг озаряется, мы видим дрожь рассвета,

Судьбы светлеет лик, и ощущаем мы,

Что каждый новый миг уносит нас из тьмы.

Марин-Террас,

октябрь 1855 г.

* * *

«Разверст могильный зев… Он всюду: за спиною…»

Перевод В. Шора

Разверст могильный зев… Он всюду: за спиною,

Над головой, у ног… Гигантскою стеною

Пред нами ночь стоит, нема;

И звезды двух Ковшей, Стрельца, Кассиопеи —

Булыжники на дне зияющей траншеи…

О, яма Вечности! О, тьма!

Я видел сон: ко мне явился некий гений;

Он молвил: — Я орел, летящий из-под сени

Иных небес; я их предел

Покинул, чтоб узреть чужих светил сиянье,

И для того пространств чудовищных зиянье

Бестрепетно преодолел.

Когда пересекал я жуткие просторы,

Где непроглядной мглы нагромоздились горы,

Я скорбен был и думал так:

«Всей тьмы достанет ли для страшного колодца?

И может ли провал, в котором мысль мятется,

Вместить в себя весь этот мрак?»

И хоть я дотянул до твоего порога,

Но в сердце у меня смятенье и тревога…

Скажи мне — ведь орел ты сам, —

Страшит ли и тебя безмерная утроба?

И я ответствовал: — Увы, мы черви оба,

Но только из различных ям.

У дольмена в Корбьере,

июнь 1855 г.