Мирянин Петр Фомин, г.Москва, Д-182,Н-Бодрая, 15-92. 4 страница

проголосовать, но он довольно внятно прочитал положенную формулу. Когда

дошла очередь до митрополита Алексия, то вопрос, кого он избирает, был задан

ему митрополитом Никодимом. А в свой черед, уже митрополит Алексий стал

спрашивать митрополита Никодима и главу японской автономной Церкви,

митрополита Владимира. Для меня это было полной неожиданностью, что глава

автономной Церкви принимает участие в выборах Патриарха Русской Церкви.

Конечно все, без исключения проголосовали за митрополита Пимена. Оставалось,

только дело за малым... спросить самого Патриаршего местоблюстителя,

митрополита Пимена. Я с любопытством ожидал, что будет.

Встал митрополит Никодим и сказал: -" Еще не проголосовала Московская

епархия. От ее имени должен бы выступить ее правящий в межпатриаршестве

архиерей, митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен. Но, поскольку он

единогласно выбран Патриархом, предлагаю освободить его от голосования и

предоставить слово первому викарию его епархии епископу Волоколамскому

Питириму". Предложение было принято, и епископ Питирим по обычной формуле

высказался от лица клира и мирян за митрополита Пимена.

После этого митрополит Никодим провозгласил: -" Едиными устами и единым

сердцем весь епископат от лица клира и паствы назвал имя митрополита Пимена

как нашего избранника на Патриарший престол. Наше единогласие, наше

единодушие свидетельствуют о братской любви, связующей всех нас. Это

действие Божественного Утешителя Духа, а потому восстанем все сейчас от

своих мест и пропоем гимн Святому Духу..." Днесь благодать Святого Духа насобравших...".

После окончания пения молитвы митрополит Никодим спросил новоизбранного

Патриарха, принимает ли он свое избрание. Митрополит Пимен ответил: "

Избрание меня Освященным Собором Русской Православной Церкви Патриархом Московским и всея Руси приемлю, благодарю и ничто же вопреки глаголю! "

Вслед за тем, после возглашения многолетия " избранному и нареченному"

Патриарху, митрополит Никодим читает грамоту об избрании Патриарха, а уж

затем эта грамота, переплетенная, (как выражается автор статьи в ЖМП), в

" тонкий изящный фолиант", обносится всем архиереям Собора на подпись.

Пописываю ее и я, предварительно убедившись, что кроме акта об избрании

Патриарха она никаких других решений Собора не содержит. Должен отметить,

что это был единственный соборный документ, который нужно было подписывать.

Вслед за тем митрополит Филарет зачитал проект другого послания Собора

" Обращение Поместного Собора Русской Православной Церкви к христианам всего

мира и людям доброй воли".(См. ЖМП, No6, 1971г.сс.10-12. Надо сказать, что в напечатанном виде этот текст был несколько смягчен и исчезли слова " и людям доброй воли.") Начиналось это " обращение" вполне благочестиво и

по-христиански. Но далее, после переходных слов, что " Церковь не чуждается

человеческих нужд... и проявляет о них свое материнское попечение, это

Обращение приобретает характер ярого политического документа в духе обычной

коммунистической тематики и фразеологии. Тут наличествует и призыв к

христианам стать" обличителями жестокости", и " возникшие в различных

районах мира военные конфликты и очаги международной напряженности", и

конечно " борьба за Мир во всем Мире". Со все возрастающим возмущением я

слушал все эти лозунги, которые буквально повторяли решения XXIV съезда

Коммунистической Партии СССР. С трудом мне удавалось сохранять самообладание

и внутреннее спокойствие, пока дело не дошло до перечисления всех этих

конференций " по Европейской безопасности и ядерному разоружению".

Тут меня буквально взорвало. " Как! - подумал я. - Я приехал сюда на

Собор, чтобы обсуждать созыв каких-то политических конференций? "

И я сразу решил выступить с протестом!

Как только митрополит Филарет кончил свое чтение, я встал и попросил

слова. Одновременно, а может быть и немного раньше меня, встал мой сосед

слева, архиепископ Дюссельдорфский Алексий, чего я сразу не заметил. Он тоже

хотел говорить. Митрополит Никодим, увидев меня, с какой-то смущенной

улыбкой стал мне делать отрицательные знаки, кивая головой в сторону

архиепископа Алексия. Очевидно, он хотел дать мне понять, что другой оратор

попросил слова раньше. А может быть, он просто под этим предлогом хотел

помешать мне выступить. Я понимал, что архиепископ Алексий будет говорить

через переводчика, его выступление будет скомкано, потеряет силу, а мне

потом не дадут слова. Очень уж мне хотелось выступить. Я оглянулся и

обратился к архиепископу Алексию по-французски, со словами: -" Вы хотите

говорить по поводу политической части прочитанного Обращения? "

-" Да", - ответил он.

- " Я тоже".

- " Ну, в таком случае выступайте Вы. Вам будет это лучше сказать

по-русски", - ответил архиепископ Алексий. Он отказался от слова, сел на

место и в результате я смог выступить.

Внешне спокойно и по возможности четко и громко я сказал следующее: " От

клира и мирян Брюссельско-Бельгийской епархии и Нидерландского викарства, да

и от себя лично, я хочу заявить, что совершенно не согласен с той частью

Обращения, которая носит политическую окраску. Здесь было заявлено, про

разного рода места неприемлемые для иностранца, членов нашей Церкви. Это

так. Но я не иностранец и не советский гражданин, а русский живущий за

границей и для меня совершенно не устраивают подобные политические заявления

и тексты, которые прозвучали в Обращении. Скажу прямо, этот документ

тенденциозен и односторонен! А главное, я приехал сюда на Собор, не для того

чтобы заниматься политической деятельностью и принимать политические

резолюции. Я не могу и не хочу вырабатывать политические программы и

" платформы". Не могу решать, нужно или не нужно созывать ту или иную

политическую конференцию о разоружении. Кто мы такие и кто нас уполномочил

решать такие чисто политические и государственные вопросы? По крайней мере,

я не считаю, себя в них компетентным и не ради них я сюда приехал. Я здесь,

чтобы обсуждать церковные дела, заниматься насущными вопросами Церкви. У нас

этих вопросов нерешенных тысячи- положение приходов, религиозное

образование... и мы все это должны оставить в стороне, чтобы обсуждать и

утверждать подобное Обращение?

Я с этим не могу согласиться и прошу письменно отметить в протоколе

заседания мое личное мнение".

Пока я говорил, я невольно смотрел на стоящего посередине напротив

меня, у своего пюпитра митрополита Филарета. В руках его еще был текст

Обращения. С первых же моих слов лицо его изобразило изумление. Точно кто-то

устроил ему неприятный сюрприз, изумление перешло в ужас, он побледнел,

позеленел, казалось, что он вот-вот упадет в обморок. Признаюсь, что я

смотрел на него с внутренним удовлетворением, почти со злорадством. В моем

подсознании ощущалась мысль: " Вот ты меня запугивал, а теперь сам трусишь и

я тебя пугаю".

Митрополит Никодим не замедлил мне ответить: " Политические вопросы, о

которых Вы говорили, - произнес он, обращаясь ко мне, каким-то особенно

ровным голосом, - постоянно обсуждаются на заседаниях Всемирного совета

Церквей. На Ватиканском Соборе они были предметом многочисленных баталий. Да

и на всехристианских конференциях о них постоянно говорят. Поэтому нет

причин, чтобы и мы ими не занимались. Более того, мы будем и впредь их

обсуждать. Ваше мнение и мнение Ваших клириков, и мирян, мы отметим и

учтем... Оно будет принято во внимание".

Конечно, я бы мог ответить и уточнить митрополиту Никодиму, что во

Всемирном Совете Церквей и на Ватиканском Соборе тем более, эти вопросы

рассматриваются в совсем другом духе и не идеологическом аспекте. А главное,

что митрополит Никодим ничего мне не ответил относительно тенденциозности и

односторонности данного Обращения. Вообще я ожидал более резкой реакции с

его стороны, но был рад, что мне удалось высказать свое мнение, довести до

ушей многих наше не согласие, с подобной практикой идеологического нажима.

Рядом со мной сидел диакон Сергей Рейнгардт, он обратился ко мне со словами:

-" Благодарю Вас Владыко, за то, что Вы так сказали. Своим выступлением Вы

облегчили наше положение, сняли тяжесть с сердца. Именно так мы хотели

сказать, но нам это трудно, особенно через переводчиков".

Вслед за тем не замедлил попросить слово наш присяжный оппонент епископ

Баденский Ириней (Сюземиль).

-" Я тоже не чуждый иностранец, русский, но не советский гражданин,

живу за границей...Однако я полностью, в отличие от предыдущего заявления,

со спокойной совестью поддерживаю предлагаемое нам на одобрение Обращение.

Даже в тех его местах, которые характеризуются как политические. И вообще...

я всецело поддерживаю миротворческую деятельность нашей Церкви и всегда

защищаю ее. Раз действия Советского Правительства направлены на укрепления

Мира во всем Мире, то я как христианин их приветствую т считаю это своим

долгом. Не понимаю, почему мы как христиане должны этим смущаться и

стыдиться".

Я увидел, как сразу вслед за этим заявлением, попросил слова

Н.В.Лосский: -" Текст этого Обращения для меня неприемлем из-за своей

политической односторонности. Обсуждается одна сторона, а о действиях другой

стороны умалчивается". Я плохо расслышал, что ответил Лосскому митрополит

Никодим, но помню, что он прекратил прения, хотя собирался выступать еще

Драшусов.

-" Все ли члены Собора согласны с текстом Обращения к христианам всего

Мира? " - спросил митрополит Никодим.

Раздались дружные голоса: " Согласны! Согласны! "

-" Принято подавляющим большинством голосов", - сказал митрополит

Никодим. После чего новоизбранный Патриарх произнес заключительное слово:

- " Собор Русской Православной Церкви ныне приблизился к своему

завершению... Он обсудил и вынес свои определения по вопросам внутренней

церковной жизни, по экуменической и миротворческой деятельности нашей

Церкви. Избран Патриарх Московской и всея Руси!

Вы, преосвященные пастыри, возложили на меня, вашего собрата, нелегкое

бремя патриаршего служения... Прошу вас не оставлять меня вашими святыми

молитвами. Исповедаю немощь свою пред высотой патриаршего звания, но уповаю

на всесильную десницу Божию, приведшую меня от иноческой кельи к

|Патриаршему престолу, и на вашу действенную братскую помощь. Поместный

Собор Русской Православной Церкви объявляю закрытым.

Возблагодарим Господа Бога за Его милости и благодатную помощь,

дарованную нам в деяниях соборных".

Подобное (достаточно резкое) окончание Собора вызвало негодование у

В.Е.Драшусова. Ему хотелось высказаться, да как оказалось потом не только

ему. Позднее, в пресс -бюллетене было сказано, что " решения Собора былиприняты единодушно ", а не подавляющим большинством, как было на самом деле.

Драшусову хотелось сказать в своем выступлении, что причиною его воздержания

было также то, что текст решений не был роздан заблаговременно и потому

нельзя было составить о них мнения. Возмутило его и то, что в уже принятый

текст внесли потом изменения. Он негодовал: - " Разбойничий Собор! -

восклицал он. - Так и войдет в историю, как разбойничий Собор! "

Я постарался его успокоить, говоря, что главное мне удалось высказать.

- " Да, но в печати будет написано и всему свету сообщено, что решения

были приняты единогласно! " - кричал он.(так оно и случилось потом, -Прим.Арх. В.)

-" Если это так будет, Вы сможете подать Ваши возражения письменно

митрополиту Никодиму, он их примет. Но только делайте это сами, я уже

достаточно наговорил на Соборе", - ответил я ему.

- " Хорошо, мы это сделаем. Нас ведь целая группа несогласных. Напишем

и покажем Вам текст для одобрения".

Я дал свое согласие, и Драшусов, видимо успокоился. Когда я выходил из

помещения Трапезного храма, из толпы соборных членов ко мне подошел мирянин

лет сорока, как потом выяснилось - член Собора от Крымской епархии.

-" Ну, Владыко, Вы молодец! " - сказал он, обращаясь ко мне.

- " Почему? " - удивился я. - Я сказал правду. Нужно говорить правду".

- " Но Вы один ее говорите. Все боятся. Молчат", - ответил мне мирянин.

Когда я уже готов был спускаться по ступенькам по выходе из храма, ко

мне подлетел священник средних лет, тоже член Собора. Волнуясь, взял у меня

благословение и сказал: -" Благодарю Вас за ревность. Она у Вас, как у

Иоанна Златоуста".

Уже направляясь ужинать, в академическом саду, я встретился с

преподавателем Академии, игуменом Марком (Лозинским).

-" Владыко! Очень мы Вас благодарим за Ваши выступления. За все, что Вы

делаете для Русской Церкви, - сказал он мне растроганно. - Но мы за Вас

беспокоимся. Как бы с Вами чего- нибудь не случилось".

Я поблагодарил его и постарался успокоить: -" Они мне ничего не смогут

сделать. Я приехал из-за границы". Нечего и говорить, что я был тронут и

обрадован всеми этими выражениями сочувствия и поддержки. Мне было важно

сознавать и чувствовать, что я не одинок, что меня понимают и поддерживают,

хотя и не открыто. И характерно, что как раз мое выступление против

" идеологии и политики" было понято и одобрено.

Поужинав, мы поспешили, как и другие члены Собора, отбыть на машинах в

Москву. Мне передали от митрополита Никодима, что он просит меня вечером

остаться в номере гостиницы, так как он мне позвонит.

Нам предстояло с ним еще встретиться с двумя константинопольскими

митрополитами, закончить с ними разговор о завтрашнем сослужении при

интронизации. Митрополит Никодим хотел, чтобы я участвовал в этом разговоре,

в основном, в качестве переводчика. Он должен был меня известить, где и

когда состоится встреча.

Июня

На следующий день, в четверг 21 мая/ 3 июня, был день празднования

иконы Владимирской Божией Матери. К восьми часам утра члены Собора стали

прибывать на машинах в Елоховский Богоявленский Патриарший Собор. В храм

пускали народ только по билетам, выданным Патриархией. Народ толпился около

Собора, люди входили или скорее пытались пробиться в храм, даже не имея

билетов. Милиция действовала решительно, оттесняла народ, который также

настойчиво пытался пробиться сквозь кордоны. Иногда те у кого не было

билетов, пытались подстроиться к приглашенным, некоторым удавалось

проскочить.

Члены Собора были помещены в передней части храма в левой стороне

против алтаря. В правой части находились почетные гости. Прибывший некоторое

время спустя Кардинал Виллебранс занял было самое почетное место в первом

ряду кресел, но когда позднее прибыл армянский Патриарх Вазген, Кардинала

попросили уступить ему свое место и пересесть на одно место правее. Мы же,

члены Собора, находились в левой части храма, огражденные перилами от центра

собора. Надо сказать, что вся эта иерархическая расстановка, всегда была

важна, а тут она соблюдалась с еще большей скрупулезностью. Для архиереев

был расставлен ряд стульев, священники и миряне по большей части стояли. Для

зарубежных батюшек и мирян старались найти места сидения. Пока мы

усаживались, ко мне опять подошел один священник, член Собора от Винницкой

епархии и стал выражать свое сочувствие и благодарность за мое выступление

на Соборе.

Храм быстро наполнялся народом, несколько отличным от обычного в

русских церквах. Было больше молодых и интеллигентных людей, чем обычно.

Особенно на хорах, которые были заполнены сплошь. Видимо такого рода люди

легче могли достать билеты, чем простые и немолодые.

В начале десятого начали пребывать главы автокефальных Церквей. Опускаю

здесь, все подробности встречи гостей. Последним должен был быть встреченным

Патриарх Александрийский Николай, как старший по диптиху, но на самом деле

он был предпоследним, а последним встречали архиепископа Кипрского Макария,

значительно младше по положению своей Церкви. Но с ним как-то особенно

носились, очевидно, потому, что он был главою государства и гостем

Советского Правительства. Это раздражало меня и огорчало, тем, что одно

появление архиепископа Макария в храме произвело сенсацию среди собравшегося

народа. Произошло движение, нестройный гул голосов, все заколебалось, чего

не было, когда встречали других первоиерархов, более того... даже Патриарха

Пимена. При встречи их верующие кланялись, крестились, но не шумели, а

выражали скорее благоговейные чувства. Самым последним, и с наибольшим

почетом и торжеством, прибыл Патриарх Пимен.

Началась служба. Грандиозная, потрясающая и вместе с тем глубоко

молитвенная. Продолжалась она от 10 утра до половины третьего, вместе с

молебном и приветствиями. Отметим момент настолования после малого входа,

когда Патриарха трижды сажают на патриарший трон на горем месте. Не новой

хиротонии, а именно настолования, хотя формула этого акта несколько схожа с

хиротонией: " Божественная Благодать, немощная врачующи, оскудевающая восполняющи и промышление всегда творящи о Святых Своих Православных Церквах, посаждает на престоле Святых Первосвятителей Российских Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена отца нашего Пимена, Святейшего Патриарха великого града Москвы и всея Руси, во имя Отца. Аминь. И Святого Духа. Аминь ".

При каждом произнесении слова " Аминь" митрополиты посаждали Патриарха

на горнее седалище и снова поднимали его руки, в то время как духовенство,

певчие и народ пели " Аксиос". Оно пелось сотни раз, пятью хорами в разных

местах храма, и это нескончаемое пение было одним из самых незабываемых

моментов всего чина интронизации.

На литургии, в отличие от встречи, строго соблюдался иерархический

порядок Церквей. Возглавлял служение Патриарх Александрийский Николай, за

ним следовал Патриарх Пимен, далее Патриарх Грузинский Ефрем и т.д. После

окончания литургии Патриарх Пимен выходит из алтаря на солею, где его обычно

облачают в патриаршую зеленую мантию. Митрополит Филарет вручает ему куколь.

- " Мне, - говорит он при этом, - как митрополиту древнейшей Киевской

кафедры, выпала высокая честь вручить тебе внешний знак патриаршего сана -

куколь... Велико и ответственно патриаршее служение, и без помощи Божией

невозможно его понести. Как опору на этом благословенном и многотрудном пути

приими верность тебе епископата нашей Церкви и готовность быть твоими

соратниками на ниве церковной. Архипастыри и пастыри, иноки и благочестивые

миряне хотят видеть в тебе, прежде всего Святейшего Отца... Да дарует тебе

Господь, вести корабль церковный по избранному Святейшими Патриархами

Сергием и Алексием пути во славу Божию и на благо нашего Отчества".

Эти хорошие слова митрополита Филарета были для меня испорчены тем

фактом, что он совершенно опустил имя Патриарха Тихона при перечислении

предшественников Патриарха. Он ограничился только Патриархами Сергием и

Алексием. Эта тенденция совершенно " забывать" и игнорировать Святейшего и

многострадального Патриарха Тихона проводилась, к сожалению, многими на

Соборе.

Затем митрополит Никодим вручил Патриарху жезл, сказав вкратце

следующее: " Тебя знала Церковь наша ревностным делателем на ниве Господней в течение многих лет твоего священнослужения. Таким желает видеть тебя вся полнота нашей Святой Поместной Русской Церкви как в пределах нашего Отечества, так и во всем мире, где рассеяна она и куда простирается каноническая власть Московского и всея Руси Патриарха ". После этого

митрополит Алексий вручает Патриарху икону Владимирской Божией Матери и

говорит: " От лица Поместного Собора, приими сердечное поздравление с великим событием единогласного избрания Вашей святыни и наш общий низкий поклон. Не с твоим ли именем связаны все надежды на дальнейшее укрепление жизни церковной и на объединение всех православных русских людей, в рассеянии сущих, в ограде нашей Матери-Церкви? Тебе предстоит быть не только хранителем апостольских преданий, столпом непоколебимым и Православия наставником, но и постоянным молитвенником за нашу великую Родину и ее народ. Быть его христианской совестью и правилом веры для наших пастырей и пасомых. На это мы твердо надеемся потому, что с высоты Патриаршего престола ты будешь управлять Церковью, " не господствуя над наследием Божиим "...

Молясь пред этой святой иконой, пребывай в единении духа с твоими великими предшественниками Святейшими Патриархами Сергием и Алексием ".

Совершается молебен, и Патриарха приветствуют представители

автокефальных Церквей - Виллебрандс, Блэйк и др. Многие из них говорят

неразборчиво... все устали и никто почти не слушает. Место, где стояли или

сидели архиереи, а также другие члены Собора, быстро пустеет. Ухожу и я

посреди читаемых приветствий. Уже половина третьего дня, в церкви я провел

шесть с половиной часов. Почти афонское бдение!

* * *

Возвращаясь на машине в гостиницу, усталый и голодный, я был всецело

под впечатлением богослужения и патриаршей интронизации. Все было, в общем,

хорошо, даже чудесно, кроме некоторых отмеченных и неотмеченных промахов в

приветствиях. Меня раздражило бесконечное шмыганье фотографов и журналистов

во время службы, а также частое надоедливое зажигание и потухание юпитеров.

Это действовало на нервы. Вокруг собора и на тротуарах близлежащих улиц

толпилось множество народа. Не расходились, ожидая появления новоизбранного

Патриарха. Даже отъехав на машине несколько сот метров, я видел улицы

заполненные людьми.

Мне нужно было спешить на прием, устраиваемый Св.Синодом по случаю

избрания и интронизации Патриарха. Он происходил в той же гостинице

" Россия", в громадном зале, вернее ряде зал, которые объединялись в один,

когда устраивались торжества подобные этому. Я зашел к себе в номер, привел

себя в порядок и направился через всю бесконечную гостиницу в приемный зал.

Там было полно народу, стоял гул голосов, присутствовало около 850

человек (так писалось в газетах). Кроме членов Собора, зарубежных гостей,

было приглашено все московское духовенство, служащие Патриархии и ее

" иностранного" Отдела. Были заметно оживлены Куроедов и Макарцев, мелькали и

другие " деятели" Совета по делам религий. В зале предваряющий главный, за

отдельным столом сели представители московской церковной " оппозиции" -

протоиерей В.Шпиллер, протоиерей А.Сергиенко и др. Они пригласили меня к

себе, но я предпочел пройти в главный зал, где мне было уготовано место. И

потом мне было интересно побыть в гуще соборных членов и послушать

интересные разговоры, особенно с теми, кого я редко видел. С милейшим

о.В.Шпиллером я виделся часто и подумал, что успею с ним обменяться мнениями

позже. Кроме всего, я был голоден, с утра ничего не ел, а, посмотрев на стол

" оппозиционеров" я кроме сладких блюд, тортов и фруктов ничего не заметил.

Войдя в главный зал, я стал пробираться к Патриарху, вокруг которого

толпилось много народу, чтобы его приветствовать. Куроедов был тоже окружен

толпицей; я подумал к нему подойти чтобы поздороваться, но потом решил, что

не стоит тратить для этого время, ждать в хвосте. Для " почетных" лиц -

Патриарха, Куроедова, иже с ними, митрополитов и зарубежных гостей был

накрыт отдельный стол с потрясающими яствами и с именными местами. А все мы

остальные, должны были закусывать, стоя перед столами(а ля фуршет), во

множестве расставленными рядами и ломящимися от множества блюд.

Никто не начинал есть, ожидали, когда Патриарх кончит здороваться и

сядет за стол. Наконец закончились поздравления Патриарха, была прочитана

молитва, Патриарх благословил трапезу, " почетные" сели, а остальные стоя

начали поедать обильные блюда. Все были невероятно голодны и некоторое время

в зале было тихо, раздавался только звук вилок и ножей. После этого начались

тосты и приветствия, которые мало кто слушал, да и трудно их было

расслышать, кроме двух первых, Патриарха и Куроедова...

Уже гораздо позже вспоминаю об одном разговоре. Среди приглашенных на

банкет встречаю работника " иностранного" отдела Г.Н. Скобея. Он кончил

Духовную Академию, брат его протоиерей, они из священнической семьи из

Белоруссии. Был послан в Грецию на богословский факультет, пробыл там два

года и вполне прилично изучил греческий язык. Работает сейчас как греческий

переводчик при Патриархии, в этом качестве участвовал, во Всеправославных

совещаниях. Человек неглупый, побывавший за границей, но очень сдержанный,

типичный ученик митрополита Никодима. Разговорились с ним по-гречески.

-" Скажите, - говорит он мне, - что Вы имели в виду, когда сказали

вчера на Соборе, что Обращение ко всем христианам- тенденциозный и

односторонний документ? Мне это неясно".

-" Я имел в виду, - отвечаю я, - что в нем подвергаются критике

действия американского правительства во Вьетнаме, например, а о подобного

рода действиях советского правительства умалчивается".

-" А какие это такие действия советского правительства? " - спрашивает

он.

- " Например, советская интервенция в Чехословакии! "

- " Да ведь в Чехословакии происходила борьба двух партий".

-" Как и во Вьетнаме! Только в Чехословакии, 95% по крайней мере,

стояли за Дубчека и были против советского вмешательства", - отвечаю я.

- " Неужели так много? Я этого не знал...но ведь нужно было защищать

социалистический строй, " наш дружественный лагерь"... он был под угрозой", -

растерянно пробормотал Г.Скобей.

-" А на что он нужен, этот социалистический лагерь, раз громадное

большинство чехов его не хотело? Ведь это только обозлило людей и вызвало

анти - русские чувства и надолго. Во всяком случае, интервенция советских

войск и введение танков, нанесла тяжкий удар престижу СССР в мировом

мнении". - Со своей стороны я решил отвечать как думаю и не лукавить.

- " Да, это так, - соглашался Скобей, - я это знаю. Но многие боятся

обсуждать это вслух..."

Банкет закончился в шестом часу вечера. В гостинице встречаю члена

константинопольской делегации митрополита Транупольского Дамаскина. Он

выражает полный восторг моему выступлению на Соборе: " Среди общей

мертвечины и казенщины вдруг раздался Ваш свободный голос. Как бы повеяло

благодатью Духа Святого. Вы спасли Собор. Я сидел и думал, неужто так и не

найдется человека, который бы сказал правду об этом Обращении. А Вы смогли

точно все определить! "

Я поблагодарил, конечно владыку Дамаскина, но подумал про себя" Суть жегрецы льстивы даже до сего дне ". Но все- таки хорошо, что сказанная мною

правда была услышана " зарубежными гостями" и станет известна за границей, а

это " важно и на пользу Церкви", невольно вспомнил я слова митрополита

Никодима.

Вечер был свободным, и я поехал в гости к своему брату Игорю. Там я

рассказал подробности про Собор, прием и передал два билета на завтрашний

концерт.

Июня

В это утро я звонил в " иностранный Отдел". Меня беспокоил вопрос о

продлении моего паспорта, который кончался во вторник 8 июня. Мне хотелось