Глава IX. Преодоление препятствий

Я помню то, что хотел бы забыть,

и не могу вспомнить то, чего не хотел забывать.

Я уволилась. Внезапно мы оказались полностью свободными, а точнее, никому не нужными. В чужом большом городе это особенно остро ощущается. Обо всем специализированном мы теперь и слышать не хотели (пусть простят меня настоящие специалисты). В обычных садиках и школах для нашего сына не было места. На какое-то время нами овладело отчаяние: сыну пятый год, что делать дальше?

Меня беспокоило многое. Родители, серьезно занимающиеся со своим Глухим ребенком, меня поймут, в этом я уверена. Но хочу, чтобы меня поняли и специалисты — сурдопедагоги. Я нередко наблюдала, как дети, демонстрируя в кабинете специалиста прекрасно поставленные звуки, возвращаясь в свою среду, сразу переходили на жестовую речь. На переменах необычно тихо, все общаются жестами.

Наш ребенок жил и обучался среди слышащих людей. Ему было хорошо с нами. Мы общались с ним на равных, не считали его неполноценным, он ничуть не комплексовал. Конечно, он еще маленький и многого не осознает. Но если изо дня в день будет жить в такой атмосфере, она для него станет единственной — другой он знать не будет. Он привыкнет только к ней, сумеет адаптироваться. Мы поможем ему в этом. И, наоборот, если сын будет постоянно находиться среди глухих, общение с нами усложнится. И когда он закончит школу, как станет жить в непривычном мире?

Меня раздирали сомнения Возможно, я не права: как я, слышащий человек, могу проникнуть в психологию глухих людей? Но одного глухого — своего сына — я слишком хорошо понимаю и чувствую. Господи, хоть бы не навредить ему!

Одно мы поняли наверняка: если ребенок по-прежнему будет обучаться дома, то успехи будут лучше, чем в специализированной школе. Но как? До сих пор каждое слово, каждое понятие наш сын получал только от нас. Но мы ведь не можем заменить ему учителей физики, химии.

Продумывали и другой вариант: добиться обучения ребенка на дому при обычной школе. Но приходят учителя только по основным предметам. Детей-инвалидов жалеют, строго с них не спрашивают (простите меня, учителя, если я не права). Сам факт, что ребенок находится дома, обосабливает, угнетает мыслью, что «я не такой как все, раз не могу наравне с другими ходить в школу». Мы же хотели, чтобы наш сын учился и жил полноценной жизнью.

И тут родилась мысль, показавшаяся вначале просто шальной. Я решила бросить работу и ходить вместе с сыном в обычную школу, сидеть с ним за одной партой и объяснять весь материал — в общем, быть переводчиком. Подобного примера перед глазами не было — ни в нашем городе, ни в областном. Вариант нам представлялся оптимальным, но... кто же такое позволит? Взвесив все, мы решили добиться разрешения.

С чего мы начали? Как молодые и неопытные, — с ошибки. Вначале я пошла в гороно нашего городка. (Мы продолжали жить в областном центре, но уже решили вернуться туда, где привычнее, ближе и роднее.) На меня смотрели как на человека с большими странностями. Нельзя сказать, что мне отказали категорически. Мне говорили: мы бы и не против, но облоно, директор школы... Неопределенное «мы бы и не против» обнадеживало. Собственно, я и не рассчитывала на быструю победу.

Потом я поехала в облоно. Результат — один к одному. По взглядам замечаю, что меня не совсем понимают. Но выслушивают, сочувствуют, жалеют (терпеть не могу жалости, лучше помогите). Ответ один: в таком вопросе мы приказать не можем. И везде советуют: «Ну что вы мучаетесь, себя изводите. Сделайте как все: отдайте в интернат. Вам же будет легче!» Вот она, главная причина: чтобы было легче. Ничего, мы уже привыкли к трудностям, мы втянулись, мы без них жить не можем.

Итак, в облоно и в гороно — отказ. Не категоричный, не грубый, но — отказ. Я не паниковала, заранее подготовилась к любому ответу. Стала думать, что делать дальше?

Конечно, нас все осуждали, но слов осуждения не произносили.

Предостерегали: «Вы своей слепой родительской любовью можете погубить будущее ребенка!»

Сравнивали: «Учатся же все глухие в интернатах — и ничего, нормально».

Советовали быть скромнее: «Вы что — особенные?»

Те, кто не вникал глубоко в проблему, отнеслись проще.

Мне приходилось объяснять, словно оправдываться. Сейчас мы понимаем своего ребенка, мы очень близки с ним. А когда он уедет на одну неделю, на другую, и это будет продолжаться годы, порвется ниточка, связывающая нас, мы отдалимся друг от друга, станем чужими.

Одна приятельница сказала мне: «Не терзай себя так. Тебе нужно привыкнуть к мысли, что дети вообще, а такие — тем более, постепенно отходят от нас, как отрезанный ломоть». Ну уж нет! Чем больнее, тем роднее. Он не ломоть, он часть моей души. А может, он и есть моя душа? Через много лет она попросила у меня прощения за те слова. А я тогда и не обиделась.

Случайно я встретилась со своей знакомой — слабослышащей, которая в свое время обучалась в интернате. Как она накинулась на меня, когда узнала о нашем решении: «Ты все слышишь, и тебе не понять, на какие муки ты отправляешь своего ребенка. Над ним все будут издеваться, дразнить. Ты искалечишь его психику». Конечно, я опять не обиделась. Я знала: она понимает проблему лучше, чем я. Более того, она видит ее глазами сына. Я не могла заснуть после этой встречи всю ночь. Во мне боролись противоречия, и я не могла сказать с уверенностью, что поступаю правильно. Но я чувствовала: не могло мое материнское сердце подсказать решение, которое навредило бы ребенку. Решение не возникло скоропалительно, оно выстрадано годами, значит, оно правильное.

Кроме того, я собиралась все время быть рядом с сыном. Я знаю каждую его клеточку и сразу почувствую, если ему будет плохо. Тогда все поменяем. А пока есть решение, его нужно осуществить.

К кому обращаться, кто поможет? И тут меня осеняет. А почему я начала с верхов — облоно, гороно? А не лучше ли наоборот: учительница - директор школы - гороно - облоно.

Но у меня не было знакомого преподавателя. Только первая учительница моей дочки. А почему бы и нет?

Высчитываю. Дочка заканчивает у нее последний, третий класс; учительнице предстоит новый набор; сыну как раз исполнится шесть лет. Какое счастливое совпадение! Сколько таких счастливых совпадений будет еще в нашей жизни!

Учительницу долго уговаривать не пришлось, да я и не сомневалась в ее согласии. Простой, добрый человек. Дочка училась прекрасно, преподаватель бывала у нас дома, видела, как мы серьезно занимаемся с сыном. «Вы собираетесь сами сидеть с ним, объяснять, и мне не помешаете». Спасибо ей огромное!

С директором школы мы долго беседовали, она подробно вникала в нашу воспитательную систему. В течение многих лет нам придется встречаться и беседовать, и на всю жизнь у меня останутся об этом человеке самые теплые воспоминания. Она не возражала: «Если учительница согласна... Работать ей». В гороно удивились: «Если директор школы согласилась, пусть ваши проблемы станут ее проблемами». В облоно пожали плечами: «Если гороно берет всю ответственность на себя...»

Теперь нам предстояло решить немаловажный вопрос — переезд в родной город. Говорят, переезд можно приравнять к пожару. А два переезда подряд? Мы с мужем понимали цель мучений и все проблемы стойко преодолевали. Главное: мы решили для себя наиважнейшую задачу, перепрыгнули через высокий барьер, поняли, наконец, как будем жить дальше.

Начали искать обратный обмен. Сначала я нашла работу, так как на первых порах хотела попытаться совместить учебу с сыном в школе и свою профессиональную деятельность. Квартиру искали долго, в конце концов, нам повезло: школа видна из окна детской, моя работа — в 10 минутах ходьбы.

Перед поступлением в школу я решила всерьез заняться произношением сына. В нашем городе не было сурдопедагога, только логопед. Я (впервые за много лет) отважилась обратиться за помощью, наивно полагая, что мой ребенок неглупый, органы для постановки звуков у всех одинаковые, а я послужу переводчиком там, где возникнет затруднение.

Один из немногих случаев в моей жизни, когда мне не просто отказали в помощи, но и подвергли сомнению мое право обратиться за ней. Грубо отказав в кабинете, врач, видимо, решила, что этого недостаточно. И пока мы пробирались к выходу по длинному коридору, заполненному людьми, вслед нам доносилось: «Кто только ни приходит... Еще я с глухими не занималась!».

Я шла, как грешница к позорному столбу. А рядом, ничего не ведая, шагал без вины виноватый человечек.

Потом мне скажут в оправдание той женщины: «Она нервная, потому что у нее очень трудная судьба». А мне кажется, что человек трудной судьбы быстрее поймет такого же...

Мы все-таки занимались с другим логопедом. Конечно, ей было сложнее, чем обычно, но занятия оказались продуктивными. Педагог объясняла, я переводила и прикладывала ладошки ребенка к подсказывающему вибратору. Огромное спасибо человеку, перешагнувшему через инструкцию.

Характеристика будущего школьника

Наш сын подрастал. Он менялся. Уходили в прошлое капризы и истерики. Но я не скажу, что становилось легче. Необычайно подвижный и чрезвычайно любознательный, он постоянно крутился, что-то спрашивал, рассказывал, подбрасывал, катил... Без конца экспериментировал.

Сколько нервов потрачено из-за чрезмерного интереса маленького исследователя к зажигательным свойствам спичек и зажигалок! Я не стану рассказывать о подожженной бумаге, деревяшках и свечках — это слишком элементарно. Чаще сын проверял, натуральная ли кожа на папином ремне или тетином пальто, поджигал всевозможные дезодоранты. Бог миловал, все обошлось без трагедий.

Однажды он обнаружил на вешалке в коридоре дедушкино драповое пальто. Во внутреннем кармане лежали документы и сложенная газета. Я подоспела вовремя: сгорело только полгазеты. И дедушка до сих пор не знает, отчего расплавилась нейлоновая подкладка у кармана. Подобным экспериментам и шалостям не было числа.

Логическое мышление всегда помогало сыну понять ход моих мыслей после очередной проделки. «Бить будешь?» — спрашивал он, когда я снимала с ноги шлепанец (где-то я вычитала, что рука бьет всего больнее). Конечно, он убегал, защищался, вопил, но никогда надолго не обижался, потому что прекрасно понимал: попало за дело. Спустя много лет он мне скажет: «А правильно, что ты меня била (шлепала по предназначенному месту). Только так из меня мог получиться хороший человек!»

А пока «хороший человек» походил на юлу, которую раскручивал в детстве. Когда я с ним занималась, у меня буквально рябило в глазах: столько раз он успевал почесаться, наклониться, повернуться, что-то поднять и бросить, покатать машинку. И все это резко, быстро. Добавьте еще к этой характеристике его очень громкий голос.

Лет до 10-12 мы ни разу спокойно не посидели за столом. Мало того, что он каждую секунду что-то спрашивал или рассказывал и приходилось напрягаться, чтобы понять и ответить, — ни один завтрак или обед не обошелся без опрокинутой посуды. Наказывать? Но сделал-то не умышленно.

Когда я поручала ему помыть посуду (нужно ведь научить), то мысленно прощалась с тарелками и чашками.

Как-то он гостил у моей сестры. За вечер испортил два электроприбора (включил не туда, куда нужно), а будильник зазвенел у них в 3 часа ночи: мальчик заботливо завел его. О его проделках я, обычно, узнавала через некоторое время, например, за столом в день рождения, когда вспоминают все «смешное».

Каждое новое слово, предложение, какая-нибудь творческая мазня воспринимались нами как праздник. Сын увлекался комиксами (тем, где много нарисовано, но мало написано). Бывало, сделает очередную шалость (больше подходит гадость) и выдаст какой-нибудь комментарий из комикса. И запомнил же наизусть такую фразу, а главное — к месту сказано. Я его в этот момент расцеловать готова. Но шалость есть шалость! В душе все ликует (сколько слов новых! в нужных падежах!), а я брови нахмурю и отчитываю. Однако наш умник с детства был психологом и «читал» меня не хуже, чем я — его. И тогда, чтобы закрепить свою победу, выдавал еще что-нибудь.

Наверное, меня с трудом понимают родители слышащих детей. А нам каждое слово давалось с таким огромным трудом: показали предмет, подложили табличку, прочитали, сто раз повторили, чтобы запомнил и начал пользоваться в жизни.

Идет обычный ребенок с мамой, и она ему рассказывает, рассказывает. А я шагаю рядом и завидую до слез. По дороге ничего не могла подробно объяснить, ведь наши разговоры — спектакли с пантомимой и жестами. Поэтому я с детства приучала сына: на улице — самое необходимое, подробно — дома. А дома надо отставить все дела, сесть напротив друг друга и, призвав на помощь всю свою сообразительность и актерское мастерство, попытаться донести новое до его понимания.

Без эмоций и актерского мастерства значение многих слов глухому ребенку невозможно передать. Возьмем определение «интересный». Понятия «интересная книга», «интересный фильм» — можно довольно быстро объяснить. Но ведь это же прилагательное применяется и в сочетании со словом «человек», например. И опять-таки: человек может быть внешне интересен, и интересен в смысле общения. Тут уж так легко не отделаешься. Всего одно слово, а работы — на несколько часов (только для объяснения).

Нужно не только выучить слово. За каждым из них у ребенка должно возникать реальное представление; поэтому самое сложное — сформировать представление о предмете. Это сложно, потому что у глухих детей разделено: слова на табличках и реальный огромный, непонятный мир. Реальный мир он воспринимает как нечто обособленное от наших занятий, а значит, второстепенное, менее существенное.

Как соединить в понимании глухого человечка существительное с определением (какой это предмет?)? Мы ходили по всей квартире и щупали все подряд (так ему казалось, а на самом деле только то, что требовалось и доступно на сегодняшний день, на данном периоде развития). Обязательно с блокнотиком, который всегда был при мне, где бы ни находилась с сыном. Записываем: деревянный стол, стеклянный стакан, железная вилка. Позднее: деревянный, твердый, полированный стол; мягкая пуховая подушка; стеклянный, хрупкий, прозрачный стакан. Привыкнув, что поначалу к каждому существительному подбирали только одно определение, ребенок поражался, что определений, оказывается, может быть много.

Наречия. Представьте себе, что вам нужно объяснить глухому малышу значение слова «впрочем». Стоит оно посреди предложения, ни с каким словом не связано. Вопросительные глазенки смотрят на тебя, и порой заходишь в тупик, не знаешь как доходчиво объяснить. И таких слов десятки. Поэтому многие слова мы вначале объединяли по значению и заменяли одним подсказывающим жестом, только нам понятным. Например, при словах: точно, правильно, наверняка, верно — мы энергично рубили ладонью воздух.

Сын читал, задавал много вопросов и умничал на каждом шагу. Ежедневно случались всевозможные курьезы. Однажды во время прогулки увидели мотороллер. Папа начал объяснять новое слово и писать его на песке. Сын не соглашается, пишет в ответ несуразицу — «невелик мопеда». Так и не поняв друг друга, пришли домой и стали разбираться. Наш грамотей в доказательство того, что он прав, показывает книжку. А там под картинкой написана фраза, что-то типа «...если груз у мопеда не велик...» Он и сделал вывод, что на картинке изображен «невелик мопеда».

Развивая у малыша мышление, интеллект и речь (сколько бы процесс обучения ни занимал времени), никогда не забывайте, что ребенку важно познать и другие грани жизни. Одна из них — общение с животными.

Дочка с самого раннего возраста безбоязненно подходила к любой собаке, чтобы погладить. А сын боялся не только собак, но и кошек. Когда он был один, то убегал в страхе от самых ласковых и безобидных четвероногих. Шагая же рядом с нами за руку, как бы в отместку за свою трусость старался пнуть их ногой. Конечно, нас такое поведение огорчало.

Мы решили подружить его с животными. Сначала в квартире появились рыбки, потом — хомячки. За рыбками в аквариуме с удовольствием наблюдали. Хомячки тоже были очень забавными. Потом у нас поселилась уютная и пушистая кошечка.

Глухой ребенок растет в довольно узком кругу, и постоянное соприкосновение с животными помогает заполнить вакуум от нехватки общения. Животные помогают детям познавать окружающее, узнать цену дружбе. Со своим четвероногим любимцем ваш ребенок никогда не почувствует себя ущербным, не таким, как все. Он будет гордиться, что у него есть верный друг, в отличие от многих людей прекрасно понимающий его речь.