Вербальная коммуникация.

Вербальная коммуникация использует в качестве знаковой системы человеческую речь, естественный звуковой язык, т.е. систему фонетических знаков, включающую два принципа: лексический и синтаксический. Речь нфорется самым универсальным средством коммуникации, поскольку при передаче информации при помощи речи менее всего теряется смысл сообщения.

Лингвистический канал

Слова и предложения всегда содержат множество потенциальных смыслов и могут быть многозначными. Слова имеют как денотацию — прямое или явное значение, так и коннотацию — невыраженное, неявное, но подразумеваемое значение. Если вы проанализируете свою повседневную речь, а также речь окружаюидих, то найдете множество примеров коннотационного словоупотребления. Конечно, это может создавать проблемы в понимании, и чтобы их избежать, у людей, находящихся в процессе коммуникации, должно присутствовать симпрактическое включение. Данный термин, предложенный К. Бюлером, означает одинаковую мысленную оценку ситуации собеседниками, в результате чего у них складывается единое ее понимание.

Попутно отметим, что многозначность, смысловая многоуровневость слов и высказываний, наличие тонкостей, оттенков, нюансов создает сложность не только для понимания бытовой речи, но и для языка науки, поэтому в истории науки существовали совершенно утопические идеи создания некоего рафинированного языка науки, слова и высказывания которого были бы строго однозначными. Но такая цель, даже в отношении терминов научного языка, вряд ли достижима.

Точно так же дело обстоит и с высказываниями и предложениями. В них тоже могут присутствовать как прямой смысл, так и скрытый подтекст или иносказательное значение, которое в него привносит либо сам говорящий, либо слушатель, либо ситуация (Блакар, 1987).

Казалось бы, задача говорящего (коммуникатора) должна состоять в том, чтобы сделать высказывание как можно более понятным для слушателя. Но в том-то и дело, что люди не всегда прямо и непосредственно выражают то, что хотят сказать, прибегая к кодированию, зашифровыванию своих сообщений. Для этого, как правило, всегда существуют свои социальные причины. Так, скажем, имеется прямой смысл высказывания «Я устал», но говорящий может вкладывать в него и скрытые подтексты, например «Отстаньте от меня», «Я не буду ничего делать», «Неплохо бы получить вознаграждение за то, что я сделал» и т. д. Любой из этих скрытых смыслов может быть вложен говорящим в сообщение в зависимости от ситуации или от того, кто является слушателем (получателем) сообщения.

Что касается произвольного вкладывания скрытых смыслов (кодирования) со стороны говорящего, то Р. Блакар пишет, что мы выбираем слова и выражения, которые создают или порождают тот контекст, в котором мы хотели бы видеть свои высказывания. Для этого в распоряжении говорящего (пишущего) имеются следующие средства:

♦ выбор слов и предложений;

♦ создание новых слов и выражений;

♦ выбор грамматической формы высказывания;

♦ выбор последовательности слов, выражений и высказываний;

♦ расстановка ударений, интонации, тон голоса и т. д. (т. е. средства из паралинг-вистического арсенала).

Выбор слов и выражений

Р. Блакар приводит забавный пример. Высказывания «Бутылка наполовину пустая» и «Бутылка наполовину полная», на первый взгляд, констатируют одну и ту же ситуацию. Тем не менее они, вероятно, могут по-разному воздействовать на настроение веселой компании, проводящей время за этой самой бутылкой. Кроме того, эти высказывания могут характеризовать и самого говорящего. Так, говорящий о полупустой бутылке, скорее всего, смотрит на ситуацию пессимистически, в то время как говорящий о наполовину полной смотрит на нее же с оптимизмом.

Добавлю, что от того, какие выбраны слова, особенно глаголы, может зависеть и причинное объяснение происходящего (каузальная атрибуция). Роджер Браун утверждает, что когда используются глаголы, свидетельствующие об активности, напористости, то они побуждают слушателей к диспозиционной атрибуции в отношении действующего лица. Например, в высказывании «Давид победил Голиафа» Давид предстает героем, и именно его героизм послужил причиной победы, причем не возникает мысли о том, что, возможно, Голиаф был совершенно больным, беззащитным существом, поэтому и не мог противостоять Давиду, который воспользовался его слабостью. Но использование активного глагола не оставляет места для сомнений.

Напротив, глаголы, описывающие переживания чувств («переживательные»), созерцательность, пассивное восприятие, заставляют приписывать причину не действующему лицу, а стимулу, внешним факторам. Допустим, высказывание «Татьяна Ларина влюбилась в Евгения Онегина» не наводит на мысль, что причина случившегося в самой героине, в ее неуемной влюбчивости, что она влюблялась во всех мужчин. Скорее всего, данное высказывание заставляет предположить, что влюбленность Татьяны была вызвана личностными чертами самого Онегина, т. е. стимулом.

Создание новых слов и выражений

Этот прием широко задействован в рекламе и идеологии. Рассмотрим название одного из психотерапевтических направлений — нейролингвистическое программирование (НЛП). Очевидно, что уже само это название создавалось с расчетомна рекламный эффект, ведь у людей, далеких от психологии, не знающих ни ее истории, ни направлений (в том числе и терапевтических) сочетание туманно-многозначительных слов «нейролингвистическое», да еще и «программирование» порождает представление о чем-то настолько технически надежном и безотказном (по аналогии с компьютерным программированием, как призналась автору студентка-первокурсница), что пресловутое НЛП начинает восприниматься ими как психотерапевтическая панацея, а практики НЛП — как таинственные всемогущие колдуны. На деле за лукавым названием скрывается обычное для психотерапии средство — изменение установок у людей. Необходимо иметь в виду, что таких пышных, многозначительных названий, скрывающих суть, в разговорах, в рекламной деятельности, в пропаганде используется очень много.

Ту же рекламную или идеологическую цель преследует неправильное использование слов и применение «пустых» слов. Последнее, кстати, отмечал еще Г. Лебон, писавший, что слова «демократия», «равенство», «братство» бессмысленны по содержанию, но обладают огромным воздействием на слушателей. Выбор грамматических форм

Согласитесь, что смысл высказываний «Преподаватель X поставил студенту У двойку» и «Студент У получил двойку у преподавателя Х> неодинаков. Если в первом случае сразу представляется зловредный X, ставящий несчастному У двойку, то во втором — У получает свою вполне заслуженную двойку у X. Выбор активной или пассивной форм оказывает влияние не только на восприятие причинных отношений, но и приводит к переосмыслению ситуации в отношении того, кто является «главным действующим лицом», т. е. тем индивидом, о ком говорят.

Выбор последовательности слов

В предыдущих разделах уже говорилось о «законе края», открытом Германом Эб-бингаузом, согласно которому лучше всего запоминается первая («эффект первичности») и последняя («эффект новизны») информация. Таким образом, выбор последовательности характеристик человека или описываемых событий способен создать нужный смысл и произвести требуемое впечатление. Кстати, Соломон Аш, чью теорию личностных черт мы уже обсуждали, в своем исследовании конформизма, о котором мы будем говорить позже, также использовал принцип последовательности для формирования впечатления у испытуемых. Расстановка ударений, интонаиия, тон голоса

Тон голоса, высота звука, интонации, скорость речи, вокализации, т. е. все то, что относят к паралингвистическим средствам коммуникации, также несет и передает смысл, хотя непосредственно языком не является. Если кратко охарактеризовать суть паралингвистического канала, то можно сказать, что он сообщает не о том, что говорится, а как это делается. Паралингвистические средства включают в себя как речевые модификации — высота голоса, ударение, темп, ритм речи, паузы, так и вокальные модуляции — смеющийся, плачущий, стонущий, воющий голос, а также разного рода покашливания, всхлипывания, покряхтывания, стоны и т. п. Блакар приводит пример простого предложения «Он меня ударил», где с помощью интонационного выделения одного из трех слов можно изменить смысловое значение сказанного, отвечая на три разных вопроса.

1. Кто же тебя ударил? — Он меня ударил.

2. Что он тебе сделал? — Он меня ударил.

3. Кого это он ударил? — Он меня ударил.

Вокализация голоса, которым произносятся слова или фразы, может порой нести ббльшую смысловую нагрузку, чем сами слова, а иногда даже перечеркивать смысл слов. Так, например, если на пляже вы услышите, как кто-то весело, смеющимся голосом кричит «Спасите!», вам, скорее всего, не придет в голову бросаться спасать кричащего, поскольку в данном случае крик «Спасите!» явно не свидетельствует об опасности.

Анализ паралингвистического сопровождения речи дает не меньше сведений, чем анализ самой речи. Так, скажем, низкий тон голоса может свидетельствовать о вежливости, скуке, грусти, в то время как высокий — о гневе, злобе, страхе, удивлении, вообще о возбуждении и даже о лжи.

Характеризуя интонации, Роджер Браун использует понятие социального регистра, под которым он понимает способ выражения сообщений, адресованных определенному типу слушателей (Brown, 1986). Чтобы лучше понять, о чем идет речь, вспомните, как взрослые разговаривают с маленькими детьми, какие при этом отмечаются лингвистические и паралингвистические особенности в их обращении: это предельно простые слова, короткие предложения, нарочитое, преувеличенное интонирование голоса, разного рода сюсюканье. Эти характерные особенности разговора с маленькими детьми присущи всем культурам. Этот регистр легко распознать даже в том случае, когда не видно, с-кем разговаривает взрослый. Правда, иногда можно и ошибиться, поскольку (и эта интересная деталь о многом говорит) людям свойственно использовать этот же регистр, разговаривая с домашними животными. И даже не только с ними: специальные исследования и обычные житейские наблюдения свидетельствуют о том, что речь обслуживающего персонала больниц, домов престарелых, других социальных учреждений имеет ярко выраженное сходство с речью взрослых, адресованной детям (Caporael, 1981). Тем самым работники сферы социального попечительства и медицинского обслуживания, как и взрослые в отношениях с детьми, подчеркивают факт несамостоятельности своих подопечных, их зависимости от других. Этимвыражается, разумеется, и их покровительственное отношение к ним, факт своего более высо-кого социального статуса. Таким образом, дети, старики, больные и животные оказываются удобными мишенями для самоутверждения (о том, какие последствия это может иметь для пожилых людей, мы уже знаем).

Разговор

Разговаривать для нас так же естественно, как и дышать, поэтому мы столь же мало задумываемся о теории разговора, как и о теории дыхания, правда, только до тех пор, пока не начинаем испытывать каких-либо затруднений в осуществленииэтих процессов. Между тем разговор подчиняется определенным правилам, имеет определенные порядок и структуру. Кроме того, можно говорить о классификации типов разговора, основанием для которой может служить степень формализации. С этой точки зрения выделяются по крайней мере три типа разговора:

1) формализованный, где разговор следует строгой, заранее оговоренной регламентации (например, переговоры, различного рода совещания, конференции, симпозиумы и т. д.);

2) полуформализованный, где отсутствует предварительно заданная регламентация, но где тем не менее строго соблюдаются некие каноны (например, светские беседы, официальные приемы и т. д.);

3) неформализованный, где также существуют правила, которые, однако, регулируют не внешнюю, а внутреннюю, сущностную сторону разговора. К тому же их отличает большая гибкость, что позволяет беседующим их модифицировать, видоизменять в зависимости от ситуации (например, повседневные разговоры с близкими людьми, знакомыми, случайными собеседниками и т. д.).

Можно составить и другие классификации разговора, например разговор с применением опосредующих, в том числе и технических, звеньев (телефонный разговор, теледискуссия и т. п.), где также имеются свои специфические правила.

Вместе с тем независимо от типа все разговоры подчинены единой логике, выраженной в последовательности фаз: инициирование (вызывание, завязывание) разговора, сам разговор и его окончание.

Первая фаза неформализованного разговора включает в себя признание людьми друг в друге потенциальных собеседников, что может достигаться с помощью различных средств коммуникации, например взглядов и приветствий. Сам неформализованный разговор характеризуется следующими признаками:

1) длительность разговора заранее не оговаривается;

2) речь, перебивая друг друга, одновременно ведут оба или несколько собеседников, но только до тех пор, пока им не становится ясно, что они друг друга не понимают и разговор грозит обернуться бессмыслицей. Поэтому такие всплески обоюдной речевой активности хотя и типичны, но длятся, как правило, недолго (понятно, что бывают и исключения. Тогда вместо связного разговора получается долгий, утомительный сумбур);

3) порядок вступления в разговор каждого участника и время его высказывания строго не фиксируются и меняются по ходу разговора;

4) в процессе разговора участники используют различные приемы, чтобы взять слово или перейти в позицию слушателя. Так, например, вопрос, обращенный к собеседнику, или пауза могут служить пунктами перехода слова от одного собеседника к другому.

Паузы, как мы уже знаем, относятся к паралингвистическим средствам коммуникации. Очевидно, что и другие паралингвистические средства играют важную роль в разговоре, неся свою смысловую нагрузку. Так, например, размеренный темп речи может служить показателем спокойного состояния собеседника, его уверенности в себе, и напротив, торопливая речьявляется индикатором тревоги, волнения, страха, возбуждения. Помимо этого темп речи может служить способом регулирования позиций «говорящий — слушатель».

Разговор между знакомыми, у которых имеются общие темы, обычно протекает легко и непринужденно. Люди же, ранее незнакомые между собой, должны попытаться найти какое-либо общее основание, чтобы разговор и взаимодействие состоялись. Так, ваша инициатива «Давайте познакомимся...» лишь в том случае найдет поддержку и развитие, если тот, кому адресовано предложение, также заинтересован в знакомстве с вами.

Помимо общей темы собеседники (каждый для себя) определяют допустимый уровень доверительности, искренности, правдивости. Все это в свою очередь зависит от того, насколько, по мнению собеседников, правдив, искренен, заинтересован, информирован и способен к пониманию или сочувствию партнер по общению. Выводы, касающиеся всех этих аспектов, предопределяются, с одной стороны, опытом прошлого общения, а с другой (особенно если такого опыта нет) — Я-концеп-цией собеседника, т. е. механизмом проекции. Например, если человека отличают хитрость, лживость, неискренность, черствость и т. д., он будет исходить из предположения, что всеми этими качествами наделен и его собеседник.

Возникающие недоразумения и непонимание часто объясняются этим обстоятельством. Искренний, правдивый человек, разговаривая с лживым и принимая его неискренние убеждения и заверения за чистую монету, оказывается обманутым. С другой стороны, его лживый собеседник, слыша правдивые высказывания и ответы, подозревает в этом какой-то подвох, тайный смысл, подтекст, скрытую насмешку, ловушку, попытку что-то скрыть, желание уйти от прямого разговора. Словом, лжец усиленно «декодирует» слова собеседника, и если искреннего собеседника обманывают, то неискренний обманывается сам.

Кодирование

Теперь вернемся к проблеме кодирования-декодирования сообщений в разговоре. Выше отмечалось, что умение и стремление зашифровывать и расшифровывать послания в значительной степени зависит от социального статуса и гендерной принадлежности собеседников. В целом здесь наблюдается следующая закономерность: чем выше социальный статус индивида, тем меньше у него потребности прибегать к «эзопову языку», т. е. использовать изощренные способы кодирования своих высказываний. Видимо, поэтому от людей с высоким социальным статусом ожидают не намеков, иносказаний и разного рода подтекстовых, неявно выраженных смыслов, а прямолинейных, отчетливо сформулированных суждений и высказываний. Вот почему речь высокостатусных людей воспринимается как самоуверенная, безапелляционная, напористая, даже грубая. На фоне высказываний людей с более низким социальным статусом суждения высокостатусных выглядят необычно, ярко, поэтому и производят сильное впечатление^ лучше запоминаются.

Люди с низким статусом или самооценкой (неуверенные, тревожные) не могут позволить себе такую роскошь, как прямое, открытое суждение. Разного рода со-циопаты: льстецы, лжецы, подхалимы, авторитарные личности, манипуляторы (последних, правда, А. Добрович (Добрович, 1986) относит к психопатам, поскольку считает их людьми психически извращенными, с садистическими склонностями) — используют либо не используют сложное кодирование в зависимости от ситуаций. Такая же закономерность, как в случае со статусными различиями, действует и в случае тендерных различий. Патрисия Ноллер, которая изучала эту проблему, пришла к выводу, что в целом женщины проявляют лучшие способности в кодировании своих сообщений. Исследуя такой аспект коммуникации в супружеских парах, как умение кодировать/декодировать взаимные сообщения, Ноллер предлагала одному из супругов вообразить предложенную ею ситуацию и каким-либо образом отреагировать на нее. Женщине, например, предлагалось представить, что в зимний холодный вечер она сидит в отдалении от мужа и что ей зябко. Далее она удивляется: неужели муж не чувствует холода, как она? Поэтому женщина говорит: «Мне холодно, а тебе?» (Noller, 1984).

Задача мужа состояла в том, чтобы декодировать сказанное женой. Ноллер снабжала его тремя возможными интерпретациями, из которых он должен был выбрать одну, отражавшую, по его мнению, смысл сказанного женой. Предлагались следующие интерпретации:

1) буквальное значение без всякого подтекста;

2) в сказанном содержится предложение — просьба о физической близости;

3) намек на то, что муж — никудышный хозяин, из-за чего в доме холодно.

Исследование показало, что в тех парах, где оба супруга обладали достаточным умением декодировать взаимные сообщения (т. е. там, где существовало взаимопонимание), семейные отношения складывались лучше, а удовлетворенность браком была выше, чем в парах с плохим взаимопониманием. При этом мужчины как в удачных, так и в неудачных семейных парах оказались на удивление беспомощны, сильно уступая женщинам в умении и способности кодирования/декодирования, и особенно — в передаче позитивных сообщений.

Частичное объяснение этому Ноллер нашла в дополнительном исследовании, в котором она предлагала мужьям декодировать сообщения не своих жен, а чужих, в том числе и незнакомых, женщин. Нет ничего удивительного, что в этом случае способности мужчин к декодированию заметно улучшались. Таким образом, здесь начинало возрастать значение ситуационного фактора.

Наконец, вне зависимости от статуса или гендерной принадлежности большинство людей используют сложную систему кодирования, если разговор касается таких тем, которые обычно называют неудобными или щекотливыми. Интересную мысль по этому поводу высказывают Г. Гибш и М. Форверг: язык хотя и является только системой знаков реальности, но вследствие его тесной связи с действительностью он начинает приобретать для человека характер квазиреальности, другими словами, язык начинает восприниматься не как знак вещи (реальности), а как сама вещь (реальность; Гибш, Форверг, 1972).

Речевые табу

На протяжении всей истории человечества в различных культурах существовали речевые табу. Темы, подвергавшиеся в разговоре табуации, в основном касались сакральных вещей и явлений (латинское слово sacer означает одновременно как самое священное, возвышенное, так и самое низкое, грязное, постыдное), которые, как полагают Гибш и Форверг, запрещается называть своими именами, поскольку предполагается, что табу может быть нарушено самим использованием их языкового символа.

Разумеется, речевые табу в первобытном обществе и темы, на которые «не принято говорить» сегодня, — не одно и то же, хотя, скорее всего, одно генетически вытекает из другого и оба эти явления имеют одну и ту же психологическую причину.

Логически безупречное объяснение происхождения табу и вообще социальных запретов предложил 3. Фрейд. Он писал, что табуировать, запрещать имеет смысл лишь такие явления и предметы, к которым люди испытывают труднопреодолимое влечение. Ведь никому не приходит в голову запрещать класть руки или ноги в горящий костер, хотя это гораздо опаснее, чем, например, обсуждать какие-либо темы, по той простой причине, что большинству людей не приходит в голову это сделать и здесь не требуется специального запрета (Фрейд, 1997).

С момента распространения «протестантской этики», проще говоря, со времени установления капиталистических отношений в западном обществе, а с недавних пор и в России, стало «не принято» напрямую интересоваться размерами, а главное, источниками чужих доходов. Частичное объяснение этому негласному, но распространенному запрету может дать теория Фрейда: это табу действует потому, что большинству хочется об этом узнать!

Еще одна табуированная тема, которую не принято обсуждать во всех современных обществах, — сексуальные отношения. Фрейд утверждает, что психика подчиняется универсальным, природным физическим законам, и сила противодействия в ней равна силе действия, а это означает, что чем сильнее бессознательное желание, тем строже действует запрет. Таким образом, абсолютно неприемлемой и запретной, требующей тщательной маскировки в разговоре, тему секса, согласно Фрейду, делает для индивида его чрезвычайно сильное бессознательное сексуальное влечение (либидо). Эта тема имеет еще одну особенность. В случае с сексуальной проблематикой для многих людей язык приобретает характер даже не квазиреальности, о чем пишут Гибш и Форверг, а некой сверхреальности. Иначе говоря, язык, речь, слова становятся для них большей реальностью, чем сама реальность. Поэтому, как отмечают сексологи и психотерапевты, для многих людей гораздо легче и проще осуществлять сексуальное поведение, чем говорить на эту тему (Хорни, 1995), ведь сказать «об этом» для них равнозначно признанию наличия сексуальности, в том числе и у себя, что, разумеется, для них неприемлемо. Таким образом, сказать в словах, выразить нечто в языке — значит допустить это в сознание, а пока что-то не названо своим именем, оно как бы не существует. Этот сложный психический паттерн Фрейд назвал механизмом защиты посредством вытеснения и отрицания.

Конечно, табуированными, закрытыми являются не только такие темы, как чужие доходы и сексуальные отношения: люди неохотно пускают других, даже очень близких, в свой внутренний мир, многим не нравится обсуждать свои семейные проблемы, состояние здоровья, темы, касающиеся собственного тела, особенно его изъянов и недостатков.

Разговор и тендерные различия

Говоря о тематике разговоров, необходимо отметить, что существуют тендерные различия в выборе предпочтительных тем, иначе говоря, существуют «традицион-но женские» и «традиционно мужские» темы. Правда, согласно данным некоторых исследователей, эти различия незначительны и касаются в основном обсуждения личностных тем.

Так или иначе, но женщины, как правило, более охотно, чем мужчины, ведут «исповедальные» разговоры, особенно с близкими людьми, больше говорят о себе, своих делах и проблемах. Поэтому темы, которые обсуждают женщины, несколько отличаются от тем, обсуждаемых мужчинами. Для женщин очень важна проблема взаимоотношений с другими людьми, ее-то они и предпочитают обсуждать в разговорах. Да и в целом женщинам больше всего нравится говорить о том, что касается их самих.

Состояние социальной тревожности усиливает тендерные различия в разговорной тематике. Под влиянием тревоги мужчины в разговорах, причем как с мужчинами, так и с женщинами, стремятся всячески продемонстрировать, подчеркнуть свою маскулинность. В этих случаях они предпочитают говорить о своей смелости («Я ему прямо так и заявил...»), независимости, самостоятельности («Я им не ребенок, и сам решаю...»), значительности («Со мной еще считаются...»), напористости («Я своего добьюсь...»), решительности («Я этого так не оставлю...»), суровости («Не потерплю...»), грозности («Они у меня еще пожалеют...»). Словом, в таких ситуациях мужчины в разговоре, как правило, жаждут продемонстрировать весь «джентльменский набор» характеристик, соответствующих гендерно-ролевому стереотипу мужского поведения.

В состоянии социальной напряженности это же прослеживается и у женщин. Они также, следуя тендерным стереотипам, обсуждают традиционно «женские» темы и проблемы: жертвенность («Я всем пожертвовала ради него, а он...», «Он погубил мою молодость...»), взаимоотношения, взаимопонимание («Я хочу, чтобы меня понимали») и т. д.

Одну из возможных причин непонимания в разнополых парах обнаружила лингвист Дебора Таннен. Она считает, что мужчины и женщины по-разному воспринимают ситуацию коммуникации. Если женщины настроены на сопереживание и ждут его от мужчин, в чем, собственно, и состоит для них смысл понимания, то мужчины ориентированы на практическое решение проблемы и вместо сопереживания предлагают собеседнице советы, т. е. рациональные варианты выхода из сложившейся ситуации. Получается, что женщины ждут от мужчин сочувствия и эмпатии, но получают советы, мужчины же ждут от женщин советов и решений, а получают сочувствие и сопереживание.

Из-за такого расхождения создается впечатление, словно мужчины и женщины живут в различных социальных мирах. Если женщины говорят на языке отношений и близости и понимают именно этот язык, то мужчины говорят на языке статуса и независимости и понимают только его. «Можно сказать, — пишет Таннен, — что мужчины и женщины говорят не на разных диалектах, а на разных ген-дерлектах» (Таннен, 1994).

Заканчивая обсуждение тендерных различий, обнаруживающихся в разговоре, отметим, что, согласно исследованиям, женщины в разговоре в большей мере, чем мужчины, уделяют внимание паралингвистическим и невербальным средствам коммуникации. Это означает, что для них в определенной мере важнее не то, что говорится, а то, как говорится (Атватер, 1988).

Здесь напрашивается интересное сопоставление с исследованием ораторского искусства бывшего президента США Р. Рейгана. Речи Рейгана не были ни цветистыми, ни поэтичными, его словарь был довольно незатейлив. Но его речи, несомненно, производили эффект. Ученые выяснили, что высокий рейтинг популярности президента и общественное одобрение, которого он добивался, были следствием того, что на общественное мнение влияло не то, что он говорил, а то, как он это делал (Зимбардо, Ляйппе, 2000). На основании этого можно сделать вывод, что в случае с выступлениями Рейгана лишний раз находит подтверждение мысль Г. Лебона о женственном характере общественного мнения.