Витя, 10 апреля 1980 года, утро. Четвертая четверть — самая классная

Четвертая четверть — самая классная. До летних каникулоставалось совсем чуть-чуть, каких-то полтора месяца. А самое главное — доподведения годовых отметок. Я очень люблю апрель, а еще больше — конец мая. Ещепара контрольных, сбор дневников… и открываешь последнюю страницу, а там —твердые, заслуженные пятерки. И похвальный лист в нагрузку…

Нет, я не задаюсь, но приятно все-таки. Честно говоря, когдаменя вызвали к завучу, не сомневался, что услышу что-нибудь приятное. А когдавошел и увидел в кабинете старшую пионервожатую, то решил, что это приятноебудет связано с моей должностью в отряде. Может, в совет дружины введут? Былобы здорово!

Но угадал я только наполовину.

— Садись, Витя, — строго сказала Тамара Васильевна, нашзавуч по прозвищу «Васса», — у нас с Таней к тебе разговор как к председателюсовета отряда!

Я сел, автоматически подумав: «Перед " как" запятаяне нужна, потому что тут оно в значении " в качестве"».

Танечка и Васса смотрели на меня строго. Теперь было видно, что речь пойдет о каком-то важном, но не очень приятном деле. Возможно, овнеплановом сборе металлолома в честь открытия новой комсомольской стройки.

— Помнишь, Витя, — продолжила завуч, — Женя Архипов приносилв понедельник в школу кулич?

Я удивился. Какой-то неожиданный вопрос.

— Булку? — уточнил я.

— Кулич! — Танечка поправила меня таким противным голосом, что стало понятно, именно в этом куличе все и дело.

Я кивнул.

— Что ты киваешь? — вдруг зашипела Танечка. — Языка нет?

На вожатку это было не похоже. Обычно она со мной говорилаприветливо и даже уважительно. Не так, как со всеми остальными. Я торопливосказал:

— Я помню, как Архипов приносил булку… кулич!

— Танечка! Не надо на Витю кричать, — Васса стараласьговорить помягче, но у нее это плохо получалось.

Просто вместо обычного металла в голоса звучал… наверное, какой-нибудь мягкий металл. Свинец, например.

— Он же не виноват, — продолжила завуч.

Я вообще перестал что-нибудь соображать. В чем виноват? Чтомы эту булку… кулич ели не в столовой?

— Но это же вопиюще… — начала Танечка, но Васса не дала ей договорить.

— Виктор, — сказала она своим обычным командирским голосом, — расскажи нам, пожалуйста, как все было.

Я честно рассказал все. И как Женька притащил булку, каквсех угощал, как все ели. И даже Ирку Воронько угостил, хотя они перед этимпоругались. И меня угостил. Булка была вкусная, сладкая, только немногоподсохшая. Все.

— А о чем вы при этом говорили? — с угрозой спросилапионервожатая.

— Не помню, — откровенно признался я, подумав.

— Вы говорили о бабушке Архипова, — сообщила мне Васса.

— Да! Точно! — я обрадовался, что вспомнил нужное. — Онговорил, что она булку испекла!

Две пары глаз так и впились в меня.

— А зачем она испекла этот… эту булку, ты помнишь? — голосзавучихи звучал вкрадчиво.

Я вспомнил. Мне стало жарко. Теперь понятно, почему менявызвали.

— Нуууу… — начал я. — Просто так… Кажется…

— Вот! — обличающе подняла палецстаршая пионервожатая. — Вот тлетворное влияние! Витя! Ты же никогда не врал! Ты же председатель совета отряда! Отличник! У тебя папа партийный работник!

Мне стало совсем плохо. Я действительно впервые в жизни вралстаршим товарищам. Но правду мне говорить совсем не хотелось. Поэтому я решилмолчать.

— Эх, Виктор, Виктор… — покачала головой Васса. — Развеэтому я тебя учила? Разве так поступали пионеры-герои? Разве так поступалПавлик Морозов, имя которого носит наша дружина?

— Между прочим, — добавила Танечка, — мы боролись за этоправо с пятидесятой школой! И победили!

Завуч строго посмотрела на вожатую, и та осеклась. Видимо, сейчас было не время вспоминать прошлые заслуги. Я смотрел в пол и чувствовал, как жаркая краска заливает мне щеки.

Мы немного помолчали, и с каждой секундой мне становилосьвсе жарче.

— Итак, — тихо проскрежетала Васса, — ты не помнишь, длячего бабушка Архипова испекла кулич?

Я не пошевелился. На меня словно столбняк напал.

— Ладно, — вздохнула завуч, — придется напомнить. БабушкаАрхипова испекла этот кулич… пасхальный кулич!.. к религиозному празднику «пасха».

Я слушал этот стальной голос и вспоминал неясные слухи, которыеходили про Вассу. То ли она памятники Сталину лично сносила, то ли охраняла ихот сноса… Об этом говорить сейчас было не принято, так что подробностей никтоне знал. Но что она при этом отличилась — это точно.

— Бабушка Архипова, — продолжала завуч, — таким образомпытается…

Васса замолчала, подбирая слова, и ей на помощь пришлапионервожатая.

— Пытается охмурить! И завлечь в сети религиозного дурмана.

Завуч нахмурилась. Ей, преподавательнице русского языка согромным стажем, что-то не понравилось в словосочетании «сети религиозногодурмана». Но она не стала поправлять Танечку, наоборот, поддержала ее.

— Вот именно!

Завуч и пионервожатая торжественно замолчали. Наверное, чтобы до меня лучше дошло.

Зря старались — до меня уже так дошло, что лучше и быть неможет.

— И что ты собираешься делать по этому поводу? — спросиланаконец Васса.

Я смог выдавить только:

— Мы больше не будем…

Вожатка и завуч закатили глаза так, что сами стали похожи нарелигиозных старух из какого-то фильма. А потом объяснили мне, что я долженсделать.