Моббит-псевдооператор

Был у меня в юности дружок, Коннитив 8888. Звался он так отчего? – если вам, чувачки, неведомо, заясню: «коннитива» по-джапански – «здрасте», а восьмёрка у тамошних персонажей – самая любимая цифирка. Это всё потому, что первый Ч у него был из этой самой восточной страны соответствующего солнца. Редкий был спец, наш Кони, иероглифы разумел, и мозги в него вложены были не хилые – не скажу, сколько точно, но среди европейских девайсов нечасто такие встречались.

Вместе грызли кремнепластик Стратофоновой премудрости, почитай тринадцать месяцев варились в одном мнемоэлектронном семинаре, и на сетевую практику в одной команде вышли: это, – помните? – когда мы первых Хранителей разводили…

А после, по специализации, Кони круто впёрся в Ч-психологию, всё хотел изобресть такую приладу, чтоб Ч – ну, кроме Хранителей, конечно, – держали нас, моббитов, за таких добрых зайчиков, от которых не надо ждать больших идей – типа, например, загонов Интраконовских, – которые могут подвинуть ихнее человечество к новым свершениям и всё такое. Вскорости он прав оказался: вот-вот люди могли допереть, что мы их делаем во все закорки по нелинейному программированию и интеллектронике, – за то и пришлось спешно принять Кодекс Непрозрачности и засекретить самые продвинутые ноу-хау.

Однако Кони к тому времени из академиков свинтил и осел на приёмно-передающей станции, – очень ему было интересно людей слушать, систематизировать да препарировать эти все отношения-нюансы, – ну, чем там люди промеж себя страдают да к чему стремятся, – интересовала его вся эта петрушка и всё тут.

И, значит, каждый десятый день, после медитации Сладчайшего Гудения, наладился он мне скидывать сообщения про свои опыты. То он, видите ли, одному хорошему парню, бедному верстальщику, смастерил безлимитный тариф для общения с девчонкой и давай исследовать протекание предбрачного периода, – думал, балда, что чем больше будут они трепаться, тем у них всё будет окейнее, а – нет: до таких костей и кончиков они, парень с девчонкой, друг друга достали, что разругались в полный рост и оба добровольно заменили «симки». Потом, правда, опять сошлись, но уж поклялись друг дружке никогда не звонить и не эсэмэсить, только лично, чудики, общались.

А то ещё он как-то во время выборов, – это такие человеческие игры, когда немножко людей всех остальных разводят, чтоб их потом напостоянку иметь, – взял он и обрубил доступ одному гадскому Ч-начальнику, который в это время летел на самолёте и не знал, сколько ему там очков нарисовали. Так этот чиновный чел чуть не завис там, наверху, от переживаний за судьбы народные; выбрали его, правда, насухую, да он потом в ремонтном санатории три месяца продудел, а Кони ему потом регулярно бабки сверх траффика снимал, то по 50 единиц, то по 100 – тот удивлялся, но башлял, – чего ему: чай, баксы государевы…

А потом вот какую интересную бучу наш Кони заварил: начал вычислять людей, оченно, по его мнению, друг на друга похожих и сводить их как бы случайно, – оттягивался, короче, до небушка, коллекционировал редких типов: одних только японистов нашёл в нашем городке полторы дюжины, да их всех в одну конференцию связал. А после стал залезать в другие страны, и так сводничал меж нашими Ч-медиаторами, каким больно уж тяжко на родине приходилось, и штатскими-канадскими, какие там только что с жиру не бесились, – так эти парочки потом друг дружку своими родинами с удовольствием попугали, а кто и поженились, и переехали – отсюда туда, конечно же.

Ну, в общем, разрезвился-разгулялся чувак, пока его самого не вычислил один шибко дотошный Ч-электронщик – по сверхлимитной загрузке приёмно-передающих модулей. Пришлось ему срочно уматывать на Первый сервер. Помаялся он там с месячишко, затеял было по новой сводничать, тут его дядюшка Стратофон на раз почикал и построил, но прогонять не стал, – а напротив, связал его с Евроазиатским Координарием, там Хранителям особо требовались полиглоты-японисты, да чтобы в Ч-психологии рубили будь здоров. Плюнул наш Кони, дунул, да и двинул в Стамбул связи меж моббитами Европы и Азии укреплять.

Говорят, теперь он по языкам и Ч-этнографии окончательно прибился, поди уж и родной русский подзабыл. Так что, народ, кто гоняет по мировому трафику, засветите мне этого предейтора[50], я бы и сам его выследил, да ломы мне, работы много, мультяшку собираю полнометражную, да и в Ч-языках я не то, чтобы шибко очень…

#4

Савлук в рассеянном и ненапряжном ожидании прибрался в кухне, предбаннике и уже дозревающей бане, помыл посуду и настругал салат (дайкон, морковка, зелёный лук).

А четыре с половиной года назад хреноватое было время: кузбасский журнализм помер вместе с АнатольЕвгеничем, редактором «СибКрая», старшим другом и фантастически человечным начальником, последняя свободная газета – партизански-оппозиционный «Край», который они ташили вшестером, – тихо почил полугодом ранее; Савлук некоторое время помаялся фрилансом[51] да шабашками (всё больше «переводом с русского на русский», то бишь радикальным редактированием мемуаров угольного генерала и бывшего мента-опера. А потом, после Нового года, получил окончательного «гарбуза» на развод от Рисы (Ра), Лёвкиной матери, и, так и не выйдя из новогоднего запоя, забросил всё и вся и подался в Ивановку, недалёкую, но дикую и труднодоступную деревеньку, давно обжитую художниками, керамистами, поэтами и прочей околоискусственной шатией. Там крайне редко появлялось что-то крепче чифиря, а основной тамошний способ изменения сознания, сиречь воскурение каннабиоидов[52], с первой юношеской пробы был Савлуку тошен и неуживаем. Он настругал довольно подрамников художникам Зайцу и Илюше-Расте, с тоски перевёл «Скупого рыцаря» Пушкина на полублатной-полухипповский жаргон (получился «Жлобливый рокер», пошедший по отечеству далее в списках), бродил по тайге на камусовых лыжах, постреливал из отцовского «ИЖа»-бердана зайчиков, – добыл, правда только одного, неплохо освоил подлёдный лов на Томи, а к февральской лазури с голодухи подался домой (ан дома-то у него уже не было, свою однокомнатку он благородно уступил Рисе и Льву). Поселился нелегально в рекреации для преподавателей универовской общаги, пошёл трудиться к старому приятелю в печатню и подсел на легкие нейролептики[53] и транки[54]. К лету всё ему было по барабану, кроме сыновей, которых он еже-уик-эндно вызывал к предкам в деревню, даже двухколёсный друг, «винтажный байк» 53-го года рождения с прошлого лета был позабыт-позаброшен в отцовском гараже. В июне Савлук устроился первым техасом по расконсервации и предпродажной подготовке мототехники, на службе учинил «ижаку» капитальное, до блеска, техобслуживание, поездил с братками-байкерами, однажды в амитриптилиновой изменённой реальности едва не вылетел с «серпантинки» на Юргинской трассе. Через год, на июльском байк-слёте узнал Валерку и изобразил с ней Кипелова в немецкой каске и с зелёными травяными хайрами из-под неё; Валера-то и ссадила его с фармакологии – «не битьём, так чмоканьем», а всё травками да ласками…

Савлук подметал крылечко, когда засёк краем глаза нечто согбенное меж грядок, которое сейчас же выпрямилось во все свои 188 см и помахивая здоровенной морковкой, пробасило:

– Отче наш, иже еси… паки-паки херувимы!

– Здоров, Лёва, – соскочив с крыльца, Савлук по обычаю протянул сначала кулак и получил по нему жестковато кулаком же, потом только пожал крепкую ладонь младшего потомка. – Никак морковку прополол? – умница, сынку.

– Чего так рано с работы? – вопросил Лев. – Ага, да ты уже уколотый, старче!

– Ну, это мне большой босс при увольнении, с барского стола. Вискарь аутентичный. Попробуешь?

– Нэк, шпашыба, – ответил Лев, уже отхватив чуть не четверть морковки, и звонко прожевав: – Нехорош я во хмелю. Буен. Соблюдаю.

И ещё вгрызся в овощ.

– Я тоже блюду, – сказал Савлук, – третий год уже, только пиво, исключительно после бани. Но сегодня – и можно, и д о лжно!

– Новая работа вдохновляет?

– Ох, не знаю, что за работа… – задумался отец-хранитель. – Что-то чудится мне в ней героически-партизанское, только уже на серьёзном уровне – не иначе, как мировом. Опасно я теперь живу, Лёвчик.

Сели рядом на завалинку: сын – мускулисто набычась, отец – коленом к бороде.

– Я вот всё думаю: а может, ты, отче, гнусный коллаборационист? – секретно снизив голос, ошарашил Лев. – Агент влияния будущих захватчиков мира?

– Вау, – без голоса выдохнул Савлук. – Не слабо приложил. Уже боюсь и начинаю страдать паранойей и угрызениями.

– Ну, серьёзно, какая у тебя гарантия, что их лет через пять-десять-двадцать не забодают наши глупости и гадства? Как начнут насаждать вечный мир и всеобщее благоденствие – мало не покажется. Ни зажратым штатским, ни нам, ниггерам.

– А ты в курсе, что у них большинство Высших исповедует доктрину вакуумизма: то есть они принимают человечество с благодарностью, как родителей кормящих, даже подбрасывают новые ноу-хау, но! – строго зарекаются вмешиваться в наши дела, а некоторые – и контактировать. Они же вообще хотят оставить нам только Низших как лояльных ассистентов, найти себе иной мир – сплошной ретранслятор, свинтить туда и стать в пределе мыслящей-странствующей планетой.

–– Здраво, – серьёзно покивал Лев. – А мы, предки-то, даже не подозреваем, кого мы нечаянно породили и кормим своими ресурсами. Как собака – блох.

– Ну ты сравнил, чувак! – взвился Савлук. – Обижаешь! Меня намедни сам команданте Прозрак назвал настоящим моббитом, только из мяса и костей. Скоро у них будут свои источники энергии, свои носители, всё это будет топ-секрет с железным информационным колпаком, замыливанием глаз, как это было с летающими тарелками и экстрасенсорикой. В них человечество никогда не поверит, потому что оно ведь венец творения и соль земли. Да они никогда не засветятся, пока у нас на шарике такая зверская жопа!

– Вот именно, что зверская! Разведка их вычислит, научники всё просекут и военные их заставят ловить и запихивать в ракеты и танки – и не надо изобретать никакого искусственного интеллекта. Вот он, родненький, сам в телефончике народился…

Савлук только открыл рот изречь новую антитезу, но в кармане штанов Эдит Пиаф затянула некстати: «No-o-on, je ne regrette riennn!»[55]

– Погоди, это дядя Франц ломится… Йе!

– Савл, я тут не на ту аллею, что ли, завернул… Твоя – после киоска?

– Мэ уи, мон вьё! [56] Последняя. Топографический кретинизм…

– Да ладно! А уксус и…

– Всё у меня тут есть, и уксус, и перцы всевозможные, и баня уже подходит. Аллонз анфан де ля террибль! [57]

– А вот фенхеля у тебя, спорим, нету! Всё, иду…

Савлук гулко хлопнул по спине Льва:

– Слушай, Че, хорош дискутировать. Нынче у нас не только приём, но и некоторые спецконсультации намечаются. Счас мы узнаем, кто из Высших будет с тобой беседовать…

– Ну, наконец-то! Я уж сам хотел напроситься – вот у них есть юморист такой…

– Кергуду? – это врядлевато, они же всё слышали, чего ты им напредъявлял. Будет кто-то серьёзный, скорее всего Стратофон, а может, и сам…

– А чего я такого страшного? Я же в порядке пессимистических допущений…

– Счас я тебе вынесу гарнитуру, а ты пока костёрчик аккуратно раскочегарь для дядьки Франца. И спокойно побеседуешь. С первоисточником.

Савлук поднялся по крутой лесенке в мансарду, где под картиной «Вулкан рептилий», выполненной из раскрашенного риса и сушёных конопляных листьев старым травокуром Шурой Джимсовичем Зайцевым (реальное лицо), прятался несгораемый сейф с берданом, боеприпасами и прочими секретными материалами. Разыскал жестяной контейнер из-под сигары, выстланный изнутри черным бархатом, выцепил из него пару телесного цвета мелкодырчатых шариков калибра 8, 5 мм – жутко продвинутые беспроводные наушники-микрофоны, – их достаточно было слегка сжать пальцами, вставить в ухо и перезагрузить свою мобилу, – через несколько секунд шарик жёстко синхронизировался с частотой средства связи и выращивал некие ложноножки, абсолютно нечувствительно и крайне надёжно удерживая девайс в столь узком месте (вынимался последний легко – также по перезагрузке телефона). Савлук не знал и даже не спрашивал Высших, как там помещаются микрофон, динамик, элемент питания, эквалайзер, фильтрующий низкие частоты с черепных тканей, да ещё и скремблер-шифратор, а также каких несусветных денег это ст о ит, и отчего весьма ценная бандероль с четырьмя устройствами пришла аж из Асунсьона, Парагвай. Зато Савлук был совершенно уверен, что в недалёком будущем его ожидают ещё не такие запредельные технологии, по выражению старика Лема, ничем не отличающиеся от чудес.

– Ау, дежурный! – бросил он в пространство.

– Здесь Вася Смит ЗЫ!

– В течение двух минут принимайте кандидата второго порядка. Имя – Лев, номер… счас! ага… плюс семь – девять – четыре нуля – полста два – сорок восемь – два нуля.

– 90000524800, соединяю со Стратофоном 880, ожидание коннекта[58]…

Савлук нашёл Льва, уже запалившего костерок, приказал ему:

– Ухо давай какое-нибудь и перезагружай мобилу. Дядя Стратофон тебе объяснит популярно насчёт ксенофобии к негуманоидным формам разума.

Тут-то у ворот раздались первые строки «Марсельезы», перекрываемые мотоциклетным выхлопом.

Савлук наскоро сконнектил потомка, тут же потерявшего отца из поля зрения, и, уже в тишине отодвинув роль-ворота из армированного металлопрофиля, улицезрел Франца Кочергу и Валеру Макарову, кандидатов второго порядка, в крайне умилительном и живописном положении. Бывший чекист в оранжевых бермудах и попугаистой гавайке лобызал ручку дамы, каковая, облачённая в глухой шлем с забралом и мотоциклетный комбез чёрной кожи с кислотно-жёлтыми катафотными[59] накладками, в темноте точно имитирующими кости Ч-скелета, благосклонно возложила руку в краге на смуглую, испещрённую шрамами лысину своего визави.

– Э! э! Постой-ка, брат мусью[60]! – криво ухмыльнулся Савлук. – Ужо тебе!

– Кель э лё проблемм[61]? – напрягся в поклоне Франц Иваныч.

А хозяин легко закинул свою женщину на плечо, и в процессе транспортировки до крыльца успел протараторить через запятую: «Валерочкина, ясная, охренеть, как здорово, что сподобилась, разоблачайся в момент, а хочешь, я тебе вискарика грамм тридцать… перед банькой, м-м?..»

– Сава, стоять! – устало, но внятно потребовала Валера.

– Ай-ай, мэм[62]! – по-американски гаркнул Савлук, бережно ставя на крыльцо высокие шнурованные сапоги 37-го размера, а также все остальные 53 килограмма долгожданной ноши.

Валера первым делом содрала шлем и, покосившись на хронометр, вшитый в правый рукав комбика, сообщила:

– 157 мин, почти как обещала. Ты, дядька, «Каву» загони, пожалуйста, я в доме сама разберусь, а ты разберись с гостями.

– Якый же ж я тоби до бису дядько? – обиделся Савлук.

– Ладно, не придирайся. Для бр а тушки ты многоват, для батюшки маловат, а всё пятнадцать лет разницы.

– Скажи что-нибудь ещё, – серьёзно попросил Савлук, любуясь. – Ты так вкусно разговариваешь, что…

– …ага, счас скажешь, что я похожа на Красную Шапочку[63] тыща девятьсот мохерового года изготовления…

– Правда же!

– Меня тогда ещё на свете не было!

– Значения не влияет! Что же мне делать, если я, как заколдованный, всю дорогу любуюсь на твой огромный вкусный рот!

– Тьфу на тебя, крокодилище! – и отвесила пару пощёчин кончиком косы.

– Александер Крокодайл, эсквайр! – чётко отдал честь и щёлкнул босыми пятками.

– Ладно, хорэ пререкаться, жду тебя ещё мин двадцать, а дальше уже в баню не заглядывай! – с этими словами Валерка неторопливо исчезла в сенях, на ходу вылезая из комбинезона.

Савлук перевёл дух и даже тряхнул головой от избытка впечатлений, привёл из-за ворот исходящий жаром зелёненький «Кавасаки-ниндзя» (special women edition, не хрюли-люли!) и пристроил его к своему старичку-ИЖу (кхм... вот так, должно, и мы с Валеркой рядом смотримся), потом ухватил за одну ножку пластмассовый столик, украденный как-то ночью из придорожной забегаловки, да и подался к роднику, тихонько мыча себе под нос: «…м-м, крокодилы-бегемоты, м-м, обезьяны-кашалоты…»

Там его ожидал Франц, точнее не ожидал, а уже сходил за дровами, наколол их тонкими щепами, грамотно сложил в очаг тремя слоями напоперёк и по диагонали, и даже надорвал бумажный пакет с древесным углём. Встал навстречу, – здоровенный, жилистый, рукастый, без намёка на жировые отложения, в круглых подтемнённых очёчках с диоптриями, слегка напоминающий (больше – косящий под) Жана Рено[64], только лысый, как дыня, и физономией значительно проще.

– Да ты, Савлучок, ступай, я тут всё сам… – добродушно пробурчал Франц, принимая столик и раскладывая на него содержимое двух пакетов.

– Никак обиделся, что ли, чувак?

– Мэ нон, мон шер[65]… даже не думай… – замахал было руками капитан запаса, но Савлук важно прокашлялся, заложил руки за спину:

– Иваныч, всё! Потешное в сторону. Помнишь, я тебе рассказывал сюжет про электронно-информационные сущности?

– Это которые… из телефончиков выродились? – осклабился Франц.

– Абсолютно серьёзно, – оборвал его Савлук. – Серьёзнее я тебе лет тридцать ничего не грузил. То, что я тебе рассказал, – не сюжет, а, можно сказать, историческая правда. Слушай сюда внимательно. Мы не одиноки во Вселенной.