ГЛАВА 2. Первые девять дней, когда душа покидает тело, она не переходит в мир иной, а продолжает жить на Земле среди дорогих и близких людей

Первые девять дней, когда душа покидает тело, она не переходит в мир иной, а продолжает жить на Земле среди дорогих и близких людей. Так было и со мной. Несколько дней я был дома, мне никуда не хотелось уходить. Не было и сил о чём-то думать. Постепенно я освоился в своём новом состоянии. Я мог передвигаться и очень свободно. Но скорее всего не ходил, а «плавал», словно отдавшись на волю волн. С наступлением темноты ко мне приходили зрение и слух. А когда всходило солнце, всё начинало как бы удаляться, терялось в ярком свете, и я становился и слепым, и глухим. Хотя звуки доходили до меня, словно сквозь сон, но они не были чёткими и сливались в гул. С наступлением сумерек ко мне возвращалось зрение и слух, и я прислушивался, о чём говорят.

Наибольшим спокойствием обладала бабушка. Она почти всё время молилась, даже работая. Молилась она обо мне, и я внимал её словам: «Пресвятая Богородица, спаси и сохрани внучка моего на тяжком пути, огради его молитвами Твоими от чёрной нечисти, подари ему силу и смелость в тяжкий миг испытаний… Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй…» И так, то повторяясь, то ещё вспомнив о чём-то, она молилась. А то обращалась ко мне: «Николушка, кровиночка моя, услышь меня, старую. Молись родненький, молись, ты всегда был умным мальчиком и знал молитвы, читай их и проси у Господа нашего Христа, проси: «Помилуй, Господи!», - так она причитала, и мне становилось легче от этих слов.

Анна же, моя милая сестра Анна, кажется она обезумела от горя. Её стенания ввергали меня в отчаяние и зарождали во мне смятение: я был с ними, а они не видели меня, я был бодр и не чувствовал ни боли, ни тяжести в теле, а они жалели меня. Но я меньше всего нуждался в их жалости, наоборот, мне хотелось пожалеть их, потому что я чувствовал себя легко и свободно. И я пытался говорить, меня они не слышали и не видели, я пытался привлечь их внимание, но не мог: мои руки проходили через всё, к чему я прикасался. Да и сам я мог пройти через стену, как бы просочиться сквозь неё. Мне было страшно от того, что я был один среди близких мне людей.

Когда прошло первое чувство страха и неуверенности, я почувствовал рядом с собой чьё-то присутствие. Оно заговорило со мной, это живое существо. Я растерялся… Обращались ко мне, и я мог воспринимать смысл слов. Это существо имело очертания человека. С наступлением темноты я смог разглядеть его. Помню, как сейчас: он высокого роста, тёмно-русые волосы до плеч. Лицо с правильными чертами, почти идеально красиво. Что портило его внешность – это слишком крупный нос. Вообще же он производил приятное впечатление.

– Я - твой Учитель, - обратился он ко мне.

– Учитель? – я был удивлен.

– Да, Учитель. Я здесь ненадолго. Тебе пришло время покидать Землю. Ты совершишь несколько, может быть жуткое, путешествие. Но чтобы ни случалось с тобой - не бойся. Я буду встречать тебя там, по ту сторону…

– Что я должен делать? – я испытал новый приступ страха от неизвестности: что ждёт меня впереди.

– Будь стойким. До встречи… - и он исчез.

Я был в полном смятении, а в глазах всё стояла изящная фигура человека, одетого во всё белое; и в напряженной тишине ночи звенел его голос: «Будь стойким. До встречи… Будь стойким. До встречи…»

Мысли путались: «Учитель» …, «время покидать землю» …, «я буду ждать тебя там, по ту сторону» … Но я не хотел покидать Землю, где родился, жил, где встретил любовь. И впервые за несколько дней я вышел на улицу, и не во двор, а вообще вышел из дома. Я плыл мимо знакомых мне мест: дома, улицы – всё плыло подо мной. Было поздно, и во многих домах огни были уже погашены. А вот этот сквер, где мы так часто гуляли с Тамарой, а вот и Волга - сколько раз мы были здесь. Сколько воспоминаний обрушилось на меня... И радость и боль…

Поддавшись нахлынувшим чувствам, я перестал замечать, что происходит со мной. А меня всё несло, несло… Находясь в горизонтальном положении, я плыл. Куда меня несло – не знаю, я почти не замечал, что происходит внизу. Я - романтик по природе, и очаровательная картина, открывшаяся моему взору, вырвала меня из отсутствующего состояния.

Зеркальная гладь воды изредка морщинилась от набегающего ветра. И отражение огромной луны оживало, оно лилось словно серебро. А на берегу поднималась небольшая скала, она осторожно входила в воду, и на ней, неизвестно каким образом, росла сосна. Огромная и величественно красивая, она поражала своей мощью, силой. Далее скала переходила в более ровную местность, сплошь покрытую лесом. Я был зачарован этой красотой.

Но где я нахожусь? Где я? Ещё на Земле, или уже там? Но где же тогда Учитель? Мне стало жутко, и я захотел вернуться домой. Через мгновение я был там, куда так хотел попасть. В доме было тихо. Все спали. И мне почему-то стало душно и тесно в доме. Стены давили на меня, а настенные часы, их ход: так – так – так - так… – приводили меня в уныние. Я вышел из дома и бродил по городу, если можно сказать: «бродил», я плыл, плыл по воздуху, как по волнам реки, находясь всё также в горизонтальном положении. Когда первые лучи солнца озарили Землю, я вернулся домой.

Бабушка была уже на ногах и вместе с Анфиской хлопотала у печи на кухне. Анна спала. Её лицо было спокойно. Я подошёл к ней и попытался провести рукой по лицу и подул, как раньше, когда мы были маленькими и жили у бабушки, я будил её так. Не знаю, почувствовала ли она это прикосновение, но моя милая сестричка во сне улыбнулась, и эта улыбка наполнила меня радостью.

Чем ярче было солнце, тем более далекими становились мои родные. Голоса, суматоха в доме… Анна, бабушка, отец, Тамара… мама… Учитель… Перед глазами всё плыло. Я силился сопротивляться, но не мог. Меня словно вихрь закружил. Отчаянно пытаясь сопротивляться, я совсем выбился из сил, и тогда почувствовал, что меня куда-то несёт. Мне казалось я парил, испытывая лёгкость. Обессилев, я больше не сопротивлялся. Что-то неведомое влекло меня всё вверх и вверх. Постепенно увеличивалась скорость, я почти перестал ощущать своё «тело», а навстречу мне нарастающей волной неслось странное звучание: не то дробь барабана, не то звон колоколов - всё это сливалось воедино. Мне казалось, что я оглохну от невообразимого шума. Но вот всё это позади, хотя ещё болезненно отдаётся где-то внутри меня.

После ужасающего шума и захватывающей дух скорости, мне показалось, что теперь наступила безмолвная тишина, и темнота мягко окутывала меня. Несколько придя в себя, я осмотрелся. Здесь было достаточно света и не так уж тихо, как показалось вначале. Я продолжал двигаться, но очень медленно. Я двигался по Млечному Пути или по Долине Перехода. Это название я узнал позже от Учителя.

Двигался я по дороге неровной, изрытой. Вдоль дороги росли деревья, так похожие на ольху. Уже зеленела молодая листва, но в дорожной пыли проглядывали опавшие ольховые сережки, и мне казалось, что они едва уловимо похрустывают под ногами. Должно быть, здесь была весна.

Моя земная жизнь оборвалась 4 сентября 1851 года. Немного я не дожил до 36 лет.

Там, на Земле, была осень. И хозяйка осени - рыжая девица с грациозной походкой и зелёными глазами - уже коснулась природы своей рукой. Лёгким золотом подёрнулись берёзы, и клёны покрылись багрянцем…, пожухла трава… Здесь всё было иначе. Прозрачный звенящий воздух был пропитан запахом весны.

Продвигался я очень медленно, но и спешить не хотелось. Вскоре я заметил идущих мне навстречу двух людей. Один в белых одеждах, как Учитель, и я подумал, что это за мной, но ошибся. Другой шёл, понуро опустив голову. Это была женщина. Она одета просто: длинное лиловое платье бесхитростного покроя, слегка ободранное по подолу. Ноги немного сбиты. Должно быть она проделала долгий изнурительный путь. Её вид был подавленный. Идущий рядом с ней что-то убедительно говорил ей. Они не обратили на меня ни малейшего внимания. Я немного приостановился и посмотрел им вслед. До меня донеслась одна фраза, поразившая меня:

– Ты немедленно должна вернуться. Ты нужна детям. Их трое у тебя, подумай о них. Как будут они жить без тебя? Ты так хотела сына и он увидел свет и жизнь, а ты хочешь покинуть его, не приложив к груди?..

– Я не хочу возвращаться… - это был скорее стон, и именно это поразило меня.

Но какая-то сила повлекла меня снова вперёд. Впереди виднелось какое-то селение. Когда я подходил к нему, человек в белых одеждах, которого я видел не так давно, обогнал меня. Он был один. Что же стало с той женщиной? Но я не успел поразмышлять об этом… Откуда-то вылетела ватага мальчишек – подростков, они с криками пронеслись мимо меня. Что гнало их? Я предстал перед безобразным человеком, или тем, что от него осталось… От существа несло смрадом разложения. Лицо было искажено, всё в язвах, а кое-где сквозь драную одежду проглядывали кости. Это чудище злобно огрызнулось мне:

– Свеженький… - и продолжило свой путь преследователя за убегавшими.

Я шарахнулся от него в сторону и поспешил быстрее удалиться, от этого места. Не успел я оглянуться, как селение осталось далеко позади. Я продолжал продвигаться всё дальше и дальше. Заросли ольхи вдоль дороги становились всё реже, и ощущалась жара. Чем дальше я двигался, тем жарче становилось. Хотелось пить, но нигде не было видно ни ручейка. Лишь изредка попадались иссохшие кустарники. Дорога стала ровней, но от этого идти стало не легче. Земля под ногами отливала глянцем и нестерпимо жгла подошвы. Чтобы меньше чувствовать жар, я постарался насколько это возможно двигаться быстрее. Это принесло некоторое облегчение. Силы постепенно уходили от меня. У меня возникло желание упасть на эту раскаленную землю и остаться здесь. Силы были на пределе. Как вдруг я услышал за собой хрипловатый голос:

– Привет, свеженький! Не думал, что ты так далеко уйдёшь, насилу догнал.

Я оглянулся. Это было то чудище, что попалось мне на глаза в селении. Я испытал приступ тошноты. В раскалённом воздухе смрад, идущий от этого получеловека, был ужасающим. Должно быть отвращение отразилось на моём лице, и чудище широко улыбнулось, если это можно было назвать улыбкой, обнажив беззубый рот:

– Что? Не нравлюсь! Но это, брат, ничего, догоняя тебя я устал, так ты донесёшь меня, куда я тебе скажу, - и чудище стало приближаться ко мне.

Не знаю, откуда взялась у меня такая прыть, но я вмиг оказался достаточно далеко от него. Это озлобило его, и он прорычал:

– Всё равно ты будешь мой! Ты понравился мне, и я не оставлю тебя! – И он немедленно пустился преследовать меня. Было жутко. Первый страх прошёл, и я с ещё большей силой почувствовал, что слабею. Жара стала просто давящей, а чудище неслось за мной, и расстояние между нами всё сокращалось. Большего я вынести не мог!

– Господи, помилуй! – вырвалось из моих уст. Это был зов сердца.

На какой-то миг я почувствовал, что куда-то падаю. Потемнело в глазах. Потом какой-то толчок…, и я снова оказался не далеко от уже пройденного селения. Только теперь я был на развилке дорог. Ужаснувшись увиденным, я не заметил, что дороги расходятся, и, желая уйти подальше от чудища, попал к нему. Я сошёл на другую дорогу и продолжил путь. Вскоре я услышал журчание воды и испытал неописуемый восторг! Это было спасение – вода. Я утолил жажду и немного отдохнул, сидя под большим деревом у родничка, бьющего из-под сизого камня.

Силы возвращались ко мне, и я почувствовал голод. Присмотревшись, я увидел в траве белые глазки земляники, а кое-где проглядывали красные бусинки ягод. «Возможно ли это? – Пронеслось у меня в голове, - не брежу ли я»… Но голод давал о себе знать. Я встал и прошёл на поляну. Раздвигая руками траву, я собирал ягоды и с жадностью поедал их. Не скажу, что насытился, но стало легче. Можно было продолжить путь.

Как долго я шёл - не знаю. Снова подступала усталость. Хотелось есть. Вдали виднелось поселение, но сколько не спешил я к нему, оно не становилось ближе. Рассудок мутнел. И тут в воспалённом мозгу всплыла картина: бабушка, она молилась: «Ты всегда был умным мальчиком и знал молитвы…»

Первое, что пришло на ум, – «Отче наш…». Сначала слова терялись, я не мог вспомнить, что следует зачем. Сбиваясь, я начинал читать молитвы снова и снова. Когда же я смог полностью прочесть молитву, то оказался у самого селения. Дома не были хорошо ухоженными, всё производило впечатление, что здесь живут временно, и лишь кое-где во двориках благоухали цветы, и царил порядок. Людей почти не было видно, а те, кто видел меня, не обращали на меня внимания, должно быть привыкли к таким путникам, как я. Около одного домика у забора на лавочке сидела женщина. Я решил подойти и попросить хоть корочку хлеба. Я свернул в её сторону и, когда почти подошёл к ней, она зло глянула на меня, поднялась и ушла в дом. Какое-то время я подождал, не выйдет ли? Но напрасно. И я стал ходить между домов, приглядываясь, кто же здесь живёт, и что это за люди.

Я никогда не просил милостыню, а теперь был вынужден опуститься до этого. К тому же спускались сумерки, и надо было подумать о ночлеге, хотя я мог бы поспать где-нибудь на земле, было тепло. Пока я размышлял о том, что для меня нестерпимо просить о подаянии, я почти прошёл всё поселение. У забора одного из опрятных домиков стояла девушка. Её глаза были лучистыми и приковывали внимание. Она с аппетитом ела яблоко, оно было душистым, и я ощущал его аромат, а ещё одно она держала в руке. Мне показалось, что она уже давно наблюдает за мной. Я решился заговорить, искренне ей улыбнувшись:

– Поделись яблоком, прелестное создание!

– Я вижу - ты голоден, а путь твой долгий ещё. Заходи, - она так просто пригласила меня войти в своё жилище, что я оторопел.

– Ты не знакома со мной, а предлагаешь войти в дом. Не боишься? Ведь по дорогам разные ходят…, - и я вспомнил то зловещее чудовище.

– Ты не злой. Пока ты путник. Проходи же, - и я проследовал за ней в дом.

Девушка принялась хлопотать на кухне, а я мог дать себе возможность расслабиться и отдохнуть. За делом она расспрашивала меня. И за всё время, встретив подобное участие ко мне, я рассказал ей кое-что о том, что пережил. Она слушала внимательно, то улыбаясь, то бледнея. Потом я решил спросить её. Кто она и где я нахожусь?

– Меня зовут, Ядвига. Я полька, - ответила она мне и добавила, - Ты ешь. В той комнате я приготовлю тебе постель, а утром продолжишь путь. Тебе надо отдохнуть, а я не буду утомлять тебя своим присутствием, отдыхай.

И прежде, чем я успел что-либо возразить, она вышла. Я слышал, как хлопнула входная дверь. Почему она ничего не сказала мне, и что вызвало в её сердце боль, ведь она о чем-то хотела рассказать мне, но ушла.

Мой ужин был прост: картошка, отваренная в мундирах, и солёные огурцы. На какое-то время мне показалось, что я дома, и вот сейчас в проёме двери появится Анфиска с крынкой молока в руках и скажет: «Вот, молочка из погреба достала, сорванец ты эдакий, хоть и шалишь ты, а люблю я тебя».

От воспоминаний стало грустно. Я доел, что оставила мне Ядвига, и прошёл в другую комнату. Постель была постлана, и, не задумываясь, я разделся и лёг спать. Сон сразу овладел мной.

Проснулся я от лёгкого прикосновения. Кто-то будил меня. Не сразу поняв, где нахожусь, я увидел перед собой златовласую Ядвигу.

– Тебе пора отправляться в дорогу, - тормошила она меня.

Повторять дважды не было нужды... Пока я завтракал, Ядвига смотрела на меня и молчала. Я пытался спросить снова, где же я нахожусь, но мой вопрос разбился о холодную стену молчания. Когда же я собрался выходить из дома, поблагодарив за тёплый приём и участие, она, оттолкнувшись от стены, схватила меня за руку.

– Будь осторожен в пути и молись, это поможет, - выпалила она на одном дыхании и, отпустив мою руку, легко подтолкнула меня к двери.

Я хорошо отдохнул, и идти было легко.

Но вскоре я снова заметил, что сбился с пути. Так мне казалось: дорога становилась всё уже и уже, а заросли ольхи всё гуще. А потом уж тропинка оказалась под моими ногами вместо дороги, а ольху сменил ельник, да такой густой, что день, казалось, померк. Тропинка вилась между деревьев, и, чтобы не сбиться с неё, мне приходилось продираться сквозь колючие лапы елей, могучих и угрожающих, давящих своей высотой и мощью. Я ощущал почти физическую боль: ветки хлестали по рукам, лицу, плечам; иголочки болезненно впивались в тело. Тропинка стала извиваться и очень часто разветвляться, и мне приходилось, положившись на волю Божью, идти наугад. Я читал все молитвы подряд, которые приходили на ум. Но идти было не легче. Не знаю, как долго я так шёл, пока силы не оставили меня. И тогда я, свернувшись клубочком, опустился на мох, прямо там, где стоял, и сразу уснул. Проснулся я скорее от сырости и холода, чем от желания просыпаться. Я открыл глаза и не поверил тому, что мне привиделось: в нескольких метрах от меня виднелся просвет. Я спасён! Меня бил мелкий озноб, перед глазами всё плыло и, в довершение к этому, стоял туман. Я вышел на поляну и, словно маленький ребёнок, стал бегать, размахивая руками. Стало легче; тепло возвращалось ко мне. Хотя я не чувствовал: холодные мои руки или тёплые, они, казалось, были лишены возможности нагреваться или остывать. Я просто физически ощущал тепло, так же, как чуть ранее холод и сырость.

Очень хотелось есть. Я поискал на поляне ягоды, но ничего не нашёл, зато мне попалась семейка сыроежек. Я никогда не ел их сырыми, но делать было нечего – пришлось съесть. Пока я пережёвывал грибы, почти не ощущая их вкуса, туман рассеялся, и я смог разглядеть, куда же вышел.

Радости поубавилось: это была не просто поляна, а, скорее, степь, степь бескрайняя. Я должен был идти, но куда? Учитель..., где же ждал он меня, где была та сторона, где он должен был встречать меня? А может, я сбился с пути? Меня стало одолевать сомнение, и ужас сжимал тисками горло. Я был один, совсем один. Возвращаться через лес к дороге, по которой я шёл, было бессмысленно. Я бы не смог найти её. Поднявшись, я побрёл, не думая, куда иду и куда выйду. Как долго я брёл так - не ведаю, только бескрайняя степь, открывшаяся моему взору, не была такой уж бескрайней.

Я увидел человека, идущего в дали. Сначала обрадовался, но вспомнив, то «чудище», немного охладел, и решил идти за ним на расстоянии, не привлекая к себе внимания.

Но не тут-то было! Я хоть и шёл медленно, но не сразу понял, что он стоит, а я иду ему навстречу. Он словно поджидал меня. Деваться было некуда, и я решил идти. Немного не дойдя до старичка, я оказался на дороге. Человек с интересом разглядывал меня. Я тоже не скрывал своего любопытства к его особе. Это был низкорослый старичок, одет небрежно. Старомодный камзол неопределённого цвета помят и в пятнах. Обветшалые штаны заправлены в начищенные сапоги, отливающие глянцем, словно вышедшие только что из-под щётки обувщика. Волосы тёмные с проседью, спутанные и грязные. В них была труха и еловые иголочки. «Должно быть тоже ночевал в лесу», - предположил я. И он словно понял меня:

– А ты как думал, мил человек? Тебя одного носит по этим местам, где тропы так спутаны, что и не знаешь, куда идти?

Вроде бы он говорил ободряющие слова, но у меня по спине пробежал холодок. Вид этого старичка не внушал мне доверия. Лицо с мягкими чертами почти приятно, но глаза! Волосы на голове начинали шевелиться, когда я встречался с ним взглядом. А голос совсем не старческий: чистый, звучный, звенящий как металл.

Я хотел обойти его и продолжить путь по дороге, на которую вышел, но он схватил меня за руку повыше локтя, да с силой, заставившей усомниться в его старости и дряблости.

– Куда ты спешишь? Пойдём вместе! Я могу многое показать тебе.

– Отец, - обратился я к нему вежливо, - дороги у нас с тобой разные. Иди, куда шёл, да и я спешу.

Моя вежливость привела его в ярость.

– Какой я тебе отец? Тоже мне - сын нашёлся!

Его глаза яростно бегали. Потом, немного поубавив пыл, он стал совсем «добреньким».

– Не принимай близко к сердцу, разошёлся я малость. Это бывает со мной. А то и правда, пойдём со мной, места райские покажу, нужды ни в чём знать не будешь.

Соблазн был велик! Я сбился с пути, потерял Учителя, чувствовал себя разбитым, и голод давал о себе знать. Но не нравился мне что-то этот старичок, не так уж он был слаб и беззащитен, каким выглядел. А сапоги? Дорога пыльная, ночевал, должно быть, в лесу; в волосах иголочки еловые, а сапоги аж блестят. Тут что-то не так…

– Что ж ты сам в годах уже, а всё ходишь, бродишь не весть где. Места-то райские, что не держат? Пора бы и осесть.

Его глаза вспыхнули яростью, но заговорил он елейно, хоть и звенел металл в голосе.

– Да я вот, таких, как ты: заблудших, собираю. Работнички мне нужны.

– А что ж у тебя за работа?

– Пойдём, всё узнаешь, увидишь сам. Сработаемся - нужды ни в чём знать не будешь. Всё, что пожелаешь, будешь иметь. Пойдём, пойдём, не пожалеешь, - лепетал он, похлопывая меня по спине.

От прикосновения его рук холод парализовал меня. Мы разговаривали и потихоньку шли. А тут я чувствую, что не могу двигаться, а старичок смотрит мне в глаза и что-то бормочет, однако я слов разобрать не могу. Совсем онемел. В голове пронеслось: «Да не сам ли это Сатана? Господи, спаси меня от нечистой силы… Господи, спаси!» Как оковы спали с рук. Помню, как бабушка крестила дорогу, когда чёрная кошка перебегала путь, и причитала: «Свят, свят, свят». Так и у меня непроизвольно правая рука чертила в воздухе крест, и я шептал: «Свят, свят, свят».

Старичок разразился диким хохотом.

– А ты что думал: Боженька тебя тут встречать будет в свои объятия? Здесь я хозяин, слышишь – я! – громыхал он, пока совсем не исчез из вида.

Я мог двигать руками, вертеть головой, но не мог сдвинуться с места. Мои ноги словно срослись с землей. Мне стало жутко. «Старичок» исчез, а путы свои с меня не снял. И тут я услышал со стороны голос, всё тот же, звенящий металлом:

– Ты мой! Слышишь?! И будешь стоять тут, пока я не сжалюсь над тобой. Не захотел подобру идти со мной, пойдёшь силой.

Я огляделся - никого не было; кожа стала гусиной от страха, охватившего меня. А в воздухе громыхал его хохот, ужасающий хохот. Я невольно осенил себя трижды крестом, шепча: «Господи, помилуй; Господи, помилуй; Господи, помилуй» … И… о, чудо! Я почувствовал легкость во всём теле. Пошевелил ногами - они двигались свободно. Я возликовал! Но тут передо мной появился снова этот «старичок», вне себя от ярости:

– Так просто ты от меня не уйдёшь! Ты выиграл в этот раз, но теперь очередь моя.

Должно быть, я изменился в лице и он захохотал:

– Ха – ха – ха! Нет, не сейчас! Ты можешь идти, куда захочешь. Но я ещё найду тебя…- и он исчез так же внезапно, как и появился.

Я, что было сил пустился прочь от этого злосчастного места. Но, наученный горьким опытом, уже внимательно следил за дорогой, чтоб снова не свернуть куда-нибудь не туда, хотя где верное направление, я не знал. Вдоль дороги попадались небольшие колки берёзы и осины вперемешку. Кое-где к дороге склоняла свои ветви ольха. У меня потеплело на сердце: снова ольха, как и вначале пути, и я пытался себя этим успокоить. Места были благодатные. У родничка, испив воды, я немного притупил чувство голода. Это чувство, что я голоден, не давало мне покоя, как будто я никогда и ничего не ел. Я сошёл с дороги, заметив в траве яркие бусинки земляники. Сколько я ни ел ягод, чувство сытости не приходило, и я продолжил путь. Чтобы отвлечься от мыслей о еде, стал петь, как напевала Анфиска, ополаскивая бельё в реке:

«Лебёдушка белая, Сизый голубок…»

Я так увлёкся воспоминаниями, что не заметил идущих мне навстречу двух человек. Они были одеты в белое, но не шли, а, казалось, плыли над дорогой. Они смотрели на меня с интересом. Должно быть я пел слишком громко, и они это слышали. Я сконфузился и замолчал. Решил, что больше петь не буду, а то слишком много привлекаю внимания. Пока я сообразил, что они так похожи на моего Учителя, и у них наверняка можно было бы узнать, на верном ли я пути, путники были уже далеко.

Всё было бы хорошо, меня не мучили ни жажда, ни жара, ни холод, но… нестерпимо хотелось есть. И, чтобы отвлечься, я стал думать о Тамаре и даже ругал себя за то, что только теперь вспомнил о ней. Ведь я так любил её, наверное она уже знает, что я где-то здесь, и, может быть, выйдет навстречу мне. Я так явно представил её идущей мне навстречу, что отшатнулся от женщины, которую не заметил на дороге.

– Ты что: слепой? – спросила она не без зла.

– Да нет, просто задумался. Извините, - пытался я робко оправдаться.

– А о чём думал, если не тайна?

– О любимой, - не задумываясь, ответил я.

– Ты видел её?

– Нет, но хочу найти.

– Послушай, голубчик, зачем идти куда-то, искать неизвестно что, когда я рядом. Иди ко мне, и я буду любить тебя ещё жарче, чем твоя возлюбленная, - и, прежде чем я сообразил о её намерениях, девица повисла на мне. Её руки обвили шею, а губы жадно тянулись к моим. Это было мерзко. Я с силой оттолкнул девицу от себя, да так, что она, никак не ожидавшая такого оборота, полетела в дорожную пыль.

– Ты что, совсем ошалел? – простонала она.

«Всё-таки это была женщина, и она, наверное, больно ударилась», - подумал я, решив помочь ей подняться. Но это было глупой ошибкой.

Она воспользовалась моей добротой и, когда я протянул ей руку, предлагая встать, с силой дёрнула меня на себя. Я потерял равновесие, и мы оба покатились по земле. Девица оказалась очень вёрткой, она как угорь ускользала из моих рук, и мне пришлось собрать все силы, чтобы подмять её под себя. Она же рвала на мне одежду и пыталась завладеть моим ртом. Мне удалось завладеть одной её рукой, что слегка парализовало её действия. Свободной рукой я сжимал ей горло до тех пор, пока она не ослабла. И только тогда я отпустил её. О, нет! Конечно, я не думал её убивать. Я был далёк от подобного, но у меня не было другого выхода. Иначе бы я не избавился от её присутствия.

Девица, бормоча угрозы, и держась за горло, пыталась отползти от меня.

Я отряхнулся. Видеть себя со стороны я, конечно, не мог, но вид у меня был плачевный. Разъярённая фурия порвала на мне всю рубашку. Рукава жалко обвисли. И, выругавшись про себя, я снял с себя рубаху и бросил девице в ноги. Она схватила её и стала жадно целовать, всё так же сидя в дорожной пыли; а я пошёл прочь.

Похоже, я здесь приобретал себе врагов, один лучше другого, коварных, каждый по-своему. Кроме Ядвиги я ни с чьей стороны не встречал к себе участия, да и она не была искренна со мной. Я чувствовал себя одиноким, совсем покинутым. И лишь мысли о Тамаре как-то утешали меня. А потом вспоминалась мама. Я почти не помнил её. Её лицо обрамляли белокурые волосы, этим Анна очень похожа была на неё, как говорила бабушка. Её облик рисовался мне смутным. И я подумал: «А ведь и мама где-то здесь, мне только надо найти Учителя, и тогда я смогу найти и её, и Тамару…»

Я предался мечтаниям и не заметил, как день сменила ночь. Вечерняя прохлада была ощутима, ведь по пояс я был наг. Надо было найти место, где можно было укрыться. Я сошёл с дороги и пошёл в сторону леса. Я вглядывался в деревья, надеясь найти дупло. И я нашёл то, что искал: огромный вековой дуб, а в стволе зияла тёмная дыра. Дупло было достаточно большим, но не настолько, чтобы я мог свободно в нём поместиться. Я осмотрел дупло, на ощупь нарвал травы и застлал дно в дупле. Кое-как мне удалось влезть в него, но находиться здесь я мог, только сидя на корточках. Я смирился с этим. Голод не давал мне покоя, неудобная поза – ноги совсем затекли, но усталость взяла верх над неудобствами, и я погрузился в тревожный сон.

Разбудил меня неясный шум. Он всё нарастал. Я хотел вылезти из дупла, но не смог – ноги онемели. Я попытался выглянуть, насколько это возможно. Картина, представшая моему взору, привела меня в трепет…

«Старичок», тот самый «старичок»! Он катил по земле, пиная, что-то живое и стонущее. Я пригляделся, это была девушка, она молила о пощаде:

– Отпусти меня, отпусти! Мне больно… Мама, мамочка, помоги мне…, мне больно…

А он злорадствовал:

– Когда с соседским парнишкой в соломе валялась, маму не звала, больно не было! Когда в реку входила, о маме не думала, не звала, так что теперь вспомнила? Нету здесь твоей мамочки, нету! – громыхал металлический голос.

Больше я ничего не видел, но ещё было слышно:

– С ним была, а со мной не хочешь? Только по-моему будет! Как я захочу и скажу, иначе не жди пощады! Ха – ха – ха! – эхом разнеслось по лесу.

Всё стихло, а я не мог прийти в себя от увиденного, и онемевшие ноги не хотели повиноваться мне. Кое-как с трудом я выбрался из дупла, скорее скатился; ног не чувствовал.

Трава под дубом была высокая и мягкая, она приятно касалась тела, и я испытал почти блаженство, выпрямившись во весь рост. Было спокойно и тихо, лишь щебет птиц нарушал торжество леса.

Я снова почувствовал голод. А значит, надо было идти. Я встал, в глазах потемнело, но я устоял на ногах, хоть какое-то время всё плыло. Казалось, земля уходит из-под ног. Приступ лёгкой дурноты прошёл внезапно, как и накатился на меня. Снова я вышел на дорогу и продолжил путь.

Вдали показался одинокий домик, и потянуло прохладой. «Наверное там река», - решил я. Картина увиденного утром стояла в глазах. А что, если это дом «старичка»? Я решил осторожно приблизиться и всё узнать.

На мою удачу дорожка, ведущая к дому, была обсажена кустарником, изливавшим приятное благоухание и радовавшими глаз цветами. Бледно-розовые, собранные в кисти, они напоминали цвет акации.

Перед домом был сад. Я никогда и нигде не видел таких яблок! Не сдержавшись, я сорвал яблоко и жадно съел его. Это немного подкрепило меня, и я подкрался к дому.

Во дворе что-то делала женщина, но из-за цветов я не видел, чем она занята. А на крыше над верандой сидел мальчуган, во рту держал гвозди и что-то мастерил, пытаясь, видимо, прибить. Женщина обратилась к мальчугану:

– Бен, спускайся. Позавтракаем, потом заделаешь дыру.

– Сейчас, мам, отозвался рыжеволосый мальчуган, усыпанный конопушками.

Опасности не было никакой, и я, немного отойдя от дома, уже не прячась, направился к нему.

– Мир Вашему дому, хозяйка, - обратился я к женщине.

Она вздрогнула и недоверчиво оглядела меня. Да, мой вид не внушал доверия. В это время мальчуган юркнул с крыши и бросился ко мне:

– Мама! Это отец!?

– Нет, сынок, это не он.

Мальчишка был явно огорчён. Но любопытство взяло верх:

– Кто ты? – спросил он прямо.

– Путник, - а что я мог сказать?

– Коль с добром идёшь - входи в дом, в раз к завтраку подоспел, - вмешалась женщина, жестом приглашая войти. – Бен, покажи, где можно умыться.

Она вошла в дом, а я за мальчуганом проследовал вглубь двора. Пока я умывался, Бен поливал мне из кувшинчика и всё тараторил:

– А мы с мамой отца ждём. Я думал, что ты – это он. Крыша в доме прохудилась, а у меня не получается. Да арык надо в саду почистить, зарос совсем, цветы полить нечем. А малина будет мелкой, если не поливать. Ты не думай, что мама не добрая, она просто грустная. Дел много, а отца всё нет, а мы с ней не успеваем всё переделать.

Бен протянул мне рушник. Из дома послышалось:

– Бен, хватит тараторить, заговорил человека. Он устал с дороги, а тебе, мужчине, не гоже плакаться; меньше б по лесу бегал, больше сделать бы успел.

Бен обиделся:

– А я и не плачусь. Просто говорю. Что, и поговорить уже нельзя?

Я похлопал мальчугана по плечу и позвал:

– Пойдём к столу, а там видно будет, что можно с крышей сделать. Помогу.

– Правда? – веснушчатое лицо расплылось в довольной улыбке.

– Конечно, правда. Идём.

Бен торжественно шествовал впереди, в моём лице он нашёл поддержку и очень гордился этим.

– Там на лавке рубаха и штаны, переоденься, а то грязный…, - женщина смутилась от своих же слов.

– Спасибо, - я быстро переоделся и присоединился к Бену.

Завтракали молча. Я ел очень много, и женщина с интересом наблюдала за мной.

– Ты недавно здесь? – спросила она робко.

– Да, но…

– Ты ешь, а сытости не чувствуешь, это только первое время, потом привыкнешь, - и она убрала посуду со стола.

Мы с Беном вышли во двор, он был моим гидом, показывал, что у них есть. Ну вот мы добрались и до крыши. Я не был плотником, но сообразил, как можно её починить. Мы с Беном работали, не замечая времени. Он раздувался от гордости: в нём видели не просто мальчишку, а помощника, почти мужчину. А мне было в радость помочь, ведь они нуждались в помощи.

– Вы что, ночевать там решили? – спросила женщина, когда Бен в очередной раз поднимался на крышу, неся гвоздочки.

– Нет, мама, всё уже налажено, осталось последнюю досточку закрепить, - ответил Бен.

Всё было сделано если уж не тонко, то добротно. Я полюбовался на свою работу и спустился вслед за Беном.

– Спасибо, ты так помог нам. Я - Марта, - представилась женщина.

– Николай, - отозвался я.

Она так ласково посмотрела на меня, что я готов был сделать всё, что угодно для этой женщины, лишь бы её лицо озаряла улыбка - она так ей шла.

– Пойдём, я тебе сад покажу, – дергая за руку, звал Бен да так настойчиво, что невозможно было отказать ему.

И мы пошли смотреть сад, часть которого я уже видел. Здесь всё было прекрасно, но арыки!.. Мы с Беном принялись их прочищать. Он принёс заступы, мы вновь углубились в работу. День незаметно угас. Марта позвала нас домой. Она улыбалась, глядя на нас, уставших, и радовалась. Её лицо светилось от счастья, понятного лишь только ей одной. В голубых бездонных глазах играли огоньки. Русые волосы с лёгким рыжеватым оттенком разметались по спине, выбившись из косы. В бежевом платье, перехваченном под грудью широким с вышивкой поясом, она металась по дому, готовя ужин, и казалась совсем девчушкой чуть постарше своего сынишки.

Я много работал, усталость сморила меня. И, сидя на лавке, прислонившись к стене, я уснул. Марта разбудила меня:

– Бен нальет тебе, иди, умойся, а я приготовлю тебе постель. Борясь с усталостью, я вышел во двор. Холодная вода, плескавшаяся из кувшинчика, взбодрила меня. Сон улетучился. Немного постояв во дворе, я вернулся в дом.

– Там все готово. Ложись, отдыхай, - жестом Марта указала на комнату.

Я лёг в постель, но сон прошёл. Я слышал, как Марта ещё хлопотала по дому, но вот скрипнули половицы в последний раз и всё стихло. Сон прошёл совсем, а в голове вертелись слова Бена: «Когда мы пришли туда, мама не захотела остаться там, сказала, что будет ждать отца здесь; вот и живем мы тут». Какая разница между «там» и «тут», Бен не мог объяснить, но сказал, что «там» лучше. Меня снова глодала мысль: «Где я? Куда иду?»

Незаметно я погрузился в сон, но проснулся быстро от лёгкого толчка. В голове пронеслась мысль: «Что я делаю тут?» Ведь мне надо идти. Но я обещал прочистить арык и не мог вот так уйти. Потихоньку вышел из дому, было достаточно светло, я нашёл под стеной заступ и пошёл в сад. Работа отвлекла меня от тяжёлых вопросов, на которые я не знал ответов.

– Бен, ты видел Николая? Не мог же он уйти, не сказав ничего, - донеслось до меня со стороны дома.

– Как, он ушёл?! - Бен, видимо, был в недоумении.

– Я здесь, в саду. Бери заступ, Бен, и иди сюда, помоги мне, немного уж осталось, - отозвался я.

Через мгновение сияющий Бен был рядом, а следом за ним шла Марта. Она улыбалась мне.

Бен принялся помогать мне, а потом и Марта стала прорывать канаву. Втроём мы быстро всё сделали и, счастливые проделанной работой, вернулись в дом.

Марта на скорую руку накрывала на стол.

– Марта, - обратился я к женщине, - мне надо идти, но я не знаю, где нахожусь и куда держать путь.

Улыбка сбежала с её лица.

– Да, тебе надо идти. Я знаю… - она замолчала, а потом продолжила: - До колодца тебя проводит Бен, а там одна дорога, все по ней идут…

Я поблагодарил Марту за радушный прием, и мы с Беном вышли на улицу.

– Это я должна благодарить тебя, ты так помог нам… Удачи тебе… - услышал я вслед слегка дрожащий голос Марты, но оглядываться не стал, она, наверное, плакала, а я не хотел видеть её слез. Пусть останется она в моей памяти улыбающейся и весёлой.

С Беном мы шли всю дорогу молча. Он шёл впереди, а я за ним по едва заметной тропке. Мы пересекли дорогу, по которой я шёл ранее.

– Бен, куда ведёт эта дорога? - поинтересовался я.

– Не знаю, но там очень страшно. Говорят, она обрывается, и можно упасть в бездну, а иногда разверзается сама по себе, но не здесь, там дальше, - он махнул в сторону рукой. - Я как-то раз ходил вдоль не её, но жутко стало, вернулся, - добавил он, немного помолчав.

Потом он резко повернулся ко мне и запричитал.

– Возьми меня с собой! Возьми! Я не хочу оставаться здесь, возьми меня туда, я буду тебе помогать.

– А как же мама? – спросил я.

– Мама… - смутился он, - Мама… - она знает, что я не хочу жить здесь, она поймёт…

– Нет, не могу я тебя взять, а ты маме нужен. Как она останется одна? Здесь так пустынно, ты - опора ей, - я пытался убедить его.

– Она любит его больше, чем меня! – бросил он мне в сердцах и, повернувшись ко мне спиной, быстро зашагал по тропинке. Я едва поспевал за ним.

Ещё издали я заметил оживление впереди. Там была та дорога, по которой я должен был идти. Мы подошли к колодцу, о котором говорила Марта. Это был деревянный сруб с журавлём. Но никто не подходил к нему.

– Он давно высох, - объяснил Бен.

Пора было прощаться.

– Будь молодчиной, помогай маме. А мне пора в путь, - и я прижал к себе Бена.

– Значит, не возьмёшь меня с собой? – спросил Бен, заискивающе глядя мне в глаза.

– Нет, Бен, возвращайся домой.

– Хорошо... Я пойду, - вздохнул он, понурив голову… Он сжал мою руку, и отпустив её, не оглядываясь, зашагал назад к дому.

Я смотрел Бену в спину до тех пор, пока он не исчез из вида. Потом огляделся, что же происходит вокруг. Место было оживлённым. Люди, не глядя друг на друга, шли, словно онемевшие. Лишь изредка можно было услышать чьи-то стоны или всхлипывания. Кто они и куда идут, почему они так угрюмы? Я не мог ответить на эти вопросы, и решил идти чуть поодаль от них. Но любопытство брало верх, и я решился заговорить.

– Скажите, кто все эти люди и почему они так мрачны? – спросил я у пожилой женщины, отставшей от всех. Она шла, тяжело опираясь на посох, а рядом с ней семенила девочка, совсем ещё маленькая, лет восьми на вид.

Женщина окинула меня недоверчивым взглядом, а мой вопрос повис в воздухе, но она попросила:

– Помоги нам.

– Чем я могу помочь?

– Найди что-нибудь поесть, внучка голодна, а я не в силах сойти с дороги в поисках еды…

Ребёнок ведь совсем… жалко. У меня в кармане было яблоко. Я вынул его и протянул малышке. В её серых глазках отразился восторг! А у её бабушки на глазах выступили слезы… Какое-то время мы шли молча. Не хотелось казаться сильно назойливым и надоедать с вопросами. Потом я сошёл с дороги и отправился искать еду. Мне пришлось долго блуждать, прежде чем на глаза попались сливы. Плоды тёмно-синие, с сизым отливом, крупные. Я попробовал – очень вкусные! Я ел их, пока свежесть ягод не утолила мучавшую меня жажду. Немного отдохнув, я снял с себя рубаху и набрал в неё плодов. Когда я нашёл пожилую женщину с девочкой, загадочные люди исчезли из вида. Женщина сидела на земле, опершись на ствол берёзы, большой и развесистой, а девочка полулежала у неё на руках. Женщина была в светлом длинном платье свободного покроя, похожем на длинную рубаху. Волосы, хорошо уложенные в косу вокруг головы, уже растрепались. Лицо избороздили морщинки, мелкие и лучистые, они разбежались от глаз. Девочка же была в белой одежде: поверх просторной рубахи, доходившей ей до щиколоток, была надета безрукавка, тоже белая, но расшитая золотом, с затейливым узором. Когда я подошёл к ним, женщина сказала:

– Устала, пусть поспит. Идти будет легче.

– А я вот сливы принёс, будете?

– Сливы? Я люблю сливы. - Она взяла протянутую ей рубаху со сливами и ахнула: - Ах, мои любимые! – и её лицо озарилось радостью восторга, - Трудно представить, что такое чудо может быть здесь.

Она съела несколько ягод, остальные оставила внучке. Я опустился рядом с ними и решил немного отдохнуть. Но только расслабился, как девочка зашевелилась, и, едва открыв глаза, попросила:

– Бабушка, я хочу пить и кушать…

– На вот, поешь ягодок, легче будет, - бабушка отдала малышке сливы, которые в одно мгновение исчезли.

Девочка, как и я, ела, но сытости не чувствовала, мне стало её жаль. И когда, продолжив путь, она устала, я увидел это и взял её на руки. Солнце завершало свой дневной бег. Опускались сумерки. Но солнце! Это я так совсем по земному сказал " свет", исходящий непонятно откуда. Этот свет становился то ярче – наступал день, то угасал – надвигалась ночь.

Эту ночь мы провели под открытым небом. Малышка спала между нами, ей так было теплее. А день… День прошёл в молчании. Женщина не хотела отвечать, мои вопросы оставались без ответов.

Лишь однажды она заговорила, когда девочка спросила:

– Когда мы придём, баба, ещё нам долго идти? Я так устала…

– Скоро, девочка моя; скоро, маленькая. Потерпи. Вот поспим, а утром ещё пройдём немного и будем дома.

– А где дома? – видя, что бабушка разговорилась, малышка осмелилась спросить то, что, видно, давно занимало её мысли.

– Ко мне домой. Мы будем жить вместе.

– А мама, дед, тятя? Они тоже будут с нами?

– Нет, они потом придут.

– А пойдём к ним. Зачем ты ушла от нас? Пойдём к нам жить, мама будет рада, а деда будет цветы твои любимые тебе дарить, а то он их на могилки, зачем-то носит.

– Помолчи, доченька. Устанешь быстро, - только и ответила она, тяжело вздохнув.

Утром мы снова двинулись в путь. Немного пройдя, я заметил заросли малины, и мы все трое радовались находке. Пока собирали малину, малышка немного оторвалась от бабушки, и я решил поговорить с ней.

– Как тебя зовут, малышка?

– Любаша, а бабушка – Вера; она у меня строгая.

Да, насчёт бабушки у меня сомнений не было.

– А куда вы идёте?

– К бабушке, она меня к себе жить взяла.

Больше я ни о чём не успел спросить.

– Ойдате, нам пора! – Оборвала наш разговор строгая бабушка Вера.

Ободрённые сном и завтраком, мы шли легко. Любаша резвилась, забегая вперёд.

– Ну вот мы и пришли, - сказала бабушка Вера, останавливаясь у развилки дорог, - Нам сюда, - указала она вправо, - А тебе идти дальше этой дорогой. Я только внучку ходила встречать, - продолжила бабушка Вера, словно оправдываясь.

Сколько я не спрашивал её, о чём бы ни заговаривал, она молчала, а тут вдруг:

– За доброту твою тебе – спасибо! И на прощание послушай совета: встретишь воду, как бы велика она не была, смело входи и плыви. Не мастери ни плотов, ни лодок. Не поможет тебе это, только хуже будет.

И прежде, чем я успел что-либо сказать, она повернулась ко мне спиной и, взяв малышку за руку, двинулась прочь.

– Спасибо за доброе слово…

И я снова остался один. Меня мучил голод, но я понемногу стал привыкать к нему. Хотелось пить, и я стал искать родничок или речушку. Но безуспешно… Я шёл один, томимый жаждой и голодом. И ещё одна ночь была проведена под открытым небом, только отличалась она от прежней тем, что я был один и голоден, а в довершение ко всему – сильно хотелось пить. Эта ночь была невыносимо долгой. Сон не шёл ко мне. И я всё думал, думал… О чём - не знаю сам, - всё слилось воедино: и хорошее, и плохое.

Темнота стала рассеиваться, когда я почувствовал чьё-то присутствие рядом. Приподнявшись на локте, я присмотрелся. И… о, Господи, «Старичок», тот самый «старичок» … Моё лицо исказила гримаса ужаса, а он:

– Ха – ха – ха! Не то ещё будет… - и исчез.

Если бы не запах от начищенных сапог, я бы подумал, что мне это привиделось.

Всю усталость сняло, как по волшебству. Но голод и жажда становились всё сильней и сильней. И я шёл, утешая себя мыслью: «Где-то там вода большая или малая; я могу испить, прежде, чем плыть, - станет легче…»

Не знаю, сколько времени я так шёл. День угасал, уходила ночь, и снова день мерк, и снова светлела ночь. Ни единого живого существа! Я ничего не мог найти – ни воды, ни еды. Я только тратил силы на эти поиски. Пробовал жевать траву и листья с деревьев, но сделал себе только хуже: сок жёг горло.

Не знаю, день ли был или ночь. Но «старичок» виделся мне чётко, хоть и темнело в глазах. Он держал какой-то сосуд в руках и тонкой струйкой лил воду наземь. Я лежал ничком и не мог сдвинуться с места… А он хохотал жутким хохотом, от которого шевелились волосы.

– Что, голубчик, занемог! Ха – ха – ха!.. – и он снова исчез.

Не брежу ли я? Да нет, передо мной тёмное пятно на земле. Всё-таки это была влага! Собрав все силы, я сделал рывок и уткнулся лицом во влажную землю. «Господи, - взмолился я, - дай мне силы встать и найти воду! Богородица, помоги мне!» И откуда взялись силы! Я встал и пошёл. Меня мотало от слабости из стороны в сторону, но я шёл… Мне словно ветер дул в спину, помогая идти.

И.... о, чудо! Я увидел реку! Но вода в ней была темна. Испытывая невообразимую радость, напрягая остатки сил, я спешил к ней. «Вода! Вода!» - мельтешило в голове.

Когда же я подошёл к реке, то увидел: вода тёмная, сероватая. И как-то не видно дна даже у края. Зачерпнув пригоршню воды, поднёс к лицу, но умыться не смог! Вода показалась мне свинцово-тяжёлой, и я непроизвольно стряхнул её с рук; мелкие шарики жидкости скатывались с пальцев, падая в реку, бесследно исчезали, не оставляя ни единого круга от удара капелек.

Я посмотрел вдаль. Река не была большой. Ведь вырос я близ Волги! Близ реки могучей и великой! Вспомнились слова бабушки Веры: «… встретишь воду, как бы велика она ни была, смело входи и плыви…» Если б я так не устал, не задумываясь, вошёл бы в воду. Но жажда, теперь она мучила меня больше, чем голод!.. Я решил поискать на берегу, может, найду что-нибудь попить. Всё безуспешно. Идя, как мне казалось вверх по реке, хотя трудно было сказать, в какую сторону она несёт свои воды, я всматривался в тот берег. Он был пустынен!

Вдруг я услышал нарастающий шум. На какое-то мгновение я замер: «Что это?» И на возникший вопрос сразу получил ответ: недалеко от меня стоял «старичок» в начищенных до блеска сапогах.

– О, Господи, это снова он! – вырвалось у меня и я бросился в воду, собирая все силы, чтобы плыть. А он стоял на берегу и смеялся. Я оглянулся, думая, что отплыл от берега достаточно далеко. О! Это была моя роковая ошибка!

Я был почти у берега, а «старичок» у меня на глазах обратился в ворона с огромным клювом и взмыл вверх. Я продолжал плыть, а ворон кружил надо мной, я видел тень его крыльев на поверхности воды. Он кружил надо мной, но не пикировал, почему? Я оглянулся на него ещё раз, посмотреть, что же он делает. И это чуть не стоило мне жизни!

«Старичок-ворон» только и ждал моего взгляда, как сигнала к действию. Стремительно он спикировал на меня, больно ударив клювом по голове, а потом стал бить крыльями по воде. Вода касалась моего лица и жгла! Хоть я сам весь был в воде, жжения не ощущал, горело только лицо. Мелкие капельки впивались в тело и обжигали. Я пытался отбросить ворона, но тщетно, он был сильнее меня; я же изнемогал от слабости и боли. Закрыв глаза, я пытался плыть быстрее, насколько это было возможно, а ворон, сидя у меня на спине, всё долбил по голове и разбрызгивал воду. Не знаю, где я черпал силы плыть! Но молился: «Господи, помилуй…» Это всё, что приходило мне на ум. Страха не было, вода плотная, и я свободно держался на поверхности реки. Не смотря ни на что я продолжал плыть… Тут ворон пришёл в ярость! Вцепившись в одежду клювом, он куда-то тянул меня, а крылом черпал на меня воду, под тяжестью которой я стал тяжелеть, словно некий груз вливался в меня, разбегаясь по телу и делая его тяжёлым и неповоротливым. Я вновь попытался отбросить ворона. И в какой-то миг я почувствовал под ногами что-то твёрдое, оттолкнулся и глотнул воздуха, так как ворон почти с головой погрузил меня в воду. Потом, скидывая с себя ненавистную птицу, встал на ноги. Я был в двух шагах от берега, но ворон не унимался. Отлетев, он бросился на меня вновь, да с такой силой, что я едва устоял на ногах. Чтобы нанести ещё удар, ставший, может быть, последним для меня, ворону нужно было время, чтобы подлететь ко мне ещё раз. И этот миг я использовал, - шагнул на берег. Ворон же, метясь в меня, лишь крылом задел воду, взметнул ввысь и исчез!

Я взглянул вперёд, и что же увидел? Передо мной стоял мой Учитель. Он улыбался мне и протягивал руки. Я сделал шаг ему на встречу, и он заключил меня в свои объятия. Но я оттолкнулся от него, боясь испачкать, ведь я был мокрый и грязный, как мне казалось. Учитель словно понял мои мысли, притянул к себе сильной уверенной рукой и сказал:

– Не бойся испачкать меня, - ты чист! Посмотри.

Я взглянул на себя и не поверил глазам: на мне была сухая чистая белая рубаха до пят, почти как у Учителя, но более грубой материи.

– А глянь туда, - и он указал рукой в сторону реки.

Вода в ней была чиста и прозрачна, даже со стороны было видно отражение дна. Камешки, ровные и гладкие, казалось, были у самой поверхности.

Отпустив руку Учителя, поддерживающего меня, я подошёл к реке и увидел, должно быть, своё отражение. Почему должно быть? Да потому, что я не узнал себя. Я - не был я! Хоть и чувствовал себя прежним, те же руки, ноги, всё тело, но лицо?.. А волосы? Куда делись мои каштановые кудри? Вместо них лицо обрамляли прямые волосы тёмно-русого цвета. Мне казалось, что я стал выше самого себя на голову, если не больше. А лицо? Оно было совсем не моим! Я с изумлением рассматривал своё «чужое» отображение. Ко мне подошёл Учитель, положил руку на плечо и сказал:

– Пойдём, нам пора в путь.

Но я не мог оторвать взгляда от поверхности реки. Пытался осознать, что там отражается мой облик. Да и сама река не давала мне покоя: вода была чистой и, казалось, было совсем не глубоко. Почему же я чуть не утонул? Этот вопрос вертелся в голове и я спросил у Учителя.

– Она не глубока, - указал я на реку, - но мне переправа чуть не стоила жизни!

– Ты мог перейти её вброд, воды чуть выше пояса тебе пришлось бы. Но страх закрыл глаза твои и ты сделал две ошибки, за что чуть не поплатился жизнью. Я знаю, у тебя много вопросов, но ещё не пришло время ответов. Ты только перешёл грань, перейдя которую, возврата на Землю нет. Время испытаний продолжается. Идём.

Он так много мне сказал, что какое-то время мы шли молча, я обдумывал слова Учителя и почти не обращал внимания на то, что меня окружает. А шли мы по лугу. Благоухали травы и цветы. Звонко перекликались птицы, а над цветами кружили большие бабочки. Это то, что я замечал, погружённый в раздумья. Учитель ничем не выдавал своего присутствия, он шёл чуть позади меня. Потом он остановил меня и сказал:

– Сейчас я покину тебя. Мы встретимся позже. Путь ты продолжишь один. Помни, час испытаний ещё не закончился. Будь внимателен. Ты должен прийти в селение, оно по левую сторону, от этой дороги. В нём есть Храм Господень, там я буду ждать тебя.

Больше не было сказано ни слова, и Учитель исчез. Я был в недоумении: что всё это значит? Но надо было продолжать путь. Теперь я чувствовал себя увереннее. Встретив Учителя, ко мне вернулась решительность, теперь я был не один. Хоть кто-то меня ждал.

И я продолжил путь. Постепенно открытая поляна, где оставил меня Учитель, перешла в прекрасный сад. Я шёл, с интересом разглядывая сказочные, как мне казалось, деревья, плоды. Всё казалось необычным, словно за каждой веточкой сидел волшебник и творил чудеса.

Но вот моё внимание привлекло что-то бьющееся, трепещущее. В ветвях дерева, почти у земли были расставлены сети паука – тонкая звенящая паутина, а в ней трепетала бабочка. Это было сказочно-прекрасное создание: тёмно-синие крылышки, словно из тонкого бархата, на котором красовались четыре жемчужины, воздушно-розовые, обрамлённые мелким бисером алмазов, игравших на свету всеми цветами радуги. Мне бабочка показалась маленькой прелестной феей, а паучок, отливавший серебром, её захватчиком. Я как будто попал в сказку и, как добрый принц, освободил прекрасную пленницу. Бабочка, взмахнув крылышками, полетела прочь от своего пленителя, а я, не знаю зачем, подёргал пальцем нить паутины, на которой сидел паучок, и сказал ему:

– Прости, приятель, но она так прекрасна и мила, что жизнь в неволе погубила бы её. Мне жаль, что твоя добыча улетела, - и, как ни в чём не бывало, я пошёл дальше.

Вскоре сад кончился, и моему взору открылись поля пшеницы - золотистой высокой, ядрёной, колос к колоску. Я заметил тропинку и сошёл на неё. Вдали работали люди, они жали пшеницу и вязали её в снопы. Кто были эти люди - не знаю. На них были длинные холщовые рубахи, перехваченные поясом. От них отделился мужчина и, когда я поравнялся с ним, он попросил:

– Путник, я вижу, ты спешишь. Если не в тягость, принеси нам воды. Я не могу оставить работу, ещё немного, и зерно осыпаться будет.

– Но я не знаю, где её можно взять.

– Пройди немного ещё и увидишь колодец.

– Хорошо, я принесу воду.

И действительно, вскоре я увидел колодец. Опустив ведро на верёвке, достал воды и перелил в другое, стоявшее рядом. Отпил немного сам и понёс воду работающим.

Воде обрадовались, и, когда люди подходили пить, я мог их разглядеть. Тут были и женщины. Человек, попросивший принести воды, видно, был за старшего, которого все слушались. Он посетовал:

– С этого поля нужно убрать всё к вечеру. Не знаю, успеем ли?

– А я могу помочь?

– Держать серп в руках нетрудно, кто-нибудь поможет тебе.

– Не надо, я умею.

– Это хорошо, но разве ты не спешишь? – этот вопрос прозвучал, как искушение. Ведь можно ещё отказаться и продолжить путь, но я уже предложил помощь, и отказывать не мог.

– Успею, здесь не далеко, - ответил я, хоть и не знал, как долго мне предстояло ещё идти.

Этот человек протянул мне серп и указал полоску, на которой мне предстояло работать.

Раньше я часто помогал Анфиске жать рожь, и мне было приятно чувствовать, как чудо-пшеница, подрезаемая серпом, ложилась мне в руки. На сердце было легко и радостно, не знаю отчего. Что-то мурлыча себе под нос, я увлёкся работой и даже обогнал женщину, работавшую рядом со мной. Пройдя свою полосу, я зашёл навстречу ей. Когда мы встретились, она с теплотой посмотрела на меня и сказала лишь одно слово:

– Благодарю.

И только теперь я заметил, что день уже давно сменил вечер, и скоро сумерки опустят свой занавес. Я услышал слова благодарности от человека, старшего среди всех собравшихся. Они пошли в другую сторону все вместе, хотя я не заметил там ранее никакого жилья. Они жили своей жизнью, своими заботами, а я был лишь путник, продолжающий путь.

Я шёл недолго, когда увидел слева от дороги селение, а над деревьями и крышами домов, утопающих в зелени, возвышался Храм. Его купола возносились высоко над землёй и всем суетным. Мне казалось, что он соткан из тонкой прозрачной материи. Я был у цели! В селении я без труда нашёл дорогу к Храму, а возле него - Учителя.

Учитель ни о чём не спросил меня, лишь улыбнулся, увидев, и сказал:

– Пойдём, помолимся, потом отдохнёшь.

Мы вошли в Храм, словно во что-то живое, реально существующее. Я не знаю, как передать эти чувства, которые испытал! Храм - это что-то живое, чувствующее и воспринимающее всё происходящее. И мне казалось, что у него есть сердце, и сердце это бьётся то радостно, то тревожно. Стены Храма словно сложены из кирпичиков воздуха! Возможно ли!? А на стенах, я бы назвал это фресками, изображены люди и события. На золочёных подсвечниках горят свечи. Храм был полупуст, и я мог рассмотреть его. Слова молитвы не шли на ум, я был заворожён красотой и убранством. Но сколько я ни искал привычного распятия на кресте Христа, не мог найти... Учитель словно понял мои мысли и сказал:

– Это на Земле образ Христа распят на кресте. Но здесь он с нами, среди нас и мы в нём. Преклони колени и помолись.

Я опустился на колени, и поток слов и мыслей пронёсся в голове.

– Господи! Как здесь прекрасно, - шептал я, - и всё так необычно. Что меня ждёт, я не знаю; и не знаю, как долго мне идти, но что бы ни было впереди, Господи, спасибо за то, что есть!

Не знаю, как долго я ещё молился и не помню о чём просил, знаю, что вспоминал и Тамару, и маму, и бабушку с Анной и отцом. Какие-то образы всплывали в памяти, и я молился…

Когда же я встал с колен, почувствовал необъяснимую лёгкость и радость. Учителя не было видно, да и вообще я в Храме остался один. Я вышел на улицу. Учитель ждал меня у входа.

– Пойдём, - только и сказал он мне, приглашая жестом следовать за ним.

Мы вошли в здание, похожее на барак, в котором один вход, а по коридору по обе стороны расположены маленькие комнатки. Нас встретила женщина. Её лицо ничего не выдавало, ни каких эмоций, словно одета маска. На ней было платье замысловатого покроя, скрывающее её худобу. Можно сказать, что она утопала в море рюшечек, оборок и кружев. Но всё было подобрано со вкусом. Она с безучастным видом проводила нас в комнатку, предназначенную нам. Открыла дверь со словами:

– Располагайтесь. Ужин подадут немного позже, - и она ушла.

Мы с Учителем оказались в маленькой комнатке, но она оказалась просторной из-за своего скупого убранства. Всё, что здесь было, это две кровати – узеньких, с красивыми резными деревянными спинками; да небольшой столик, тоже резной. На нём лежала небольшая салфетка, выбитая по краям. Окно, тоже узкое, было задёрнуто занавеской. Я присел на одну из кроватей и только тогда почувствовал, как устал за день. Учитель сказал мне:

– Ложись, отдыхай. Когда принесут ужин, если ты уснёшь, разбужу.

И действительно, я уснул, сон мягко заключил меня в свои объятия. Учитель, как и обещал, разбудил меня. Но есть не хотелось, и я выпил стакан сока, даже не разглядев, что там ещё принесли, и снова лёг спать.

Когда было ещё сумрачно, Учитель разбудил меня, и мы в молчании покинули наше пристанище. Прошли мимо Храма, который я видел накануне, и вышли за селение… Там Учитель взял меня за руку. У меня потемнело в глазах. Когда же Учитель отпустил меня, и зрение вернулось ко мне, я огляделся и оторопел: мы находились как раз в том месте, откуда я начал свой путь по пыльной, ухабистой дороге, вдоль которой росла ольха. Я хотел что-то спросить, но Учитель остановил меня жестом руки и заговорил сам:

– Сейчас ты вернёшься к своим. Ты идёшь к ним в гости. Ты можешь увидеть кого хочешь, но только одного человека, и сразу вернёшься… Я буду ждать тебя здесь.

И он подтолкнул меня рукой вперёд. Я почувствовал, что прохожу через что-то более плотное, чем я сам, но это лишь на какое-то мгновение, и я обрёл невесомость. Я думал обо всех родных, но не знал, кого больше хотел увидеть: бабушку, Анну, Анфиску, а может отца? Смятение было недолгим - конечно, Анна! Она больше всех убивалась обо мне. И вмиг я оказался рядом с ней.

Она ложилась спать. Я видел, как она разбирала кровать, как ходила взглянуть на своих спящих малышей. А потом легла и сама. Какое-то время она лежала с открытыми глазами и думала, а я, присев на сундук у стены, наблюдал за ней. Как дорога она моему сердцу! Она заменила мне и мать, и друга, была и сестрой. Конечно, бабушка заботилась обо мне, но больше в воспитании дала мне она – Анна, моя младшая сестрёнка! Предавшись своим мечтаниям, я потерял ощущение времени. Анна задула свечу и погрузилась в сон. Дальше я действовал импульсивно. Я не знал и не думал никогда, что во время сна душа покидает тело и отправляется куда-то, влекомая своими желаниями. Я видел, как Анна «раздвоилась». Увидев меня, она замерла:

– Николай?! – вскрикнула она, - Но ведь ты…

– Нет, я не умер! – остановил я её. - Я жив и пришёл к тебе в гости.

Она смотрела на меня, как зачарованная. Я взял её за руку и подумал: «Пришёл в гости, но не увижу бабушку?», - и мы с Анной оказались в бабушкином доме. Она спала, но души её дома не было, и я подумал: «Жаль!» Анна стала разводить огонь в печи, греть чай. Когда вода закипела, на пороге появилась бабушка. Она охнула:

– Господи, Коленька, это ты! Совсем такой же, - и она бросилась в мои объятия, - те же волосы, тёмной волной, те же глаза. Ты живой! Как всегда, такой же, - причитала бабушка, пока Анна не оторвала её от меня:

– Он в гости пришёл, а ты причитаешь!

– Да, и то верно, - бормотала бабушка, - что же это я, совсем обезумела старая, пойдёмте к столу.

Не знаю, откуда взялись блины! Но как я был им рад! Мы пили чай, разговаривали, как вдруг я почувствовал, как что-то влечёт меня вдаль… Я понял, что пора уходить. Не хотелось прощаний и слёз, и я просто встал из-за стола, поцеловал бабушку в щёку, привлёк к себе Анну за плечи, сказав:

– Я ещё приду, - и вышел из комнаты.

Вспомнив об Учителе, я сразу оказался рядом с ним, снова пройдя через что-то плотное. Он взял меня за руку, и мы снова оказались на окраине знакомого мне поселения. Пройдя мимо Храма, подошли к бараку и вернулись в прежнюю комнату.

– Анна и бабушка видели меня и узнали, почему? Ведь у меня иной облик? – спросил я Учителя, присаживаясь на кровать.

– Это так, - ответил Учитель, - но если бы ты пришёл к ним таким, как выглядишь сейчас, они бы не узнали тебя, поэтому ты шёл к ним в том облике, который им знаком и дорог. Со временем ты научишься перевоплощению и, если захочешь, то можешь жить здесь в прежнем Земном обличии, хотя так делают очень немногие. Ведь покидают Землю и в старости, а обретая здесь молодость, не хотят возвращаться к тому, что постыло. Тебе нет нужды меняться, ты покинул Землю молодым, и, принимая прежний облик, ты всё равно останешься молодым.

Я слушал Учителя, внимая каждому слову, для меня это всё было ново. Учитель замолчал, и меж нами повисла тишина, которую нарушил снова Учитель. Он стоял у окна:

– Подойди ко мне, - позвал он, - и смотри.

Я стоял к нему спиной, а он держал меня за плечи, слегка сжимая их. И что же я увидел?..

Анна с детьми была в доме у бабушки. За столом сидели люди - это наши соседи и просто знакомые. Они пили чай с блинами. На какой-то миг я почувствовал запах горячих блинов, и умиротворение разлилось по телу. Они говорили между собой о чём-то, я не мог вслушаться, о чём идет речь. И вот моё внимание привлекла Анна, она всхлипывала и рассказывала свой сон: «Проснулась я вроде и вижу, Николай сидит на сундуке у стены и смотрит на меня». Я удивилась, ведь умер же, а он мне: «Нет, я живой, в гости к вам пришёл». Потом не помню, как провалилась куда-то, а после вижу, мы все трое с бабушкой у неё дома за столом сидим, чай пьём. Потом Николай встал и вышел из комнаты, что-то сказал, но не помню, что»... И Анна заплакала, бабушка стала её успокаивать:

– Хорошо значит всё у него, раз в гости приходил, не просил ведь ничего, значит нужды не терпит.

– И то верно, - подхватила наша соседка, женщина средних лет, ей то и рассказывала «сон» Анна.

А потом всё исчезло. Я, обессилел от сильного напряжения: мне хотелось не только видеть, но и слышать. Учитель, поддерживая меня, помог дойти до кровати.

– Может, поешь чего-нибудь? – спросил он.

– Нет, я ничего не хочу. Устал. Мне бы поспать… - ответил я.

– Хорошо. Отдыхай, – и Учитель вышел из комнатки, а я почти сразу погрузился в сон.

Какой-то толчок вывел меня из сна. Я открыл глаза, в комнатке было серо; Учитель ещё спал. Сев на кровати, я стал обдумывать то, что видел: Анна рассказывала свой сон, но как он был сбивчив, как много она не помнила! От этих мыслей мне стало грустно. Я не заметил, как встал Учитель. Он одёрнул штору, в окно хлынул поток света, что и вывело меня из состояния грусти.

– Ты хочешь, есть? – спросил он меня.

– Нет, - во мне ещё жил «дух» блинов, и не хотелось его чем-либо подавлять, к тому же именно этот запах придавал мне чувство сытости.

– Что ж, тогда пойдём дальше.

И мы снова вышли на дорогу. Учитель снова ничем не выдавал своего присутствия, идя чуть поодаль от меня. Мы вышли за село,