Сжигание писем

Сумерки. Сильно пахло цветущей черемухой и сиренью. В маленьком саду возле дома заливался какой-то птах. Я сидела на маленькой резной табуреточке и шевелила горящие поленья длинной кочергой. Языки пламени лениво лизали дрова. Я смотрела рассеянным взглядом в камин и думала. Думала о Муде, о поебени, об Учителе. Ясно было одно, если я хочу попасть к Рулону и стать жрицей, добиться хоть чего-то нормального в жизни, нужно забыть своего принца и всю внушенную мамкой дурь. Чем больше я думала об этом, тем больше холодной решимости появлялось в груди. Из занятий магией я знала, что огонь обладает огромной силой, и сейчас решила поколдовать, чтобы было легче растождествиться с ненужными мыслями и привязанностями.

Я нашла в сумке записку Муди, и, бросив ее в огонь, наблюдая, как она сгорает, представляла, что сгорает и моя привязанность. После этого на какой-то момент стало легче. Я не знала еще тогда, что нельзя убрать дерьмо просто представив, что его нет, оно есть и оно воняет. Это долгий, упорный труд. Начинать нужно было не с бумаги, а со своих мыслей.

***

Она ворвалась в мою жизнь внезапно, эта жирная сука, и с этого момента сладкий вкус поебени стал полынным.

- Слушай, там такая телка пришла, - Мудя вернулся с беседы, - жопа во, сиськи во, и рыло ничего.

- Опять? - мое лицо скривилось помимо воли от ревности.

- Ну, ты же знаешь, что я люблю женщин, - паясничая и строя из себя дурака, прогундел Мудя, а потом, сделав непристойный жест, добавил, - трахать!

- Ну, давай, беги, - настроение мое в конец испортилось.

- чу-Чандра, ну когда ты уже перестанешь ревновать, ты же сама знаешь, что нам нужен третий человек, помощник, чтобы Путь Дурака распространял, вот я и нашел нам. Кстати, она сама хочет со мной поехать.

- Да на хуй она нужна. Она ведь ничего не умеет, - уже разозлилась я.

- Так я решил, значит так и будет, - твердо сказал Мудя, хлопнув ладонью по колену.

«Ну вот, променял уже меня на эту пизду, - с горечью думала я, - ну почему, почему все так? Боже, почему я не могу остаться единственной!» Если бы в этот момент я действительно хотела слышать Бога, то услышала бы: «Да нафиг тебе вообще это все, хватит думать о семейке, развивайся давай!», но сейчас я слышала только голос мамочки: «Ты должна быть единственной», может он передумает, надеялась.

Но этого не произошло. Эта жирная корова поехала с нами. Мне она не нравилась не только из-за ревности, а еще из-за привычки курить. Мудя тут же бросился ее от этого отучать. Долго и упорно ебал ей мозги, чтобы потом подобраться и к пизде.

- Ну ладно, я пошел трахаться, - с улыбкой на устах сказал мой любимый как-то вечером.

Внутри у меня все похолодело, а в груди возникла щемящая боль, но чтобы не показать своего состояния, я с безразличным видом пожала плечами и небрежно бросила:

- Ну, иди, мне то что.

- Ты что, уже ревнуешь? - Мудя посмотрел мне в глаза.

- Очень надо, - я отвернулась, чтобы он не заметил бурю чувств, клокотавшую в груди.

- Ну ладно.

Он взял магнитофон, свечу и вышел. Я стояла посреди комнаты, онемев от нахлынувшей боли, кулаки сжались до побеления пальцев. Сначала хотелось разреветься, но внезапно возникшая злоба, задушила слезы в горле.

- Да пошел он на хуй, пусть ебется, - сжав зубы, подумала я и стала расстилать постель, чтобы лечь спать, завернувшись в теплое одеяло, я попыталась заснуть, но эта тяжесть в груди, эти мысли не давали мне покоя.

В конце концов, я стала шизовать. Воя как волчица, я каталась по кровати, тело бил озноб, и я никак не могла согреться.

Не в силах больше лежать, я вскочила и стала прислушиваться к звукам соседней комнаты, играла мелодичная музыка. Мне казалось, что сквозь нее я слышу женские стоны, совсем рехнувшись, я схватила кружку, приставив ее к стене, стала подслушивать, ничего я не услышала. Я вышла в коридор, будто бы пройти в туалет, и сама на цыпочках подкралась к двери, стараясь отличить каждый звук, ничего нового.

- Блядь, это же смешно, нужно лечь спать, надо же, эта сука уже целый

час у нее торчит, вот сейчас возьму, двери открою, - мысли бешеными лошадьми неслись в башке, кровь прилила к лицу, дыхание стало как у загнанного оленя, я заставила себя пройти в комнату и лечь в постель, озноб стал еще сильнее, тело дрожало, зубы стучали. Это была шизофрения. Это лишало меня сил. Когда «моя любовь» пришел, я бревном лежала в кровати, он попытался со мной поговорить, видя мое дерьмовое состояние, в ответ - тишина, тогда он начал меня тормошить, это взбесило. Со злобой я оттолкнула его.

- Не прикасайся ко мне! Сука! Вали к своей самке! Я ухожу от тебя!

Мудя оторопел и начал меня успокаивать, говоря, как он меня любит.

- Насрать я на все хотела! Вижу я твою любовь.

- Да это же просто секс! Ну, пойми, что у нас с тобой другие кроме этого отношения! Ведь общение с тобой никто не заменит!

- Нет, все! Хватит! Я уезжаю!

- Но чу-Чандра! - чадосливо заскулил Мудя. - Но, пожалуйста, пойми, что я люблю тебя.

Я почувствовала злорадство от того, что могу сделать ему больно в ответ.

- Ну хочешь, я докажу тебе, - канючил он, - я всю ночь не буду спать и просижу.

- Ну, давай, посмотрим, - холодно бросила я и отвернулась.

В этот момент злобы и боли я не ощущала сентиментальности и жалости. Мудя вздохнул, и, прислонившись спиной к ковру, висевшему на стене, застыл в позе падмасана (со скрещенными ногами в позе лотоса). Сколько он так сидел, я не знаю, но под утро он дрых рядом. Ночь и сон вызвали сладкое забытье от душевных проблем, но с первым солнечным лучом, разбудившим меня, они вернулись. Я вспомнила вчерашние события, и грудь опять наполнилась пустотой и болью. Не в силах уже все это переживать, я собралась позвонить Рулону, чтобы он помог мне разрешить конфликт моих мозгов. Решительно отбросив одеяло, я начала собираться.

- Ты куда? - сонно, еле разлепив глаза, промямлил Мудя.

- Звонить Рулону, - холодно бросила я.

- Звонить, - сон как рукой сняло.

Мудя вскочил и стал тоже одеваться.

- Что ты ему хочешь сказать?

- Хочу рассказать о своей проблеме, и еще я хочу звонить одна, - я пронзительно посмотрела на него.

- Как одна? Почему? – растерялся прынц. - Разве у тебя есть тайны от меня?

- Я хочу звонить одна, - жестко оборвала его, - все!

- Нет, тогда вообще не пойдешь, - тоже, переходя на жесткость, понизив голос, сказал принц.

- Пойду, - я набычилась.

- Ни хуя, - и уже спокойнее сказал, - ну что ты такое хочешь сказать, что нельзя мне доверить, ты что, меня уже не любишь?

Я замолчала в замешательстве. В этот момент я вдруг ощутила страх. Страх остаться одной и потерять своего бомжа.

«Ведь если я ему сейчас скажу, что не люблю его, то он может меня бросить и действительно уйдет к этой дуре, - лихорадочно стала думать я, - о, нет! Только не это! Он хоть и придурок, но зато мой». Потому и в этот раз и каждый раз после этого я пошла на поводу у своего страха, который взрастила во мне проклятая погань. Она сделала меня полным уебищем, закомплексованной, зажатой овцой, которая не способна произнести и слова, которая не способна ни с кем познакомиться. Ведь, если бы я умела знакомиться со всеми подряд, находить себе богатых баев с толстыми кошельками, действовала как Марианна, то я никогда бы не сидела с таким маменькимным сынком как Мудя, я бы никогда не боялась остаться одна. Но, увы, мать со мной сыграла злую шутку, чем обрекла меня на вечные страдания. И все описанное здесь было лишь только началом охуенной жизненной истории с печальным, я бы даже сказала, трагичным концом, о котором я, к сожалению, уже никогда не напишу, так как цепи мамкиной ереси крепко сковали меня по мозгам и рукам.