Глава 2 языковой/речевой механизм человека и различные подходы к описанию его работы 2 страница

Функциональные опоры непосредственно связаны с принципом опоры на признаки и признаки признаков как условием и средством узнавания объектов и их категоризации, ориентировки при встрече с расплывчатыми множествами и плохо сформулированными задачами, взаимопонимания при общении, опоры на выводное знание разных видов, формирования и понимания метафор, эвристического поиска и т.д. Проблема признака будет подробно обсуждаться в главе 9, однако сразу следует уточнить, что акцентирование внимание на названном принципе не исключает признания существования для человека " сенсорного континуума окружающей человека действительности" [Жинкин 1982: 123], т.е. наличия уже у ребенка " аналоговой непрерывности", или непрерывной сенсорно-наглядной динамики, усваиваемой в процессах действия в разных ситуациях и обеспечивающей узнавание вещи целостно, как части континуума, который в опыте учтен раньше, чем его признаки [Ibid.].

Многообразие используемых человеком опор определяется таким основополагающим принципом функционирования индивидуального знания, как параллельная опора на перцептивный, когнитивный, эмоционально-оценочный (вербальный и невербальный) опыт⁴ при взаимодействии всех форм хранения знаний и разнообразных стратегий оперирования знаниями на разных уровнях их осознаваемости. Реализация этого принципа обеспечивает то, что можно, в свою очередь, определить как принцип одновременного переживания знания/понимания и отношения к этому знанию/пониманию.

Следует подчеркнуть, что " система эмоций — это единственная организация, способная осуществлять оценку степени релевантности действий организма в соответствии с доминирующей мотивацией и прогнозируемой вероятностью ее удовлетворения" [Ба-туев 1985: 6-7]. М.Н. Вайнцвайнг и М.П. Полякова [1987: 211] объясняют это следующим образом: " Блок эмоций суммирует оценки ситуации, полученные от сенсорного анализатора (первичные оценки), и оценки, полученные из основной памяти и зависящие от её состояния (вторичные эмоции). Суммарная оценка служит мерой качества текущего состояния организма. Она постоянно поступает в поле внимания и запоминается вместе с другой заносимой в память в данный момент информацией, в результате чего все события, сохраняющиеся в памяти, оказываются эмоционально окрашенными". Для нас чрезвычайно важным является то, что субъективные переживания такого рода связывают воедино продукты переработки информации, поступающей по разным " каналам", т.е. эти переживания выступают в роли общего знаменателя, а также могут служить посредниками между отдельными образами, мыслями, представлениями (см. анализ концепций В. Вундта, У. Джеймса и др. в работе [Вилюнас 1990]). Возможно, это положение могло бы рассматриваться в качестве одного из фундаментальных принципов функционирования индивидуального знания.

Взаимодействие рассмотренных принципов обеспечивает предметность узнавания и включение опознаваемого во всё более широкие и

⁴ Это соответствует задаче разработки единой теории психических процессов, в русле которой Л.М. Веккер [1998] рассматривает " Человека Ощущающего", " Человека Воспринимающего", " Человека Мыслящего", " Человека Переживающего" и " Человека Действующего".

разнообразные системы связей. Принцип включения во множество связей непосредственно увязан с принципом/механизмом ассоциирования и с принципом выхода на образ мира с учетом многообразных выводных знаний (энциклопедических и языковых) на разных уровнях осознавания.

Обратим внимание на то, что принцип ассоциирования связан с широким пониманием ассоциации как связи любого типа на любом уровне психической деятельности человека. Следует подчеркнуть, что обоснованная критика устаревших механистических представлений ассоциационизма как течения в психологии не должна смешиваться с современной трактовкой ассоциаций. Ныне признается, что " ассоциации — это психическая реальность, и их исследование столь же важно, как и исследование других реальностей " [Ломов 1984: 111]. Это объясняется тем, что " индивидуальная память человека — это хранилище ассоциаций. Их выработка и разрушение составляют основу разнообразных видов обучения. Связываются между собой, т.е. ассоциируются, сливаются вместе в один образ прежде разобщенные образы восприятия, памяти, собственных действий" [Лебедев 1990: 106]; см. также указание А.Г. Асмолова на то, что критика ассоциативных и условнорефелекторных представлений о памяти вовсе не означает отбрасывания этих представлений [Асмолов 1985: 76].

В работе [Залевская 1992] отмечается важность исследования принципа/механизма ассоциирования для разных целей; особенно перспективным названо изучение особенностей эвристического поиска именно потому, что до сих пор ряд авторов противополагает ассоциативную связь и эвристический поиск как принципиально несовместимые понятия, в то время как на самом деле этот принцип/механизм обеспечивает человеку возможность увязывания многих, казалось бы, не имеющих отношения друг к другу объектов по величайшему разнообразию оснований на разных уровнях единой перцептивно-когнитивно-аффективной системы (памяти), позволяя решать те самые " плохо сформулированные задачи", с которыми он то и дело сталкивается как в повседневной жизни, так и в научных исследованиях. При этом важно акцентировать внимание на постоянном взаимодействии ряда основополагающих принципов функционирования индивидуального знания (ИЗ), в том числе — опоры на признаки и признаки признаков, включения в разнообразные системы связей на разных уровнях осознаваемости, выхода на картину мира с учетом выводных знаний и т.д. Такое взаимодействие разных принципов само по себе также является одной из фундаментальных особенностей функционирования ИЗ.

Установление, констатация некоторого факта связи того или иного компонента психической деятельности человека с другими компонентами (т.е. своеобразное " признание для самого себя" совокупного продукта ассоциирования) обеспечивается принципом /механизмом глубинной предикации. Такие компоненты не обязательно должны поддаваться вербализации, а сам акт глубинной предикации не соотносим напрямую с суждением в логике или предложением в лингвистике.

В работе [Залевская 19886] этот механизм соотнесен с понятием " коммуникации" у A.A. Шахматова, с идеей " имплицитных предикативностей" С.И. Бернштейна, с " пропозицией" у С.Д. Кацнельсона. Однако при дальнейшем обсуждении этого вопроса

Т.Н. Наумова показала, что корни этой проблемы следует искать к концепции A.A. Потебни, прослеживая развитие его идей в работах Л.П. Якубинского, Е.Д. Поливанова, М.М. Бахтина, а также Л.С. Выготского, A.A. Леонтьева и др. По её мнению, " акт апперцепции в трактовке A.A. Потебни... соотносим с механизмом глубинной предикации у A.A. Залевской" [Наумова Т.Н. 1991: 21].

К числу фундаментальных принципов работы речевого/языкового механизма человека можно также отнести принцип смысловых замен (Н.И. Жинкин называет это механизмом) и принцип субъективной эквивалентности по некоторому параметру тех единиц речевой организации индивида, между которыми устанавливается связь через глубинную предикацию.

Смысловые замены издавна привлекали внимание ученых. Так, A.A. Потебня писал: " Понимание есть упрощение мысли, переложение её, если можно так выразиться, на другой язык..." [Потебня 1976: 79]. Подобно этому в работе [Волошинов 1929: 18] говорится, что " понимание знака есть отнесение данного понимаемого знака к другим, уже знакомым знакам". О замене одних слов другими неоднократно говорит A.A. Смирнов, подчеркивающий, что " переход на более высокую ступень понимания характеризуется освобождением от скованности словесной формулировкой" [Смирнов A.A. 1966: 169]. Исследования последних лет отличаются тем, что в них не только констатируется факт " переложения на другой язык", но и делаются попытки объяснить этот феномен. При этом одни авторы увязывают его с метаязыковыми возможностями самого языка (см., например, обсуждение этого вопроса в [Автономова 1988: 224]), а другие акцентируют внимание на метасемантической способности человека [Silverstein 1986: 223], на его знаковом сознании [Портнов 1988а; 19886] или объясняют специфику и ход " переозначивания" с позиций психической феноменологии человека [Кузьменко-Наумова 1980; 1986; Наумова О.Д. 1987]. Трактовка стремления индивида к экстерио-ризации значения языковых единиц как одной из ведущих составляющих стратегий человеческой деятельности, или как перцептивной универсалии [Задорожный 1987], сочетается с рассмотрением смысловых замен в процессах производства речи, припоминания, оперирования неродным языком и т.д. Анализ смысловых замен (подмен и приписок) по материалам экспериментов на свободное воспроизведение слов родного и иностранного языков дается в книге [Залевская 1990а]; см. также задания к этой главе.

Было бы ошибкой сводить смысловые замены только к использованию вербальных единиц той или иной протяженности. Фундаментальная роль принципа/механизма смысловых замен становится очевидной с точки зрения широко признаваемой ныне специфической характеристики продукта понимания сообщения — его предметности, обеспечиваемой наличием в мозге проекционных структур, с помощью которых мозг " разворачивает целый модельный мир, объекты которого для мозга сенсорно эквивалентны объектам окружающего мира. Изложенное относится не только к объектам как таковым, но также к их свойствам и отношениям" [Дорфман, Сергеев 1987: 47]. Особую роль " кодам и кодовым переходам" в речемыслительной деятельности человека отводит Н.И. Жинкин, прослеживая смысловые замены от слияния единиц естественного языка с образами объектов окружающего мира до универсального предметного кода (УПК), субъективного языка, который не осознается человеком, функционируя на стыке речи и интеллекта, где " совершается перевод мысли на язык человека" [Жинкин 1982: 54],

В книге [Залевская 1992: 116-117] выделены следующие три важнейшие функции основополагающего принципа/механизма смысловых замен: во-первых, он обеспечивает предметность того, о чем идет речь, за счет выхода на образ мира; во-вторых, имеет место контроль правильности идентификации денотатов при общении, что особенно важно в условиях постоянного противоречия между дискретностью языковых единиц и континуальностью объемной и многомерной картины мира; в-третьих, происходит укрупнение единиц индивидуального знания, непосредственно связанное с феноменом компрессии смысла, или, наоборот, развертывание, детализация, с акцентированием внимания на различных аспектах целого. Особая роль переживания индивидом соотносимых при этом единиц разных уровней как субъективно эквивалентных проявляется, в частности, в расхождениях между строго определяемыми в лингвистике понятиями синонимии и антонимии и специфичными для пользователя языком случаями, когда близость/противопоставленность языковых явлений устанавливаются по несколько иным критериям.

В контролирующей функции смысловых замен проявляется действие фундаментального принципа/механизма регуляции (контроля). В свое время A.A. Леонтьев указал на необходимость различения " механизма (и соответственно процесса) осуществления деятельности и механизма (или процесса) контроля над этим осуществлением" [Леонтьев A.A. 1971: 9]. В работе [Вартанян 1988: 636] акцентируется внимание на том, что " раздельный контроль исполнения (качества речевой продукции) и конечного результата (смыслового содержания высказывания) дает возможность человеку выявить причины неудачи речи как способа коммуникации. Двойной контроль дает возможность отделить плохое осуществление двигательной программы, лежащей в основе реализации речи как акустического явления, от полной неадекватности речевого акта стоящей перед ним цели". С этим хорошо согласуется проведенное в [Залевская 19886] разграничение механизмов когнитивного и коммуникативного контроля, которые трактуются как взаимодействующие и функционирующие на разных уровнях реализации речемыслительной деятельности человека (при постоянном взаимодействии процессов и их продуктов).

Следует подчеркнуть необходимость последовательного учета в ПЛ исследованиях постоянного действия множественного и многоэтапного (многоуровневого) контроля как одного из основополагающих принципов функционирования индивидуального знания. Это связано с тем, что регуляции подлежат все составляющие структурно-функциональной организации базовой системы психики человека при взаимодействии её сенсорного, перцептивного и речемыслительного уровней (см. подробнее [Волков и др. 1987]) и постоянном соотнесении внешних и внутренних условий деятельности (в том числе и с учетом того, насколько избираемые единицы и стратегий оперирования ими

соответствуют целям, ситуации, ожиданиям, взаимоотношениям между собеседниками и т.д.).

Выделенные основополагающие принципы функционирования языкового/речевого механизма человека находятся в постоянном взаимодействии, которое реализуется активным и пристрастным субъектом деятельности, всегда опирающимся на сформированную через сочетание индивидуального и социального опыта и на изначально неразделимое переживание знания/понимания и эмоционально-оценочного отношения к этому знанию/пониманию.

2.6. Различные подходы к описанию работы языкового/речевого механизма человека

При рассмотрении этого вопроса речь идет о том, что не поддается прямому наблюдению, поэтому следует прежде всего учитывать метафоричность описаний работы языкового/речевого механизма человека.

Особенностью процесса проникновения в новое, непонятное является попытка человека соотнести это новое с уже известным, провести аналогию, наложить какую-то " рамку", схему, облегчающую понимание особенностей изучаемого объекта. Это мы делаем на каждом шагу. В науке со времен античности предпринимались попытки проникнуть в особенности разума человека и проследить закономерности его функционирования. Вполне естественно, что в разные периоды времени используются метафоры, соответствующие уровню развития научных представлений прежде всего в философии, а в более позднее время — в психологии, физиологии, ныне — в нейрологии, психолингвистике, лингвистике, в исследованиях по искусственному интеллекту. Несомненно, формулирование и смена таких метафор происходят под сильным воздействием общенаучных парадигм (см. введение). Например, первая из фигурировавших в ПЛ схема процесса коммуникации полностью отвечала постулировавшимся общей теорией связи положениям; она основывалась на понятиях приёмника и передатчика сообщения, сообщения как такового, процессов его кодирования и декодирования и т.д. (см. [Osgood & Sebeok 1954: 3; Теория... 1968: 26]). Это отвечало также общей тенденции целостного рассмотрения процесса коммуникации, на смену чему позже пришло стремление более детально исследовать различные составляющие этого процесса, что и привело к идее модульности, т.е. специализированности отдельных составляющих речевого механизма на выполнении определенных задач. Думается, что определенную роль при этом сыграла и общая теория связи, благодаря которой в описание процессов коммуникации вошла идея " ящиков/блоков" с понятиями " входа", " выхода" и т.д.

При рассмотрении различных метафор, использующихся при описании взаимосвязи языка и сознания, А.Н. Портнов справедливо подчеркивает следующее: " Большинство из используемых метафор является базисными, т.е. в них фиксируются необходимые и существенные признаки. В силу этого они обладают определенным эвристическим потенциалом. Вместе с тем используя метафорические модели, мы неизбежно перестаем замечать, что произошло гипостазирование тех или иных понятий и наделение их не гипотетическим, а онтологическим статусом" [Портнов 1998: 47-48]. Действительно, зачастую метафоричные по своему происхождению понятия и термины воспринимаются как опи-

сывающие реальное положение вещей, т.е. " возможно, похоже на... понимается как " так, и только так".

Механизм подобного явления обсуждается в [Залевская 1991 а], где показано, как эвристический потенциал метафоры в качестве средства познания реализуется через взаимодействие процессов узнавания (ориентированного на активный поиск в воспринимаемом новом знакомого, понятного), ассоциирования (обеспечивающего такой поиск и приводящего к актуализации связей между продуктами переработки перцептивного, когнитивного и эмоционально-оценочного опыта), глубинной предикации (т.е. констатации факта установленной связи), опоры на выводные знания разных видов (в том числе — неязыковые, языковые, метаязыковые) при постоянных взаимопереходах между различными уровнями осознаваемости. При этом имеет место акцентирование внимания на некотором идентифицированном признаке (свойстве) опознаваемого объекта, действительно существенном и эвристичном, однако далее происходит нечто подобное раздуванию флюса: понимание условности переноса утрачивается, а через абсолютизированный признак/свойство познаваемого и в связи с ним формируется специфический круг выводных знаний, принимаемых за изначально присущие ему как носителю данного признака/свойства.

Поучительные выводы относительно использования метафор в научных исследованиях делает Р. Стернберг [Sternberg 1995], предпринявший детальный анализ метафор, которые фигурируют в описаниях интеллекта человека. Подчеркивая, что за каждой метафорой лежит та или иная (эксплицитно выраженная или имплицитная, подразумеваемая) теория, Р. Стернберг справедливо отмечает, что при описании сложного объекта не может быть какой-то одной " правильной" метафоры: каждая из имеющихся акцентирует внимание на том или ином аспекте такого объекта и отвечает на специфические вопросы; очень важно уметь ставить вопросы фундаментальной значимости и находить пути поиска ответов на них, но недопустимо напрямую сравнивать метафоры (и теории), которые соответствуют разным вопросам.

Р. Стернберг подразделяет используемые в исследованиях интеллекта метафоры на три большие группы: (1) метафоры, основывающиеся на внутреннем мире индивида и пытающиеся описать ментальные процессы, структуры, репрезентации и содержание того, чем оперирует интеллект (сюда отнесены географическая метафора, имеющая дело с картированием того, что Лежит за базовыми мыслительными процессами; компьютерная метафора, трактующая мозг как вычислительное устройство; биологическая метафора, опирающаяся на представления о работе мозга человека; эпистемиологиче-ская метафора Ж. Пиаже); (2) метафоры, связанные со внешним по отношению к индивиду миром (это антропологическая метафора, пытающаяся установить влияние культуры на интеллект, и социологическая метафора, связанная с именем Л.С. Выготского и исходящая из того, что индивид научается всему, что привычно для его социума, через взаимодействие с окружающими и через интериоризацию осваиваемого); (3) наиболее поздние теории, основывающиеся на одновременном учете и того, что специфично для внутреннего мира, и того, что исходит от окружения человека, и по-разному сочетающие разнообразные метафоры (это концепция Г. Гарднера и триархическая теория интеллекта самого Р. Стернберга, с которой можно ознакомиться по публикации на русском языке [Стернберг 1996]).

Примеры использования метафор при описании организации и особенностей работы лексикона как части языкового/речевого механизма человека имеются в книге [Aitchison 1987], при моделировании процессов понимания текста — в [Graesser & Britton 1996].

При дальнейшем обсуждении возможных подходов к описанию работы речевого механизма будут фигурировать различные гипотезы/метафоры. В настоящее время можно выделить следующие три основных подхода к описанию работы языкового/речевого механизма человека: модульный, коннекционистский и гибридный.

Модульный подход предполагает наличие в языковом/речевом механизме человека ряда независимых друг от друга и автономно работающих систем обработки входной информации — модулей. Решение, принятое каждым модулем после переработки им специфичной для него (и только для него) информации, передается центральной перерабатывающей системе (центральному процессору), где коррелируется информация, поступающая от разных модулей.

Как указывает Дж. Кесс [Kess 1993: 265], в основе этой метафоры лежит аналогия между переработкой языка человеком и переработкой языка компьютером. Точно так же, как компьютерная система для моделирования языковой способности может иметь устройство для переработки предложений, семантический компонент для смыслового анализа, а также лексический компонент, выходную систему речи и систему для решения проблем, мы можем представлять себе устройство языка у человека как имеющее раздельные модульные компоненты, сначала работающие по отдельности, а затем коррелируемые на более высоких уровнях.

Выделение различных модулей для переработки специфической информации непосредственно связано с решением принципиального вопроса: как следует трактовать устройство, в котором осуществляется речемыслительная деятельность человека? На основании того, что признается существование у человека раздельных систем для переработки зрительной и слуховой информации, делается заключение, что возможны (или наверняка имеются) раздельные системы (и подсистемы), связанные с переработкой речи, которая сама по себе представляет весьма сложный феномен, может восприниматься со слуха или через зрительное восприятие; понимание речи требует синтаксического и семантического анализа, производство речи включает переход от мысли к ее вербальному оформлению и т.д.

Как отмечает Дж. Кесс [Kess 1993], ранние высказывания в пользу существования раздельных устройств для зрения, слуха, языка обычно увязываются с работой [Chomsky 1975]. В книге Джерри Фодора [Fodor 1983] система переработки языка трактуется как сложная система, в которой отдельные входные системы работают совершенно независимо друг от друга на начальных ступенях переработки, а при коррелировании поступающих от них решений в центральном процессоре некоторые из решений, принятых модулями более низкого уровня, могут игнорироваться. Эффективность такой модели объясняется тем, что центральный процессор имеет дело с ограниченным кругом входной информации, уже проверенной модульными входными системами, поэтому он работает более быстро и результативно, чем система, которая рассматривала бы все разнообразные виды информации одновременно.

Биллем Левелт обсуждает проблему существования независимых компонентов системы переработки языка в связи с моделированием процессов продуцирования речи [Levelt 1993: 14-20]. Он указывает, что разработка теории функционирования любого сложного умения человека требует обоснованного расчленения перерабатывающей системы на подсистемы или компоненты. Это можно делать по-разному, но необходимо давать обоснование того, почему тот или иной путь является предпочтительным.

В качестве важного аргумента в пользу выделения некоторого компонента перерабатывающей системы В. Левелт называет относительную автономность работы

такого компонента в системе, что связано с его специализацией. В качестве примера приводится так называемый " Грамматический кодировщик": никакой другой компонент перерабатывающей системы не способен строить синтаксически правильные фразы. Некоторый компонент перерабатывающей системы сам может состоять из нескольких субкомпонентов с варьирующимися степенями автономности. В связи с признанием относительной автономности специализированных компонентов перерабатывающей системы о каждом таком компоненте должны быть заданы следующие вопросы: 1) каковы специфические виды информации, или типы репрезентации, которые этот компонент получает на входе и выдает в качестве продукта; 2) какой алгоритм необходим для трансформирования входной информации в специфическую репрезентацию на выходе; 3) какого типа процесс может выполнить этот алгоритм в реальном времени; 4) откуда берется входная информация и куда поступает продукт работы данного компонента? Некоторый компонент может иметь один или более источников входной информации и передавать информацию одному или более компонентам. К этим вопросам мы вернемся в главе 7 при обсуждении построенной В. Левелтом модели продуцирования речи.

Необходимо также отметить, что данные исследований в области нарушений речи при различных формах афазий, когда нарушается одна из речевых функций при сохранности других, в определенной мере могут говорить в пользу относительной автономности работы языковых подсистем (см. подробнее [Лурия 1975; 1979; Ахутина 1975; 1989; Цветкова 1985]).

В отличие от модульного подхода, основывающегося на выводимой из компьютерной метафоры последовательной (шаг за шагом) переработки информации автономными подсистемами, коннекционистский подход базируется на результатах исследования процессов переработки информации мозгом человека, акцентируя внимание на параллельности (одновременности) переработки при взаимодействии (интеракции) информации, получаемой из разных источников (отсюда такой подход называют также интеракционным). Иначе говоря, постулируется, что переработка на любом уровне происходит с учетом любой и всей информации от других уровней. Например, понимание сообщения включает интегрирование информации, получаемой и по принципу " снизу — вверх" (т.е. через анализ входной информации, в частности букв, и далее к целому — слову), и по принципу " сверху — вниз" (т.е. через обращение к целому — слову и его значению — при опознавании букв).

В коннекционистских моделях все формы знания представлены сетевой структурой. Сеть состоит из узлов и связей между ними, что и дало основания для использования термина " коннекционизм". В различных моделях узлы репрезентируют понятия, пропозиции, фреймы и т.д., особую роль при этом играют паттерны связей (от англ, pattern — схема, модель, шаблон). Та же идея лежит в основе нашего пользования языком: отдельные звуки или буквы относительно неинформативны, но высоко информативны модели связи между ними.

Обратим внимание на то, что физиологические процессы в мозге человека используются этим подходом в качестве исходной метафоры для понимания познавательных процессов человека. Поскольку мозг, по-видимому, одновременно производит множество операций и одновременно перерабатывает информацию, получаемую из разных источников, сторонники коннекционистского подхода полагают, что именно таким образом можно объяснить скорость и продуктивность когнитивных процессов, в том числе производства и понимания речи.

В качестве механизма, который должен обеспечивать эффективное функционирование сетевой структуры, выступает распространяющаяся активация: связи между узлами в сети могут иметь варьирующуюся степень потенциального возбуждения, активации или блокировки; активация может передаваться от одних узлов к другим, суммироваться или затухать; при активации некоторого узла это дает толчок для распространения активации в сети с учетом налагающихся запретов.

Имеются различные варианты моделей распространяющейся активации, параллельной распределенной переработки или коннекционист-ских моделей, которые различаются по ставившимся задачам, видам узлов, использованию возбуждающих и запрещающих связей между ними, постулируемыми особенностями распространения активации и т.д. (см., например, [Anderson 1983; Dell 1986; MacKay 1987; McClelland & Rumelhart 1981; Rumelhart 1993; Rumelhart et al. 1986]).

Между сторонниками модульного и коннекционистского подходов идет дискуссия, с которой можно ознакомиться по публикациям [Фо-дор, Пылишин 1996; Цепцов 1996].

Первая из названных работ является переводом статьи [Fodor & Pylyshyn 1988]. В более поздней публикации Дж. Фодор [Fodor 1995] остается на непримиримой позиции по отношению к коннекционизму, трактуя его как наиболее позднюю вариацию ассо-циационизма. По его мнению, коннекционизм — это просто модное течение, которое изживет себя через 4-5 лет по тем же причинам, по которым оказался несостоятельным ассоциационизм: оба они не могут дать объяснение продуктивности, системности и рациональности мышления. Более того, он полагает, что множество людей, которые отказываются от модульной модели, попросту много не понимают, поскольку работа модулей также осуществляется параллельно, хотя они автономны и не обмениваются информацией. Не менее категорично против " нового ассоциационизма" высказывается Хилари Патнем [Putnam 1995].

По-иному думает, например, Хьюберт Дрейфус, полагающий, что, наоборот, будущее принадлежит нейронным сетям и исследованиям, ориентированным на геш-тальт/ассоциацию/прототип [Dreyfus 1995: 82]. Следует подчеркнуть, что в пользу дальнейших перспектив использования коннекционистского подхода высказываются не только основные разработчики идеи параллельной распределенной переработки Д. Румелхарт и Дж. Макклеланд [Rumelhart 1995; McClelland 1995], но и Дж. Лакофф, в свое время пытавшийся приложить идеи Н. Хомского к анализу структуры дискурса [Lakoff 1995].

Как бы то ни было, в последнее время появились попытки тем или иным путем решить вопросы степени автономности или интерактивности перерабатывающих язык подсистем, соотношения линейной (шаг за шагом) и параллельной (одновременной) переработки и т.д. Так, В. Левелт [Levelt 1993] указывает, что уже в работах [Fry 1969; Garrett 1976] было сделано допущение, что последующий процессор может начать работу еще во время продолжения работы предыдущего процессора (т.е. до того как получен полный продукт). В работах [Kempen & Hoenkamp 1982; 1987] это названо инкрементальной переработкой: все компоненты работают параллельно, но над разными частями конструируемого высказывания. Некоторый компонент перерабатывающей системы может быть запущен в действие любым фрагментом специфичной входной информации. Для этого требуется, чтобы такой фрагмент