Хочу домой

Потом я в жизни видел много престижных фестивалей. Но такой помпы, как в Акапулько, нигде не было.

В аэропорту Бондарчука со Скобцевой посадили в один открытый лимузин, Таланкина – в другой, меня – в третий. У Бондарчуков за рулем – красавец в сомбреро, у Таланкина – брюнетка в бикини и черных очках, а у меня – блондинка, и тоже в бикини и черных очках. А мы в костюмах, а в руках – зимние пальто и шапки – январь!

Поехали. Перед лимузином Бондарчуков – четыре мотоциклиста, перед Таланкиным – два и передо мной – два. Летим, как иностранные президенты по Москве: сирены воют, полицейские на всех перекрестках честь отдают. Блондинка приветливо улыбается и что-то щебечет по-испански, а я сижу с каменным лицом – вот оно, началось! Провокация через женщин!

Зря радовался, эта провокация оказалась первой и последней. Блондинка подвезла меня к штабу фестиваля и уехала, а дальше я общался в основном с пожилыми носатыми журналистками.

Бондарчук на этом фестивале считался звездой номер один, с ним цацкались, ну и с нами заодно. Бондарчуков поселили в самом шикарном бунгало, нас – в бунгало рядом, поскромнее, но тоже шикарном. Остальные участники фестиваля жили в пятизвездочной гостинице.

Между нашими бунгало – бассейн. Возле бассейна – ресторан. Не хочешь завтракать здесь – спускайся на лифте на пляж, там тоже бассейн и ресторан. Не нравится и там – ныряешь в прозрачную лазурную воду и плывешь до острова, на котором тоже ресторанчик. И все бесплатно.

Хочешь куда-нибудь поехать – дежурят три лимузина и мотоциклисты сопровождения. Едем, к примеру, в магазин – сирены воют, полицейские отдают честь, хозяин магазина выбегает, кланяется, предлагает бриллианты и одежду от кутюр. Мы тоже вежливо улыбаемся, покупаем какую-нибудь самую дешевую мелочь на подарки родным и близким, прощаемся и с сиреной мчимся обратно в гостиницу. (Поскольку на фестивалях обеспечивают проживанием и питанием, нашим делегатам выплачивали четверть суточных, полагающихся в этой стране. В Мексике это было что-то около двух долларов в день.)

Вечером – просмотры фильмов в старинном замке, а ночью, после просмотра – шикарные приемы с песнями марьяччо (мексиканцы с гитарами), с коктейлями, жареными поросятами и танцами до утра. На приемах продюсеры, режиссеры, актеры – «звезды» со всего мира.

Мне особенно запомнился мексиканский режиссер и актер Фернандес. Он был знаменит тем, что очень остро реагировал на критику и трех критиков уже пристрелил. Прочитает рецензию, обидится, подстрелит критика и уезжает в Аргентину… Когда обида проходит, он возвращается, платит штраф и снова снимает фильм.

Фернандес подошел ко мне сам. Огромный, пузатый, в сомбреро, в национальном костюме, в сапогах со шпорами, и у колена болтаются две кобуры с револьверами.

– Русский?

– Грузин, – ответил я.

– Русский, – перевела Люся.

В той поездке я не встретил ни одного мексиканца, который бы знал, что есть такая республика – Грузия.

Вечерний просмотр мы с Таланкиным вчера пропустили: купались – плавали по лунной дорожке.

На пятый день фестиваля состоялся показ фильма «Сережа», а на следующий день была назначена пресс-конференция.

Люся зашла за нами с Таланкиным, и мы пошли за Бондарчуком и Скобцевой. Бондарчук вышел к нам один:

– Ребята, я с Ирочкой поругался. Я пьяный. Поезжайте сами.

– Это невозможно, – сказала Люся. – Будет скандал!

– Но я пьяный!

– Это только вы знаете. А так совершенно незаметно.

– Ладно, – согласился Бондарчук. – Только пусть говорят они.

Представляя нас журналистам, Люся сказала, что на все вопросы по фильму ответят режиссеры Данелия и Таланкин. Но первый же вопрос был к Бондарчуку:

– Господин Бондарчук, вы уже второй раз в Мексике. Какие у вас впечатления?

Бондарчук надолго задумался. Люся повторила вопрос. Бондарчук посмотрел на Люсю, в зал, опять на Люсю, потом опять в зал… Глаза у него повлажнели, и он произнес:

– Английский художник Хоггард сказал, что красота в разнообразии… А в Мексике никогда не бывает снега…

И Бондарчук заплакал.

На этом пресс-конференция закончилась.

Я тоже понял, что и мне здесь уже надоело и хочется в слякотную и темную Москву. Домой.

Между прочим. Мексика – первая капиталистическая страна, в которой я побывал. И, к моему великому удивлению, все негативное, что говорилось и писалось у нас про малоразвитые страны и капитализм, оказалось правдой.

(Очень, очень мало очень богатых и очень, очень много очень бедных… Ну и остальной набор: трущобы, безработные, малолетние проститутки, официальная продажность чиновников и так далее.) Сейчас-то все это мы испытали на себе, а тогда я считал, что это полет больной фантазии советской пропаганды.

КУБА

В Акапулько на приеме какой-то молодой человек спросил у нас, не хотим ли мы поехать на Кубу. Мы сказали, что хотим, но никакого значения этому разговору не придали.

Когда мы вернулись в Мехико, посол сообщил, что мы летим на Кубу, – на нас пришло приглашение. Юноша оказался министром культуры новой свободной республики – Альфредо Гевара. (Не путать с Че Геварой.)

Летели мы в маленьком самолете. Вместе с нами летел бородатый кубинец примерно моего возраста.

Узнав, что мы русские, он сказал, что возвращается из поездки по СССР и Китаю. Разговорились. Переводила Скобцева, – она уже освоилась и по-английски говорила довольно бегло. В России кубинцу не понравилось, – «у вас есть богатые и бедные», а вот в Китае ему больше понравилось.

– В Китае настоящий социализм: там все равны.

– Спроси, что ему там понравилось? – попросил я Скобцеву. – Что все очень бедные?

– Отцепись, Данелия, – сказал Бондарчук. – Смотри лучше вниз – Остров свободы!

В Гаване нас встречали первый секретарь посольства Алексеев и Альфредо Гевара. А бородатого кубинца – Рауль Кастро. Оказалось, что нашим попутчиком был легендарный Эрнесто Че Гевара.

Альфредо сказал, что мы на день опоздали – фильм показывали вчера. Но это не страшно, сегодня еще раз покажут.

Был 1961 год. Из Гаваны только что ушли американцы, но все приметы их образа жизни остались – шикарные американские автомобили, витрины, рекламные щиты, рестораны, казино, отели, сервис, меню, музыканты, танцовщицы, проститутки…

На улицах полно народу. Везде звучит музыка, люди танцуют… Свобода! И нас захватило это ощущение праздника, нам тоже захотелось танцевать. Как это прекрасно – свобода!

Все были счастливы, кроме проституток. То есть проститутки, конечно, тоже были счастливы, но и озабочены. И мы видели демонстрацию проституток с плакатами: «Фидель, ты всем дал работу, не лишай её и нас!»

Вот где беспрестанно были провокации через женщин! Кубинки такие красавицы, что я шею себе свернул, оглядываясь на них.

Вечером был просмотр фильма «Сережа». Народу было уйма – полный зал и толпа не попавших в кинотеатр на улице. Мы были первой советской кинематографической делегацией на Кубе. Рядом с нами сидел Рауль Кастро. Он сказал, что Фидель вчера посмотрел фильм, но сегодня придет смотреть еще раз.

Какое-то время ждали Фиделя, потом Раулю сообщили, что охрана Фиделя его не пускает: слишком много народу, очень опасно.

– Начинаем, – решил Рауль. – Сейчас вас проводят на сцену и представят зрителям. А если из зала начнут стрелять, – вы ложитесь, а мы потушим свет.

Скобцеву мы оставили в зале. Выступал Бондарчук, переводил Алексеев (он блестяще говорил по-испански). Прожектора из зала слепили глаза. Я четко держался за спиной Алексеева. Когда Алексеев перемещался, я следовал за ним. Но все обошлось без выстрелов. Фильм приняли хорошо, долго аплодировали. Рауль сказал, что будет еще сеанс, поскольку люди перед кинотеатром не уходят.

Когда зал опустел, вбежали охранники с фонариками и побежали по рядам, проверяя, нет ли бомбы. А потом появился Фидель Кастро. Алексеев нас познакомил. Фидель сел рядом со Скобцевой и стал расспрашивать ее о советском кино. К нему подбежал один из охранников, начал что-то говорить. Фидель отмахивался, охранник настаивал, теребил его за плечо. Тогда, чтобы не беспокоить Скобцеву (она сидела между ним и проходом), Фидель легко перемахнул через спинки кресел в проход другого ряда и быстро ушел. Алексеев объяснил, что где-то высадился американский десант и Фидель поехал воевать.

В следующий раз я попал на Кубу через двадцать лет. Ржавые машины, обшарпанные отели и пустые магазины. Мы тогда говорили, что у нас в магазинах ничего нет, – и были не правы. Хотя бы веревка, мыло, гвозди, – но что-то обязательно было. А вот на Кубе в магазинах действительно ничего не было. Ниче-

го – кроме продавца.

Но люди такие же приветливые и жизнерадостные.

В посольстве был прием по случаю 7 Ноября. Приехал и Фидель. Его сразу же окружили работники посольства, все очень высокого роста, чтобы не ниже Фиделя. Ко мне подошел мой старый знакомый Альфредо Гевара.

– Куба си! Янки но! – улыбнулся он и подмигнул.

Я виновато развел руками. (Чуть позже расскажу почему.)

– Пойдем к Фиделю. Он будет рад тебя видеть. – сказал Альфредо.

– Он меня не узнает. Мы встречались двадцать лет назад, и смотрел он не на меня, а на Скобцеву.

– Фиделю достаточно взглянуть один раз, и он на всю жизнь запомнит. Пошли.

И он сквозь охрану провел меня к Фиделю Кастро.

– Узнаешь?

Фидель, поседевший, но по-прежнему обаятельный, посмотрел на меня сверху вниз, затянулся сигарой и сказал:

– Фильм про маленького мальчика.

Узнал.

Между прочим. В 1963 году в Москве я случайно встретил на улице Альфредо Гевару и тот пригласил меня на прием по случаю дня Кубинской Революции в ресторан «Прага».

Я надел черный костюм, галстук и пошел. В вестибюле, наверху, у лестницы, гостей встречал кубинский посол, молодой человек лет двадцати пяти, и его приближенные. Я пожал им руки и вошел в зал. Огляделся. Народу много, а знакомых, кроме Альфредо, – никого. Видно, я попал на прием не моего ранга – повыше. К столам не протолкнешься, почему-то на всех приемах, даже в Кремле, у столов обязательно толкучка – такое впечатление, что гостей дома неделю не кормили.

Вышел в вестибюль, закурил. Стоял напротив посла. Посол улыбнулся мне. Я – ему.

И тут охрана засуетилась, распахнулась дверь, и в вестибюль стремительно вошел маршал Советского Союза Семен Буденный. А за ним высшие лица государства, члены Политбюро: товарищи Микоян, Подгорный, Гришин. Фурцева…

Буденный поднялся по лестнице прямо ко мне, обнял, расцеловал и поздравил:

– С праздником тебя, камрад! Куба си – янки но!

А за ним и все остальные товарищи пожали мне руку, сказали: «Куба си – янки но!» – и прошли в зал.

Немая сцена. Я смотрю на посла. Он – на меня.

Я развел руками – и слинял.