Младший лейтенант

Действие фильма «Путь к причалу» происходит в Арктике: спасательный буксир тащит старый корабль «Полоцк» в Мурманск на переплавку. Шторм. Спасатель получает сигнал бедствия: тонет лесовоз. Для того, чтобы успеть оказать помощь, нужно освободиться от «Полоцка». На «Полоцке» четыре человека: боцман Россомаха и три матроса, они сами должны принять решение. Если обрубят

трос – могут погибнуть. Решают рубить, «Полоцк» налетает на скалы, спасаются все, кроме боцмана.

Чтобы изучить материал, мы попросили Первое объединение командировать нас в Арктику. Нас – это Конецкого, меня и Таланкина. Таланкин хотел снять фильм по рассказу Конецкого «Когда позовет товарищ» (тоже Арктика), но договорились, что сначала Конецкий будет работать со мной.

Мы получили под отчет деньги (суточные, проездные), полярную амуницию (в костюмерном цеху «Мосфильма»), купили билеты, попрощались с родными и поехали в аэропорт Шереметьево. Тогда он был второстепенным, международных рейсов там еще не было.

В этот день наш самолет не полетел. Объявили – завтра. В аэропорту была небольшая гостиница, две комнаты по двенадцать коек. Мы решили домой не возвращаться, – чего мотаться туда-сюда, переночуем в гостинице, сыграем в преферанс, выпьем пива. И звонить домой не стали.

На следующий день опять Воркута закрыта, опять не летим. Я предложил поехать домой, но Таланкин энергично запротестовал, – боялся, жена спросит, где он был прошлой ночью, и поди рассказывай…

И снова сели пульку расписывать.

На третий день, наконец, дали вылет. Поскольку рейсы отменяли, самолет набился до отказа.

Во время посадки летчики стали отбирать у пассажиров арбузы, которые те везли друзьям: «Перевес». Даже тележку подкатили, куда складывать этот «перевес». Пассажиры скандалили, некоторые кричали, что летчики хотят эти арбузы продать, и, чтоб никому не достались, разбивали их об асфальт.

Влезли в самолет, сели: Конецкий рядом с Таланкиным, я – за ними. А рядом со мной – рыжий парень лет двадцати двух, младший лейтенант.

Завели мотор. Младший лейтенант спросил у стюардессы, почему не дают карамель.

– Не завезли, – сказала стюардесса.

– Что значит «не завезли»? – разозлился младший лейтенант. – Мало вам арбузов и карамель решили заначить?

У него при посадке отобрали два арбуза.

– Если вы не прекратите хамить, я вас высажу, – пригрозила стюардесса.

Слово за слово, разгорелся скандал. Появился летчик и попросил лейтенанта выйти из самолета.

– Почему это?

– Вы пьяны.

Я заступился за лейтенанта, сказал, что он трезвый и просто нервничает.

– И вы пьяны, – сказал мне летчик.

– Я? Дыхнуть?

– Выйдем из самолета, и там дыхнете.

Мы с лейтенантом вышли, а летчик быстро убрал ступеньки, захлопнул дверь, и самолет улетел. А с ним и Таланкин с Конецким, и мои вещи, и документы. И деньги. Мы остались среди разбитых арбузов. Я – в одной рубашке, с билетом в руках, а лейтенант оказался предусмотрительным, прихватил с собой свой чемоданчик.

Пошли к начальнику аэропорта – доказывать, что абсолютно трезвые. А начальник сказал, что ничем не может помочь, – откуда он знает, что мы не врем? Единственное, что он может сделать, – это забронировать для нас, как для опоздавших, два билета на завтрашний рейс. Но нам, как опоздавшим, придется доплатить штраф – восемьдесят рублей за двоих.

– Мы – доплачивать? – взорвался младший лейтенант. – Да это вы нам должны доплатить за свое хамство!

– Будете качать права – заплатите за билеты полную стоимость, – сказал начальник.

Я понял, что это не пустая угроза, вытащил не в меру вспыльчивого лейтенанта из кабинета и поинтересовался, есть ли у него деньги. У лейтенанта после отпуска, естественно, денег не было.

Домой за деньгами я ехать не мог: что скажут мои? Двое суток болтаюсь в Москве и даже не позвонил. И я поехал на метро «Аэропорт» к Леониду Гайдаю. Гайдая дома не было, я занял сто рублей у его жены, актрисы Нины Гребешковой, и попросил об этом никому не говорить.

Когда вернулись в аэропорт, первое, что я сделал, – дал телеграмму домой: «Долетел благополучно, целую, Гия». И пошел в буфет пить кофе. А младший лейтенант взял у меня деньги и побежал в кассу – доплачивать за билеты. (Паспорта тогда не требовались.) Через десять минут появляется, возбужденный и радостный, и сообщает, что договорился со стюардессами, – они нас завтра без билетов посадят на самолет, а сегодня мы за это приглашаем их на ужин в ресторан. Я сказал, что не надо:

– Доплати – и полетим по-человечески.

– Будь человеком! – взмолился младший лейтенант. – Мне же теперь опять год на базе на Чукотке сидеть!

Вечером мы встретились со стюардессами, взяли такси и поехали в ресторан «Метрополь».

В ресторан пустили всех – и младшего лейтенанта, и стюардесс, – кроме меня. В рубашке без пиджака в ресторан не пускали. Вышли из положения так: лейтенант и девушки прошли, потом одна из стюардесс вынесла мне китель лейтенанта. В кителе швейцар меня пропустил. И я появился в респектабельном ресторанном зале в кирзовых сапогах и в длинном, до колен, военном кителе с погонами (младший лейтенант был высоким парнем).

Сто рублей – большие деньги, мы себе ни в чем не отказывали. Младший лейтенант не пропускал ни одного танца – приглашал то одну стюардессу, то другую, а под конец плясал с обеими сразу.

Потом мы на такси повезли девушек домой. Жили они в Малаховке в общежитии. Лейтенант просил пустить нас переночевать, но получил твердый отказ: «Нельзя, вахтерша». И мы на том же такси поехали в Шереметьево.

Когда расплатились с таксистом, денег осталось девять рублей.

На следующий день с утра лейтенант побежал искать наших девушек. Вернулся поникший: выяснил, что наши стюардессы появятся только через три дня, у них отгулы.

– Поехали опять к той артистке, – попросил он.

Но тут к нам в номер вошла женщина средних лет в летной форме и спросила, мы ли вчера Зину и Фриду в ресторан водили?

– Мы.

– Пойдемте.

И она посадила нас в «дуглас». Тогда пассажиров возили в основном на оставшихся после войны «дугласах». Некоторые переоборудовали: поставили ряды кресел, а некоторые – нет. Нам достался необорудованный: у стен откидные железные сиденья, а багаж сложен посередине, в проходе. Пассажиры стали возмущаться и требовать, чтобы их пересадили на нормальный самолет, с креслами. А мы с младшим лейтенантом стали всех убеждать, что, пока будут искать самолет и пересаживать, Воркута опять закроется и придется еще неделю здесь куковать! Мы понимали, что без билетов в другой самолет нас могут и не пустить.

– Полетели, – крикнул младший лейтенант летчику. – Большинство за!

Самолет взлетел. Недовольные пассажиры стали на лейтенанта ворчать. Опять слово за слово, и он со всеми переругался.

Путь долгий. Полярники затеяли преферанс. Нужен был четвертый игрок.

– Умеешь? – спросил меня младший лейтенант.

– Плохо.

– Играй! Я буду помогать.

– Играй сам.

– Меня не возьмут. Они на меня злые.

Я сел четвертым. Полярники соображали с такой скоростью, что я не успевал подумать и ходил по подсказкам младшего лейтенанта. Младший лейтенант тоже не успевал подумать и, когда пульку расписали, оказалось, что мы проиграли двенадцать рублей.

– У меня только девять. – Я положил на чемодан, на котором играли, день-

ги. – Остальное я вам, когда прилетим в Тикси отдам. Извините.

– Да ладно…

– Спокойно! – и младший лейтенант открыл свой чемоданчик, достал бутылку «Столичной», которую, очевидно, он вез друзьям, и сердито поставил перед игрока-

ми: – Вот. Три рубля, двенадцать копеек. (Столько стоила тогда «Столичная».) Рас-

чет! – И уселся на место.

– Идите разопьем! – позвали полярники.

– Не будем мы с вами пить, – отказался младший лейтенант.

– Чего так?

– Мухлюете!

– Чего?!!

– Поймали новичков и раздели!

Скандал. Чуть до драки не дошло.

Первая посадка была в Воркуте. Нас, пассажиров, на старом автобусе подвезли к одноэтажному деревянному дому, который оказался столовой. На пластмассовых столиках стояли черный хлеб, соль и горчица. Пассажиры выстроились в очередь на раздаче, а мы быстро намазали несколько кусков хлеба горчицей, посолили и, чтобы не позориться, вышли есть на крыльцо. Было холодно, дул пронизывающий резкий ветер, а я – в одной рубашке. К нам подошла собака, остановилась, виляя хвостом. Я бросил и ей кусок хлеба. Собака понюхала, вилять хвостом перестала, с упреком посмотрела на нас и ушла.

Ночевать нас привезли в школу. Кроватей в школе не было, и все стали устраиваться спать за партами.

– Пошли в город на танцы, – позвал меня младший лейтенант.

Я отказался: до города пилить восемь километров. А лейтенант пошел – и обратно явился только под утро.

На следующий день полетели дальше. Летели над тундрой: внизу бесконечная равнина ржавого цвета, а по ней раскиданы ярко-голубые сверкающие озерца. Другая планета! Я смотрел в иллюминатор, а младший лейтенант резался с полярниками в дурака на щелчки. Утром полярники забыли обиду и угостили нас крутыми яйцами и салом.

На Диксоне вылезли из самолета – погода омерзительная: мокрый снег, ветер. А я уже в самолете замерз, как цуцик, – сидишь на железной скамейке, а за спиной холодный железный борт.

Нас отвезли в двухэтажную щитовую гостиницу, одиноко торчащую на пустыре у аэропорта. Я сразу же лег на кровать и укутался одеялом.

– Пошли на танцы, – младший лейтенант опять за свое.

– Какие тут, к черту, танцы?

– Люди есть, значит, и танцы есть.

И ушел.

Между прочим. Лейтенант был прав. Когда я летом сорок шестого был в Сталинграде – поехал с мамой на съемки фильма «Клятва», – съемочная группа жила на пароходе: весь город лежал в руинах. А среди остовов домов – сбитая из досок танцплощадка. И по вечерам там под баян танцевали военные с девушками. Есть люди – есть и танец.

Ночью я не спал, думал. Конецкий и Таланкин не знают, что я лечу, могут меня не дождаться, сесть на какой-нибудь корабль и уплыть. А я без денег, без докумен-

тов… Ближе к утру явился младший лейтенант. Подошел к моей койке, позвал шепотом:

– Георгий, пошли в уборную! Поможешь!

У него удостоверение выпало в очко. Он зажигал спички. Его видно, оно сверху плавает, но глубоко – рукой не достать. Надо, чтобы я подержал его за ноги. «Если я его не вытащу, мне светит трибунал!»

В сортире мы отодрали от очка доски, и лейтенант нырнул в яму. Первый раз он не рассчитал расстояние и окунулся с головой.

Заполярье, край земли, путь мужественных покорителей Арктики. Нансен, Лаптев, Амундсен нашли здесь свою славу. А я чем занимаюсь – стою в будке сортира и держу за ноги младшего лейтенанта, который копается в говне…

Удостоверение выловили, младший лейтенант разделся догола, я поливал его из ведра холодной водой, а он тер себя своей майкой. Майку потом выкинули. Когда вернулись в комнату и легли, сосед заворочался и недовольно пробормотал:

– Ну и напердели, дышать нечем.

Лейтенант встал, достал из своего чемоданчика флакон одеколона и вылил его на себя. Тут полярник от возмущения совсем проснулся:

– Ты что делаешь?! Напердел так напердел, никаким одеколоном не перешибешь! Только зря израсходовал!

И тут снаружи раздался треск, крик, а потом – истошный мат на всю тундру, – кто-то пошел в сортир и провалился. Доски-то мы на место положили, но прибить их было нечем.

Между прочим. Чтобы понять, почему полярник так возмутился, когда лейтенант вылил одеколон, надо вспомнить ситуацию на Севере в те времена.

Квартальный план по спиртным напиткам там выполнялся за неделю. И почему-то поставляли напитки всегда так: есть водка – нет пива, есть пиво – нет водки. Такая сцена: Мурманск. Пивной ларек на набережной. За ларьком на рейде – корабли. На кораблях – флаги всех стран… А к ларьку – длинная очередь: завезли пиво. В очереди среди прочих – два ллойдовских капитана. (Ллойдовский капитан – морская элита. Он должен в совершенстве владеть английским и французским, знать лоции всех крупных портов мира и много чего другого…) На капитанах – фуражки, сшитые по заказу в Голландии, белоснежные сорочки, приобретенные в Англии. Костюмы сидят безупречно, пуговицы сверкают. Подходит их очередь. Капитаны берут две кружки пива, отходят в сторонку, достают из кармана два флакона тройного одеколона, отвинчивают колпачки, чокаются, одним глотком выпивают одеколон и запивают пивом.

А когда в единственный в Мурманске ресторан (он был в гостинице, где мы жили, когда снимали фильм «Путь к причалу») привозили водку, очередь выстраивалась такая, что конца ей не видно. Холодно, сумрачно, идет дождь со снегом, а очередь часами стоит и ждет.

Открывается дверь, два швейцара выносят пьяного клиента, аккуратно кладут на тротуар, потом выносят второго, кладут рядом. И объявляют:

– Следующие двое – заходи!

ТИКСИ

Когда самолет сел в аэропорту Тикси, в окошко я увидел, что по полю бегут Конецкий и Таланкин с моей теплой курткой в руках.

Оказывается, они уже устроились на сухогрузе ледокольного типа «Леваневский» и оттуда по рации выяснили, что в Тикси летит дикий грузин: «Без багажа, в одной рубашке».

До Тикси летели трое суток.

Младшему лейтенанту мы дали денег, и он полетел дальше.

А я пошел на почту звонить в Москву. Тикси – обычный северный поселок. Холодно, все в основном в телогрейках и ватных штанах. И вдруг вижу: по снегу навстречу вразвалку шагают три парня в зеленых и желтых пиджаках, в пестрых шелковых рубашках с попугаями и обезьянами, в модных узких брюках и мокасинах…

– «Индигарка» пришла из Индонезии, – объяснил Конецкий. – Ребята себя народу показывают.

На почте соединили с Москвой. Слышимость была плохая, мама кричала в трубку:

– Мы ничего не можем понять! Мы получили телеграмму, что ты долетел, потом позвонила Катя, что вроде бы кто-то видел тебя в ресторане в военной форме, а сегодня Нина по секрету сказала Любе, что ты был у нее и занял деньги! Где ты, Гия? Скажи честно, что случилось?

«Господи, какая же я свинья!»