Свеча от Гроба Господня

Много, много лет тому назад, когда Флоренция только что былапровозглашена республикой, жил в ней человек по имени Раниеро ди Раниери. Онбыл сын оружейного мастера и знал ремесло своего отца, но не очень-то любилего. Этот Раниеро был необыкновенно сильный человек. О нем говорили, чтожелезные доспехи он может носить так же легко, как другой - шелковуюрубашку. Он был еще молод, но уже много раз доказывал свою силу. Однажды емупришлось быть в одном доме, на чердаке которого было ссыпано зерно. Но зернаоказалось слишком много, и как раз тогда, когда Раниеро был в доме, одна изчердачных балок надломилась, и весь потолок грозил обрушиться. Все выбежалина улицу, кроме одного Раниеро. Он поднял руки и поддерживал потолок до техпор, пока люди не натаскали балок и жердей, чтобы подпереть его. Раниеро слыл также величайшим храбрецом, какой когда - либо жил воФлоренции, и неутомимым в бою. Как только с улицы доносился шум, онстремглав бросался вон из мастерской, в надежде, что завяжется драка, вкоторой и он сможет принять участие. Лишь бы только был случай вступить вборьбу; сражался же он одинаково охотно и с одетыми в железные латырыцарями, и с простыми поселянами. Он, как бешеный, кидался в бой, несчитая, сколько у него противников. В то время Флоренция была не особенно могущественна. Население еесостояло, главным образом, из прядильщиков и ткачей, которые больше всегодорожили возможностью мирно трудиться. В городе было немало даровитых людей, но они не отличались воинственностью и славу для себя видели в том, чтобыустановить во Флоренции наилучшие законы и порядок. Раниеро часто сетовал на то, что не родился в стране, управляемойкоролем, который собирал бы вокруг себя храбрых воинов. И всякий раз онприбавлял, что в такой стране он достиг бы великой славы, почестей ивысокого положения. Раниеро был хвастлив и криклив, жесток с животными, груб со своей женойи неуживчив с людьми. Его можно было бы назвать красивым мужчиной, если бынесколько глубоких шрамов не безобразили его лица. Он был быстр в принятиирешений, а его поступки, хотя часто необузданные, говорили о широкой натуре. Раниеро был женат на Франческе, дочери Джакопо дель Уберти, мудрого ивлиятельного человека. Джакопо не очень-то хотелось выдавать свою дочь за такого буяна, какРаниеро, и он изо всех сил противился этому браку. Но Франческа заставилаотца уступить, сказав ему, что никогда не выйдет замуж ни за кого другого.Когда Джакопо дал, наконец, свое согласие, он обратился к Раниеро соследующими словами: - По моим наблюдениям, таким мужчинам, как ты, легче приобрести любовьженщины, чем сохранить ее; поэтому я хочу взять с тебя обещание, что еслимоей дочери будет так тяжко жить с тобой, что она пожелает вернуться ко мне- ты по первому слову отпустишь ее ко мне. Франческа возразила, что подобное условие совершенно излишне - Раниеротак дорог ей, что ничто не в силах разлучить ее с ним. Раниеро же тотчас жедал это обещание. - Можешь быть уверен, Джакопо, - сказал он, - что я не буду удерживатьу себя женщину, которая вздумает уйти от меня. Франческа вошла в дом Раниеро, и на первых порах все шло у них хорошо.Спустя несколько недель после их свадьбы Раниеро вздумал поупражняться встрельбе в цель. Несколько дней подряд он стрелял в картину, висевшую настене. Он скоро пристрелялся и бил без промаха. Под конец ему захотелосьпопробовать свою меткость на какой - либо более трудной цели. Он сталподыскивать подходящую мишень, но ничего не нашел, кроме перепела, висевшегов клетке над воротами. Птица принадлежала Франческе, которая очень любилаее, но Раниеро приказал слуге отворить клетку и, когда перепел взвился ввоздух, застрелил его на лету. Этот выстрел показался ему очень удачным и он стал хвалиться им передкаждым, кто только готов был его слушать. Когда Франческа узнала, что Раниеро убил ее любимую птицу, онапобледнела и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Она недоумевала, как мог он так огорчить ее. Но она тотчас же простила его и продолжалалюбить его по-прежнему. Все опять шло хорошо некоторое время. Тесть Раниеро, Джакопо, был ткачом. Он имел большую мастерскую, гдевсегда было много заказов. Раниеро показалось, будто в мастерской Джакопопримешивают в лен пеньку, и он стал рассказывать об этом всему городу. Дошли эти сплетни и до Джакопо, и он тотчас же решил положить им конец.Он предложил нескольким другим ткачам исследовать его пряжу и ткани, и онинашли, что все это был чистейший лен. Только в одном тюке, предназначавшемсядля вывоза из Флоренции, была найдена небольшая примесь. Джакопо заявил, что этот обман был совершен без его ведома кем-нибудьиз его подмастерьев. Но он сам понимал, что ему трудно будет заставить всехповерить этому. Он всегда славился своей честностью, и тяжело было емусознавать, что имя его запятнано. Раниеро же гордился тем, что ему удалось раскрыть мошенничество, ипохвалялся этим даже при Франческе. Она была глубоко опечалена и удивлена, как и тогда, когда он убил еелюбимую птичку. Она упорно думала о поступках мужа, и ей вдруг показалось, что она видит перед собой свою любовь и эта любовь подобна большому кускублестящей золотистой ткани. Она видела, как велика эта любовь и какпрозрачна. Но с одного конца кусок ткани был отрезан, так что она не былауже так велика и так чудесна, как вначале. Впрочем, она была еще так мало повреждена, что Франческа думала: " Моейлюбви наверное еще хватит на всю мою жизнь. Она так велика, что конца ейникогда не будет". Прошло еще некоторое время, она и Раниеро были так же счастливы, как всамом начале. У Франчески был брат по имени Таддео. Он ездил в Венецию по торговымделам и купил себе там платье из шелка и бархата. Возвратившись в роднойгород, он стал им хвастаться; но во Флоренции не было в обычае одеватьсяроскошно, так что многие смеялись над ним. Однажды вечером Таддео и Раниеро были вместе в таверне. На Таддео былзеленый плащ с собольей опушкой и фиолетовый камзол. Раниеро подпоил шуринаи, когда тот заснул, снял с него плащ и повесил его на пугало, стоявшее водном огороде. Когда Франческа услышала об этом, гнев на Раниеро снова охватил ее. Итотчас же она увидела перед собой кусок золотистой ткани, изображавшей еелюбовь, и ей показалось, что ткань эта все уменьшается, так как Раниеро самотрезает от нее кусок за куском. После этого между ними снова установился мир, и все шло хорошо, ноФранческа не была так счастлива, как прежде. Она постоянно ожидала, чтоРаниеро опять совершит какой-нибудь поступок, который нанесет рану ее любви. Франческе долго не пришлось ждать, потому что Раниеро никогда не могжить спокойно. Ему хотелось, чтобы все только о нем и говорили, чтобынеустанно удивлялись его смелости и отваге. На верхушке одной из башен флорентийского собора, который был тогдагораздо ниже теперешнего, кем-то из предков Франчески был повешен большойтяжелый щит. Говорили, что такого тяжелого щита не было никогда ни у когодругого во всей Флоренции, и весь род Уберти гордился тем, что один из егопредставителей смог подняться на башню и повесить там этот щит. Но вот однажды Раниеро снял щит, повесил его себе не спину и спустилсяс ним с собора. Когда Франческа узнала об этом, она впервые высказала Раниеро то, чтоее мучило, и стала просить его, чтоб он не старался унижать тот род, ккоторому она принадлежит. Раниеро, ожидавший, что она будет восхвалять егоза его подвиг, страшно рассердился. Он сказал ей в ответ, что давно заметил, что она не радуется его успехам, а думает только о своей родне. - Я думаю совсем о другом, - с грустью сказала Франческа, - и этодругое - моя любовь. Я не знаю, что станет с ней, если ты будешь и дальшетак поступать. С этого времени им часто приходилось ссориться, так как Раниеро всегдаухитрялся делать то, что могло глубоко опечалить Франческу. В мастерской Раниеро был подмастерье, тщедушный и хромой. Он полюбилФранческу, когда она была девушкой, и продолжал любить ее и после еезамужества. Раниеро, знавший об этом, любил потешаться над ним, особеннокогда они вместе сидели за столом. Наконец, дело дошло до того, чтонесчастный, не будучи в силах выносить насмешек в присутствии Франчески, кинулся однажды на Раниеро и хотел сразиться с ним. Но Раниеро толькопрезрительно усмехнулся и ногой отшвырнул его в сторону. Тогда беднягапочувствовал, что жизнь стала ему невмоготу; он пошел и повесился. Это случилось, когда Раниеро и Франческа были женаты около года.Франческе по-прежнему казалось, что любовь ее расстилается пред ней в видеблестящей, драгоценной ткани, но со всех сторон из нее были отрезаны большиекуски, и едва ли в ней оставалась половина того, что было вначале. Молодая женщина испугалась, когда увидела это, и подумала про себя: " Если я еще год останусь с Раниеро, он окончательно уничтожит мою любовь. Ясделаюсь тогда так несчастна, как была до сих пор счастлива". Тогда она решила покинуть дом Раниеро и вернуться к своему отцу, чтобыникогда не наступил тот день, когда она так же сильно возненавидит мужа, какеще и теперь она его любила. Джакопо Уберти сидел за своим ткацким станом, а вокруг него работаливсе его подмастерья, когда он увидел входящую в его дом Франческу. Онсказал, что наконец случилось то, чего он давно ждал, и радушноприветствовал свою дочь. Он тотчас же велел всем своим людям прекратитьработу, вооружиться и запереть дом. Затем Джакопо отправился к Раниеро. Он застал его в мастерской. - Моя дочь вернулась сегодня ко мне и просила позволения жить снова подмоим кровом, - сказал он своему зятю. - И я надеюсь теперь, что ты, какобещал когда-то, не станешь принуждать ее возвратиться. Раниеро, по-видимому, отнесся к случившему не особенно серьезно иответил спокойно: - Если б даже я и не давал раньше тебе никакого обещания, я не стал бытребовать обратно женщину, не желающую быть моей. Он знал, как сильно любит его Франческа, и говорил самому себе: " Ещевечер не наступит, как она снова будет здесь". Но она не явилась ни в тот день, ни на следующий. На третий день Раниеро вышел из дому и пустился в погоню за двумяразбойниками, давно уже беспокоившими флорентийских купцов. Ему удалось сними справиться, и он связанными привел их обоих во Флоренцию. Два - три дня он просидел спокойно, дожидаясь, когда этот его подвигсделается известным всему городу. Но вышло не так, как он надеялся, и егоудальство не вернуло ему Франческу. Раниеро очень хотелось на основании закона принудить Франческувернуться в его дом, но он понимал, что не может этого сделать вследствиеданного им обещания. Жить же в одном городе с женой, которая его покинула, ему казалось невозможным, и поэтому он уехал из Флоренции. Сначала он нанялся в солдаты, а вскоре сам сделался предводителемотряда добровольцев - наемников. Он участвовал во многих битвах и служилмногим государям. Он заслужил большую известность и славу как военачальник, как всегдасам предсказывал. Император посвятил его в рыцари и он считался теперьвельможей. Уезжая из Флоренции, он дал обет пред статуей святой Мадонны в собореприсылать в дар Пресвятой Деве все самое дорогое и самое прекрасное, что ондобудет в бою. И у подножия этой статуи постоянно можно было видетьдрагоценные приношения Раниеро. Раниеро знал таким образом, что подвиги его известны в его родномгороде. Он удивлялся, почему Франческа дель Уберти не возвращается к нему, раз она знает обо всех его успехах. В это время рыцарей призывали участвовать в Крестовом походе дляосвобождения Гроба Господня, и Раниеро, взяв крест, отправился на Восток. Оннадеялся завоевать себе там замки и владения, но, кроме того, он рассчитывалсовершить теперь такие блистательные подвиги, что Франческа снова полюбитего и вернется к нему. В ночь после того дня, когда был взят Иерусалим, в лагере крестоносцеву стен города было большое веселье. Почти в каждом шатре шла попойка, идалеко кругом были слышны шум и хохот. Раниеро ди Раниери тоже пировал с некоторыми боевыми товарищами, и унего было, пожалуй, еще разгульней, чем в других шатрах. Слуги едва успевалинаполнять кубки, как они уже оказывались опорожненными. Раниеро более, чем кто - либо, имел повод праздновать победу, потомучто в этот день он отличился, как никогда. Утром, при взятии Иерусалимаприступом, он первым, рядом с Готфридом Бульонским, вступил на городскиестены и вечером перед всем войском его чествовали за храбрость. Когда кончились грабеж и резня и когда крестоносцы в власяницах и снезажженными восковыми свечами в руках вступили в храм Гроба Господня, Готфрид объявил Раниеро, что ему разрешается первому зажечь свою свечу усвященного пламени, горящего перед гробом Спасителя. Раниеро подумал, чтоГотфрид хочет этим показать, что считает его самым храбрым во всем войске, иочень обрадовался подобной награде за свои подвиги. Около полуночи, когда у Раниеро и его гостей веселье было в самомразгаре, в его шатер вошел в сопровождении двух музыкантов шут, расхаживавший по всему стану и забавлявший воинов своими выдумками. Шутпопросил у Раниеро позволения рассказать смешную историю. Раниеро знал, что этот шут славится как большой выдумщик, и согласилсявыслушать его рассказ. - Случилось однажды, - начал шут, - что Господь и апостол Петр целыйдень просидели на самой высокой башне райской твердыни и все смотрели оттудана землю. Им столько пришлось там увидеть, что у них почти не было времениперекинуться словечком друг с другом. Господь все время был спокоен, ноапостол Петр то хлопал от радости в ладоши, то отворачивался с отвращением.Он то смеялся и ликовал, то плакал и сокрушался. Наконец, когда день ужесклонялся к вечеру и сумерки спускались над раем, Господь обернулся капостолу Петру и сказал, что теперь он должен радоваться и быть доволен. - Чему это я должен радоваться? - запальчиво спросил апостол Петр. - Да как же, - кротко ответил Господь, - я думал, что ты должен бытьдоволен тем, что видел сегодня. - Но эти слова не смягчили апостола Петра. - Правда, - сказал он, - в течение многих лет я сетовал на то, чтоИерусалим находится во власти неверных, но после всего, что произошлосегодня, я думаю, что лучше бы все оставалось по-прежнему. Раниеро понял теперь, что шут говорит о том, что произошло в этот день.И он, и другие рыцари стали прислушиваться к рассказу с большим вниманием, чем вначале. - С этими словами, - продолжал шут, бросая лукавый взгляд на рыцарей, -апостол Петр перегнулся через зубцы башни и указал Господу на город навершине высокой скалы, одиноко поднимавшейся из горной лощины. " Видишь тытам груды трупов, - сказал он, - видишь ты кровь, заливающую улицы, видишьнагих, несчастных пленников, стонущих среди ночной стужи, видишь ты все этидымящиеся пожарища? " - Господь ничего не хотел, по-видимому, сказать ему в ответ, но апостолПетр продолжал сокрушаться. Он говорил, что хотя много раз негодовал на этотгород, никогда не желал ему такого несчастья, какое теперь обрушилось нанего. Тогда Господь нарушил молчание и попытался возразить. " Не можешь же тыотрицать, - сказал он, - что христианские рыцари с величайшей отвагой шли нагибель". Тут возгласы одобрения прервали речь шута, но он поспешил продолжать. - Нет, не перебивайте меня! - сказал он. - Теперь я забыл, на чемостановился... Да, я хотел, кажется, сказать, что апостол Петр отер слезы, выступившие у него на глазах и мешавшие ему видеть. " Никогда бы я не могповерить, что они окажутся свирепыми, как дикие звери, - сказал он. - Ведьони весь день только убивали и грабили. Я не понимаю, как мог ты предатьсебя на распятие, чтобы приобрести себе потом таких последователей". Рыцарям понравилась шутка. Они начали громко и весело смеяться. - Неужели, шут, апостол Петр так гневался на нас? - крикнул один изних. - Замолчите! Послушаем лучше, не стал ли Господь защищать нас! -подхватил другой. - Нет, Господь долго оставался безмолвен, - сказал шут. - Он знал сдавних пор, что когда апостол Петр дал волю своему гневу, ему не стоитпротиворечить. Апостол Петр продолжал горячиться и сказал, что Господь можетне говорить, что все эти рыцари вспомнили, наконец, в какой они прибылигород, и, босоногие, в покаянных одеждах, отправились в храм. Не так уждолго продолжалось их покаяние, чтобы стоило о нем толковать. И затемапостол Петр еще раз перегнулся через зубцы башни и указал Господу наИерусалим и христианский лагерь у его стен. " Видишь ты, - сказал он, - кактвои рыцари празднуют победу? " И Господь увидел, что повсюду в стане шликутежи. Рыцари и воины сидели и смотрели на пляски сирийских танцовщиц.Полные чаши ходили кругом, пирующие бросали кости, деля между собой военнуюдобычу, и... - И слушали шутов, рассказывающих глупые истории, - подхватил Раниеро.- Не было ли и это большим грехом? Шут засмеялся и кивнул ему головой, как бы говоря: " Погоди, я тебеотплачу". - Нет, не прерывайте меня! - снова попросил он. - Бедному шуту таклегко забыть, что он хочет сказать... Да, так вот: апостол Петр самымстрогим голосом спросил Господа, неужели он считает, что эти людивозвеличивают своими делами его имя, на что Господь должен был, конечно, ответить, что он этого не думает. " Они были разбойниками и убийцами, преждечем покинули свою отчизну, - сказал апостол Петр, - и так и осталисьразбойниками и убийцами. И ты лучше бы сделал, если бы не допустил этогопохода. Ничего хорошего из него не выйдет". - Ну, ну, шут! - сказал Раниеро предостерегающим голосом. Но шут считалдля себя, по-видимому, вопросом чести испытать, когда же, наконец, кто-нибудь вскочит и вышвырнет его вон. И он бесстрашно продолжал: - Господь только опустил голову, словно признаваясь, что его постигласправедливая кара. Но почти в то же мгновение он порывисто наклонился впереди стал к чему-то присматриваться еще внимательнее, чем прежде. Апостол Петртоже заглянул вниз. " На что ты смотришь? " - спросил он. Шут очень живо показал все это в лицах. Рыцари, казалось, увидели передсобой и Господа, и апостола Петра, и спрашивали себя, что это Господьзаметил. - Господь отвечал, что там нет ничего особенного, - возобновил шут свойрассказ, - но он все-таки продолжал смотреть вниз. Апостол Петр взглянул вту сторону, куда был устремлен взор Господа, и увидел только большой шатер, у входа в который высились воткнутые на длинные копья сарацинские головы.Внутри же были во множестве навалены великолепные ковры, золотая посуда идрагоценное оружие, награбленное в святом городе. В этом шатре было то же, что и во всем лагере. Здесь сидела кучка рыцарей и осушала кубки.Единственная разница была, пожалуй, в том, что здесь больше всех шумели ипили. Апостол Петр не мог понять, почему Господь, глядя на эту попойку, такдоволен, что радость светится в его очах. Никогда апостол, кажется, невидывал пиршества, где теснилось бы вокруг стола столько суровых и страшныхлиц. Тот же, кто был здесь хозяином и сидел на верхнем конце стола, былужасней всех других. Это был человек лет тридцати пяти, очень высокий итолстый, с медно - красным лицом, изборожденным рубцами и шрамами, сгромадными кулаками и оглушительным голосом. Здесь шут смолк на минуту, как бы боясь продолжать свой рассказ, но иРаниеро, и всем другим было забавно слушать, как он рассказывал им о нихсамих, и они только посмеялись над его дерзостью. - Смелый ты малый! - сказал Раниеро. - Посмотрим-ка, куда ты гнешь! - Наконец, - продолжал шут, - Господь произнес несколько слов, изкоторых апостол Петр понял, чему он радуется. Он спросил апостола Петра, ошибается он, или, действительно, возле одного из рыцарей стоит зажженнаясвеча. Раниеро вздрогнул при этих словах. Сначала он рассердился на шута ипотянулся было за тяжелой кружкой, чтобы бросить ее в лицо рассказчику, ноудержался, желая послушать, будет ли тот хвалить его или порицать. - Тогда апостол Петр увидел, - продолжал шут, - что, хотя весь шатербыл освещен факелами, возле одного рыцаря, действительно, стояла зажженнаявосковая свеча. Это была большая, толстая свеча, которая могла гореть целыесутки. Так как у рыцаря не было для нее подсвечника, он набрал множествокамней и обложил ими свечу, чтобы она не упала. При этих словах пирующие разразились громким смехом. Все сталиуказывать на свечу, стоявшую на столе подле Раниеро и совершенно такую, какописывал шут. Но у Раниеро кровь бросилась в голову, так как это была свеча, которую он за несколько часов перед тем зажег у Гроба Господня. Он не могрешиться погасить ее. - Когда апостол Петр увидел эту свечу, - рассказывал шут, - ему сталопонятно, чему так радуется Господь, но вместе с тем он не мог не пожалетьего немножко. " Так, так, - сказал он, - это тот рыцарь, который сегодняутром первым вслед за герцогом Бульонским взобрался на стены Иерусалима, авечером прежде всех других зажег свою свечу у святого Гроба? " " Да, это он, - сказал Господь, - и, как видишь, у него свеча горит досих пор? " Шут стал рассказывать теперь очень быстро, по временам взглядывая наРаниеро. - Апостол Петр и теперь не мог подавить в себе некоторого чувстважалости к Господу. " Неужели ты не понимаешь, - сказал он, - ради чего у него горит этасвеча. Ты, наверное, думаешь, что, глядя на нее, он вспоминает твоистрадания и твою смерть на кресте! Ничуть не бывало! Он думает только опочестях, которые стяжал, когда был признан самым храбрым в войске послеГотфрида". При этих словах все гости Раниеро расхохотались. Раниеро был очень зол, но тоже заставил себя расхохотаться. Он знал, что все найдут смешным, еслион не сумеет отнестись добродушно к словам шута. - Но Господь возразил апостолу Петру, - продолжал шут. " Разве ты невидишь, как он оберегает свечу? - спросил он. - Всякий раз, как кто-нибудьподнимет полу шатра, он заслоняет пламя рукой из боязни, что ветер егозадует. И он постоянно отгоняет мотыльков, летающих вокруг свечи иугрожающих погасить пламя". Смех стал еще сильнее, так как все, что рассказывал шут, было чистойправдой. Раниеро все труднее было владеть собою. Ему казалось, что он не всилах будет выдержать, если кто-нибудь вздумает смеяться над священнымпламенем его свечи. - Апостол Петр все еще смотрел недоверчиво, - говорил шут. - Он спросилГоспода, да знает ли он этого рыцаря. Не из тех ведь он, которые часто ходятк обедне или преклоняют колени для молитвы. Но Господь непоколебимо стоял насвоем. " Петр, Петр! - торжественно сказал он. - Помни мое Слово. Этот рыцарьбудет набожнее Готфрида! Где источник кротости и благочестия, как не в Гробемоем? Ты увидишь, как Раниеро ди Раниери будет приходить на помощь вдовам инесчастным узникам. Ты увидишь, как он будет ходить за больными и утешатьсокрушенных сердцем, подобно тому, как теперь он охраняет священное пламясвоей свечи". Это место рассказа вызвало неудержимый хохот. Оно показалосьнеобыкновенно забавным всем знавшим характер и образ жизни Раниеро. Но самон нашел и шутку, и смех нестерпимыми. Он вскочил, чтобы расправиться сшутом. При этом он так сильно толкнул стол, представлявший не что иное, какдверь, положенную на неустойчивые подставки, что он покачнулся, и свечаопрокинулась. Теперь стало ясно, насколько Раниеро дорожил тем, чтобы свечаоставалась горящей. Он подавил свой гнев и, прежде чем броситься на шута, поднял свечу и снова зажег ее. Но пока он занимался свечой, шут уже исчез изшатра, и Раниеро понял, что гнаться за ним среди ночного мрака было быбесполезно. " Я, наверное, поймаю его как-нибудь в другой раз" - подумал он исел на свое место. Между тем гости его насмеялись досыта, и один из них обратился кРаниеро, желая продолжить шутку. - Одно во всяком случае несомненно, Раниеро, - сказал он, - на этот разты не сможешь послать Мадонне во Флоренцию самое драгоценное из того, что тыдобыл в бою. Раниеро спросил, почему тот думает, что на этот раз он не последуетсвоему давнишнему обычаю. - По той простой причине, - отвечал рыцарь, - что самое драгоценное изтвоей добычи - это пламя свечи, зажженной тобой пред лицом всего войска вхраме Гроба Господня. А его послать во Флоренцию ты, конечно, не сможешь. Снова стали смеяться рыцари, но Раниеро пришел в такое возбуждение, чтоготов был решиться на самый отчаянный поступок, лишь бы положить конец ихсмеху. Он быстро принял решение, подозвал к себе старого оруженосца и сказалему: - Собирайся в долгий путь, Джованни! Завтра ты отправишься во Флоренциюс этим священным пламенем. Но оруженосец ответил на это повеление резким отказом. - За такое дело я не возьмусь - сказал он. - Как это возможно ехать воФлоренцию с зажженной свечой? Она погаснет раньше, чем я успею покинутьлагерь. Раниеро переспросил одного за другим всех своих людей. От всех онполучил один и тот же ответ. Да казалось, что они не принимали всерьез этоего приказание. Конечно, рыцари, пировавшие у Раниеро, смеялись все громче и веселей помере того, как оказывалось, что никто из его людей не желает исполнить егоприказание. Раниеро горячился все сильнее и сильнее. Наконец, он потерял терпение ивскричал: - Это пламя будет все-таки отвезено во Флоренцию, и, если никто другойне хочет отвезти его, то я сам это сделаю. - Подумай, прежде чем давать такой обет! - сказал один из рыцарей. - Тыупустишь из рук княжество! - Клянусь вам, что я доставлю это пламя во Флоренцию! - воскликнулРаниеро. - Я сделаю то, что никто другой не хотел взять на себя! Старый оруженосец стал оправдываться: - Господин, для тебя это совсем другое дело. Ты можешь взять с собойбольшую свиту, меня же ты хотел послать одного. Раниеро был совершенно вне себя и не обдумывал своих слов. - Я тоже поеду один, - сказал он. Но этим он достиг своей цели. Всеприсутствующие перестали смеяться. Они сидели, объятые страхом, и сизумлением смотрели на него. - Почему вы не смеетесь больше? - спросил Раниеро. - Ведь этопредприятие - просто детская игра для храброго человека. На следующее утро, на рассвете, Раниеро сел на коня. Он был в полномрыцарском одеянии, но поверх его он накинул грубый плащ пилигрима, чтобыжелезная броня не слишком раскалялась от солнечных лучей. Он был вооруженмечом и секирой и ехал на добром коне. В руке он держал горящую свечу, а кседлу привязал два пучка больших восковых свечей, чтобы постоянноподдерживать пламя. Раниеро медленно ехал между длинными рядами шатров. Пока все шлохорошо. Было еще так рано, что не успел рассеяться туман, поднявшийся изглубоких долин вокруг Иерусалима, и Раниеро ехал как бы среди белой мглы.Весь лагерь спал, и Раниеро легко миновал сторожевые посты. Никто его неокликнул, ибо в густом тумане никто не мог его увидеть, дорога же былапокрыта толстым слоем пыли, заглушавшим стук конских копыт. Раниеро скоро оставил позади себя лагерь крестоносцев и свернул надорогу, ведущую в Яффу. Теперь дорога стала лучше, но он двигался медленноиз-за горящей свечи. Среди густого тумана пламя горело слабо, каким-токрасноватым трепещущим светом. То и дело большие насекомые налетали прямо насвечу и задевали пламя своими крыльями. Раниеро все время приходилосьоберегать свечу, но он был в прекрасном расположении духа и по-прежнемудумал, что задача, которую он на себя взял, так легка, что ее мог бывыполнить и ребенок. Между тем конь устал от медленного шага и побежал рысью. Тогда пламя ответра начало колебаться. Раниеро старался защитить его рукой и плащом, ноничего не помогало. Он видел, что оно совсем готово погаснуть. Но он не был намерен так скоро отказаться от задуманного. Он остановилконя и некоторое время просидел неподвижно, о чем-то размышляя. Наконец, онсоскочил с седла и попробовал сесть на коня задом, чтоб своим телом защищатьсвечу от ветра. Так ему удалось сохранить ее горящей, но теперь он убедился, что его путешествие будет гораздо труднее, чем он предполагал. Когда он спустился с гор, окружающих Иерусалим, туман растаял. Раниероехал теперь по совершенно пустынной местности. Кругом не было ни людей, нипостроек, ни зеленых деревьев, ни какой - либо растительности, а высилисьтолько голые холмы. Здесь на Раниеро напали разбойники. Это были бродяги, без ведомавоеначальников следовавшие за войском и жившие разбоем и грабежом. Онискрывались в засаде за холмом, и Раниеро, ехавший задом, заметил их лишьтогда, когда они окружили его, замахиваясь на него своими мечами. Их было двенадцать. Вид у них был жалкий, лошади под ними - плохие.Раниеро тотчас же увидел, что для него не составило бы никакого трудапробиться сквозь эту ватагу и умчаться от нее прочь. Но он понимал, что онсможет это сделать, лишь бросив свечу. А после гордых слов, произнесенных импрошлой ночью, ему не так-то легко было отказаться от своего предприятия.Поэтому он не нашел для себя другого выхода, как вступить в переговоры сразбойниками. Он сказал, что так как он хорошо вооружен и едет на хорошемконе, то им трудно было бы одолеть его, если бы он стал защищаться. Но таккак он связан обетом, он не окажет им сопротивления и отдаст им без боя все, что они хотят, если только они обещают не гасить его свечу. Разбойники ожидали жестокой борьбы. Они очень обрадовались неожиданномупредложению Раниеро и тотчас же принялись его грабить. Они взяли у него идоспехи, и коня, и оружие, и деньги. Единственное, что они ему оставили, этогрубый плащ и оба пучка свечей. При этом они честно сдержали свое обещание ине погасили зажженной свечи. Один из них вскочил на коня Раниеро. Поняв, какой это славный конь, онкак будто почувствовал некоторое сострадание к рыцарю. Он крикнул ему: - Послушай, мы не будем чересчур жестоки к христианину. Ты можешь взятьсебе мою старую лошадь. Это была несчастная кляча, которая двигалась так вяло и медленно, словно была деревянная. Когда разбойники скрылись, наконец, из виду и Раниеро стал садиться наэтого жалкого коня, он сказал сам себе: " Меня, должно быть, околдовало этопламя. Из-за него я буду ехать теперь, как какой-то жалкий нищий". Он понимал, что было бы разумней повернуть назад, так как егопредприятие казалось действительно неосуществимым. Но им овладело такоестрастное желание выполнить обет, что противостоять ему он был не в силах. Поэтому он двинулся дальше. Он видел вокруг себя все те же голые, лишенные растительности желтые высоты. Спустя некоторое время ему встретился молодой пастух, пасший четырехкоз. Когда Раниеро увидел, что они пасутся на голой земле, он подумал судивлением: " Неужели они едят песок? " У пастуха было, вероятно, прежде большое стадо, отнятое у негокрестоносцами. Когда он увидел теперь едущего верхом одинокого христианина, он постарался причинить ему как можно больше зла. Он бросился на Раниеро и стал бить по его свече своим посохом. Пламясвечи до такой степени связывало Раниеро руки, что не давало ему дажевозможности обороняться от пастуха. Он только прижал к себе свечу, чтобызащитить ее. Пастух ударил по ней еще несколько раз, но затем остановился визумлении. Он увидел, что плащ на Раниеро загорелся, но что тот ничего неделал, чтобы потушить огонь, пока пламя свечи было в опасности. Пастухустыдился. Он долго шел следом за Раниеро, и в одном месте, где дорогавилась узкой лентой между двумя пропастями, он приблизился к нему и провелего лошадь. Раниеро улыбнулся при мысли, что пастух, наверное, принял его засвятого, исполняющего свой обет. Под вечер Раниеро начали встречаться люди. Еще ночью весть о паденииИерусалима распространилась по всему побережью, и тотчас же множество народанаправилось в святой город. Тут были и пилигримы, долгие годы ожидавшиевозможности попасть в Иерусалим, и вновь прибывшие войска крестоносцев, иглавным образом - купцы, спешившие туда с обозами съестных припасов. При виде Раниеро, сидевшего спиной к голове лошади с зажженной свечой вруке, эти люди стали кричать: - Сумасшедший, сумасшедший. Большей частью то были итальянцы, и Раниерослышал, как они кричали на его родном языке: - Pazzo, pazzo! что значит: сумасшедший, сумасшедший. Раниеро, так хорошо владевшего собой весь этот день, эти беспрерывныекрики привели в сильное раздражение. Он внезапно соскочил с лошади и своимимогучими кулаками стал расправляться с кричавшими. Когда люди увидели, кактяжелы его удары, они обратились в бегство, и Раниеро остался один надороге. Теперь он снова пришел в себя. - Поистине, были правы те, что звали тебя безумным, - сказал он, ищаглазами свечу, так как на мгновение забыл о ней. Наконец, он увидел, что онаскатилась с дороги в яму. Она погасла, но совсем рядом с ней, на кочке, покрытой сухой травой, Раниеро заметил огонь и понял, что счастье неоставило его, и что, прежде чем погаснуть, свеча зажгла траву. " Плачевно могли бы кончиться мои труды", - подумал он, зажигая свечу иснова садясь в седло. Он чувствовал себя совершенно подавленным. Неслишком-то вероятным представлялся ему теперь успех его дела. К вечеру Раниеро прибыл в Рамле и подъехал к тому месту, гдеобыкновенно останавливались на ночлег караваны. Это был большой двор. Вокругнего были устроены стойла, где путешественники на ночь привязывали лошадей.Комнат здесь не было, и людям приходилось спать рядом с животными. Народу набралось много, но хозяин все-таки нашел место для Раниеро иего лошади. Вдобавок он дал корму коню и угостил ужином всадника. Когда Раниеро заметил, как к нему хорошо относятся, он подумал: " Мненачинает казаться, что разбойники оказали мне услугу, отняв у меня моегоконя и мои доспехи. Мне, наверное, легче будет путешествовать со своей ношейпо этой стране, если меня будут принимать за сумасшедшего". Поставив лошадь в стойло, Раниеро со свечей в руках присел на связкусоломы. Он решил, что не будет спать, а будет бодрствовать всю ночь. Едва успел он, однако, сесть, как тотчас же задремал. Страшноутомленный, он во время сна растянулся во весь свой рост и проспал до самогоутра. Проснувшись, он не увидел возле себя ни пламени, ни свечи. Он сталискать свечу в соломе, но нигде ее не находил. " Кто-нибудь взял ее у меня и погасил ее", - сказал он себе. И онстарался уверить себя, будто он рад тому, что все теперь кончено, и что емуне нужно выполнять неразрешимую задачу. Но вместе с тем он почувствовал какую-то тоску и пустоту. Ему казалось, что никогда он так страстно не желал исполнить задуманное, как теперь. Он вывел лошадь, вычистил ее и оседлал. Когда он был совсем готов, хозяин караван - сарая подошел к нему с зажженной свечой и сказал на языкефранков: - Я должен был взять у тебя вчера твою свечу, так как ты заснул; но вотя тебе ее возвращаю. Раниеро, притворяясь равнодушным, сказал совершенно спокойно: - Ты хорошо сделал, что ее погасил. - Я не гасил ее, - ответил хозяин. - Я видел, что свеча была у тебязажжена, когда ты приехал, и подумал, что для тебя важно, чтоб онапродолжала гореть, Если ты посмотришь, насколько она уменьшилась, топоймешь, что она горела всю ночь. Раниеро просиял от радости. Он горячо поблагодарил хозяина и поехалдалее в самом прекрасном расположении духа. Покидая Иерусалим, Раниеро предполагал ехать из Яффы в Италию морем.Но, когда разбойники отняли у него деньги, он решил ехать сухим путем. Долгое было это странствование. Из Яффы он направился к северу, держасьберегов Сирии. Далее путь его шел на запад, вдоль Малоазиатскогополуострова. Затем опять к северу до самого Констатинополя. Отсюда ему ещепредстоял продолжительный путь до Флоренции. Все это время Раниеро жил благочестивыми подаяниями. С ним чаще всегоделились своим хлебом пилигримы, во множестве устремлявшиеся теперь вИерусалим. Хотя Раниеро ехал почти всегда один, дни не казались ему долгими иоднообразными. Ему все время приходилось охранять пламя свечи, за которое онникогда не мог быть спокойным. Стоило подуть ветру, упасть дождевой капле ионо могло невозвратно погибнуть. Когда Раниеро ехал пустынными дорогами и думал только о том, как бысберечь священное пламя, ему вдруг пришло в голову, что когда-то в былоевремя ему пришлось наблюдать нечто подобное. Он видел когда-то в своей жизничеловека, который оберегал что-то столь же непрочное как пламя свечи. Вначале это воспоминание носилось перед ним так неясно, что он спросилсебя, не видел ли он это во сне. Но по мере того как он подвигался все дальше и дальше в своем одинокомпути, ему все чаще и чаще приходила мысль, что нечто подобное уже было с нимкогда-то в минувшие дни. " Точно всю свою жизнь я не думал ни о чем другом", - мелькало у него вголове. Однажды Раниеро въехал в какой-то город. Был вечер, и женщины стояли вдверях, поджидая своих мужей. Среди них Раниеро увидел одну - высокую, стройную, с печальными глазами. Она напомнила ему Франческу дель Уберти. И в ту же минуту Раниеро понял, о чем вспоминал он все это время. Онподумал, что для Франчески ее любовь была, наверное, тем же, чем для негопламя свечи. Эту любовь она хотела навсегда сохранить неугасимой, постоянноопасаясь, что Раниеро потушит ее пламя. Эта мысль удивила его, но он всеболее и более убеждался, что именно так и было. Впервые начал он понимать, почему Франческа ушла от него; впервые осознал он, что не воинскимиподвигами может он ее вернуть. Путешествие Раниеро шло очень медленно. И одной из причин этого былото, что в плохую погоду он не мог продолжать его. Он сидел тогда вкаком-нибудь караван-сарае и оберегал священное пламя. Это были оченьтяжелые дни. Однажды, когда Раниеро ехал по горе Ливан, он заметил, что приближаетсябуря. Он находился тогда высоко, среди горных ущелий и обрывов, далеко отвсякого человеческого жилья. Наконец на гребне одного утеса он заметилмогилу сарацинского святого. Это было небольшое четырехугольное каменноездание со сводчатой крышей. Он подумал, что ему всего лучше будет укрытьсяздесь. Едва он успел войти под своды, как разразилась снежная буря, бушевавшаяцелых два дня. Она принесла с собой такой страшный холод, что Раниеро чутьне замерз. Он знал, что на горе найдется много сучьев и хворосту, так что ему нетрудно было бы набрать топлива, чтоб развести себе огонь. Но пламя свечи, которое он нес, он считал настолько священным, что не хотел им зажечьничего, кроме свечи пред алтарем Пресвятой Девы. Непогода все усиливалась, и, наконец, он услышал гром и увидел молнии, бороздившие небо. И вот одна молния ударила в гору, совсем рядом с могилой, и зажгладерево. И Раниеро смог развести себе костер, не прикасаясь к священномуогню. Когда Раниеро проезжал по пустынной гористой местности в Киликии, свечаего стала подходить к концу. Свечи, взятые им из Иерусалима, давным-давнобыли сожжены, но он все-таки мог выходить из затруднения, потому что на путиему встречались время от времени паломники, у которых он мог выпросить себеновые свечи. Но теперь его запас истощился, и он думал, что настает конец егостранствованию. Когда свеча почти совсем догорела, так что пламя жгло ему руку, онсоскочил с лошади, набрал сучьев и сухой травы и зажег их последним остаткомпламени. Но на этой горе было мало горючего материала, так что огонь долженбыл скоро потухнуть. Раниеро сидел и сокрушался о том, что святое пламя должно погаснуть, как вдруг он услышал на дороге пение и увидел процессию паломников, котораявзбиралась на гору со свечами в руках. Процессия направлялась в пещеру, где жил когда-то святой угодник, иРаниеро последовал за ней. Между паломниками была одна старая женщина, которой трудно было идти, и Раниеро помог ей подняться на гору. Когда она стала потом благодарить его, он знаком попросил у нее свечу.Она дала ему ее, и многие другие подарили ему свои свечи. Он потушил их, поспешно сбежал вниз по тропинке и зажег одну из свечейуже потухавшим было огнем, зажженным священным пламенем. Как-то раз в очень знойный полдень Раниеро лег вздремнуть в кустах. Онзаснул крепким сном, а свеча стояла возле него между двух камней. Спустянекоторое время пошел дождь и шел довольно долго, а Раниеро не просыпался.Когда же он, наконец проснулся, земля вокруг него была мокрая, и он едва могрешиться взглянуть на свечу, боясь, что она погасла. Но свеча горела под дождем тихим и ровным светом, и Раниеро увидел, чтоэто происходило от того, что над пламенем летали и трепетали крылышками двемаленькие птички. Они держались друг за друга клювами и распростерли крылья, защищая таким образом пламя свечи от дождя. Раниеро тотчас же снял с себя капюшон и повесил его над свечой. Затемон протянул руку к птичкам, так как ему захотелось их приласкать. И ни та, ни другая не улетела от него. Раниеро был поражен тем, что птицы не испугались его. Но он подумал: " Они знают, что нет у меня иной мысли, как охранять самую хрупкую на светевещь. Оттого-то они меня и не боятся". Раниеро проезжал недалеко от Никеи. Здесь ему повстречались рыцари иззападных стран, шедшие с вспомогательными отрядами в Святую Землю. Среди нихнаходился и Роберт Тайльфер, странствующий рыцарь и трубадур. Раниеро приближался к ним в своем рваном плаще и со свечой в руке, ивоины при виде его начала кричать: - Сумасшедший, сумасшедший! Но Роберт заставил их замолчать и обратился к страннику: - Давно ли ты путешествуешь таким образом? - спросил он его. - Я еду так от самого Иерусалима! - отвечал Раниеро. - Много ли раз гасла дорогой твоя свеча? - Моя свеча горит все тем же пламенем, которое я вывез из Иерусалима, -сказал Раниеро. Тогда Роберт Тайльфер сказал ему: - Я тоже один из тех, что несут с собой пламя, и я хотел бы, чтоб оногорело вечно. Может быть, ты, несущий горящую свечу из самого Иерусалима, скажешь мне, что мне делать, чтобы мое пламя не погасло? Тогда Раниеро ответил: - Рыцарь, это тяжелый труд, хотя он и кажется очень простым. Я непосоветовал бы вам браться за него, ибо этот слабый огонек потребует от вас, чтоб вы забыли обо всем, кроме него. Он не позволит вам иметь возлюбленную, если у вас явится желание любить, и ради этого пламени не решитесь вы сестьза стакан вина. Ни о чем другом вы не должны думать, кроме этого пламени, иникакой иной радости не должно быть для вас. Но главное что заставляетотговаривать вас от такого странствия, на какое я отважился, это то, что нина одно мгновение вы не будете чувствовать себя спокойным, через сколько быопасностей вы ни пронесли пламя невредимым, вы не можете быть уверены в том, что в следующую же минуту вы не лишитесь его. Но Роберт Тайльфер гордо поднял голову и ответил: - То, что ты сделал для пламени своей свечи, то я сумею сделать длямоей. Раниеро прибыл в Италию. Однажды он ехал в горах глухой тропинкой.Какая-то женщина побежала за ним вдогонку и стала просить у него огня от егосвечи. - У меня огонь погас, - говорила она, - мои дети голодны. Дай мне огня, чтоб я могла затопить печь и испечь им хлеба! Она протягивала руку за свечой, но Раниеро не давал ее, потому что нехотел дозволить, чтобы этим пламенем было зажжено что бы то ни было, кромесвечи пред алтарем Пресвятой Девы. Тогда женщина сказала ему: - Дай мне огня, пилигрим, ибо жизнь моих детей - это пламя, которое мнепредназначено поддерживать! - И эти слова заставили Раниеро дать ей зажечьфитиль в ее лампаде от его свечи. Спустя несколько часов Раниеро въезжал в какой-то городок, лежавшийвысоко в горах. Там было очень холодно. Молодой крестьянин, стоявший удороги, увидел бедного всадника в его рваном плаще. Он быстро скинул с себясвою коротенькую епанчу и набросил ее на Раниеро. Но епанча упала на самуюсвечу и погасила пламя. Раниеро вспомнил тогда о женщине, попросившей у него огня. Онвозвратился к ней и снова зажег свою свечу святым пламенем. Готовясь ехать дальше, он сказал ей: - Ты говоришь, что пламя, которое ты должна охранять, это жизнь твоихдетей. Можешь ли ты сказать мне, как называется то пламя, которое я везу издалеких стран? - Где ты зажег свое пламя? - спросила женщина. - У святого Гроба Господня, - отвечал Раниеро. - Тогда не может быть ему иного имени, как кротость и любовь к людям, -сказала женщина. Раниеро засмеялся, услышав ее ответ. Ему казалось, что для такихдобродетелей он слишком неподходящий человек. Теперь дорога Раниеро шла среди прелестных голубых холмов. Ончувствовал, что находится недалеко от Флоренции. Он думал о том, что теперь уже скоро освободится от свечи. Он вспоминалсвой шатер в Иерусалиме, полный военной добычи, вспоминал о храбрых воинах, которых оставил в Палестине и которые обрадуются, когда он вернется опять квоенному ремеслу и поведет их к победам. Но тут Раниеро заметил, что сам он, думая об этом, не испытываетникакой радости, и что мысли его принимают совсем иное направление. Впервые понял Раниеро, что он уже не тот человек, каким выехал изИерусалима. Это странствие с пламенем свечи заставило его сблизиться с теми, кто миролюбив, благоразумен и милосерден, и внушило ему отвращение к людямжестоким и воинственным. Он радовался каждый раз, когда думал о тех, кто мирно трудится удомашнего очага, и ему приходило в голову, что ему приятно будет вернуться всвою старую мастерскую во Флоренции и работать над прекрасными и искуснымиизделиями. " Поистине это пламя преобразило меня, - подумал он. - Мне кажется, оносделало меня совсем другим человеком". Был последний день перед Пасхой, когда Раниеро въехал во Флоренцию. Едва проехал он городские ворота, сидя на лошади задом, со спущенным налицо капюшоном и с зажженной свечой в руке, как с мостовой поднялся нищий изакричал обычное: - Pazzo, pazzo! При этом крике из ворот одного дома выбежал уличный мальчишка, вскочилна ноги шалопай, целый день лежавший и смотревший в небо, и оба они началивторить нищему, крича: Pazzo, pazzo! Так как теперь кричало уже трое, то шуму было достаточно, чтобывзбудоражить всех мальчишек на этой улице. Они высыпали из всех углов ищелей и, как только увидели Раниеро в его рваном плаще и на жалкой кляче, тотчас же принялись кричать: Pazzo, pazzo! Но Раниеро привык уже к этому. Он молча ехал по улице, не обращаявнимания на крикунов. Они не удовольствовались криками. Один из них подпрыгнул и попробовалзадуть свечу. Раниеро поднял свечу высоко над собой. Вместе с тем он постаралсязаставить лошадь прибавить ходу, чтоб скрыться от мальчишек. Но они не отставали от него и всячески старались потушить свечу. Чем больше усилий делал Раниеро, чтоб уберечь от них пламя, тем большеэто их раззадоривало. Они вскакивали на плечи друг к другу, надували щеки идули изо всех сил, бросали шапками в свечу. И только потому, что их было такмного и они толкали друг друга, им не удавалось погасить пламя. Улица представляла забавное для всех зрелище. В окнах стояли люди исмеялись. Никто не чувствовал сострадания к безумцу, хотевшему защитить своюсвечу. Раздавался колокольный звон, и много народа направлялось в церковь.По пути люди останавливались и тоже смеялись, смотря на эту потеху. Но вот Раниеро, чтобы защитить пламя, во весь свой рост встал в седле.Вид у него был какой-то дикий. Капюшон упал назад и открыл лицо, исхудалое ибледное, как лик мученика. Свечу Раниеро поднял над собой так высоко, кактолько мог. На улице была страшная толкотня. Даже взрослые люди начали приниматьучастие в игре. Женщины махали своими головными платками, а мужчины бросалисвои береты. Все старались во что бы то ни стало потушить свечу. Раниеро проезжал в это время мимо одного дома с балконом. На балконестояла женщина. Она перегнулась через перила, выхватила у него свечу искрылась с нею в доме. Вся толпа разразилась оглушительным хохотом и гоготанием, а Раниеропокачнулся в седле и упал на мостовую. Видя, что он лежит без чувств, все тотчас же покинули улицу. Никто незахотел позаботиться об упавшем. Только его лошадь осталась возле него. Как только толпа рассеялась, Франческа дель Уберти вышла из своегодома, держа в руке горящую свечу. Она все еще была очень красива, черты лицаее были нежны, глаза серьезны и глубоки. Она подошла к Раниеро и наклонилась над ним. Он лежал без сознания, нокогда свет от свечи упал на его лицо, он пошевельнулся и вздохнул. Казалось, святое пламя держало его всецело в своей власти. Когда Франческа увидела, что он пришел в себя, она сказала ему: - Вот твоя свеча. Я выхватила ее у тебя, потому что видела, как сильнохочешь ты сохранить ее горящей. Я ничего другого не могла придумать, чтобыпомочь тебе. Раниеро упал неловко и сильно расшибся. Но ничто не могло теперьостановить его. Он начал с трудом подниматься, хотел идти, но пошатнулся ичуть было не свалился с ног. Тогда он попытался сесть на лошадь. Франческапомогла ему. - Куда ты хочешь ехать? - спросила она, когда он уселся. - В собор, - отвечал он. - Так я провожу тебя, - сказала она, - я как раз иду к обедне. - И онавзяла лошадь за повод и повела ее. Франческа сразу узнала Раниеро. Но Раниеро не знал, кто она, потому чтоне дал себе времени посмотреть на нее. Он не отрывал своего взора от пламенисвечи. Всю дорогу они молчали. Раниеро думал только о пламени и о том, чтобысохранить его в эти последние мгновения. Франческа же не могла говорить, потому что боялась того, что пришло ей в голову. Она не могла отогнать отсебя мысль, что Раниеро вернулся на родину безумным. И хотя она была почтиубеждена в этом, она все-таки предпочитала не говорить с ним, чтобыокончательно не увериться в его сумасшествии. Спустя немного Раниеро услышал, что кто-то возле него плачет. Оноглянулся и заметил, что это Франческа дель Уберти идет с ним рядом и чтоэто она плачет. Но Раниеро посмотрел на нее только один миг и ничего несказал ей. Он не о чем не хотел думать, кроме своей свечи. Раниеро попросил подвести его к ризнице. Там он сошел с лошади. Онпоблагодарил Франческу за помощь, но все время смотрел не на нее, а насвечу. Один вошел он в ризницу к священникам. Франческа вошла в храм. Был вечер страстной субботы, и все свечи вхраме стояли незажженные в знак печали. Франческе казалось, что всякое пламянадежды, горевшей в ее сердце, теперь тоже погасло. Храм имел очень торжественный вид. Пред алтарем стояло множествосвященников. Каноники были в полном сборе на хорах, а на самом высоком местевосседал епископ. Немного погодя, Франческа заметила, что среди священников началоськакое-то движение. Почти все те, кто не обязан был присутствовать прибогослужении, поднялись и вышли в ризницу. Под конец удалился и епископ. Когда служба кончилась, на хорах показался священник и обратился кнароду. Он объявил, что Раниеро ди Раниери прибыл из Иерусалима во Флоренциюсо священным огнем от Гроба Господня. Он рассказал все, что рыцарь вынес ивытерпел на своем пути. И он восхвалял его и превозносил. Народ сидел, пораженный изумлением, и слушал. Никогда еще Франческа непереживала таких сладостных минут: " О Боже! - вздыхала она, - у меня нет силперенести это счастье! " Слезы струились из ее глаз, в то время как ока ловила каждое словосвященника. Священник говорил долго и красноречиво. Под конец он сказал громкимголосом: - Иным может, конечно, показаться чем-то незначительным привезти воФлоренцию горящую свечу. Но я говорю вам: молите Бога, чтоб он даровалФлоренции побольше носителей бессмертного огня, ибо тогда она сделаетсявеликим городом и будет прославляема пред другими городами! Когда священник кончил свою проповедь, главные врата соборараспахнулись, и в храм вступила наскоро составленная процессия. Тут былинастоятели, монахи и священники, и все они двинулись через средний проход калтарю. Самым последним шел епископ, а возле него Раниеро в том самом плаще, который был на нем во все время его странствования. Но в тот момент, когда Раниеро переступил порог храма, с одной изскамей поднялся старик и пошел к нему навстречу. То был Оддо, отецподмастерья, работавшего когда-то у Раниеро и повесившегося из-за него. Подойдя к епископу и Раниеро, старик низко поклонился. Затем онпроизнес таким громким голосом, что все в храме должны были его слышать: - Великое это событие для Флоренции, что Раниеро привез священный огоньиз Иерусалима. Никогда у нас ни о чем подобном и не слыхивали. Многие, можетбыть, осмелятся даже сказать, что это невероятно. Поэтому я и прошуоповестить весь народ о том, какие доказательства и каких свидетелей имеетРаниеро в подтверждение того, что это действительно огонь, зажженный вИерусалиме. Когда Раниеро услышал эти слова, он сказал: - Боже милостивый! Откуда мне взять свидетелей? Я весь путь совершилодин. Пусть явятся сюда дебри и пустыни, чтобы свидетельствовать обо мне! - Раниеро - честный рыцарь, - сказал епископ, - и мы на слово веримему. - Раниеро сам должен был бы знать, что здесь могут возникнуть сомнения, - продолжал Оддо. - Наверное, он ехал не совсем один. Его слуги могутсвидетельствовать о нем. Тогда из толпы народа поспешно выступила Франческа дель Уберти иподошла к Раниеро. - Зачем нам свидетели? - сказала она. - Все женщины Флоренции готовыпоклясться, что Раниеро говорит правду. Раниеро улыбнулся, и лицо его на мгновение просветлело. Но затем онснова устремил свой взор и свои мысли к пламени свечи. Великое волнение началось в храме. Некоторые говорили, что Раниеро несмеет зажигать свечу на алтаре, пока не докажет своей правоты. К нимприсоединились многие из его старых врагов. Тогда поднялся со своего места Джакопо дель Уберти и заступился заРаниеро. - Я думаю, всем здесь известно, - сказал он, - что между мной и моимзятем не было чрезмерной приязни, но теперь и я, и мои сыновья готовы занего поручиться. Мы верим, что он совершил свой подвиг, и знаем, что тот, кто смог выполнить такой обет - мудрый и благородный человек, которого мы срадостью примем в свою среду. Но Оддо и многие другие не хотели допустить, чтобы Раниеро вкусилсчастья, которого он домогался. Они собрались в тесный кружок, и легко быловидеть, что от своих требований они не отступят. Раниеро понимал, что если произойдет столкновение, они прежде всегопостараются потушить пламя. Не отрывая взоров от своих противников, онподнял свечу так высоко, как только мог. Лицо его выражало страшную усталость и отчаяние. Видно было, что как нитвердо он решил бороться до последних сил, он ожидает только поражения.Слова Оддо были смертельным ударом. Раз сомнение пробудилось, оно будетраспространяться и расти. Ему казалось, что Оддо уже погасил и погасилнавеки его священное пламя. Маленькая птичка впорхнула в храм через широкие, настежь раскрытыедвери. Она полетела прямо на свечу Раниеро. Он не успел опустить ее, птичказадела ее крылом и погасила. У Раниеро сердце упало, и слезы брызнули из глаз. Но в первую минуту онпочувствовал даже облегчение. Это все-таки было лучше, чем если бы пламяпогасили люди. Птичка продолжала летать по храму, растерянно кидаясь то туда, то сюда, как это бывает с птицами, когда они попадут в закрытое помещение. Но вдруг весь храм огласился громким криком: - Птичка горит! Священный огонь зажег ее крылья! Маленькая птица жалобно пищала. Несколько минут она, словно порхающеепламя, кружилась под высокими сводами хоров. Потом она быстро опустилась иупала мертвая на алтарь Мадонны. Но в тот самый миг, как птичка упала на алтарь, Раниеро был уже там. Онпробился сквозь толпу; ничто не могло остановить его. И пламенем, пожиравшимкрылышки птички, он зажег свечу пред алтарем Мадонны. Тогда епископ простер к нему свой посох и возгласил: - Так хочет Бог! Бог явился свидетелем Раниеро! И весь народ в храме, и друзья Раниеро, и недруги, все пересталисомневаться и недоумевать. Все они, воодушевленные чудом Божием, восклицали: - Так хочет Бог! Бог явился свидетелем Раниеро! О Раниеро остается теперь только сказать, что он до конца дней своихнаслаждался великим счастьем и был мудр, заботлив и милосерден. Но народ воФлоренции постоянно называл его Pazzo degli Ranieri в память о том, что егосочли сумасшедшим. И это прозвище стало для него почетным титулом. Раниероположил начало благородному роду, принявшему имя Пацци, которое он носит ипоныне. Следует еще упомянуть, что во Флоренции вошло в обычай устраиватькаждый год в страстную субботу особое торжество в память возвращения Раниерона родину со священным огнем, причем по собору пускали летать искусственнуюзажженную птичку. В нынешнем году это торжество тоже состоялось бы, если бысовсем недавно его не отменили. Но правда ли, как многие полагают, что носители священного огня, жившиево Флоренции и сделавшие ее одним из самых прекрасных городов во всем мире, брали себе за образец Раниеро, учась у него жертвовать собой, страдать итерпеть, - об этом мы предпочитаем здесь не говорить. Ибо всего того, что было совершено благодаря огню, исходившему в темрачные времена из Иерусалима, невозможно ни исчислить, ни измерить.

<== предыдущаЯ лекциЯ	\|	следующаЯ лекциЯ ==>
Программа физической реабилитации	\|	Ядерная физика

Данная страница нарушает авторские права?

© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.