Станислав Ежи Лем 15 страница

Утренний маршрут коры продолжился вдоль совер­шенно необычайных естественных природных образований: скал, камней, гротов.

Скоро заканчивается стена очередной скалы- лепестка, закрывающей Кайлас, и нам предстает его западное, «рубиновое» лицо. Оно совершенно порази­тельно. В середине обеих его граней в стороны торчат два совершенно симметричных больших каменных образования, напоминающих то ли уши, то ли плавники, то ли антенны локаторов. Это самое близкое ме­сто, где маршрут коры подходит к горе. Хорошо видна слоистость ее темного, с красноватым отливом тела. Эти слои чем-то напоминают полураскрытые чешуй­ки огромной сосновой шишки, и если долго смотреть, го начинает казаться, будто они дрожат. Здесь — вто­рое место поклонения Кайласу, тем более что на бли­жайшей скале находится еще один отпечаток стопы Будды.

Солнце почти в зените, ветер стих, и немного поте­плело. Паломники устраиваются у прибрежных кам­ней на привал-тсашог, для полуденного отдыха и скуд­ной трапезы.

Тибетский халат подпоясывается кушаком так, что над ним образуется как бы большой карман-складка, называемый амбаг. В нем пилигримы и несут все свое имущество: небольшую деревянную чашку, мешочек с мукой жареного ячменя и пару лепешек сухого ячьего навоза. Путники замешивают в чашке с водой немно­го муки и едят затем это сырое тесто, называемое тсампа. Дров в Тибете нет, поэтому тлеющий навоз аргал заменяет путнику жаркий костер. Ну а вместо мягкого ложа — голые камни. Но для них суровая кара — не тяжелое испытание, а долгожданный праздник. Нас они сердечно приветствуют словами «траши делег» и искренне предлагают тсампу или свой посох. Здесь все так просто и естественно...

Но мы идем дальше по каньону реки Jlxa-Чу. Вдоль тропы коры появились небольшие каменистые пустоши, покрытые жалкими пучками низкой бурой травы. Они буквально изрыты норами толстых и жир сурков-торбаганов. Словно полисмены стоят зверьки вдоль нашего пути на задних лапах и по-разбойничьи громко свистят. Ни животные, ни птицы Тибета боятся человека. Буддизм запрещает убивать любых живых существ — от мошки до буйвола. Поэтому «живого» мяса здесь практически не употребляют и едят только павших животных.

Еще десяток километров по гребням скал, и мы выбираемся на площадку, с которой хорошо видно северное, или «золотое» лицо Кайласа. Очередные три скалы-лепестка приоткрывают нам его сверкающий ледяной панцирь. Эти горы считаются тронами небесных монастырей трех бодхисатв — Ваджрапани, Аволокитешвары и Манджушри, — стерегущих Кайлас от духов тьмы.

Только здесь, по ущельям, путник может подо­браться непосредственно к ледникам, сползающим с загадочной горы, и прикоснуться к таинственному искрящемуся льду.

Два часа скалолазания — и мы у цели. Высота 600 м. Язык Гангъям-глетчера щетинится десятиме- тровыми глыбами льда. Под углом в 60 градусов он буквально врубается в округлую подошву горы, лопаясь гигантскими, зияющими ультрамарином трещи­нами. Стена Кайласа уходит круто вверх, сверкая и ис­крясь, будто подсвеченная снизу бело-голубыми про­жекторами. В незримой вышине она словно тает в сумерках вечернего неба. Смотреть туда можно, лишь Сильно задрав голову, и скоро начинает казаться, буд­то каменная стена нависает над тобой, готовая обру­читься вниз всей своей немыслимой тяжестью...

Голова слегка закружилась, и я оперся ладонью о Ледяную стену. Осознание пришло не сразу... Лишь через несколько мгновений до меня дошло, что она не холодная. Более того, лед был теплым и не таял. Он как бы сухо испарялся, оставляя на себе отпечаток мо­ей ладони. И еще... Он дрожал...

Вода реки текла не из ледника, а как бы из-под него и не имела к этому «льду» никакого отношения. Неко­торые паломники, видимо, лезли и дальше, на льды глетчера. Кое-где на краях трещин видны то ли куски одежды, то ли расклеванные птицами тела тех, кто пожелал умереть на священной горе. Потому что если

вверх еще можно было попытаться подняться на не- сколько десятков метров по острым сколам «ледника” то назад путь уже будет невозможным. Словно в подтверждение этих мыслей из трещины наверху тяжел поднялись два орла-ягнятника, унося в когтях какие: то излохмаченные куски...

Ветер стих, и пошел снег. И тут стало слышно, как от горы исходит какой-то низкий звук: так гудят от потока воды большие трубы, так гудят от напряжения линии высоковольтных электропередач...

Спустившись вниз, мы форсировали бурную реку Jlxa-Чу и направились на ночевку к монастырю Дира Пак, примостившемуся на скалах противоположной стены каньона. С этой стороны северное, «ледяное» лицо Кайласа видно во всем своем великолепии. От­сюда гора выглядит не пирамидой, а совершенно сим­метричной полупрозрачной оливой, огромным сере­бряным куполом. А еще точнее — гигантской сверка­ющей белой жемчужиной, лежащей в оправе из трех гладких черных скальных лапок-лепестков, на фоне быстро темнеющего неба.

Монастырь получил свое название от слов дира (ро­га ячихи) и пак (пещера). Внутри здания этого мона­стыря есть пещера монаха Гиелва Готсангпа. Там он молился, прося богов указать путь вокруг Кайласа. Однажды он встретил в долине реки рогатую ячиху и привел ее в пещеру. Животное оказалось эманацией женского духа — хранителя этих горных мест, имеющего

львиноподобное лицо. Но монах не испугался, и тогда ячиха показала ему тропу на главный перевал, позволяющий обойти вокруг священную гору.

Лама монастыря показал нам таинственную пеще­ру, на потолке которой видны следы от рогов ячихи и шляпы Гиелвы. От сердечного предложения заноче­вать в ней мы почему-то отказались...

Расчистив снег, ставим палатку и, пытаясь согреть­ся, долго и пристально смотрим на огонь свечи, мыс­ленно втягивая пламя через глаза внутрь.

Таким проверенным тибетским способом мы обыч­но восстанавливаем истраченную за день внутреннюю энергию... Ведь следующий день станет самым тяже­лым днем коры. Нужно преодолеть тяжелейший высо­когорный перевал Долма-Ла (5750 м). Подъем к нему длится около пяти часов и включает в себя два «про­верочных» перевала: лишь осилив их, можно решаться на преодоление самой высокой части маршрута. А за­тем — сам перевал и тяжелый спуск с него. В итоге до следующей ночевки нам потребуется 10—12 часов, в зависимости от погоды...

В полутьме раннего утра мы трогаемся в путь. Тро­па пилигримов становится все трудней и трудней. За­валы из глыб льда и камней чередуются со стреми­тельными потоками воды, форсировать которые при­ходится с большим трудом. Однако паломники незабывают помолиться у каждого святого места, посе­тить каждый легендарный объект.

Вот на пути лежит Дикпа Карнак — камень испыта­ния греха. Он представляет собой плоскую горку с концентрическими сужениями. И если ты изменял своей половине, камень задержит тебя, не даст со­скользнуть вниз. Причем кора не снимает супруже­ский грех!

«А если ты верный, но толстый?» — съехидничает не­бось читатель.

Толстые на кору не ходят. И вообще, полноватых женщин я в Тибете иногда видел, но вот толстых му­жиков за десять лет не встречал никогда!

Около «детектора верности» толпятся семейные па­ры, и их разборки далеко слышны окрест.

Вот бежит между льдов светлый незамерзающий ру­чеек. Если помыть в нем руки, то можно искупить грех убийства животного. На камне рядом — отпечаток ру­ки знаменитого тибетского царя Гезара Линга. Когда- то и он смывал здесь этот тяжелый для буддиста грех.

Сил становится все меньше, но мы продолжаем путь вверх, отдыхая через каждые 50 шагов...

Выходим на скалистое пространство, камни ко­торого пестрят кусками одежды. Это Шива Тсал (5330 м) — место, где паломники делают пожертвова­ния, чтобы обеспечить своей душе легкий переход в Бардо. Вы уже знаете, что в буддизме так называется промежуточное место, где после смерти человека его душа ожидает повторного рождения.

Те верующие, которые по тем или иным причинам не хотят пока умирать, совершают здесь «символиче­скую смерть»: выбивают и оставляют тут свои зубы, вырывают пучки волос, делают надрезы кожи и пуска­ют на чортены кровь, — и все это для того, чтобы задо­брить короля смерти Шиндже.

Но это место считается и самым удачным для того, чтобы умереть на коре по-настоящему и совершить «похороны на небо». Многие идут сюда специально, чтобы, умерев, быть расклеванными орлами, прилета­ющими аж с Гималаев. Такие паломники часами ле­жат здесь на камнях, надеясь, что душа оставит их тело и никто из проходящих мимо не проверяет, жив еще человек или наконец-то умер...

Мы же, как обычно, не собираемся умирать тут ни символически, ни фактически, а потому проходим этот участок не останавливаясь, дабы не будить льви- ноподобное божество — дакиню, охраняющую эти святые места.

И вот наконец начинается тяжелый тягун на перевал, превышающий высоту Эльбруса. Всего-то двести ме­тров по высоте, но каким же тяжелым становится час пути к гребню горы по обледеневшему щебню. Отдыхать через каждые 5—10 шагов приходится и нам, и палом­никам. Они, не переставая, продолжают крутить свои

молитвенные барабанчики и бормотать мантры. С ман­трой на устах идем и мы: «ОМ-МАНИ-ПАДМЕ-ХУМ!»

Никто в Тибете толком не знает, что означают эти слова, но мы убеждались неоднократно: эта мантра действительно помогает идти на перевале. г.

Ламы всегда учили нас, что надо сконцентрировать внимание на мысленном повторении этой формулы регулирующей ритм дыхания во время ходьбы, соизмеряя такт шага со слогами заклинания. Сознание впадает в транс: проходит ощущение усталости, пере­стаешь чувствовать вес собственного тела, подобие анестезии притупляет боль от ударов о камни и лед...

Наконец мы на заветной вершине. Перевал Долма Ла очень красив: на фоне заснеженных скал высится длинный шест, на множественных тросах-растяжках от которого ветер полощет сотни цветных молитвен­ных флажков. Паломники кричат ветру:

Ки-ки... Со-со! (пожелания долгой жизни).

И бросают вверх пачки тонких разноцветных ли­стовок со священными текстами, называемых Лунд Да. Свист ветра, хлопанье флажков, радостные возгла­сы пилигримов и туристов:

Мы сделали это!

Под шестом тарчока высится большой синий ка­мень — Долма До. Легенда говорит, что, когда монах Готсангпа первым искал путь к главному перевалу ко­ры, он повстречал стаю из 21 голубого волка, которая на самом деле являлась эманацией духа перевала. Стая

вывела святого путника на перевал, слилась в одного полка, и он волшебным образом растворился в синем валуне...

Обессиленные после подъема, паломники трижды обползают этот священный камень, исступленно крича:

— Jlxa Жьяло! (Боги побеждают!)

Затем цепляют свои флажки к тросам-растяжкам, вставляют деньги в камни перевала. Вокруг множество камней с выбитыми на них изречениями Будды Ша­кьямуни.

Мы также, по обыкновению, кладем деньги к кам­ню с изречением Будды: «Богатства и материальные блага — призрачные, одолженные на один миг. Не привя­зывайтесь к ним, не накапливайте их».

Чуть в стороне лежат два полузамерзших трупа ти­бетцев. Их плоть еще не успела достаться орлам, кото­рые здесь никогда не голодают, а потому и не спе­шат...

Подходит як, через спину которого перекинуто тело в европейской одежде. Это умер на подъеме к перевалу h\-летний немец-буддист. Я знал его: немец неодно­кратно прежде проходил кору и завещал, в случае смерти, совершить над ним обряд «похорон на небо». Иго тело закончит кору в монастыре Зутул-Пак, где и будет расчленено.

Сразу за перевалом лежит круглое ледниковое озе­ро Тудже Ченпо (5608 м) с бело-голубой водой.

Поломники-индусы раскалывают прибрежный лед и

нагими проводят ритуальные омовения-купания.

Тебетцы ищут их благословения, собирая в ладошки

выпивая воду, стекающую по волосам индусов. Таким

способом они отдают дань уважения жителям родины

буддизма.

С большим трудом спускаемся с перевала. Тропы

нет. Крутое нагромождение громадных острых камней

и резкий сброс высоты требуют от путника не менее!

часа...

А внизу паломников ждет зеленая долина реки Лха Чу, опоясывающая Кайлас с востока. Они вновь ca дятся на отдых: едят, спят, моются...

Их духовная и физическая цель достигнута: до конца маршрута — пять часов относительно легкого пути и главное сделано. А над головами со свистом проносятся огромные бородачи-ягнятники. Они спешат на­питься после сытной трапезы в местах смерти...

С левого берега реки видно восточное лицо священ­ной горы. Оно круглое и выпуклое, как огромный ша­тер. Ледники заснежены матовым белым саваном. Здесь — третье священное место для поклонения горе. Тут же на скале и третий след-отпечаток стопы Будды.

Скоро становится виден и третий монастырь на тропе коры — Зутулпак (Чудесная пещера). Сама пе­щера находится в задней части главного молельного зала монастыря. В ней когда-то медитировал Миларена. Нам рассказали тут еще одну легенду, о противо­стоянии его с бонским жрецом Наро Бончунгом.

Однажды, когда они соревновались в беге вокруг Кайласа, их застал дождь. Жрец стал строить стены для убежища, а Миларепа поднял камень и положил его на два скальных уступа, как крышу. Но приют ока­зался слишком низким. Тогда поэт изогнулся и ногой и приподнял камень на следующий уступ. Бонский жрец опять опоздал...

Один из монахов показал нам на закопченном по­толке пещеры отпечатки рук и ноги Миларепы и ка­мень, на котором он тут сидел. На стене напротив — его силуэт, самопроявившийся на золотом фоне. Ка­менная колонна у входа — это остаток двухметрового посоха Миларепы.

Монастырь построен в 1220 году, и в период куль­турной революции его пять раз пытались взорвать ки­тайцы. Однако пещера появлялась вновь и вновь на прежнем месте.

На горе выше монастыря находится еще одно место для «похорон на небо», окруженное десятком пещер монахов-отшельников. Сюда принесли и тело немца, умершего на перевале.

Я рассказал ламе — настоятелю монастыря, что знал немца, что сам являюсь врачом и учился в Цен­тре тибетской медицины г. Манали (индийская доли­на Спити), что изучал законы строения тела в гималайском

монастыре Комик, что участвовал в ритуальных сожжениях мертвых у храма Пашупатинат берегах священной реки Багмати. Учитывая все это мне разрешили принять участие в ритуальной цере- монии...

Монахи-рагьябы положили тело на большой плоский камень, на котором были выбиты стоки-желоба для крови, образующие слова гуру Пхадампа Санга из текстов Данджура: «Прекрасны цветы летом, но они увядают и умирают в осенние дни. Так и это бренное тело цветет, а затем исчезает».

Ламы затрубили в огромные трубы-рагдонги, и на низкий вой к окрестным скалам стали слетаться огромные орлы-ягнятники. Словно зрители по биле­там, они чинно заняли свои места и стали ждать.

Тело было рассечено от макушки вниз и «разверну­то» на две равные части. От скалы отделился вожак стаи и, неторопливо подойдя, стал клевать сердце. Следом за ним подошла другая, видимо вторая по рангу, птица и стала выклевывать печень. И только спустя полчаса к похоронной трапезе присоединились другие птицы...

Все это время монахи читали священные тексты из «Тибетской книги мертвых» и подбрасывали ветки па­хучего можжевельника на тлеющий аргал.

Когда мягкие ткани трупа были съедены птицами, рагьябы истолкли кости на большом каменном жер­нове и смешали их с тестом тсампы. Птицы сделали

«второй подход» и, практически полностью склевав и это «угощение», неторопливо расселись на окружа­ющих гребнях.

Спустя три часа все было закончено. Умершая плоть дала новую жизнь...

В размышлениях о смысле увиденного мы закан­чивали свой путь у четвертого священного места по­клонения Кайласу. Внизу перед нами раскинулись нескончаемые просторы плато Барка. Вдали уже за­блестели в лучах заходящего солнца зеркала озер Маносаровар и Ракшас-Тал, засияли белые зубья хребта Занкар Ранга и пики великолепной горы Гурла Ман­дата.

Людские реки паломников потянулись в пустын­ные, желто-бурые пространства плато, в сторону озера Маносаровар, ведь их ждала кора и вокруг него...

Мы же возвращались в Дарчен. Многое нам удалось узнать и увидеть, а еще больше почувствовать, совер­шив очередную внешнюю кору вокруг Кайласа. Но вопросов, как всегда, появилось еще больше.

Что же такое на самом деле представляет собой эта священная для миллионов людей гора? Творение ли она чьих-то могучих рук или живое существо — плоть тела живой планеты?

Ответ могла дать только внутренняя кора к самому телу горы, к ее загадочной трещине-лестнице. Благо

даря священному году, мы получили наконец право пойти туда и шанс узнать всю правду.

И мы пойдем туда завтра. И мы вернемся с истиной либо не вернемся совсем.

И пусть мудрецы нашего века, посадившие сами себя в материалистический карцер, иронизируют.

Даниил Андреев «РОЗА МИРА*.

Как ни странно вам это покажется, но на следующий день после тяжелейшего 55-километрового трекинга на высоте 5000—5700 м мы, как правило, чувствуем се­бя помолодевшими лет на десять. Как врач, я обычно вижу объективные признаки этого у всех участников экспедиции.

Да, мы жутко устаем физически и даже теряем в ве­се по нескольку килограммов. Но при этом есть такое ощущение, что тебя «подключали к розетке» с какой- то чудесной энергией, ведущей к жизненному ренес­сансу.

Вот и в этот раз все участники экспедиции рвались в бой уже на следующий день. Рвались наверх, к «лест­нице, ведущей в небо», на тот путь, который называет­ся у паломников «внутренняя кора». Путь — ведущий к священным тайнам загадочного Кайласа...

Но сделать это было не так просто. Мы ни за какие деньги не могли найти местного проводника, кото­рый бы согласился повести нас к «духам Земли». Ид­ти же самостоятельно на перевалы мистической горы, не зная секретной тропы, было бы равносильно са­моубийству. Таких примеров мы слышали тут немало. И мы решили обратиться за помощью к монахам древнего монастыря Гьяндрак. Этот высокогорный монастырь расположен в горах, в двух часах пути от Дарчена, на высоте 5010 м, с южной стороны от Кай­ласа.

Прямо над поселком начинается ущелье, по стенам которого и лежит наш путь. По дну его шипит стреми­тельная Дарчен-Чу, бегущая от ледников Кайласа. Вы­ходим на гребень к большой каменной молитвенной стене, окруженной десятками пирамидок-чертенов, и поднимаемся на его вершину. Отсюда, с высоты 4900 м, открывается великолепная панорама: за спи­ной, вдали, торчат белые зубья гималайских исполи­нов, а прямо перед нами огромное, ошеломляющее своей загадочностью южное лицо священного Кайла­са. Гора будто рядом, но до нее еще далеко. По гигант­скому каменному амфитеатру мы идем к монастырю, виднеющемуся на взгорье. И здесь десятки сурков- мармотов почетным караулом стоят на задних лапах и пронзительно свистят при нашем приближении. Чем ближе к монастырю, тем больше каменных пирамидок- ладза, построенных паломниками: это святые места- для буддистов всего мира, ведь в монастыре находится.' каменное сиденье Будды Шакьямуни, на котором он отдыхал при посещении Кайласа и под которым отпе-і чатались его стопы.

Поздоровавшись с монахами, ремонтировавшими; каменную ограду после зимнего ненастья, мы попро­сили проводить нас к настоятелю.

И тут меня ожидала совершенно удивительная встреча. В полутемной комнате лицом к алтарю сидел человек в одеянии ламы. Я еще не видел его лица, но вдруг почувствовал что-то знакомое в силуэте... Он повернулся к нам, и я чуть не вскрикнул от неожидан­ности! Это был тот самый лама, что спас меня своей молитвой в Лхасе и подарил затем «Тибетскую книгу мертвых»! Само собой разумеется, мы встретились как старые друзья...

Лама-наставник добросердечно пригласил нас всех в монастырь, и мы долго говорили с ним на самые разные темы. Оказывается, монастырь Гьяндрак был открыт в XIII веке буддистской сектой Кагью-па, ба­зировавшейся в монастыре Дрепунг под Лхасой. Он предназначается для духовных паломников этой сек­ты, приходящих медитировать на Кайлас, поэтому постоянных монахов здесь всего несколько человек (совсем непросто жить на высоте 5 км). Его основа­тель, знаменитый лама Гуя Гангпа, привил основы буддизма первому суверену легендарного королевства

Гуге, положившему начало тибетской государствен­ности. Душа этого ламы многократно перерождалась, и нынешний лама — это тоже очередная его эмана­ция. Вот почему мой новый друг и считается старшим ламой-наставником над всеми пятью монастырями, что лежат вокруг Кайласа.

Первым делом я сообщил ламе о том, как помогла его «Книга мертвых» на склонах Джомолунгмы. А по­том мы много рассказывали о своих странствиях по миру, о своих убеждениях в том, что наша мать-Земля является разумным живым существом, о своих по­пытках понять ее голос и самому быть услышан­ным...

Священный Кайлас и есть одно из мест, где Зем­ля общается как со своими родителями, так и со свои­ми детьми... — говорил в ответ лама. — Но не каждому дано познать это. Много людей пытались, не будучи позванными, и потому исчезли навсегда. Немногие лаже доходят до святого места, если карма их не созре­ла. А допуск к Чреву вообще невозможен для незвано­го гостя.

Но ведь мы совершили 13 ритуальных обходов вокруг горы и получили, таким образом, право идти на внутреннюю кору, к ее магической трещине!

Вы лишь получили силу, которая остановит об­валы и камнепады, спасет от ядовитого газа сур, и глав­ное — вы не умрете там от внезапной старости... — за­гадочно отвечал он. — Если вам суждено, то многое

сумеете там узнать и понять, но говорить с матерью- планетой может лишь тот, кого она способна услы­шать, а это дано лишь избранным. Ее духи для обще­ния с людьми принимают человеческий облик, не вследствие разницы в вибрационно-энергетическщ характеристиках их и наших биополей такой контак сопровождается страшным потрясением организма, Трепет, охватывающий при этом все ваше существо, так ужасен, что не всякое человеческое сердце способ­но его выдержать...

Лама надолго замолчал, перебирая старые костяные' четки, а потом сказал:

— Однако вы уже сейчас находитесь в том месте, где! сон часто оказывается явью. Может быть, вас и допу­стят... Может, и разрешат приблизиться к Тайне... Но помните: дойдет лишь тот, кто позван!

Мы прикорнули возле каменного ложа Будды и за­дремали в темноте, под тихое бормотание ламы, чита­ющего молитвы. Голос его постепенно затих.

Я погрузился в то сладкое состояние, которое быва­ет на самом пороге сна...

И тут в лицо мне нежно повеял приятный теплый ветерок... Сквозь сомкнутые веки в глаза заструился какой-то серебристый свет, становясь все сильнее и сильнее... Скоро он осветил все помещение молитвен­ного зала, и я замер в своем удивительном состоянии, увидев его источник...

На каменном кресле над нами сидел тот, чьи изо­бражения мы видели в Тибете так часто, что их невоз­можно было бы спутать ни с какими другими. Это был Будда Шакьямуни...

Его фигура мерцала удивительным сиянием, исто­чая такое божественное благоухание, что у меня по­текли из глаз слезы радости... Душа переполнилась ни с чем не сравнимым ощущением присутствия Высшей Силы...

Голос прозвучал тихо, но заставил меня затрепе­тать:

— С тобой будут говорить. Поспеши...

Я встал и пошел к выходу. Шагнул за порог... и, провалившись в пустоту, полетел так быстро, что дол­го не мог понять — куда и зачем...

Стремительный полет во тьме внезапно прервался, и я увидел, что стою очень близко от южного лица Кайласа, напротив лестницы-трещины. Вход в ее ниж­нюю часть перекрывался огромным плоским камнем красноватого цвета. На его плоскости сияла большая свастика удивительной формы. Она была двухсторон­ней, то есть той, что не изображает ни движение впе­ред, ни движение назад. Это был символ эфирного узла, символ Гармонии и Начала всего сущего, символ исходного, нулевого Времени.

Перед загадочным камнем в позе лотоса неподвиж­но сидели тринадцать фигур, покрытых с головы до пят золотистыми колеблющимися покрывалами. Лиц

не было видно, и голоса зазвучали так, будто исходили из глубины трещины.

Ты хочешь познать Тайну всего Сущего в этом мире? Понять его строение и Замысел? Осознать смысл Бытия? Осмыслить деяния Создателя? — как бы спрашивал меня один из них.

Но мир так и задуман, чтобы каждый его вид — от большого до малого — знал лишь то, с чем он может согласиться... Это придает осмысленность жизни на всех ее уровнях. На каждом из них, и на твоем тоже, — свое Знание, и его там столько, что далеко не всякий может объять его границы... — поучал второй.

Но ведь он делог, — возражал третий. — Он по­знал на себе универсальные и нерушимые Законы о Цикле необходимости, Цикле существования, Круго­вороте жизни и смерти. И потому он достоин следу­ющего шага.

Да, это верно... — звучал уже их общий голос.

Хорошо. Мы зовем тебя. Ты прикоснешься к Тайне. Но сделать даже этот шаг будет непросто. Готов ли ты ради цели пожертвовать частью своего срока на этой Земле?

Все мое тело вибрировало каждой своей клеточкой и находилось в неимоверном напряжении. Казалось, я вот-вот распадусь на части и растворюсь в воздухе.

«Готов», — мысленно ответил я сам себе.

Ты будешь пропущен. Возвращайся... Остальное сделает тот, кто знает, что делать...

Полет назад показался мне еще стремительней. Я очнулся под пристальным взглядом ламы, продол­жавшего тихо бормотать мантры.

Ну что, делог, понял ли ты, что ждет тебя? Но это не только большая честь, но и величайшая опасность для простого человека. Надеюсь, ты никогда не пожа­леешь о содеянном...

Я знаю, зачем и почему мне это нужно, — твердо отвечал я.

Хорошо. В полнолуние каждого месяца высшие ламы всех пяти монастырей Кайласа, как представите­ли всех сект буддизма, поочередно ходят к священной трещине. Завтра — мой черед, и мне велено взять тебя с собой. Ты останешься наверху, когда я уйду говорить с Чревом. Но и там ты поймешь очень многое. Ты узнаешь Тайну Кайласа! Тайну нашей планеты!

Все мои спутники также видели вещие сны. Так од­ним словом можно охарактеризовать их «путешествия» в свою предстоящую жизнь. День прошел во взаимных рассказах о них. Но на вопросы о причинах такого удивительного феномена лама довольно непонятно говорил о том, что сюда отражаются с Кайласа части потоков будущего времени...

Видение, подобное моему, не видел больше никто из членов экспедиции. В ответ на все их вопросы лама сказал, что идти с ним к трещине священной горы до­зволено лишь мне одному...

На рассвете все мы вышли по направлению к мо­настырю Селунг, откуда уже непосредственно начи­нается 25-километровый маршрут внутренней коры. Спутники сопровождали нас до монастыря, где, как договорились, и должны были ожидать нашего воз­вращения.

Полтора часа хода на северо-запад, сначала вверх по гребням скал, а затем немного вниз, в ложбину, где на склоне в два уровня прилепились небольшой молитвенный зал и комнаты монахов монастыря Се­лунг. На запад от него идет тропа, ведущая в долину реки JIxa-Чу, к монастырю Чуку. Но это — спуск к маршруту большой коры. Нам же надо на север, вверх, к горе.

Прощаюсь с товарищами и ухожу вслед за ламой. На хронометре — 5 июня, 8 часов утра...

Тропа долго петляет по скалистым склонам неши­рокого ущелья, на дне которого бурлит река Серлунг- Чу, и поначалу кажется несложной. Лишь высота дает о себе знать: от уровня 5000 м мы идем все время вверх. Наверное, поэтому мои движения становятся все бо­лее медленными и плавными...

Кровь стучит в висках, и я стараюсь синхронизи­ровать ее удары, произнося мысленно буддистскую мантру «ОМ-МАНИ-ПАДМЕ-ХУМ». На каждое ее слово — один шаг, два вдоха-выдоха и четыре удара сердца...

В голове — ни единой мысли. Легкий звон в ушах и полный автоматизм самоконтроля: ноги сами обходят валуны и глыбы льда, так как взгляд неотрывно цепля­ется за спину ламы, идущего чуть впереди. Он не оста­навливается, и я понимаю, что так нужно...

Через полтора часа подходим к фасаду Нанди. Это одна из самых удивительных гор подле Кайласа. По убеждению паломников-индусов, это бык бога Ши­вы, который стоит на коленях перед дворцом своего хозяина. Но по своему виду Нанди напоминает огром­ный саркофаг правильной прямоугольной формы, длиной 2 км, шириной 600 м и высотой 300 м, с двух­скатной ступенчатой крышкой. Поверхность же ее фронтальной части практически плоская. Она покры­та какими-то странными образованиями, напомина­ющими полуразрушенные горельефы огромных фи­гур. Сверху над ней можно видеть сильно поврежден­ное скульптурное изображение, похожее на сфинкса. Трудно себе представить, что природа может создать столь правильные формы, ведь даже ветер, постоянно дующий в одном направлении, не способен придать столь совершенную форму большой горе. И в голову невольно закрадывается мысль, что, хотя Нанди, ско­рее всего, является естественным образованием, она явно когда-то была обработана, для придания пра­вильной формы.

Интересно, для чего предназначен этот гигантский саркофаг? И что внутри него? Возможно, там есть пу­стоты? Или Нанди вообще полая и внутри находится огромный зал?

Это еще один клубок тайн, которые также предсто­ит узнать.

Нам нужно обойти Нанди и подняться затем на пе­ревал, приблизившись вплотную к телу Кайласа. Что ожидает нас там? А может быть — кто?..

Серлунг-Чу превращается в пенистый ручей и раз­дваивается, охватывая склоны последней преграды. Слева высятся гладкие и крутые стены еще одного ка­менного саркофага — горы Астапад. Ее формы также напоминают огромный искусственный саркофаг. По­чему их два подле Кайласа?