Пренатальные отношения: размышления об этиологии расстройств личности

Инге и Ханс Кренц

Международная Академия Профилактики и Психотерапии

Stationsstraat 48

6584 AW Molenhoek/ The Netherlands

e-mail: ingekrens@body-therapy.com

hanskrens@body-therapy.com

Перевод: Чобану И.К.

Основываясь на теории Готтлиба о Вероятностном Эпигенезе, эта гипотеза предполагает, что пренатальные переживания могут составлять основу как для защитных факторов, так и для факторов риска возникновения поздней психопатологии. Научные находки генетики, нейробиологии, раннего обуславливания и исследования стресса явно демонстрируют, что пренатальные переживания могут оказывать влияние на психологическое и физиологическое развитие эмбриона и плода. Свой вклад в обоснование теории пренатальной травматизации вносят долгосрочные исследования Психодинамической Телесно – ориентированной Психотерапии: пренатальные взаимоотношения между матерью и ребенком рассматриваются в качестве «первой привязанности». Дефицит пренатальной привязанности произрастает из недостающего или неадекватного резонанса матери на потребности в привязанности пренатального ребенка, которые включают в себя потребность во вместилище, безопасности, непрерывности (целостности) и пространстве. Тело и психика неразделимо соединены в этом смысле. Клиенты с тяжелым дефицитом пренатальной привязанности страдают от чувства аннигиляции, смертельной тревоги и \ или от попыток обороняться или компенсироваться при столкновении с повторным возникновением чувства зависимости или потребности в слиянии. Нарушенные отношения между ребенком и отцом могут в этом контексте действовать как фактор ретравматизации.

Термин «расстройство личности», используемый как описательная диагностическая категория, едва ли подходит в качестве точки отсчета для этиологических размышлений. Во-первых, многие авторы подвергают сомнению обоснованность включения в эту категорию многих совершенно различных заболеваний. Более того, их классификация основывается на описательных симптоматических соображениях. Однако, поиск релевантных условий развития требует «вертикальной» перспективы. Таким образом, мы должны иметь дело с вопросом, что объединяет различные нарушения личности «в их глубине». На этом этапе мы не можем обсуждать основы наших суждений, но мы заявляем о следующих предпосылках.

Термин «личность» описывает индивидуальное с перспективы относительной стабильности его структур и процессов (Rudolf, 1999). Тем не менее личность рассматривается не столько как статическая, сколько, как динамическая система (Millon, 1996). Она постоянно «создается вновь» во взаимодействиях со своим окружением. Ее эффективность произрастает как из ее относительной гибкости, так и из относительной стабильности. Мы описываем функцию, которая регулирует гибкость и стабильность, как «структуру». Это «результат жизненного опыта человека, более точно, это образ, в котором его личная история была пережита, неврологически организована и представлена и мнемонически записана» (Deneke, 1999, p.31). Эффективная структурная интеграция дает возможность установить связи между индивидуумом и другим (установление близости с другим), обеспечивает способность отличать себя от другого (установление автономности и, таким образом, дифференциации от других), а так же способность восстанавливать интра – психический баланс (восстановление целостности внутри себя) (Rudolf, 1999). (1) Говоря в общем, она относится к регулированию «внутреннего» и «внешнего». Она служит для создания чувства единства, последовательности и непрерывности. Структурное заболевание вызывается «дефицитом развития, (из-за которого) определенные структурные дифференциации и шаги интеграции не произошли» (OPD, 1996). Итак, развитие психологической структуры неразрывно связано с психо – физическим развитием индивидуума. Оно начинается сразу, совместно с этим развитием и зависит от степени, в которой первичные потребности ребенка удовлетворяются и утверждаются его окружением во время процесса развития.

Личность человеческого существа проявляется в личном стиле. В лучшем случае ассоциативная структурная интеграция способствует взаимодействию с окружающей средой, стимулируя индивидуальные способности и адаптируясь к условиям окружения. В худшем случае мы сталкиваемся с чрезмерным или недостаточным регулированием или отменой регулирования. Тогда адаптация личного стиля к внутренним и внешним требованиям становится дефицитарной с неявной границей, отделяющей его от патологии. Следуя DSM IV, мы относим к расстройствам личности паттерны интернализованных взаимодействий, которые постоянны и стабильны, ведут к далеко идущим конфликтам в социальном окружении и приводят к страданию и негативным воздействиям на индивида и других (DSM IV 1996). Следовательно, когда мы размышляем об этиологии расстройств личности, нам, в первую очередь, придется рассмотреть условия развития способности к структурной интеграции. Это также можно подтвердить клинически. В сравнении с другими диагностическими группами при расстройствах личности структурные нарушения проявляются в особенно выраженной степени (Rudolf, 1999). Следующие замечания базируются на теории и практике Психодинамической Телесно – ориентированной Психотерапии (2). Психодинамическая Телесно – ориентированная Психотерапия основана на интеграции психодинамических подходов (особенно подходов психологии «Я» – Self) и телесно-ориентированной психотерапии (Krenz, 1998). Она уделяет особое внимание теории привязанности и находкам, которые она переняла, расширила и обеспечила их постоянное использование в психотерапевтическом лечении в течение 15 лет (Krenz, 2000, 2001). Более того, она исследует значимость современной пренатальной и перинатальной психологии в этиологии психопатологии (Krens 2001, Alberti 2002, Anders – Hoepgen 2002). Основными темами этой статьи стали как соображения, связанные с привязанностью, так и обсуждение эмоциональной важности беременности.

Развитие начинается внутриутробно.

Как было указано выше, развитие способности к структурной интеграции неразрывно связано с психо – физическим развитием ребенка, и так это происходит с самого начала. Наиболее важный тезис, который мы должны представить и затем защитить, утверждает, что человеческое развитие начинается с момента зачатия. Это включает твердую уверенность в том, что нарушения эмоциональных отношений с матерью могут повлиять на развитие личности уже внутриутробно и, таким образом, внести свой вклад в дефицит структурной интеграции, а также в предрасположенность к поздней патологии. То, что пренатальный ребенок воспринимает, реагирует, действует и, вероятно, чувствует и живет в прямом взаимодействии со своей матерью, невозможно отрицать в эру ультразвуковых исследований внутриутробного развития. Великое множество научных исследований также указывают на то, что первые 9 месяцев жизни могли бы составить весьма ранимый и чувствительный период не только для физического, но и для психологического развития человека. (3)

Развитие не детерминировано.

Похоже, что наши гены – даже ученые верят в это – определяют развитие тела и в высокой степени развитие нашей психики. Однако, важность генов в развитии способностей мозга по-прежнему остается за пределами наших знаний, особенно в отношении сложных когнитивных и эмоциональных черт индивида (Roth, 2001). В любом случае, гены не «делают» организм, они лишь влияют на его взаимодействия с окружающей средой. «...Что позволяет развитию произойти... это взаимоотношения двух компонентов, а не сами компоненты. Гены сами по себе не могут привести к развитию так же, как стимуляция сама по себе не может вызвать развитие» (Gottlieb, 2002, pp. 161f). Гены обладают двумя фундаментальными функциями: во-первых, они действуют подобно модели для передачи информации последующим поколениям. Также они синтезируют определенные протеины в соответствии с информацией, хранящейся в их ДНК. На эту «транскрипцию» полностью напрямую влияет опыт (4) (Siegel, 1999). В этом смысле генетическое выражение – это не детерминированный процесс, но он также привязан и к условиям окружающей среды. Длительный стресс, к примеру, может запустить такой воздействие генов, которого, вероятно, не произошло бы при нормальных обстоятельствах.

Эта статья также обращается к Теории Вероятностного Эпигенеза Гильберта Готтлиба (2002), которая утверждает, что (пренатальное) развитие определяется «критическим взаимодействием эндогенных и экзогенных факторов на четырех уровнях (генетическая деятельность, нейрональная деятельность, поведение и окружающая среда). С этой перспективы функция (опыт, или «функциональная деятельность», или «поведение») влияет на соответствующую структуру. Следовательно, отношения между (мозговой) структурой и функцией должны рассматриваться как двусторонние (van den Bergh 2002a, p. 98) (см. Схему №1). Резюмируя, можно сказать, что там, где происходит развитие, факторы окружающей среды определенно играют роль: нет развития без опыта. Применительно к нашей теме это означает, что факторы окружающей среды влияют на развитие пренатального ребенка «с самого начала» и даже до того, например, через уникальные индивидуальные качества спермы и яйцеклетки, через качество физической и эмоциональной экологии женского тела (см. ниже) и т.д. Эта перспектива также применима к анатомии и физиологии, как и к поведению и эмоциональному опыту (Gottlieb, 2002). В особенности ясно пренатальное развитие показывает, что тело и психика неразрывно связаны.

Схема №1

Окружающая среда (физическая, социальная, культурная)

Поведение

Нейрональная деятельность

Генетическая деятельность

Индивидуальное развитие

Изображение полностью двухсторонней природы генетического, нейронального, поведенческого влияния и влияния окружающей среды в течение курса индивидуального развития (Gottlieb 2002).

Внутриутробное обучение.

Тот факт, что каждый организм существует в постоянном взаимно влияющем взаимодействии со своим окружением, можно также описать, как «способность обучаться». Это обучение, глубоко заякоренное на вегетативном уровне, является врожденным качеством, свойственным всем живым существам. Сужая тему до рассмотрения более сложных видов чувств и поведения, сенсомоторных паттернов и т.д., можно доказать, что пренатальное обучение начинается самое раннее с периода 23 недели внутриутробного развития (Maret, 1997). Эта способность весьма важна для выживания ребенка: он приобретает способность постнатально распознавать знакомые стимулы окружающей среды (такие, как материнское молоко, запах и голос!) (Hepper, 2002). В этом смысле (пренатальная) привязанность к матери биологически заякорена.

Обучение включает мнемонические процессы. И это ставит крайне интересный вопрос, а как может запомниться пренатальный опыт. Современные исследования памяти внесли следующие уточнения в этот вопрос: понимание памяти в виде модели склада устарело. Память не связана с отдельным органом, а рассматривается «как функция целого организма... сложный, динамический, повторно распределяющий по категориям, (классифицирующий) и интерактивный процесс...» (Leuzinger – Bohleber et al. В Koukou 1998, p. 519). «В исследованиях памяти... термин «память» на сегодняшний день включает в себя все, что отражает влияние прошлого опыта. Такое определение включает в себя довербальное, дорепрезентативное, досимволическое и даже пренатальный опыт, который все шире становится субъектом психотерапевтической работы в наши дни». (Kohler, Koukou et al. 1998, p.142). В противоположность эксплицитной памяти, которая включает сознание для кодирования и запоминания, имплицитная память уже функционирует до рождения (Siegel, 1999). Она относится к поведению, эмоциям, восприятию и телесным ощущениям. Резюмируя, мы утверждаем, что внутриутробные переживания могут имплицитно запоминаться организмом. При реактивации такие воспоминания проявляют себя более или менее диффузными (телесными) ощущениями, предчувствиями, настроениями, эмоциями и поведением – все без осознавания их пренатального или перинатального происхождения. Следовательно, в отношении психотерапевтической практики мы должны принять тот факт, что мы можем столкнуться с этими переживаниями в форме диффузных (телесных) регрессий.

Пластичный мозг с самого начала.

При рождении мозг является самым недифференцированным органом тела (Siegel, 1999). Этот факт регулярно используют, чтобы неверно представить пренатальное церебральное развитие как несущественное для позднего развития. Это ложное однобокое утверждение основано на детерминистской позиции, что мозг не функционирует «правильным образом» до тех пор, пока его развитие не «завершилось». Однако, мозг никогда не становится «завершенным», так как он продолжает ре – интегрировать себя (Huther, 2001, Siegel, 1999). Пластичность мозга, т.е. его чувствительность к влиянию окружающей среды, является характеристикой, в особенности присущей человеческому мозгу. (Huther, 2001). В частности пренатальное развитие мозга – это крайне чувствительный процесс: для него пренатальный ребенок нуждается от материнского организма в питательных веществах, кислороде и пр. В этом процессе он также сталкивается с недостаточностью плацентарного обеспечения, метаболическими заболеваниями матери, химическими веществами, такими как алкоголь, никотин, наркотики, лекарства, гормоны, циркулирующие в кровотоке, и другие вещества (Huther, 2001). Так называемые тератогенные факторы могут привести к долгосрочным последствиям для структуры и функции мозга и даже проявиться в психологических и поведенческих нарушениях (van den Bergh, 2002a).

Важные мозговые центры начинают созревать очень рано: гипоталамус, миндалевидное тело и мозг млекопитающих примерно с 5-ой – 6-ой недели беременности, за ними следуют основные лимбические проводящие пути на 6-ой – 7-ой неделях (Roth, 2001). «До сих пор у нас весьма скудные знания о тонких процессах, происходящих в этих центрах, однако, можно сделать вывод, что они запускаются очень рано. По крайней мере основные лимбические центры и проводящие пути уже находятся на месте задолго до рождения». (Roth, 2001, p.335). Большинство людей недооценивают важность этих областей мозга. Они редуцируют мозг до неокортекса и представляют мыслительный процесс и осознание как функции, свойственные цивилизованному человеку. Тем не менее, находки нейробиологии показывают, что функции неокортекса неразделимо связаны с функциями так называемых «нижних» церебральных структур (Siegel, 1999). Познавание, эмоции и действия всегда становятся функцией целого мозга. К примеру, «осознание и инсайт... могут быть переведены в действие только с «согласия» лимбической системы... решение о том, что в конце концов будет сделано, принимается лимбической системой» (Roth, 2001, p. 452f). Подводя итог, Герхард Рот (2001, стр. 456) заявляет: «...развитие личности (начинается) уже в течение первых недель развития эмбриона с формирования структуры, которая производит наше основное аффективное снаряжение. Уже во время развития эмбриона появляется второй слой лимбической системы, он делает систему чувствительной к процессу обуславливания. Рождение и переживания первых часов, дней, недель и месяцев после этого наиболее глубоко воздействуют на уровень обуславливания в виде стимулов окружающей среды и в соответствии с этим формируют базовую основу нашей личности». Хотя мы не разделяем его относительный пессимизм в отношении изменчивости ранней структуры, тем не менее, мы согласимся с Рутом в том, что пренатальная окружающая среда, начиная с зачатия, является формирующим фактором развития человеческой психики. Психологическое состояние матери, очевидно, является частью этой пренатальной окружающей среды.

Правая половина мозга и потребность в эмоциональном резонансе.

Почти весь мозг структурирован асимметрично (5). Похоже, что основа этой асимметрии лежит в ранних, вероятно, даже фетальных стадиях. «Подверженность воздействию гормонов во время фетального роста рассматривается как один из факторов, напрямую влияющих на специализацию функций полушарий. Исследования обнаружили, что латерализация, вероятно, возникает перед рождением, усиливая представление о том, что врожденные генетические и другие конституциональные факторы (вызываемые внутриутробными условиями) могут играть важную роль в начальной дифференциации двух полушарий» (Siegel, 1999, p. 191). Хотя надо весьма аккуратно приписывать различные функции левой и правой половинам мозга, тем не менее можно сказать, что правое полушарие более вовлечено в рецептивную, саморегулирующуюся моторную активность. Оно специализируется на «целостности» и регулировании аффекта по отношению к другим индивидам, что является функциональным пререквизитом для привязанности и коммуникации, например, между матерью и ребенком (Siegel, 1999). В особенности на них воздействуют переживания, относящиеся к социальным отношениям (Schore, 1994). Интересно отметить в этом контексте, что в течение первых трех лет жизни правое полушарие доминирует над левым. (6) Младенец, так сказать, полностью зависит от эмоционального резонанса (см. ниже). Мы считаем, что этот процесс начинается уже в течение фетального развития.

Это утверждение соответствует гипотезе, которую мы разработали, исходя из нашей клинической работы, и которую мы обсудим далее: первично бессознательные эмоциональные отношения между матерью и ребенком во время беременности становятся главным фактором среди условий детского психологического развития.

Раннее программирование.

Окружающая среда, особенно в течение определенных чувствительных фаз, может оказать влияние на пренатального ребенка, вероятно, на всю жизнь. Сексуальное развитие также не детерминируется исключительно генетически: самки крыс, которым давали высокие дозы тестостерона в течение периода времени, начинавшегося не задолго до родов и заканчивавшегося некоторое время спустя после родов, физически и поведенчески развивались как нормальные самцы. Самцы, у которых в этот период не доставало тестостерона вследствие кастрации, развивались как нормальные самки. Хотя у самцов по-прежнему присутствовала Y – хромосома, а у самок две Х – хромосомы, их половые органы и поведение развивались в противоположном направлении. Для этих перемен крайне важен временной диапазон. Для людей, похоже, чувствительная фаза располагается между 12–ой и 20–ой неделями беременности (Verny, Weintraub, 2002).

Также были сделаны удивительные находки в исследованиях «пренатального программирования» хронических заболеваний таких, как сердечно-сосудистые заболевания, повышенное давление, диабет и ожирение (Nathanielsz, 1999). Эти результаты почерпнуты из исследований на животных и всеобъемлющих эпидемиологических исследований. В «голландскую голодную зиму» между сентябрем 1944-го и маем 1945-го годов снабжение продуктами было резко ограничено оккупационными германскими войсками. Это событие оказало длительное воздействие на здоровье детей, рожденных женщинами, которые были беременны в то время. «Специфическое воздействие Голодной Зимы на здоровье в течение всей жизни зависело от стадии беременности, в которую беременная женщина не получала соответствующего питания. У мальчиков... проявлялась большая тенденция к ожирению, если их матери были подвержены голоданию только в течение первого триместра беременности. Если матери голодали в третьем триместре беременности, у мальчиков снижалась вероятность развития ожирения в поздней жизни. Также была повышена вероятность развития диабета и шизофрении...» (Nathanielsz, 1999, p. 34) Итак, раннее программирование становится следствием или (определенных типов) плохого питания или внутриутробным влиянием гормонов стресса. «Недоедание включает стрессовую реакцию в теле плода... и стимулирует компенсаторные механизмы. Это... может привести к тому, что важные органы и регуляторные системы будут весьма не идеально скоординированы...» (van den Bergh, 2002a, p.103). Эксперименты на животных показывают, что плод адаптируется к враждебным условиям окружающей среды, используя свою энергию, в первую очередь, для развития мозга и в гораздо меньшей степени для развития других телесных функций (Nathanielsz, 1999). В результате это приводит кроме всего прочего к меньшему весу при рождении, который рассматривается как симптом неоптимальной пренатальной окружающей среды (Nathanielsz 1999, van den Bergh 2002a).

Мать в стрессе – ребенок с нарушениями.

Исследования стресса представляют доказательства того, что не только физические, но также и психологические условия, будучи передаваемыми организмом беременной женщины, влияют на психофизическое развитие ребенка. При помощи опросников и физиологических показателей в долговременных исследованиях измерялся стресс во время беременности, и затем его сравнивали как с вероятными осложнениями во время беременности и родов, так и с поведенческими показателями ребенка. Было обнаружено, что пренатальная тревога и стресс коррелируют с низким весом при рождении и преждевременными родами (van den Bergh, 2002b). Эмоциональные и физические последствия преждевременных родов могут быть крайне тяжелыми, низкий вес при рождении также может привести к далеко идущим последствиям: он составляет фактор риска при родах и соотносится с увеличением заболеваемости у младенцев, детей и даже значительно позже у взрослых (см. выше Nathanielsz, 1999). Долгосрочные исследования показывают, что ребенок, испытавший пренатальный стресс, проявляет поведенческие черты, которые можно суммировать как чрезмерную возбудимость и нарушение саморегуляции. В возрасте 7 – 8 месяцев у таких детей отмечается чрезмерный плач, моторное беспокойство, низкая адаптация, а также недостаточность психологического и моторного развития (Huizink, 2000, van den Bergh 2002a). Даже в возрасте 8 – 9 лет мальчики по-прежнему демонстрируют недостаточный контроль импульсов, гиперактивность, нарушение внимания и агрессию. У девочек наблюдается более высокий уровень социальных проблем и внешнего поведения (van den Bergh, 2002b). Этот результат может быть важным в свете наших рассуждений. Низкая саморегуляция (OPD 1996) у взрослых считается важным индикатором нарушений структурной интеграции и может рассматриваться в качестве фактора риска психопатологического развития. Считается, что эти корреляции являются результатом следующего механизма (см. схему №2) (7): гормоны стресса, в особенности глюкокортикоиды, поступают в кровоток пренатального ребенка через плаценту. Клетки плаценты также могут стимулироваться для производства гормонов стресса. Кроме этого, стресс матери снижает кровоснабжение матки и плаценты через активацию симпатической нервной системы и, таким образом, вызывает стрессовую реакцию у плода (Huizink, 2000).

Схема 2

Стресс, модифицирующие факторы:

- генетические,

предшествующий опыт,

совладание,

личность.

Мать: – гипоталамус

гипофиз АКТГ

надпочечники

симпатическая нервная система.

Плацента: плацентарный CRH

--кортизол, прямой транспорт 11b HSD

норадреналин, адреналин

маточный кровоток, маточная сократимость.

Плод: гиппокамп, кортикоидные рецепторы

миндалевидное тело CRH

гипоталамус CRH

гипофиз, АКТГ

надпочечники, кортизол

опиоиды, ГАМК \ БДЗ, 5 –С, ДА, НА.

Механизмы, вовлеченные в пренатальный стресс, оказывают воздействие на плод, включая несколько петель с позитивной обратной связью (Huizink, 2000).

Депрессивная мать – депрессивный ребенок.

Младенцы, рожденные матерями, испытывавшими депрессию в течение последнего триместра беременности, также проявляют признаки депрессии. «У депрессивных матерей... повышенный уровень кортизола и норадреналина и пониженный уровень дофамина в течение последнего триместра беременности. Этому профилю соответствует повышенный уровень кортизола и норадреналина и пониженный уровень дофамина у их новорожденных» (Lundy et al. 1999, p. 127).

Эти находки еще более ужасают, если учесть тот факт, что депрессивный элемент в постнатальных отношениях между матерью и ребенком будет лишь усугублять эти воздействия, приводя к тому, что в дальнейшем психопатология станет еще более возможной. Как мы будем рассматривать далее более детально, депрессию можно интерпретировать как попытку нейтрализовать свободно плавающий страх аннигиляции через эмоциональное онемение (Dulz, 2000).

Беременность и теория привязанности.

В настоящее время ранние отношения между матерью и ребенком рассматриваются в качестве важного фактора как здорового, так и психопатологического развития. Теория привязанности может обеспечить теоретическую базу для этого. Согласно Mary Main, самые ранние отношения привязанности формируются в возрасте 7 месяцев (Siegel 1999, p. 68). Очень малое количество исследований по теории привязанности включают период беременности (Fonagy et al. 1991, Benoit & Parker 1994). Fonagy (1991), например, исследовал представления о привязанности у женщины во время беременности и сравнивал их с паттернами привязанности между ней и ее ребенком в возрасте одного года. В 75 % случаев безопасная привязанность у ребенка (измеренная при помощи «странной ситуации») могла быть предсказана исходя из безопасной привязанности матери (исследованной с использованием Интервью Взрослой Привязанности в течение последнего триместра беременности), что указывает на межгенерационный трансфер представлений о привязанности, но не делает утверждений о том, каким образом этот трансфер осуществляется. Не считается, что он происходит через отношения пренатальной привязанности. Соответственно, принятие пренатальной связи находится за пределами теории привязанности. И все же теоретики привязанности начинают открыто заявлять о возможности пренатальной привязанности (Munz, 2002). Однако, из-за мощной эмпирической ориентации теории привязанности они при этом наталкиваются на некоторые ограничения. Эта теория противостоит огромным методологическим проблемам.(8)

Тем не менее, нам представляется весьма привлекательным способ описания пренатальных отношений между матерью и ребенком как первой привязанности. Как подчеркивалось выше, высока вероятность того, что пренатальная привязанность имеет биологические основы. Кажется, что она служит для выживания ребенка, обеспечивая его возможностью распознавать аспекты пренатальной материнской окружающей среды во время первого контакта с матерью (через аудиальное и хемосенсорное (чувствительное к химическому) обучение) (Hepper, 1995, 2002) (9). Эволюция дала плоду способность учиться и эмоционально привязываться к своим родителям. Более того, мы должны отметить, что существуют «хорошие» и «менее хорошие» отношения привязанности. Они приводят к различным репрезентациям привязанности на уровне организма (Piontelli, 1996), которые могут сопровождать индивида в течение его жизни в форме запрограммированных поведенческих паттернов. Их качество зависит от физико – эмоционального ответа (матки) матери, который мы определяем как резонанс. В теории привязанности термин резонанс относится к постнатальной «чувствительности» матери.

Пренатальные отношения.

Далее (10) мы обратим наше внимание на динамику пренатальных переживаний и в соответствии с этим исследуем, какие аспекты могут вносить свой вклад в психопатологическое развитие. Для этого мы покидаем основания эмпирической науки и пишем, исходя из нашего клинического опыта. Рассматривая модели, представленные здесь, исключительно с эмпирической точки зрения, придется признать их достаточно спекулятивную природу. Если же рассмотреть их в совокупности с исследовательскими находками, описанными выше, то можно попытаться развить гипотезу и теоретическую базу, имеющую значение для психотерапии – не более и не менее.

«Во взаимоотношениях» с самого начала.

На самом деле пренатальные отношения между матерью, отцом и ребенком начинаются задолго до зачатия: с желаний и стремлений родителей, их страхов, ожиданий, забот и скрытых мотивов. Уже в это время ребенок становится частью физической, эмоциональной, социальной и духовной экологии. Уже встреча спермы и яйцеклетки происходит «во взаимоотношениях»: похоже, что яйцеклетка выбирает «подходящую» сперму (Verny & Weintraub, 2002). Когда они сливаются, то это происходит в окружающей среде определенного качества, которая уникальна в этот момент и никогда вновь не повторится. Бластоциста извлекает питательные вещества из окружающей среды, которая, в свою очередь, резко меняется в ответ на появление бластоцисты. Развитие – высоко индивидуальное и всегда отличающееся – осуществляется исключительно через это постоянное взаимодействие. Оно происходит через гормональный обмен, через количество доступного кислорода, через контакт с амниотической жидкостью, стенку матки, пуповину, через шумы и звуки, которые достигают внутриутробный мир плода через тело его матери, через поступление здоровых и также вредных веществ и через чувства матери, в которых, так сказать, «купается» плод. В это время душа и тело находятся в неразрывном «единстве». Ребенок напрямую переживает физическое и эмоциональное состояние матери, точно так же, как мать – сознательно или бессознательно – испытывает состояние ребенка.

Отношения на уровне организма.

Невозможно описать частные характеристики пренатальных отношений обычными психологическими терминами: они постоянно будут оставаться по большей части «в стороне» и не дадут доступа к физическо – эмоциональному миру отношений на уровне организма между гроздью клеток и стенкой матки, между эмбрионом и амниотической жидкостью, между плодом и родовым каналом и т.д. Peter Sloterdijk (1998, pp. 299\ 300) знакомит нас с этим миром: «...ребенок–который–появится испытывает сенсорное присутствие жидкости, мягких тел и границ укрытия... начинает с плацентарной крови, затем амниотическая жидкость, позже плацента, пуповина, амниотический мешок и смутное ощущение границ – чувство сопротивления абдоминальной стенки и эластичного покрытия. Если и существовали какие-то ранние «объекты» в этом поле, то они могли быть лишь объектами–тенями или вещами-которые-кажутся. В первую очередь кандидатом на роль такой вещи-которая-кажется будет пуповина – с возможным ранним опытом прикосновения – так же, как и плацента, которая представляет первых «других» и представляет раннее диффузное присутствие древнего питающего компаньона плода.

Время на земле молока и меда?

Внутриутробное время нередко демонстрируется в виде эдакой «Земли Кокейна» - сказочной страны изобилия и праздности – как сладостное состояние полного изобилия, в которое мы все хотели бы вернуться. Хотя не каждого ребенка приветствуют: иногда жизненные обстоятельства трудны, существует экономическая неустойчивость, отношения с отцом небезопасны или отсутствуют, или женщина эмоционально неспособна принять ребенка. Это будет воздействовать на пренатального ребенка? Будет ли разница, если ребенок был зачат в любви или в результате военного изнасилования? Что испытывает ребенок в матке депрессивной женщины или женщины в психозе? Вполне возможно, что для некоторых внутриутробная жизнь более похожа на ад, чем на землю молока и меда.

Бессознательное накопление пренатального опыта (переживаний).

«Первые взаимоотношения» на столько абсолютны и отмечены зависимостью, что, касаясь их, мы притрагиваемся к экзистенциальным вопросам жизни и смерти. Если пренатальные переживания отмечены травматическим опытом, таким, как попытки аборта и другие акты насилия или близкие к смерти переживания, которые угрожали существованию плода, то психика может быть отягощена шоковой реакцией или может определяться попытками сохранить контроль над ней при любых обстоятельствах. При хронической стимуляции эти шоковые реакции, вероятно, запускают примитивные стратегии выживания, которые оказывают устойчивое воздействие на дальнейшее развитие и могут проявляться во взрослой жизни как смертельная тревога или страх аннигиляции. Если превалирует опыт позитивной привязанности (11), организм диффузно «запомнит» базовое чувство безопасности, физической и эмоциональной связности, релаксации и единства. Пренатальные переживания становятся частью нашего бессознательного вегетативного обучения и процесса адаптации. Это очень трудно, фактически, может быть, невозможно достичь через сознание следов в памяти об этом витальном периоде наших жизней. Однако бессознательно имплицитные следы памяти можно почувствовать и увидеть в снах, эмоциях, физических ощущениях, в творческом выражении и даже в регрессивных состояниях, с которыми мы сталкиваемся, когда ищем абсолютной безопасности и комфорта.

Дефицит пренатальной привязанности.

Мы рассматриваем пренатальные факторы, которые способствуют поздней психопатологии, как результат недостаточного или негативного (неадекватного) резонанса со стороны материнского организма на физические и эмоциональные потребности пренатального ребенка. Таким образом, они являются результатом дефицита пренатальной привязанности. Так как на этом уровне физические и эмоциональные условия не разъединимы, это определение также включает и физические процессы, такие как временная нехватка кислорода или питательных веществ. Мы считаем, что «физические» процессы тоже воспринимаются и испытываются как эмоциональный разрыв в континууме привязанности и соответствующим образом обрабатываются. Если мы будем говорить о «восприятии» или «переживаниях» пренатального ребенка, то это окажется очень сомнительной попыткой описать пренатальную психику в терминах и понятиях, подходящих для мира сознания и отдельных объектов. Мы соприкасаемся с ограничениями лингвистического выражения и сталкиваемся с недостатком терминов, описывающих целостную связь тела и психики.

Недостаток пренатальной привязанности угрожающей жизни природы можно описать как травму, потому что внутренние возможности пренатального ребенка справиться с ней крайне ограничены перед лицом внутриутробной угрозы. Это могут быть любые события или состояния, ведущие к шоковой реакции, такие как например, попытки аборта, изнасилование матери или другие переживания насилия, недостатка кислорода, чувства ненависти матери и пр. Из-за слабости защитной системы плод чувствителен к травматическим переживаниям. Они ослабляют растущую структурную интеграцию и, следовательно, увеличивают вероятность травматических переживаний в дальнейшей жизни. По этой причине будет хорошей идеей расширить диагностику, проводимую людям, страдающим от множественных травм, и включить в нее возможность пренатальных травматических отношений. Они заключены глубоко в бессознательном и манифестируют в виде дисфункциональных эмоциональных паттернов и поведения таких, как физические и психологические страхи, паника, диссоциация и импульсы бегства или борьбы. Эти симптомы возникают в основном как бессознательные реакции на чувство любви, стыда или зависимости (см. ниже).

Пренатальные потребности и их противоположности в виде угрозы.

Основная эмоциональная потребность пренатального ребенка заключается в том, чтобы ему разрешили позитивным путем привязаться к своей матери. Предусловием для этого будет ее адекватный резонанс по отношению к его потребностям. Можно выделить различные аспекты этой основной потребности.

Потребность в поддержке и интеграции организма в противоположность угрозе растворения и дезинтеграции.

Тревога перед потерей границ и дезинтеграцией ощущается у некоторых клиентов с очень ранними нарушениями, как настоящая опасность. С нашей точки зрения, психотическая дезинтеграция – это последнее средство организма для «управления» тяжелой смертельной тревогой: страх падения в бездонную пустоту, растворения, потери физической природы и структуры, в мире, лишенном объектов, без воспоминаний о резонансе, который несет и поддерживает. В позитивном смысле резонирующая матка служит естественным поддерживающим контейнером, вместилищем. Она обеспечивает форму и защиту; это окружающая среда, которая доступна для безусловного использования, подобно «воде и воздуху» (12). Она, как питающая и дружеская опора для процесса роста ребенка, позволяет ему фокусироваться на самом себе, что может привести к чувству интеграции организма: ощущению целостности и наличия границ, наличия кожи вокруг самого себя. Это крайне важно для развития психических структур, которые поддерживают нашу психику в единстве и дают нам чувство целостности и непрерывности.

Потребность в безопасности существования в противоположность угрозе быть разрушенным.

Экзистенциальная безопасность означает «разрешение жить». Некоторые дети сталкиваются с угрозой смерти уже внутриутробно: от сознательных и даже бессознательных попыток аборта, от токсичного воздействия, наркотиков, от яда ненависти. Похоже, что на самом глубоком уровне жизнь и смерть неразрывно связаны. В зависимости от масштаба угрозы деструкция и смерть могут стать постоянными компаньонами для некоторых, что может манифестировать в желании смерти и суицидальных попытках, в опасном жизненном стиле, ненависти к себе и саморазрушающем поведении (13). Она также способна выражаться в экстремальном отрицании физического существования, наличия тела, существования в виде тела. Если у индивида есть тело, то также будут и потребности тела: однако ощущение тела и ощущение его потребностей может вынести на поверхность воспоминания о жестоких атаках против его существования. «Сделать аборт самого себя» может стать компенсационной стратегией, используемой для избавления от потребностей в привязанности (см. также Janus, 2000). Следующими на очереди для избавления могут стать потенциально «хорошие» ситуации и отношения, так как они вновь выносят на поверхность смертельную тревогу и, таким образом, представляют чрезмерно большую угрозу для нестабильного баланса психики.

Потребность в непрерывности (связи) в противоположность угрозе быть изгнанным.

Дефицит привязанности может также привести к чувству, что ребенок не желанный. Мать может ощущать холод по отношению к ребенку и не оказывать ему никакого внимания.

Она не борется с ним активно, (как было описано выше), но она не доступна эмоционально. Этот дефицит привязанности может быть результатом тяжелой психопатологии матери. С другой стороны, стрессовые жизненные ситуации могут вносить свой вклад в это: подумайте о зачатии в результате изнасилования или при других обстоятельствах, связанных с социальным стыдом и позором, домашним или социальным насилием, серьезным финансовым кризисом, разводом и т.д. (Emerson, 1999). В качестве реакции на эту ситуацию пренатальный ребенок скорее всего эмоционально закроется и изолирует себя нарциссически. Может быть, это связано с чувством экзистенциального одиночества, безнадежности и глубоко укорененным чувством потерянности. Изгнание и исключение из человеческого контакта противоречит внутренней потребности «быть включенным» и «быть частью человечества». Компенсационные попытки в форме адаптации, психосоматических всплесков и \ или нарциссического ухода (см. Janus 2000) в, вероятно, волшебный, но в конце одинокий мир без связей, продлевают негативную связь с эмоционально недоступной матерью (14). Поэтому в длительной перспективе эти компенсации не улучшают обороноспособность. В конечном счете они приведут к экзистенциальному кризису, выражаясь в глубоко укорененном сожалении об отрицавшемся счастье жизни.

Пренатальные условия как факторы риска поздней психопатологии.

Аспекты дефицита пренатальной привязанности, выделенные выше, так же, как этиологические замечания – это первые попытки описать чувствительность к разрыву в динамике пренатальных отношений, позаимствованную из нашего клинического опыта. Мы считаем, что описанные потребности во вместилище, безопасности и целостности являются жизненно важными эмоциональными аспектами пренатального существования. Однако, потенциальные психологические симптомы почти никогда нельзя монокаузально приписать лишь им. Вместо этого мы рассматриваем пренатальную травматизацию в качестве возможного фактора риска или предрасположенности к поздней психопатологии. Мы считаем, что позитивный и негативный резонанс матери – это в основном бессознательный процесс. Главным фактором будет возможная психопатология матери, чья степень выраженности – из-за тесной сомато – психической связи между двумя организмами – может увеличивать вероятность заболевания у ребенка.

Особенно это относится к не интегрированным травматическим переживаниям, а также выраженному дефициту привязанности в жизненной истории матери. Возможные факторы внешнего стресса, конечно, воздействуют на благополучие и функционирование матери, однако, их влияние зависит от того, как она их переживала, от способности матери к структурной интеграции и от социальных и эмоциональных ресурсов, которыми она располагает.

Рождение, пожалуй, самое потенциально драматическое событие в жизни, без сомнений оно оказывает величайшее воздействие на физическое и эмоциональное развитие ребенка и тоже может рассматриваться как фактор риска поздней психопатологии (см. Janus, 1991). Не имея возможности далее рассматривать здесь этот вопрос, мы проводим наш тезис, что события при рождении в некоторых случаях отражают качество пренатальных отношений. (15) Обобщая, мы можем отметить, что опыт рождения можно рассматривать или как нарушение или как усиление переживания пренатальной привязанности. Во многом это относится и к постнатальным взаимоотношениям между матерью и ее ребенком. Пренатальная и перинатальная травматизация могут усилиться, но могут и целительно раствориться. Недостаточность аффективной созвучности, т. е. способности регулировать аффективное состояние ребенка и предлагать эмоциональное вместилище и т.д. (см. Milch, 1998), может на нейробиологическом уровне приводить к нарушению функции префронтальной коры (Siegel, 1999) и на психологическом уровне вести к разнообразным формам заболеваний, связанным с привязанностью. На поздних фазах адекватное психологическое развитие ребенка зависит от того, как фигуры, к которым он привязан, справляются с детским отстаиванием себя, автономностью и агрессией (Krens, 1998). На этом этапе на сцену выходит отец, чью важную роль в психологическом развитии ребенка мы коротко обсудим.

Роль отца.

Опосредованный телесным и эмоциональным резонансом матери, отец (16) является частью экологии младенца с момента зачатия. Его заботливая любовь предлагает защиту. Таким образом, он выполняет в основном защитные функции для матери и ребенка. Он становится представителем или мостом во внешнюю жизнь. После рождения эти защитные функции продолжаются. Подобно матери, отец вначале встречает ребенка симбиотически. Начинают вынашиваться его архетипические феминные компоненты: у него развиваются «материнские инстинкты» (17). В этот период жизни (до 1, 5 – 2, 5 лет) отец остается теплым фундаментом: симбиотическая связь с матерью (Krens, 1998) располагается в самом сердце детских переживаний. Интенсивность этой связи проявляется в том, насколько пренатальный и постнатальный ребенок физически и эмоционально зависит от эмоциональной доступности матери. Роль отца абсолютно необходима для дальнейшего развития способности преодолеть связь с матерью и интегрировать автономность и идентичность с потребностью в близости. Для этого ребенку нужен человек, который подобно отцу – волшебнику сможет символически противопоставить свое отцовское всемогущество всеобъемлющей власти матери. Желание выйти из симбиотической зависимости к обществу и автономности, держась за сильную и защищающую руку отца, которому верят, очень интенсивно и несет огромную психологическую важность. Ребенку свойственна абсолютная вера в волшебную силу отца, непоколебимая, подобно вере в Санта Клауса, в деда Мороза. При отсутствии патологии он может доверить себя этой силе (идеализируя, идентифицируясь и интернализируя). Если это стремление слиться со всемогуществом отца достаточно хорошо подтверждено и разъединение от «симбиотической» матери таким образом произошло, то ребенок сможет постепенно начать отражать, воспринимать и уважать отца как человеческое существо с его сильными и слабыми сторонами.

Многие источники эмоционального вмешательства или травм могут скрыть эти шаги в развитии. Мы бы хотели привлечь внимание к одному аспекту, который имеет выдающееся значение в контексте внутриутробного развития. Если пренатальная и постнатальная связь с матерью отмечена экзистенциальными травматическими переживаниями, то отношения с отцом будут крайне отягощены: неосуществленные потребности ребенка в симбиотической привязанности, с которыми ребенок едва ли может справиться или отмахнуться от них, будут в этом случае направлены на отца в крайне выраженной форме. Отец может почувствовать интенсивность детского бессознательного желания слиться (которое лишь частично относится к его «делу»), но он будет неспособен должным образом соответствовать ему и, таким образом, станет угрожать скрыться. Вероятно, он будет воспринимать идеализирующего и цепляющегося ребенка как неконтролируемую помеху. Ребенок, страдающий от трудно контролируемого экзистенциального страха, также не может повернуться к отцу прямо, открыто и с доверием. Его доверие миру было поколеблено еще внутри в отношениях с матерью. Невыполнение потребности в символической идентификации с отцовским всемогуществом может привести к далеко идущим психологическим последствиям (18).

Если такая фрустрация будет повторением фрустрации пренатальных и постнатальных потребностей в привязанности к матери, то результат будет в особенности выраженным. Если отец окажется насильственным, отсутствующим, отвергающим или ожесточенным, без сомнения произойдет ретравматизация. Нежеланный ребенок глубоко разочаруется и создаст свой собственный волшебный мир, в котором он почувствует себя защищенным и властным. В основном он создает свой собственный идеальный образ отца в Супер – Эго, с которым позже пытается идентифицироваться. Он создает безопасный мир, подобно королю, который сам себя возвел на трон. Правила и решения о том, что такое хорошо и плохо, определяются по возможности независимо. Такие дети достаточно рано выглядят взрослыми. Они сами себя берут за руку, но чаще остаются в одиночестве. Поведенческая манифестация этой стратегии выживания зависит от большого количества факторов: в любом случае чувства стыда и зависти должны контролироваться стратегиями нарциссической защиты, как описал Kernberg (2001). Вместо того, чтобы в один день создать с отцом связь на равных, ребенок реагирует «символическим убийством отца»: в стране может быть лишь один король (19). Он должен обесценить и разрушить отца. Однако, поступая так, ребенок рискует изолировать себя от потенциально позитивных отцовских проявлений.

Пренатальная травматизация и структурная интеграция.

В конце нам следует вернуться к вопросу о том, до какой степени пренатальные переживания могут воздействовать на развитие способности к структурной интеграции. С нейробиологической точки зрения мозг – это сложная система, способная создавать «порядок, согласие и стабильность» (Siegel, 1999). Эта функция тесно связана с само регуляцией эмоциональных состояний. Способность эмоционально регулировать себя, в свою очередь, зависит от социальных отношений. Ей учатся из переживания привязанности. Она, в свою очередь, развивается очень рано, внутриутробно. (20) Самый большой фактор риска состоит в дефиците пренатальной привязанности, который генерирует эквиваленты экзистенциальной тревоги. Свободно – плавающая тревога пограничного пациента, описанная Dulz (2000) и Hoffmann (2000), ярко отражает аспекты привязанности, рассмотренные выше. Мы согласны с Dulz и Hoffmann в том, что тревога (смертельная тревога) – это эмоциональная основа пограничного расстройства личности (21). Она относится к страху дезинтеграции, уничтожения, изгнания или поглощения. Пренатальный объект запускает эту тревогу. Возобновление подлинных чувств зависимости, направленных на него, становится самым худшим, что может произойти с таким человеком.

Мы интерпретируем агрессию в поведении клиента с пограничной организацией личности как попытку противостоять этим эквивалентам экзистенциально угрожающей тревоги. Она, к примеру, обостряется, когда индивид чувствует себя бессильным и неспособным справиться с ситуацией, когда ему угрожает потеря самого себя, а также при проявлении потребности в любви, сексуальности и привязанности. Как было сказано выше, они должны быть «уничтожены», так как они напоминают организму о неосуществленном стремлении к зависимости и слиянию.

Мы ранее отметили, что экзистенциальный дефицит пренатальной привязанности составляет фактор риска для развития психопатологии с низкой структурной интеграцией. Эта гипотеза также может стать попыткой объяснить тот факт, что не у всех детей, переживших, например, в детстве сексуальное насилие, разовьется пограничное заболевание личности. Вероятно, что грубый дефицит пренатальной, перинатальной и постнатальной привязанности позднее дает ситуации насилия власть вызвать патологию. Взаимоотношения с отцом в этом контексте могут стать ресурсом ретравматизации. Кроме этого, на сложную динамику также влияют генетическая предрасположенность, вид социальной интеграции (слишком мало или слишком много) и культурные факторы.

Терапевтическое применение.

Здесь невозможно обсуждать использование пренатальных переживаний в психодинамически ориентированной психотерапии (Krens, 2001). Однако важно, чтобы вопросы о беременности и родах стали частью анамнеза. Адекватная интерпретация этой информации, тем не менее, во многом зависит от желания терапевта принять собственные слои пренатальной психики. Только, когда эти измерения открыты, понимание клиента может перейти в чисто интеллектуальные измерения. Терапевтическая встреча, основанная на эмоциональном контакте, как никогда важна при работе с пренатальной травматизацией. Однако, мы должны предостеречь от экспериментов в этой области, особенно при работе с клиентами с очень ранними нарушениями. Могут обостриться сильные чувства, отчаянная компенсация и даже декомпенсация, и они способны разрушить терапевтические отношения, что будет эквивалентно ретравматизации. Работа с пренатальными нарушениями требует адаптированных психотерапевтических техник. «Отцовские» и «материнские» качества психотерапевта необходимы, чтобы помочь клиенту понять и проработать сложную последовательность ранней травматизации, вызванной матерью и отцом. Проводя это, психотерапевт присутствует как лично, так и с рефлексивного расстояния. Психотерапевтический процесс предлагает безопасную поддержку: с одной стороны, наблюдают, обозначают и подтверждают границы, с другой стороны, есть пространство для исцеляющего переживания «безграничности»: в постоянном контакте с психотерапевтом, всегда «во взаимоотношениях».

Сноски.

Посмотрите также OPD (OPD 1996)

Hans Krens, основатель этого метода, совместно со своей женой Inge Krens руководит обучающим центром в Нидерландах.

В мае 2002 в Нидерландах прошел крупный конгресс посвященный эмоциональной важности беременности и родов. Информацию можно увидеть на сайте www.congress2002.com

В соответствие с Готтлибом, термин «опыт» включает как спонтанную активность, генерируемую внутри нервной системы, так и активность, вызванную сенсорной стимуляцией, происходящей от окружения организма.

Асимметрия также существует в стволе мозга, лимбической системе, миндалевидном теле и пр. задолго до развития неокортекса (Siegel, 1999)

Это не так до конца 3-го года жизни, до тех пор, пока не разовьется мозолистое тело, которое обеспечивает прямой обмен информацией между полушариями мозга.

Эти механизмы пока еще не полностью поняты (Huizink, 2000).

Исследователи пренатальной привязанности используют почти исключительно Шкалу привязанности матери – плода, созданную Cranley, которая однако методологически является весьма спорной.

Peter Hepper из «Центра Исследований Поведения Плода» в Белфасте исследует, например, пренатальное аудиальное и химически чувствительное обучение (обучение через запах и вкус: два чувства, которые, видимо, нельзя разделить в пренатальной окружающей среде, и которые, скорее всего, стимулируются одновременно). Hepper подчеркивает биологическую важность как постнатального распознавания голоса матери, так и подобия вкуса материнского молока и амниотической жидкости (Hepper, 1995, 2002).

Частично этот текст был позаимствован из статьи Inge Krens «Первое взаимоотношение» (2002).

Эмоционально, например, это происходит когда психика матери достаточно стабильна, когда она может справляться с нормальными страхами, возникающими во время беременности, когда может предложить ребенку адекватный ритм деятельности и расслабления и, когда она обеспечивает ему «пребывание» в смеси надежды, доверия и дружественных чувств по отношению к нему.

Термин происходит от Балинта и использовался им в разных контекстах (Balint, 1997).

«Тяга к смерти», постулированная Фрейдом, может в этом контексте нести значение интернализованной экспрессии переживания надвигающегося аборта.

См. также «Синдром мертвой матери» Andre Green о констелляциях постнатальных отношений.

Важные факторы – это конечно внешние обстоятельства рождения, включая акушерскую практику.

Термин «отец» здесь используется для представления «архетипического отцовского» в мужчине. Таким образом его иногда используют для иллюстрации. Каждому должно быть ясно, что живой отец из плоти и крови из-за своей личности, собственного опыта общения с родителями, конкретных жизненных обстоятельств и т.д. может принять эту роль лишь в некоторой степени.

Гормонально уровень его тестостерона снижается, тогда как уровень окситоцина возрастает. Окситоцин расширяет поведение привязанности (Uvnas-Moberg, 1998). Некоторые небезопасно привязанные молодые отцы переживают сильнейший кризис идентичности и сжигают себя посредством посещений проституток, сексуальной неверностью, агрессивным поведением и пр. для того, чтобы вновь почувствовать себя «мужчинами».

Некоторые отцы нарциссически идентифицируют себя с ролью всемогущественного отца и, таким образом, эмоционально помещают себя, как человека, выше дифференциации и вне досягаемости.

Эдип был нежеланным ребенком, которого отец хотел убить после его рождения, а мать эмоционально бросила. Это физическое и психологическое переживание насилия могло стать бессознательным мотивом отцеубийства, совершенным Эдипом позже (Verny, 2002). Кстати, жизнь Нарцисса тоже началась с насилия (изнасилование).

В настоящее время эта точка зрения рассматривается в области заболеваний нарушений личности (Dulz, Jensen 2000, Milch, 1998), это особенно проявилось благодаря исследованиям проводимым Piontelli, 1996.

Мы считаем, что это может быть верным и для других заболеваний с пограничной организацией личности.

Literature

Alberti B (2002). " … actually, I shouldn't even be here" - Effects of prenatal trauma on postnatal stages. In: On the essence of prenatal life. Krens H (ed.). Hamburg: Association of Psychodynamic Bodytherapy; 43-57.

Anders-Hoepgen T (2002) Physical touch in the psychotherappeutic bonding process In: On the essence of prenatal life. Krens H (ed.). Hamburg: Association of Psychodynamic Bodytherapy; 58 - 73.

Balint M (1997). Therapeutische Aspekte der Regression. Die Theorie der Grundstö rung., Stuttgart: Klett-Cotta.

Benoit D, Parker KCH (1994). Stability and transmission of attachment across three generations. Child Development; 65: 1444-1456.

Deneke F (1999). Psychische Struktur und Gehirn. Die Gestaltung subjektiver Wirklichkeiten. Stuttgart, New York, Schattauer.

Dulz B (2000). Der Formenkreis der Borderline-Stö rungen: Versuch einer deskriptiven Systematik. In: Handbuch der Borderline-Stö rungen. Kernberg OF, Dulz B, Sachsse U (ed.). Stuttgart, New York: Schattauer; 57-74.

Dulz B, Jensen M (2000). Aspekte einer Traumaä tiologie der Borderline-Persö nlichkeitsstö rung: psychoanalytisch-psychodynamische Ü berlegungen und empirische Daten. In: Handbuch der Borderline-Stö rungen. Kernberg OF, Dulz B, Sachsse U (ed.). Stuttgart, New York: Schattauer; 167-193.

Emerson W (1999). Shock: A universal malady. Prenatal and perinatal origins of suffering. verö ffentlicht bei: Emerson Training Seminars, 4940 Bodega Avenue, Petaluma CA 94952, USA.

Fonagy P, Steele H, Steele M (1991). Maternal representations of attachment during pregnancy predict the organization of infant-mother-attachment at one year of age. Child Development; 62: 891-905.

Gottlieb G (2002). Individual Development & Evolution. Mahwah, London: Lawrence Erlbaum

Green A (1993). Die tote Mutter. Psyche; 3: 205-240.

Hepper P (1995). Human Fetal " Olfactory" Learning. Int. J. Prenatal and Perinatal Psychology and Medicine; 7: 147-151.

Hepper P (2002). Prenatal learning: Building for the future. In: Vienna Symposium 2001, The significance of the earliest phases of childhood for later life and for society. Janus L (ed.) Heidelberg: ISPPM; 33-37.

Hoffmann SO (2000). Angst - ein zentrales Phä nomen in der Psychodynamik und Symptomatologie des Borderline-Patienten. In: Handbuch der Borderline-Stö rungen. Kernberg OF, Dulz B, Sachsse U (ed.). Stuttgart, New York: Schattauer; 227-236.

Huizink A (2000). Prenatal stress and its effect on infant development. Unpublished doctoral thesis: https://www.library.uu.nl/digiarchief/dip/diss/1933819/inhoud.htm

Hü ther G (2001). Bedienungsanleitung fü r ein menschliches Gehirn. Gö ttingen: Vandenhoeck & Ruprecht.

Janus L (1991). Wie die Seele entsteht. Unser psychisches Leben vor und nach der Geburt. Hamburg: Hoffmann und Campe

Janus L (2000). Der Seelenraum des Ungeborenen. Prä natale Psychologie und Therapie. Dü sseldorf: Walter.

Kernberg O F (2001). Die narzisstische Persö nlichkeit und ihre Beziehung zu antisozialem Verhalten und zu Perversionen. Persö nlichkeitsstö rungen; 5: 137-71.

Kö hler L (1998). Einfü hrung in die Entstehung des Gedä chtnisses. In: Koukkou M, Leuzinger-Bohleber M, Mertens W (ed). Erinnerung an Wirklichkeiten. Psychoanalyse und Neurowissenschaften im Dialog. Band 1: Bestandsaufnahme. Stuttgart: Verlag Internationale Psychoanalyse.

Krens I (1998). Freedom through Bonding- On the essence of Psychodynamic Bodytherapy. Hamburg: Association of Psychodynamic Bodytherapy; 4-52

Krens I (2000). Von Bindungswunsch und Bindungsangst, Part 1. Energie und Charakter; 22: 68-83.

Krens I (2001). Von Bindungswunsch und Bindungsangst, Part 2. Energie und Charakter; 23: 20 -37.

Krens I (2001). The First Relationship. Int. J. Prenatal and Perinatal Psychology and Medicine; 13: 9-30.

Leuzinger-Bohleber M, Pfeifer R, Rö ckerath K (1998). Wo bleibt das Gedä chtnis? In: Koukkou M, Leuzinger-Bohleber M, Mertens W (ed). Erinnerung an Wirklichkeiten. Psychoanalyse und Neurowissenschaften im Dialog. Vol 1: Bestandsaufnahme. Stuttgart: Verlag Internationale Psychoanalyse.

Lundy BL, Jones NA, Field T, Nearing G, Davalos M, Pietro PA, Schanberg S, Kuhn C (1999). Prenatal depression effects of neonates. Infant Behavior & Development; 22 (1): 119-129

Maret S (1997). The prenatal person. Frank Lake's Maternal-Fetal Distress Syndrome. Lanham, New York: Oxford University Press of America.

Milch W (1998). Ü berlegungen zur Entstehung von Borderline-Stö rungen auf dem Hintergrund der Sä uglingsforschung. Persö nlichkeitsstö rungen; 1/98: 10-21.

Millon T (1996). Disorders of personality. DSM-IV and beyond. New York, Chichester, Brisbane, Toronto, Singapore: John Wiley & Sons.

Munz D (2002). Die prä natale Mutter-Kind-Beziehung. In: Klinische Bindungsforschung. Strauß B, Buchheim A, Kä chele H (ed). Stuttgart, New York: Schattauer; 162-172.

Nathanielsz PW (1999). Life in the womb: The origin of health and disease. Ithaca, New York: Promethean Press.

OPD Arbeitskreis (Hrsg) (1996). Operationalisierte Psychodynamische Diagnostik. Bern, Gö ttingen, Toronto, Seattle: Hans Huber.

Piontelli A (1996). Vom Fetus zum Kind. Die Ursprü nge des psychischen Lebens. Stuttgart: Klett-Cotta

Roth G (2001). Fü hlen, Denken, Handeln. Frankfurt: Suhrkamp.

Rudolf G (1999). Persö nlichkeitsstö rung und Persö nlichkeitsstruktur. Persö nlichkeitsstö rungen; 3: 40- 48.

Saß H, Wittchen H-U, Zaudig M (1996). Diagnostisches und statistisches Manual psychischer Stö rungen DSM-IV. Gö ttingen, Bern, Toronto, Seattle: Hogrefe.

Schore AN (1994). Affect regulation and the origin of the self. The neurobiology of emotional development. Hillsdale, Hove: Lawrence Erlbaum

Siegel DJ (1999). The developing mind. Toward a neurobiology of interpersonal experience. New York, London: Guilford.

Sloterdijk P (1998). Spä ren I. Frankfurt am Main: Suhrkamp.

Uvnä s-Moberg K (1998). Ocytocin may mediate the benefits of positive social interaction and emotions. Psychoneuroendocrinology; 23: 819-835.

Verny T, Weintraub P (2002). Tomorrow's baby. The art and science of parenting from conception through infancy. New York, London, Toronto, Sydney, Singapore: Simon & Schuster.

van den Bergh B (2000). Pregnancy, how do you regard it? A review of the ways to approach the emotional state of expectant mothers in scientific research, CBGS-Werkdocumenten. Bruxelles.

van den Bergh B (2002a). Het belang van de prenatale levensfase voor de ontwikkeling van psychopathologie. Kind en Adolescent; 23 (2): 97-111.

The Prenatal Relationship-

Considerations on the Aetiology of Personality Disorders

Authors:

Inge and Hans Krens

Psychologists / Psych. Psychotherapists

International Academy for Prevention and Psychotherapy

Stationsstraat 48

6584 AW Molenhoek/ The Netherlands

e-mail: ingekrens@body-therapy.com

hanskrens@body-therapy.com

Translation:

I. K. Chobanu

Keywords:

Prenatal Experience, attachment, pregnancy, brain development, structural development

Summary:

Based on Gottlieb's Theory of Probabilistic Epigenesis, the hypothesis is investigated that prenatal experiences can constitute both protective and risk factors for later psychopathology. Scientific findings from genetic science, neurobiology, early conditioning and stress research clearly suggest that prenatal experiences may have an impact on the psychological and physiological development of the embryo and foetus. Long-term clinical experience from Psychodynamic Bodytherapy contributes to the ground for a theory of prenatal traumatization: The prenatal relationship between mother and child is perceived as 'the first attachment'. Prenatal attachment deficits stem from a lacking or inadequate resonance by the mother to the attachment needs of the prenatal child: They concern the need for containment, security, continuity and space. Body and psyche are inseparably connected in this matter. Clients with grave prenatal attachment deficits suffer from feelings of annihilation and death anxiety and/or the defence or compensation thereof when faced with the re-emergence of feelings of dependency and of the need for fusion. A disturbed father-child relationship may in this context act as a re-traumatizing factor.