Римская любовная элегия

na("Источник: Античная литература\n BF8E7DBBF5AB5B8CC344528561A5B362BEB943E0676C5E68859A450247846E73687269684F76563256685C8157584E43796FE4B46D655672496C12A25C8E5D5E5951756BBC633E7352B856674C7481474404435463ADAC58782259735F659E7A584D4C5D5BDD6F78B07C7B664B6154621AAF425489414C542261747F736C5A7B48634062CD525C5C445770AAD2C1D95AF3C8976D5CBD81094898458CA774B8BA7F795330567F5060585051475444EFA1667A7D614B640B65526D5A5F8F9F5A597C6B39737C64486A51") В I в. до н. э. в Риме, как недолговечный цветок, расцвел и быстро увял жанр элегии. Римская элегия не переняла от древнегреческой элегии VII—VI вв. до н. э. патриотических, политических, философских мотивов. Она позаимствовала только любовную тему и метр — элегический дистих. На что она еще опиралась, чему подражала, не ясно. В начале XX века доказывали, что она восходит к комедии, изображающей молодых влюбленных [8, 19, 22], или к эллинистической эпиграмме [8, 19]. И тогда существовало мнение, и в настоящее время считается, что элегия эллинистического времени могла оказать только косвенное влияние, потому что она была " объективной", т. е. поэты изображали страсти мифологических персонажей, а не свои собственные. К сожалению, александрийские элегии не сохранились, и об их отношении к римлянам можно только догадываться. Как было остроумно отмечено, когда-нибудь археологи в песках Африки, может быть, найдут амфору с папирусными отрывками, исписанными весьма " субъективными" строчками [24, 37]. Тогда окажется, что римские элегики не зря считали себя последователями эллинистической поэзии (Prop. III 3, 47—50; III 9, 43—46; Ovid. Ars am. III 329; Trist. I 6, 1—4; Ex Ponto III 1, 57—58 и т. д.).

na("Источник: Античная литература\n BF8E6270596851550651564D65AB7777616B4935976B5C724B524413528461B65C746E6E81765DE5F2DA95438F9A4F5FB768E6B460AB87414867D96894455C57404E746F727C2FAC467F4B6D52A44E4A470D45516368AC557D23407093BA516F42484D4D4C14A27075B373768E675568146D415D4C854E542C77BFBC487A5B76526147AB105D5F5587537D7874667CED4A69466F55B34B004E5B40827669647260B781084F7E4C6353524E4F5C5A2BA16C7778A951AC11654D75575A4B55469FB74A266C6370466F5B79") Элегический дистих появился в Риме во II в. до н. э. Его к латинскому языку применил Энний, писавший не на любовные темы. Луцилий этим метром писал книги сатир. Использовали его и неотерики. Последняя часть сборника Катулла написана элегическим дистихом. Кроме коротких стихотворений, мы находим в нем и более длинные (65, 66, 67, 68), которые мы можем считать элегиями или их предшественниками. Особенно элегично 68 стихотворение.

na("Источник: Античная литература\n BF8E7D735863554CCF804C4B6A6F7672787C813D456A5163895C4F0F5D44A37B69BC63704A7A932853B3574C445D4B5E7A7E24B8BD684FA4476C0C6259464B4059496D69BC7F2C624F7D41764F688F9A7F094C4D616373A86D254D7A57659E655D4F425D4E1662BD7D73BE785F61456B1FAF424952575C912F626C7B6B618D6E596E45631A424C4C87597867746672ED4DA1476F5978491A4B435D827A66786FBEB96E2E4F7B4C63535F538D5954E362627474645973DC72466B528A349F454F766B2A61A4B54C635F715B7D") Видимо, рождение этого жанра не было ни внезапным, ни механическим процессом. Римская элегия возникла на основе опыта поэзии различных жанров и различных эпох. Поскольку ее главная тема — любовь, обычно ее называют римской любовной элегией. Как и все сочинения античности, элегия имела ясные и определенные признаки жанра: ее авторы свои чувства и переживания выражали не прямо, а используя одни и те же, кочующие из элегии в элегию образы и традиционные типологические " общие места", которые по-гречески называются tovpoi, а по латыни — loci communes. В творчестве всех элегиков мы находим мотивы несчастного бедного поэта, богатого соперника, путешествия, жадности и властности возлюбленной, разлуки, болезни, письма, свидания, запертых дверей [9; 11; 17; 18; 33]. Однако, несмотря на строгие рамки жанра, каждый элегик сумел создать свой поэтический мир. Марк Фабий Квинтилиан писал: " В жанре элегии мы также не уступаем грекам. Самый совершенный и лучший ее творец, по моему мнению, — это Тибулл. Есть люди, которые больше ценят Проперция. Овидий распущеннее их обоих, Галл — грубее" (X 1, 93).

na("Источник: Античная литература\n BF8E757B56AB5B4A07485089AC4171777D6B492B5F645FAD5C5A5F0247566666647B716E53B451345E669556444850417270E8697660446C41671BAC94604E855A416B756B752D7E5B789068447443544C0F80546CA3616065E28869517E506A535F4F5E58106A7770B36E7E427D416713AF4758484B5E5C2E65B161686C4E7651A964651D4252524F40B84964637B2D85A981B629A197CD455B86826367B677BEB95CEE97B14C795D554B454D4DE373677F6A6357AC1165426959565B574B916375287E64704F705FA8") Как видим, Квинтилиан характеризует всех четырех элегиков. От творчества первого из них, родоначальника римской любовной элегии Корнелия Галла (69—26 гг. до н. э.) остались только небольшие фрагменты.

na("Источник: Античная литература\n BF8E7F70406A514BC37254447F6078BFB8AC955786BD926E4A948F0643846EB8AC61ACA28175482E9B71474F5141479FB7402B7ABD784C61486111A2568E4C56424D6A6D6D6F29ACE1D1E6A749A4F9EC8F034292AB72627D602E457154724F7B934A4350550F67BD617DBE675C645E67086D42564C48544E2C64B178737A4E764CA9436E0548555C564D757171A8702F576F47615CBD812347435F4F69A9746B75B94F215371527B49504D404754E3736978B67452691F684BA75A4D475F5043667AE87F6470537041") Альбий Тибулл (54—19 гг. до н. э.) был вторым. Его элегии в рукописях XIV и XV вв. сохранились вместе со стихотворениями других неизвестных авторов. Обычно все обнаруженные там элегии издаются вместе и называются " Тибулловым сборником". Сборник разделяется на 4 книги. Первые две написаны Тибуллом. Одна посвящена возлюбленной по имени Делия. Это выдуманное имя, эпитет богини Дианы. Имеет ли книга какой-нибудь план, или она составлена по излюбленному в античности принципу разнообразия, ученые спорят [2, 262—265; 16, 34—65; 27, 5—83; 43, 1—56]. Возлюбленная из II книги названа именем богини возмездия Немезиды. И Делия, и Немезида, и возлюбленные других элегиков, как считается, были женщинами из низких слоев общества, гетерами или полугетерами. Соперник, называемый поэтами мужем (coniunx), по-видимому, чаще всего был богатым покровителем этих женщин.

na("Источник: Античная литература\n BF8E6E74547A5748C3484D57627C7E777A7743E0656C537E42514FCE8D4E637CAC74A26F5167502D4EB345494D4B415962A5277A6077496687A91467584E575E418DA54B787D34AC4A6A52625162455A51138C9C7C7162A87D2E88745A7950A75D424F52441662BD7278766943644EA90764474E444D4D43287B746D696952BE5667536C055097E29184B8B8B0A4B0F596168EB6E3BF8109564B4B4A62A9796A787D443058794068514751529C5E336F7B7C74675662176E456A5C494D9F425C72682062A8CE96B288") Список источников Тибулла, как и других римских поэтов, немалый. Одни утверждают, что на него оказала влияние эллинистическая поэзия [6; 24, 83—99], другие придерживаются противоположного мнения [40, 323—329]. Спорят, имел ли влияние на Тибулла Проперций [39, 96—108], или Тибулл на Проперция [40, 277—280] и т. п. Усматривается и влияние буколической поэзии, потому что в элегиях Тибулла встречаются буколические мотивы [24, 75; 33, 132—151; 34, 17—28; 36, 70]. Эти споры и замечания ценны и интересны, но важнее подчеркнуть оригинальные черты поэзии Тибулла. Его творчество отличается от творчества Проперция и Овидия прежде всего тем, что современники Тибулла обычно фиксируют первичный образ и постоянно к нему возвращаются, а Тибулл — нет. Такая особенность его стиля была названа " скольжением мыслей" (Ideenfluchtung, slender style)3. Исследователи XIX в. и начала XX в. предлагали или удалить нелогичные, ненужные, по их мнению, строки, утверждая, что они кем-то присочинены позднее [1, 39; 16, 76—90], или переставляли двустишия, пытаясь найти их " настоящее" место [15; 32]. Однако такие усилия ни к чему не привели, потому что, несмотря на лучшие намерения, не удалось найти метода, который бы помог отличить строчки, написанные Тибуллом, от " поддельных".

na("Источник: Античная литература\n BF8E7B6B4F685147C3534B40617076BF7F6253205C6C4371895E41084D43636470B0A27C537A93385076564949968B5F666826767D684A7F4EA91462944E4D5446556D656E783E615774906B5A7C4A5F42094890AB617D6DB0284DB957765B7941884154400E6E7D7D7E6D688E648B7B147841555785565F2C637F7B6B7F456095A94064055F57475E4C667B7BA87D2D856E4767536549028649404E6B6C646A7871819B8DAA82BB9F8E80998FECEDA154667EA95662176E45625F425C9F5D507261207660B54F67") Другие ученые пытались доказать, что элегии, основанные на ассоциативном мышлении, все же имеют обдуманную и точную композицию, опирающуюся на принцип симметрии [3; 30; 43]. Эти положения убедили не всех, и появилась теория " ведущего мотива" (fuhrende Motiv) [36, 16—32]. Утверждалось, что в основе структуры элегии Тибулла лежит ведущий мотив, который, разделяясь на лейтмотивы или присоединяя вспомогательные мотивы, все же остается основным. Обе эти теории продолжают существовать до сих пор, и каждая из них имеет сторонников [12; 41; 42].

na("Источник: Античная литература\n BF8E757B4C79514F188053556273787173778DE05A64437F474556074E4AA37EAC7D716F526D562655BF954B4F4845416C60E87B6D6D4A6A5A610BA25C8E5E48464179A56F7D327D516A90684F755354500C4D526EA3AE797A204365597F536F5688434E55166774B2BFBE748E71406C196753538977545033677A7CA3644574576A4A6BCD425299494E6A6A696872264D6357714C625EC186554D8273617C6B7869523E4C605DA48F5B4D459C532676647AB66D5B641A7351764D8683504B41726A23787A755C7055799A") Картины прошлого, настоящего и будущего, которые приносит и вновь уносит постоянное " скольжение мыслей", в элегиях Тибулла никогда не останавливаются, не фиксируются, они вечно движутся, переплетаются, меняются. Прошлое всегда окутано уютным светом. Поэт не только хвалит вино, приготовленное дедами (II 1, 26), но и усердно старается сохранить крестьянские традиции, обряды, обычаи. Его посуда такова же, как и у предков (I 1, 39), а в доме стоят фигурки домашних божков ларов, передаваемые из поколения в поколение (I 3, 34; I 10, 15—18). Он предпочитает скромный образ жизни, присущий предкам. " Желтое золото пусть другой собирает и копит", — заявляет он, начиная I книгу элегий (I 1, 1). Это тот же принцип жизни, который Вергилий вложил в уста царя Эвандра: " Гость мой, решись, и презреть не страшись богатства" (Aen. VIII 364). Тибулл хочет спокойно жить в деревне, довольствуясь малым и не участвуя в военных походах (I 1, 25—26), он осуждает войну как результат алчности и источник наживы:

na("Источник: Античная литература\n BF8E756B597A4B5E1C4D5448A0AB7164607950325F664A65409A4B075F416AB664BC73644F7E5D2C567D954F47524F51697C207DBD7455645B6708705C829C4A465E7776BC7C34675C7D9CA756614D9A4D0F4851A7A3ACA0D9EE99A993BA8DBE249C9D9C8ADD50757160757D8E63456C08AF4F4E45489C502E6F797166A96176496982AB004F5042455F67AA616DB0274B715B67557B57084F983F82E6E5FBFBBEB96D284EBD82624F5F80615C433FA14E717A6246A0DC6F536F5F4452575C91786E267973B54AA2516D537241C2") Крестьянин, вырастивший детей и спокойно ожидающий старости, поэту милее, чем воин, (I 10, 39—42). Тибулл поет гимн богине Мира, называя ее кормилицей — alma. Мир, как Мать Земля, приносит плоды и хлеба, наполняет соком виноградные грозди, обрабатывает поля, ведет быков на пашню (I 10, 45—68). Таким образом, в поэзии Тибулла мы видим надежды римлян на мир и радость по поводу того, что мечи ржавеют, а мотыга и плуг блестят.

С другой стороны, в элегиях Тибулла звучат и милитаристские нотки. Военные походы и сотни раз проклятая добыча в доме его друга Мессалы — не такая уж плохая вещь:

na("Источник: Античная литература\n BF8E9F49546A4A4908805140AC7E7D68756B812E456B426D4B51501051557CB66EBC6D65547A573E97B3584F814B8B42736B2A7A7679567649611C6E944F4F414D51A5747763246C4B649077417550504F065B9C65A36E6679234DB997D39EB683848F86956AB1AFB9BDBE5843AC586B1F7F494B85854B432EAC7372666440655CA941650C4A5342875B767B766872265A7F45AF4F78410F55984A4C6F6465BA78B9442350B152664B58458D94F88AA1B8B8B6BA8A1BCFB48AA9928A619F99916A6E2D7E607D82CB") Тибулл не хочет отправляться в походы, но с удовольствием будет слушать рассказы о войне (I 10, 31—32). Он уверен, что военные победы доставляют славу воину и его родне (II 1, 33—34). В 7 элегии I книги, в которой прославляется триумф Мессалы после покорения Аквитании, поддерживается завоевание не только Аквитании, но и множества стран от Атлантического океана до Сирии. Таким образом, в поэзии Тибулла есть некоторое противоречие, характерное, кстати, и для Проперция [4, 104—159]. Однако он, видимо, не означает непоследовательности авторов, поскольку противоречивой была сама действительность [25, 33—76]. Римляне радостно встретили мир, воцарившийся после битвы при Акциуме. Главным, конечно, был внутренний мир, мир среди граждан. Однако, как мы уже упоминали, Август гордился, когда святилище Януса закрывалось по поводу окончания любой войны. С другой стороны, римляне претендовали на роль владык мира, гордились обширностью и мощью империи. Отголосок такой гордости мы слышим и в поэзии Тибулла:

Стоит отметить, что эти мысли похожи на миссию римлян, заявленную в " Энеиде" устами Анхиза:

Тибулл употребляет то же самое слово regere (править, властвовать):

Видимо, эта идея крепко засела в умах римлян, потому что ее повторяет даже Тибулл, элегии которого из-за специфики жанра не обязательно должны были выражать этот всеобщий энтузиазм и подъем.

na("Источник: Античная литература\n BF8E777652685D42C3534E47697B757B706753EC97734063896847035E4F68B66D6769AB43B45D2A547D5249575243917DA508767E76567658A9A2B680829C929A34B2B3C1BCFC7E5972906D416E815442C14D54AB736C6F63EE457C9F6951695F5742464FDD677E7EB3767A4B6143A7DA45424B4C52515FECAC6C77666A457495A942650B4A459946446A76A8A878ED4864976E4578810F865A46537567667975B94F329E7A4A7F425B515F54912C716179606C567D1CAC83695647435540917A6023616F6A826F41") Иногда утверждают, что Тибулл был в оппозиции к Августу [44, 72—76], так как он ни разу не упомянул его имени. Конечно, элегик, может быть, и не был в восторге от личности принцепса, однако нельзя не заметить, что его творчество передает те же самые настроения римского общества, на которые опирался и которые вдохновлял (оба процесса происходили, вероятнее всего, одновременно) в своей политике Август. Это идеи мира, величия Рима, а также возрождения и сохранения обычаев предков. Прошлое в элегиях Тибулла не только связывается с настоящим, но прямо-таки живет в настоящем и переходит в будущее, а время в поэтическом мире Тибулла понимается как нескончаемое течение повторяющихся элементов. Предки возрождаюся в потомках. В его поэзии появляются портреты отца и сына, дедушки и внука (parens, filius, natus, proles, avus, nepos). Своему другу и покровителю Мессале поэт говорит:

na("Источник: Античная литература\n BF8E7075506E40421C804C5A68657FBF7F77513247614076894A4A0348496976AC74A26946645D34507D564F819245436165E87C766D87604E6D19AB988E6E4D49506E6EBC7F32684E7D406D4966415F5DC14F4C6E666079622C4D7452744F754F88405B4E1369787D7B77B88E4E8B7B18615C514C544E5325AC5E6C6D66486E4F6151AB058F795B4F5B7075A4756223466F97635061490F4698454775A5B67AB0764F3D4C79556D5E5F4E414F912F697967B65B516D0F6B486792444E9F41417F6128787AB5556754744D") Помещая рядом портреты ребенка и взрослого (отца или деда), Тибулл подчеркивает преемственность поколений. В творчестве Проперция и Овидия этого мотива нет, а поэтическому миру Тибулла он придает черты патриархального постоянства, прочности, вечности и гармонии.

na("Источник: Античная литература\n BF8E62705968514AC37254447F60787FB068812452605C6F5850470E458461666970676641785BE54A714A465A584B4F65A520B4736A4F754B64117D94414C454F47686D767E3EA0997651775E604F588FC9E99CBAAFACBBA5599BAF84BAF7A784938FFC84CCB2B1B0A7A7019BBE90A9B3C68C979285F5F8E0BEAABCCAC08DAB95A997BE7A968E908B9F7E6F747A72234A715F62506B44004E51888ACEA9A7B6B0A890578FA999A8E69591819C83F016BBA0ADA9F0ACCDB08FA7809D348D9698B9A50ABD6D764CA2596D537049115E") Элегии Тибулла с дедовскими временами связывают и описания праздников, обрядов (I 1, 35—36; I 7; I 10, 49—52; II 1; II 2; II 5, 95—99), жертвоприношений (I 1, 11—18; I 1, 23—24; I 10, 27—28). В его элегиях мы находим много слов из сакральной лексики (superi, numen, ara, sacrum, hostia, templum, tura, libum, superi, pius etc.). Семантические признаки сакральной сферы распространяются и на другие сферы, придавая им свой оттенок. Шерсть белоснежной овцы, которую прядет деревенская девушка, овца, ягненок — это обычные бытовые явления, однако эта овца блестит (lucida ovis — II 1, 62) так, как блестят созвездия (lucida signa — I 4, 20), белорунный барашек (candidus agnus — II 5, 38) светится тем же самым божественным сиянием, которым окружены люди, приносящие жертвы (candida turba — II 1, 15), и сами боги (candida Aurora — I 3, 94; candida Pax — I 10, 45). В таком контексте даже недавно отжатое вино (candida musta — I 5, 24) не только выглядит как сероватая пенящаяся жидкость, но и приобретает черты праздничного, приподнятого, сияющего мира, в котором царствуют мир и покой.

na("Источник: Античная литература\n BF8E717F516B534CC3525C4F6C74B37774714A2B5F7B92785A5E41044855717469716F65427A93295363558173524A427C6E28B47060877B49620667465F43854842746B776E2E6157718AA7456C50594F114C52666B72A872EE457C5ABA5C6A5D59474784116C6F7871BE7D506D4961D4AF674E594D4B5431667975A36A486E57608E59054E44524C5FB86B61797F3D4070456F537E4FCD40584351627B6765B07441E05874537A415F4E5C4E4DE3416567666995AC1165416242474D4E5C4DB76DE87B68714F6C55744A") Однако такая идиллия художественного мира Тибулла не является абсолютной: дисгармонию в нее вносит мотив любви. Лирический герой Тибулла беспрестанно жалуется на жестокость Амура, неверность и жадность возлюбленной, плачет, умоляет, причитает, стонет, попав к ней в рабство:

na("Источник: Античная литература\n BF8E717A436C5950064B404862AB7E6C76744FE0586A567A4C4A450F5E567FBAAC6B70658176583B5A78504C4C54485FB77426766C604BA4466CD96A595C59554D5276606EB0326D437D5A75816F5F5B4D098C9C6F6873A87D2B4B779F785E615E488F474A167E777EB37B7540AC5A7B0A6F5D5455899C542362B16B706B5C6C5B6994AB128F45594D9F7A617A697B2848AD97784C7D811F48485F51A77AB67F75B94E2E4E7F41688F5F40479C5E33696B64767B546416A08BCE929B8F9F9B8400B0F0B4B3B55DA256665C") Обязательно нужно подчеркнуть, что влюбленного совсем не интересует объект любви, для него важна только его страсть, его чувства: я так влюблен, что торчу у ее порога как привратник (I 1, 55—58); я так мучаюсь, что нигде не нахожу покоя (I 2, 76—80); я не могу уехать из Рима, потому что не в состоянии расстаться с любимой (I 1, 4—56; I 3, 21—22); я плачу и мучаюсь из-за ее неверности (I 1, 37—38); я так влюблен, что готов ради нее выполнять самые трудные работы (I 3, 5—10). Юношу обижают жадная, не обращающая внимания на его поэзию гетера, хитрая сводница, опасные соперники. Эти типичные персонажи — не только памятные знаки элегического жанра, они имеют, по нашему мнению, и семантическую функцию: они показывают, как много опасностей и препятствий поджидают несчастного героя, какими сильными должны быть его страдания при столкновении с такими трудностями. Ту же самую семантическую нагрузку имеют образы цепей, розог, рабства, запертых дверей. Они нужны, чтобы придать любви многозначительность.

na("Источник: Античная литература\n BF8E70754179994D0D444B407C617B7D707C53E05A61927F475153084384647B6C6B676649719334597D50424F9A5C4275743A767DA9876945A911A2514D528540526F6E6267347E5C734C6A4F75534681C16C516560646DB03F5A695F7E5E7941884752891A62BD7B6D7F7446A08B6414AF494547854B42227D637E63A9436F57684B6600545297877F747974A8602D48695CAF527E4F0E48985947776D736CBCB94C2E9EB34C7941544540515FE36D6471B7A9716B0C604E625F4758568291746B2CBD7B738269416045") Поэт подчеркивает не только значение своего чувства, но и его исключительность. Многие страдают из-за любви, но его чувства особенные. Амур ранил много сердец, но " особенно мне! Израненный, год уж лежу я" (II 5, 109). Свою любовь поэт показывает как особенное, только ему свойственное чувство. Берясь за роль amator, подчеркивая феноменальность и индивидуальность своего чувства, он выделяется из окружения и делается ему даже враждебным: пусть другой отправляется в походы, а я остаюсь с любимой (I 1, 55; I 2, 73—74). Он готов отказаться даже от поэзии (II 4, 15); противопоставляет себя природе (II 4, 7—10). Возвышая свою любовь, лирический герой разрывает связь с предками. Он заявляет, что готов отказаться от величайшей святыни — отеческого дома:

na("Источник: Античная литература\n BF8E7DBB8AAB44490643544DACC2DABF7A7449235FA441624756470F4D41716773BC7367446441399B714E4E415853547EA53F716D6040A44563146C94469C554844646D7E6839654867906B416F4457530B4E55AB726979623E4D7455729E76405841574A14A250757F7B71466850A9D2C6E5869F899C83F91BA5ACAAA78D5F5C785F64035F5A578B9F7A6463636E2C4E645A625E6C810043984A4A6A67747A627981229E6352684C5D57484D5B2D68A9657D7A4E6C156D4D7640428F9F40557A652273A8654273556C5674") В 6 элегии II книги упоминается смерть выпавшей через окно и разбившейся маленькой сестренки суровой Немезиды (II 6, 29—40). Бесспорно, возлюбленная не виновата в трагической случайности, однако рассказ о смерти девочки идет после упреков и жалоб поэта на жестокость Немезиды и делает портрет любимой еще более мрачным. Мы уже упоминали, что в элегиях Тибулла часто появляется образ ребенка. Обычно он находится рядом со взрослым и выглядит светлым, поскольку связан с надеждами на будущее, с идеей преемственности поколений. Здесь же образ умершего ребенка, залитого кровью, как бы еще раз подтверждает отрицание традиции и будущего.

Разрывая эти связи, лирический герой утрачивает моральные установки. Он говорит о себе, что готов совершать преступления (II 4, 21—24). Отделяясь от своей среды, лирический герой как бы выпадает из вечного круга, по которому движется традиционное патриархальное бытие. Он начинает смотреть на жизнь не как на бесконечный ряд повторяющихся элементов, а как на определенный отрезок времени, имеющий начало и конец. Появляются образы временности и хрупкости существования, человек начинает торопиться воспользоваться дарами жизни (I 1, 69—70; I 4, 27—28; I 8, 47—48). Он забывает о вечности жизни, о непрерывной смене поколений.

Однако это противоречие в творчестве Тибулла не является ни резким, ни отчетливым. Главное смягчающее средство здесь, возможно, — это установка не придавать конкретных признаков ситуациям, в которых действует лирический герой, уравнять все элементы художественного мира. В элегиях Тибулла нет ни сюжетного времени, ни указаний на место действия, ни описания изображаемых объектов, пейзажей. В творчестве этого элегика немало бытовых вещей и явлений, но их конкретность уничтожают две вещи.

Во-первых, праздничное настроение обрядов и жертвоприношений лишает вещи черт повседневности. Во-вторых, поскольку художественный мир элегий существует в вечном, вневременном пространстве, его лексический уровень утрачивает реальность и вещественность. Прядение при лучине, прялка, мотки ниток, кудель, задремавшая за работой девушка и другие конкретные детали (I 3, 83—90) существуют здесь не самостоятельно и реально, а являются мечтой и желанием лирического героя. Слова lucerna, stamina, colus, pensa etc. еще не становятся символами, однако все повседневное, реальное, бытовое здесь поднято на высоты мечты. Таким образом, по своему абстрагируя все черты художественного мира элегий, Тибулл устраняет противоречия, поэтому его поэзия дышит гармонией и душевным уютом, уже две тысячи лет завораживающим читателей.

Секст Проперций (50—16 гг. до н. э.) был современником и конкурентом Тибулла. Его биография, как и биография Тибулла, мало известна. Поэт происходил из умбрского городка Ассисия, который в настоящее время больше гордится св. Франциском, а не поэтом любви. Как и других писателей того времени, Проперция привлекал Рим. Живя там, он издал 4 книги элегий.

Тексты стихотворений Проперция часто являются сложными: в них много намеков, неясных для читателей нашего времени, непонятна смена тем, а иногда и соединения слов. Может быть, ни один римский писатель не был так " усовершенствован" интерполяторами, как этот элегик [24, 120, 220]. Однако Проперций не подвергался такой суровой критике, как Тибулл, который был даже прозван полоумным. Видимо, так получилось из-за его необыкновенной уверенности в себе, энергии и постоянных усилий показывать свое превосходство. Влюбленный юноша у Проперция всегда находится в вихре движения и деятельности. Этим он сильно отличается от меланхоличного и пассивного лирического героя Тибулла. Его стихия — постоянное напряжение сил (III 8, 33—34). Он пишет письма, спешит на свидания, ссорится, вечно расстается и вновь мирится навечно, старается превзойти соперников и завоевать благосклонность возлюбленной. Проперций называет ее Кинфией. Это псевдоним, эпитет богини Дианы. Однако это также и вполне явный намек на Аполлона, поскольку этот бог часто имел эпитет " Кинфий" (Call. Hymn. IV 10; Verg. Buc. VI 3 etc.). Следовательно, имя связывает Кинфию Проперция со сферой поэзии, искусства, находившейся под покровительством Аполлона [10, 234].

Обожествление возлюбленной — обычная черта римской любовной лирики. Катулл называл Лесбию " моя светлая богиня" — mea candida diva (68, 69—70). Элегики называют свою любимую госпожой — domina и видят в ней идеал. Это, видимо, такое же преклонение, как и выражение благодарности, которое мы уже упоминали, говоря о Вергилии. Возлюбленная составляет содержание их жизни, она — их муза. Проперций признается: " Нет, вдохновляет меня милая только моя" (II 1, 4). Поэт говорит, что у него нет недостатка тем для поэзии, потому что он перелагает в стихи все: и ее одежду из тончайшего шелка, и локон, ниспадающий на лоб, и как она спит, и как она играет на лире (II 1, 5—12). " Из пустяка у меня длинный выходит рассказ", — признается он (II 1, 16). Образ Кинфии у Проперция — более определенный и ясный, чем образ Делии у Тибулла. Смотря на нее как бы со стороны, поэт описывает ее так:

Говоря о ней, Проперций добавляет эпитет docta (I 7, 11). Это означает, что Кинфия образована, пишет стихи, прекрасно играет (I 2, 27—28), танцует (II 3, 17—18). Эта капризная и непостоянная красотка полусвета доставляет поэту много печали и страданий. То она собирается путешествовать по Иллирии со своим поседевшим хозяином, и поэту приходится умолять, чтобы она осталась (I 8), то отбывает на модный курорт, и не остается больше ничего, как только горько вздыхать (I 11). Однако мольбы поэта упорны, а вздохи — пылки. В нем кипят страсти. Когда она заболевает, влюбленный дрожит за ее жизнь (II 28). Поэт чувствует, что он много пережил, испытал (I 9), что он может дать совет и другим влюбленным. Поэтому иногда в элегиях слышны и дидактические нотки.

Так же энергично поэт вступает и в римскую поэзию. Он пренебрежительно говорит об эпосе. Гомер ему, как и неотерикам, кажется устаревшим. В избранном им жанре поэзии его предшественником может быть разве только Мимнерм: " Песни Мимнерма в любви ценнее, чем строки Гомера" (I 9, 11)17. Однако больше, чем Мимнерма, нужно ценить александрийцев Филета и Каллимаха (III 1, 1—2). Проперций заявляет, что он и есть римский Каллимах (IV 1, 64). Такая заносчивость Проперция, его амбиции, определенная агрессивность не нравились Горацию, который смеялся над гордыней поэта, считая ее некоторой формой сумасшествия (Epist. II 2, 91—101).

Однако насмешки не смущали Проперция. Он чувствовал себя пророком, вдохновенным певцом, жрецом муз, исполняющим священные обязанности (I 3, 1—4; IV 6, 1). Он размышляет о таинственном процессе творчества, вдохновении и мастерстве, показывает, из каких источников вдохновения он пьет, надеется на вечную славу (II 10, 25—26; III 1, 35—36; III 3, 5—6). Строчки его элегий пишут музы (III 1, 17—18; III 5, 19—20). Он старается быть ученым поэтом и употребляет много редких элементов мифов, их намеки и аллюзии. Ученость, обилие мифологии — характерные черты его поэзии. Некоторые неизвестные детали мифов, видимо, было нелегко понять и расшифровать и многим менее образованным современникам Проперция. Однако поэт и добивался этого: он постоянно старается загадывать загадки, удивлять, поражать читателей [24, 122]. Для этого он часто придумывает новообразования (suavisonus, altisonus, horrifer, velifer, palmifer etc.), употребляет архаизмы (mage, gnatus, astu etc.) и необычные соединения слов, которые исследователи называют слишком смелыми [39, 95—142]. Это тоже особенность александрийской поэзии [35, 129].Еще одна черта, характерная для Проперция, — внимание к изобразительному искусству [31, 264—286]. В его элегиях мы находим имена знаменитых греческих скульпторов Праксителя (III 9, 16), Фидия (III 9, 15), Лисиппа (III 9, 9), Мирона (II 31, 7), художника Апеллеса (III 9, 11). Он восхищается портиком святилища Аполлона со статуями Данаид, статуей Аполлона работы Скопаса, находящейся внутри храма, скульптурами быков работы Мирона (II 31). Он описывает фонтаны и их украшения — скульптуры (II 32, 12—16). Замечено, что и реальные объекты, и сны, а также видения Проперция пластичны и наглядны. Утвердается, что поэзии Проперция присущи зрительное восприятие, взгляд со стороны [4, 42—64].

I книга элегий посвящена истории любви к Кинфии. Она, по всей вероятности, так и называлась — " Кинфия". Элегии привлекли всеобщее внимание, в том числе и внимание Мецената. Он, видимо, призывал Проперция взяться за более серьезные темы. Хотя в 10 элегии II книги поэт собирается начать служить другим музам, в ней еще преобладает любовный мотив. В III книге звучат нотки прощания с легкомысленной красавицей. Проперций прославляет битву при Акциуме (III 11), красоту Италии, мощь Рима (III 22) и супружескую любовь (III 12). По-видимому, в последней элегии можно найти отзвуки политики Августа. Стремясь вернуть строгую нравственность предков, принцепс издал законы против прелюбодеяния, против холостяцкого образа жизни. Отказавшись в IV книге от традиционных мотивов элегий, Проперций пытается этиологию Каллимаха приспособить к истории Рима: объясняет, почему так названа какая-либо местность, вспоминает историю и мифологию.

Стихотворения Проперция разнообразны: одни элегии напоминают гимны или молитвы, другие — письма, третьи — сценки из пантомимы, четвертые — плачи в память умершего. Поэт постоянно старается с кем-нибудь общаться, обращается к собеседникам. Одни его стихотворения серьезны, другие — исполнены юмора. Иногда в них слышны тоны пародии. Например, считается, что, говоря laus in amore mori (II 47), Проперций пародирует dulce et decorum est pro patria mori (Hor. Carm. III 2, 13) [21, 143].Элегии составлены не по единой модели, их строение очень разнообразно, и трудно обнаружить какую-либо систему [38, 68—86]. Интересны стихотворения двучленные (из двух частей) [21].

В I книге заметно даже тройное единство: интерпретации [10, 36—158], системы [10, 150—180] и поэтики [10, 182—254]. Указывается, что первые элегии составляют пролог книги, далее происходит смена успеха и неудачи, и, как драма, сборник заканчивается катастрофой. Эта книга — не любовный роман, а картина драматической борьбы за любовь [29, 215—218]. Композиция других книг не столь ясна [4, 333—396].

Проперций жил недолго. Как метеор, быстро пролетел по поднебесью римской литературы поэт, называвшийся то вождем римских повес — caput nequitiae (II 24, 6), то римским Каллимахом (IV 1, 64). В элегии он вложил веселый звон пиров, очарование красавиц, красоту скульптур в портиках, запутанные линии мифов, отзвуки римской древности. Он страстно говорил о жизни и смерти, любви и ненависти, грусти и радости. Однако его поэзия не есть лишь сумма перечисленных элементов. Это нечто немножко большее.В средние века Проперций был забыт, а Ренессанс его отыскал и передал новому времени. Вдохновленный Проперцием, И. В. Гете написал " Римские элегии".

Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. — 18 г. н. э.) написал 5 книг элегий. В зрелые годы он их пересмотрел со всей строгостью и, сделав жесткий отбор, издал только три. Они дошли до нашего времени. Забракованные поэтом стихотворения пропали. Книги стихотворений Овидия составляют как бы триптих: в I книгу собраны стихотворения, описывающие начало любви, во II говорится о кульминации любви, ее апогее, а стихотворения III книги написаны на различные темы. В ней как бы звучит прощание с возлюбленной [24, 195—196]. Героиня элегий Овидия — Коринна. Есть мнение, что этим именем была названа I книга элегий, что она была издана отдельно [24, 175]. Однако и по поводу названия всего цикла ясности нет. Представляется, что название Amores пришло из античности, однако не известно, называлась ли так каждая книга, или все книги вместе. То, что автор назвал героиню своих элегий именем греческой поэтессы, показывает, что она, как и Кинфия у Проперция, видимо, разбиралась в литературе и, возможно, сама что-то сочиняла.Поэзия Овидия — необыкновенно светлая и ясная. В одной элегии он рисует одну картину, излагает одну мысль. Например, лирический герой 14 элегии I книги в первом двустишии упрекает любимую, что, крася волосы, она облысела:

Далее все вытекает из представленной ситуации. Поэт вспоминает, что волосы были длинными, до пояса, и тонкими, как китайский шелк. Упоминание китайцев на мгновение переносит нас в далекую страну, но следующее двустишие возвращает к волосам, потому что теперь они сравниваются с тончайшими нитями паутины. В последующих строчках вспоминается их цвет, определяемый сравнением, также уводящим в восточные страны, в долины Иды со стройными кедрами, цвет коры которых похож на цвет волос Коринны. Однако следующее двустишие опять возвращает назад: мы узнаем, что волосы были послушными, легко расчесывались. Еще одно сравнение переносит нас во Фракию (" Как же была хороша, — с фракийской вакханкою схожа" — I 14, 21), однако тотчас мы должны вернуться в будуар Коринны, так как начинается рассказ об укладке прически. Упоминение богов более молодого поколения Аполлона и Вакха — это элемент настоящего. В следующем двустишии имя дочери титанов Дионы напоминает прошлые времена, однако слово pingitur (" так ее рисуют все" — I 14, 34) показывает, что древняя богиня также перенесена в настоящее (теперь ее рисуют с длинными волосами). Далее упоминается славящаяся колдуньями, зельями, чарами Фессалия, однако она на этот раз ни при чем: не колдовство погубило волосы. В конце элегии упомянутая в нескольких словах Германия не кажется очень далекой, потому что Коринна должна будет носить парик из волос, состриженных у пленной германки. Таким образом, все время идет возвращение к образу волос, данному в начале элегии, который понемногу " обрастает" новыми деталями, становится ярким и целостным.

Каждому традиционному мотиву элегического жанра посвящено одно стихотворение. Мотив запертых дверей, называемый в литературе обычно paraklausuvquron, в поэзии Тибулла занимает 10 строчек (I 2, 5—14), а Овидий написал стихотворение из более, чем 70 строк (I 6). Сравнение влюбленного с воином у Тибулла поместилось в двух строках (I 1, 75—76), а Овидий нашел слова и образы для элегии из 46 строк (I 9). Отдельные элегии написаны на темы свидания (I 5), сводни (I 8), письма (I 11), разлуки (I 13), подарка (II 15) и на другие обычные темы. Поэтому элегии Овидия создают впечатление энциклопедии любви [28, 437].

Каждый мотив подается изобретательно, каждая ассоциация завершена. Не даром Овидий учился риторике, которая советовала отыскивать, что сказать о каждой вещи или предмете. Главный совет был таким: желая уметь говорить о каком-либо объекте, нужно его разложить на части и обсудить каждую часть отдельно. Овидий так и поступает. Например, тема 4 элегии II книги есть утверждение: все женщины Рима восхищают меня. Поэт его разделяет: они привлекают меня своим характером, образованностью, способностями, внешностью. Далее деление идет еще более дробно: меня очаровывают скромные, дерзкие, суровые (характер); способные ценить Каллимаха и меня (образованность); высокие, низкие, светлые, смуглые, с золотистой кожей (внешность). Все это изобретательно сплетено, привлечены также аналогии из мифов, и получается изящное стихотворение.

То же самое разложение мотива на детали и описание каждого элемента мы видим и в сравнении влюбленного с воином (I 9). Поэт перечисляет моменты жизни воина, утверждая, что такие же ситуации выпадают и на долю влюбленного: стража, разведка, долгие утомительные дороги, постоянные дежурства. Оба должны быть молоды и страстны. Для доказательства этих положений используются мифологические примеры.

na("Источник: Античная литература\n BF8E75BB4D655F420845514D72AB606F7E7349E0476C40635952450A8D4966B6636C6A664465582D9B5D574945525591766B2368656B446A8B7A086D515B5C8B8861A5DDD5C8FC6E5C7255A749A481588F0C404B6B6869A8C896887B5A705EA75D458F5A4A16716A7878BE7B4B604B6214AF43564C424C5932697A606E7258BE577B49700F4155995651B87B76666023487A97674F624A0842564A42756C7D7F79B781134C7347784951404652403FADA963646799691F6E837A594F405746917A60E8737A654264447844") К сожалению уроки риторики не принесли Овидию большого успеха. В XIX веке и в начале XX века он получил немало презрительных отзывов со стороны исследователей. Утверждалось, что его элегии не отражают истинного чувства, что они исполнены холодной риторики [24, 153]. Надо отметить, что ученые вообще исписали немало чернил, рассуждая, где у всех трех элегиков истинные чувства, а где — поза, locus communis [5; 13; 23; 37]. Однако надо иметь в виду следующее. Во-первых, нет никакого метода, помогающего увидеть за " общим местом", за маской истинные или неистинные вещи. Во-вторых, все, что есть в элегиях, — это художественная правда, глядя с другой стороны, — художественный вымысел. Иначе говоря, если Тибулл и Проперций говорят, что они небогаты, такова реальность их художественного мира, а не их биографии, и мы должны в нее верить. Если Овидий в одной элегии клянется в вечной любви к Коринне, в другой ластится к ее служанке, а в третьей убеждает, что может быть влюблен одновременно в двух красавиц, мы должны думать, что он говорит искренне, потому что такова правда его поэтического мира.

na("Источник: Античная литература\n BF8E6D7E536E495EC34F52527E63B3727873532E976957AD584D47104D4171B67C747065517C44285562475D815B455A6B7D2078BD6657615E6715A27A4C5441405CA9A57274316C537690684F6B525150114D5262A37D7A702548B95B6A4D6453578F45441A6F73727B7A7B407D5975DA7D424F89435991316C7D726AA95F704E6346AB0A5F52544F40B6AA577A72285567536F5B6150128A985F5069A9667F6771810E5C79466050954D489C5C3067647AB666496411684F67405683584E91606D396F7B6B826E4A6B536152C2") Теперь почти никто не считает риторичность большим грехом Овидия, однако популярной стала другая разновидность той же самой точки зрения. Утверждается, что речи Овидия не нужно принимать за чистую монету, что поэт все время говорит несерьезно, с иронией, предлагая карикатуру на любовь, пародируя Проперция [7, 173—179; 13, 296; 14; 26]. Мы можем полагать, что обе точки зрения появились не из ненависти, а из любви к Овидию, хотя авторы, кажется, иногда и сами того не подозревают. Эти точки зрения, видимо, возникли из апологетических побуждений. Ранее объяснялось, что поэт серьезен, только его бесчувственные стихи распутны, а теперь убеждают, что он не прямолинеен, что его элегии нужно понимать не непосредственно, а считать их пародией. Несомненно, можно интерпретировать их и так, однако, по всей вероятности, можно думать и иначе.

Во-первых, совсем юным Овидий начал с элегий, модного, всеми любимого и пробуемого жанра и, почитав их публично, сразу прославился (Trist. IV 10, 57—60). Вряд ли шестнадцатилетний юноша был бы понят и оценен Мессалой и другими более старшими знатоками литературы, если бы написал совсем необычные стихотворения. Во-вторых, поэт серьезно смотрит на свое творчество, в нескольких программных стихотворениях он считает себя элегическим поэтом: гордится, что он элегический певец любви (I 1), надеется на большую славу и покровительство Аполлона (I 15), думает, что его творчество помогает влюбленным терпеть и радоваться (II 1), считает себя рыцарем музы Элегии (III 1). В-третьих, в конце жизни в " Скорбных элегиях", окидывая взором свое творчество, он наверняка указал бы на переносный смысл элегий любви, если бы такой существовал. В-четвертых, все утверждают в один голос, что стихи Овидия очень складные и легкие. Он говорит просто и ясно, не старается шокировать ни порядком предложений, ни необычными словами или их связями. Поэт и сам создал такой свой образ, сообщая, что у него не получается говорить прозой:

na("Источник: Античная литература\n BF8E727E9C635E4006514E4862A7B37270B950205B6A5EAD42528F06484F66B67D6E6A7E49B4582D507B445D814B4B5D7FA5397A7C6B4EA88B61126A94605E4D4C4B6CA57D7B3C6F5768506052684C548F104A4C70616C63B03F437C5B619E75435B4B558415A26D757F7B67456C87A9146B4146434B9C5A256F7B72727B51BE5C6A40AB1C5D5F4C494D7A64747F753C576357AF29B34F1A43555482656970777066812E4F7F436D42584E5C4E4DEFA161787377406C03A04D6442444F525D4FB7742D716878506A536347795210") Не известно, на самом ли деле стихи лились сами собой, или Овидий благоразумно скрывал следы труда и ремесла, однако легкость его стихотворчества — очень важная особенность, имеющая огромную семантическую нагрузку: она утверждает безоглядную легкомысленность, полную юношеской радости жизни. Таким образом, легкая форма соответствует несерьезному содержанию элегий. Казалось бы, что это имел в виду Овидий, говоря, что он tenerorum lusor amorum (Trist. III 3, 73; IV 10, 1). Поэт играет стихами, играет формой, играет любовью и создает впечатление мира, переполненного жизнеспособной радостью и ясностью. Здесь все ясно, складно, легко, а когда нет препятствий, — просто скучно (Am. II 19, 25—26).

Как мы видели, римская любовная элегия складывается почти только из необходимых жанровых знаков. Однако, манипулируя ими, элегики сумели создать стихотворения, непохожие друг на друга. Хрупкий и нежный Тибулл, темпераментный и ученый Проперций, веселый и беззаботный, легкомысленный Овидий подарили сотням поколений читателей множество приятных мгновений, а литературе Европы — мотивы служения владычице сердца и фразеологизмы: любовное рабство, любовные муки, любовные цепи, несчастный влюбленный, жестокий Амур, любовное пламя, любовные путы etc.

ОВИДИЙ

na("Источник: Античная литература\n 60685A675669CE6558494E4E6EA0417B386659A095AA8DAE4A87C0405F9D6CBCAC68B6AA79A597BD987F87874A88CB45B4A0AA687075496CDC6D46A75D5B4C544654E0717A797D7E41A79B4C14A255554A9A435A76652E7D686543BB59695568044356815A4E6B71667333A85B6E406C506287892A4A525961B26278B87B0062426553BC58474B5D0E987D646A7070764C6C006D58628F444546449A2F7C7F7479744C6D5E6F117D988E635F5C576F652370A9AD606B55635B701843538D8A6569706C6D376194735B7B") Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. — 18 г. н. э.) писал не только элегии. Он был последним великим римским поэтом. Когда он создал самые значительные свои произведения, Вергилий, Проперций, Гораций уже умерли, а из множества современников и друзей, которые писали стихи, ни один не был так щедро одарен талантом, как он. Никто не мог сравниться с ним и позднее, хотя римская литература процветала еще около двухсот лет.

na("Источник: Античная литература\n A291756E566406429A47424DA762AC6A30665E6E5473506B894B10415D42AFB2437B69610B614B6D5DBC4A5747400F587778606F7DA44B69156D58A74045494B5C5F2C697A74B2B64367586619A25B405C488C557C65EB69606C4A76516252AECE699A4244427CA0697831A8456E5A735E7C4C421C495F54A17464727562CE754374576F484C4F4C0B556B63626EB8755B7712698FA75F554A4D41573B65B17EBE644C7C9B60176B594E54968C546460267162655F75596C55A0068B588140486A7669BB35665976537C") Овидий жил в спокойное время. Последние гражданские войны прогремели, когда поэт был ребенком. В годы его сознательной жизни республиканский строй, раненный в тех войнах, агонизировал и в конце концов угас. Однако, как мы же упоминали, одни этого не заметили, другие, считая, что это не главное, смирились с этим. Выросло новое поколение римлян. По словам Тацита, " Внутри страны все было спокойно, те же неизменные наименования должностных лиц; кто был помоложе, родился после битвы при Акции, даже старики, и те большей частью — во время гражданских войн. Много ли еще оставалось тех, кто своими глазами видел республику? " (Ann. I 3).

na("Источник: Античная литература\n A291757E536E164E57495586686E71693FA845A0526E56635F410F4443536DB24C777B791F7746A55967424F875700567C64716B70AA8945DC6C4D6C415149595E52E0627CBC7976566B5369D5A2435C4F9A495874AE267C77AD4B7E506C9E6D068B5E4F8A49696B646937625CAC9D7356AE4D47C056415D657A7A7D7667037E53A5567D52504743099875796F63726A4BA714A05475419549458C552E7B796E7E735BA9496C127E5E4081565F53A766EB59697E5F7B9BA4FFEDC08BF3819B93ABA0BF0CE9A19AA07270596A444C05") Отношения поэта с принципатом Августа были сложными. В молодости он заявил, что ему нет дела ни до политики, ни до традиционных обычаев предков и что он почитает только муз и Амура (Am. I 15, 3—6). Позднее на него, видимо, произвели впечатление некоторые аспекты идеологии принципата (в " Метаморфозах" и " Фастах" мы находим описания римских обычаев и гордость за мощь Рима), однако это не спасло Овидия от изгнания.

na("Источник: Античная литература\n A29174624372CE4A414A8A5669646277FF6053A04B7B537C5949C06C435D6A7A64B9B85B1D6E5A695671584D4945059870796A78B6A4677519768FA7485541405E5437616A75BE7C596C4A70057D59464C9A4453A77F25686E634D7344AC5C710E4F5749404865ACAC752D6A51679D7C9E5E4145C040534E74B27D6E75640C604FA9987B494D494B1C5078716272B86949A70C6E476F425087454C4D20676D716D688971516C1271988E439A4154636B2D7D60A18F6C496292A0014551525D4E65A0627A2F68536E5F7E53664C85") Поэт был родом из центра Италии, Сульмонского края. Отец, зажиточный крестьянин из сословия всадников, отвез в Рим двух сыновей, закончивших на родине начальную школу, в надежде, что, получив образование, они станут политиками и будут приняты в сенаторское сословие. Брат Овидия умер молодым, а будущий поэт прекрасно учился и восхищал соучеников и учителей в риторской школе своими речами (Sen. Rhet. II 2, 8—12). Затем, как это было принято, он изучал философию и риторику в Афинах и в Малой Азии, интересовался греческим искусством, литературой, но мечтам отца не было суждено осуществиться.

na("Источник: Античная литература\n A291747C5E620A4B96814843776D7F792760457C9D7A50624740CC8440466CBEAC7F7860CE6D8661486F4A4F42861B507662756A7DA8896A1C77436C8F4449885D5030627D716563896D55691F6F5A5F535F459465AE3A6A616883BB56629E6D068B554F414E75687B7E2E62547F91BE5366894904465F5761607D7F7875CE61437A4A79425B4A481A4A66A96F6476A44462DC6F536F4D5E42424C5128A2B149706456A955701C74944F5A518C59626A257B6B664A7697AC7062064F52488A47776E7D7334A8456B4E785F7D") Правда, вернувшись домой, сын, как и другие римляне, начал со скромных должностей в суде, но ни политическая, ни адвокатская деятельность его не привлекали. Хотя отец был недоволен, Овидий бросил службу и всю жизнь жил как homo privatus (частный человек). Мы уже упоминали, что он был уже знаменит еще до издания первой книги " Любовных элегий". Какие сочинения писал Овидий после появления элегий, не ясно. В последней элегии есть упоминания о трагедии. Поэтому считается, что после элегий он создал трагедию " Медея", имевшую большой успех, но не дошедшую до нашего времени.

na("Источник: Античная литература\n A29173684D72CE5A554F5A5DABA066753C6C54A05270437C8944004B594C6179AC6479641E684E6F98BE6A425748035C61ABA4A7457647A71368527B4355874E495739647CBC09B64A6C4B6C116F488E4D52585A65AE5CB96E734E73577752A002585C56424B676CA2BB106D59655670516E8946085C544FA141677D697B1DA98640537944478731CB777A7962766BA889470C6843634255873F8C68257D7462B2B6656C5F6706A2238E7E4B425974AE23B977A38F7F95AC716E1F405A4C4259A76D6C743779546D46") Идут споры, когда поэт написал сборник " Героиды". Это письма женщин — героинь мифов — любимым мужчинам. Пенелопа пишет Улиссу, Елена — Парису, Ариадна — Тесею, Медея — Ясону и т. д. Послания написаны элегическим дистихом. Одни думают, что Овидий писал " Героиды" одновременно с любовными элегиями, другие утверждают, что он заинтересовался мифами позже, уже после издания переделанных элегий и собираясь писать большие эпические сочинения [10, 300—318].

na("Источник: Античная литература\n A2916A644C730E5D525E8A44766579BB2E7A5C75536C5C60594C0D4C589D7372AC737DAA1F654A6547BC3E8757460C5369636AABB86A4D6A1C6A4DA7405D5654405AE06174BC617442764570087D9440455241546D60296269658F7350649E6C00465453444B6A7B6073F1A8767158BE506341890D445E557072616EB868CE68466A48634F424A4B1051B6A96077707641701971496F46954B46405F2D7EBDBC7178547B556E0AA249424F4C445A6A6E2065687683BB5F7C5E6C0E595256475DABA0687B396D94724D7E5D665E441B8A") Ситуация всех стихотворений та же самая — разлука, однако письма не являются одинаковыми или монотонными. Все они написаны в напряженный, критический момент, поэтому эмоциональны, драматичны, даже трагичны. Иногда это монологи или письма в никуда, потому что, например, Пенелопа не знает, куда отправлять письмо Одиссею, а брошенной, возможно, на необитаемом острове Ариадне не через кого послать это письмо. Несмотря на общность ситуации, письма не похожи одно на другое, потому что Овидий прекрасно раскрывает характер и настроение каждой героини: страстная соблазнительница Федра пишет по-своему, иначе — верная Пенелопа, безнадежностью дышат письма брошенных и не имеющих сил жить без любимых Филлиды, Дидоны, Канаки [25, 56]. Не совсем ясен жанр этого произведения. Одни считают его продолжением популярного в эллинистической литературе эпистолярного жанра [13, 273], другие — продолжением жанра элегии [18, 232].

na("Источник: Античная литература\n A291687D4C600C8B54538A49776E7D703F6A5F65507641AE43590055515F6964AC7DB87D1D6757775A6F568745861A5D7B6CAA6376755B670E6E546A41954947574820A0B1527C7E4D6152A21B654B4550458C5367AE3B776E718F765B7D4C600C46524B4A8665A067653E6A5CA095DFCCFD89C88D8A91F4C8B2BDA3A9A3CE6D866D5F78494C874B0B5772786A6A757757A70E654FA7495087594C563B60B16175734A614C6708685C42815E444575663E7769AD4B735F6C5472065C5F50405579A06375226447A09F564F645A5811565353") Устав от прославления красавиц и чувствуя в себе достаточно опыта, Овидий взялся за роль наставника в любви (Ars am. II 161) и издал написанную тем же самым элегическим дистихом дидактическую поэму " Искусство любви" (другой вариант перевода — " Наука любви" — прим. переводчика). Советы двух первых книг поэмы адресованы мужчинам.

na("Источник: Античная литература\n A29179ACF7A0044652424F86686E7169FF6751705869567F42560556914F64B2607069780EA986665C79894B49400656BA646A66737A4D670E7C83604F954D584C4B206E796A7E7A41A9936D177246464B52809473603B6A697683BB49695E721E5096815C4E776A64B7FF624770536E4CAE6849094C9155A160A2B577A4C7A9866B596D5A4143460E4ABA79646C64A4586C0F66436A455D874A8C513E6D7F7E737840A9536F0B725C4D44968C45696C2E6B76685DBB54644F601C579A4A5447696261603AA85B684C62526E85") В I книге поэт перечисляет те места, где можно наблюдать за красавицами (портики, форумы, театры, цирки, курорт Байи и т. п.), обсуждает роль служанки в любовной интриге, советует писать любовные письма, завивать и красить волосы, надевать чистую тогу, чистить зубы и ногти, полоскать рот, не отталкивать запахом пота. Обещать можно многое, но исполнять обещания не обязательно, женские сердца склоняют слезы, унижение, побледневшее лицо.

na("Источник: Античная литература\n A29179629EC9A78B504C424562A0687B217A457F9D6F506C4C5B1B8891576178AC667C6F1E63467744BC4D495654035B777A78697DA44B6A146C436A475087408C513E6D7F7E62AC8966557F0BA2505D4D5A4946ABAE3C6B6BAD5269556F50A0034E9A504E436C607269FF655C6A5D74566B89421E455F5F6C6969B5756A016D546F50BC418750461B43B6A967747E6947A70D7243774F475B59539A21776360BE7D57685E651479588281574994777D287977715E6497AC5D6E0C454A49585AA76A627730635C6C58734C7585") Во II книге даются советы, как удержать достигнутое внимание и любовь: поэт думает, что этого не сделают никакие любовные напитки и чары, нужно стараться быть любезным, не ругаться, говорить комплименты, быть снисходительным, исполнять желания и капризы, никуда не опаздывать, подарков больше обещать, чем давать. Стихов обычно женщины не ценят и Гомера бы прогнали, но бывают и ученые, а некоторые изображают из себя ученых, таким стихи подойдут. Постоянно нужно выказывать свою внимательность, особенно заботиться о ней, когда она заболеет, однако — не надоедать. Можно быть неверным, но это надо скрывать. Соперника следует терпеть спокойно, не стоит устраивать ему западню.

na("Источник: Античная литература\n A291F2C5F7A0044652424A8669617C7B266D59609D749E684C44194C5C5D6DBCAC5A76771CA5576B5A795B544254C798706960A77C6142670E7C83685F5D504D5D5028A0B16F7178456156621C70944081564C5E6F712D7CA9AD5C715B6B45620E4E488D8A4863656A7F3FA85E6057705D60895F0241435DA17D62716D640A6D54A55E79445E4F4B0B54BA636A6D766747A71261486F45558B8843542E7561637B648968407005A243465048425DABAE3B79626C476B5B7E4271118B5881414E75657C7B2D7B446591") III книга обращена к женщинам. Поэт советует, как делать прически, упоминает о макияже, указывает, одежда какого цвета подходит женщинам какого облика, поощряет быть чистой, разбираться в литературе, учиться играть, танцевать, петь, учит, как писать письма, как ускользнуть от сторожей, напоминает, как отвратительно выглядят на пиру без меры поглощающие еду и пьяные женщины." Искусство любви", видимо, было не первым дидактическим произведением Овидия. Говоря о женской косметике, он признается, что написал специальное сочинение на эту тему (Ars am. III 205—206). От него сохранилось сто строк: вступление и советы по уходу за кожей. Избранная тема, возможно, никого не удивляла: как мы уже упоминали, из эллинистической литературы пришла мода на различные дидактические произведения. Тем, кто не может вынести любовных мук, поэт посвятил последнюю дидактическую поэму " Лекарства от любви", поучающую, как вызвать в себе отвращение к личности, ранившей сердце.

После написания этих дидактических поэм и издания переделанных юношеских элегий Овидий берется за серьезный мифологический эпос " Метаморфозы". Он работает над ним около восьми лет и одновременно пишет поэму " Фасты" (" Календарь праздников"). Последняя осталась незаконченной. Поэт написал 6 книг, в которых элегическим дистихом описал праздники первых шести месяцев года. Овидий, как и Проперций, от любовной темы поворачивается к римским обрядам, обычаям, религии. В этой поэме он разъясняет происхождение праздников, описывает их обряды. Поэма посвящена Августу (Trist. II 549—552; Fast. II 15—16). Она соответствовала и идеологии принципата, потому что была актуальной во время возрождения забытых культов, строительства и восстановления храмов, прославления обычаев предков.

Осенью 8 г. н. э. были закончены " Метаморфозы". Недавно отметивший свое пятидесятилетие поэт не спешил их издать, но кое-что правил и совершенствовал. Внезапно, как гром среди ясного неба, разразилась беда. К Овидию, гостившему в поместье одного своего друга, прибыл посыльный с требованием срочно отправиться к Августу. Тот злобно накинулся на поэта и объявил указ по поводу изгнания. Ни следствия, ни суда не было. Первый человек государства очень редко пользовался правом издавать эдикты от своего имени. Инициатива Августа в изгнании Овидия показывает две вещи: во-первых, с поэтом хотели расправиться срочно, во-вторых, этой расправе придавали большое значение. У римлян было две формы изгнания: exilium, когда у человека отнимаются гражданские права, конфисковывается имущество, но жить он может где угодно, кроме Рима и Италии, и relegatio, когда сохраняется имущество и права, но назначается точное место для проживания. Поэту досталась вторая форма изгнания, считавшаяся более легкой. Он был выселен в город Томы в устье Дуная, современную Констанцу. Отбыть требовалось немедленно.

Неизвестно, почему Овидий вдруг так неожиданно был изгнан. Сам поэт упоминает две причины: carmen и error (Trist. II 207). Carmen — это поэма " Искусство любви", объявленная официальной причиной изгнания. Error — ошибка, промах, погрешность. Что Овидий имеет в виду, не ясно. Раньше исследователи гадали: может быть, поэт был любовником жены или дочери Августа, может быть, нарушил святость каких-то мистерий. Было заявлено много мнений, но самыми популярными остаются два вида предполагаемых причин: моральный проступок или участие в политических интригах.

Поскольку наказывать только за поэму, изданную семь лет назад, было как бы и неудобно (такие дела в то время еще не были обычными), поскольку по поводу стихов поэт мог судиться и защищаться (он и защищался), Овидию было сказано примерно так: " Ты виноват не только из-за поэмы, но и из-за другого, и отправляйся на север империи". Поэт так неопределенно говорит о своей " ошибке" потому, что сам не знает, за что был изгнан. Он гадает так же, как и мы.

Поэма " Искусство любви" изымалась из общественных библиотек, запрещалась как произведение, вредное для общественной нравственности. Однако, несмотря на запреты, она не пропала и дошла до нашего времени. Прочитав ее, мы видим, что там нет ни нецензурных слов, ни откровенно эротических картин. В сочинении из 2340 строк технике секса посвящено около двадцати строк, и они приведены со вкусом, прикрыты покровом намеков. Однако поэма, вне сомнения, несерьезная. Хотя Овидий замечает, что пишет не для матрон (Ars am. I 31—34), все же поэма предназначена обманутым мужьям и женщинам, ищущим любовных приключений. Она не прославляет супружескую верность или любовь супругов. Некоторые исследователи усматривают в ней полемику с законами Августа, защищающими брак и мораль, а также критику реставрационной политики принцепса [25, 63].

И все же поэма, видимо, мало в чем была виновата. Все понимали, что испортить людей Овидий не мог. Шла борьба за власть. У Августа не было сыновей. Он не имел и юридического основания оставить свое место наследнику, так как он не был монархом, но рекомендовать сенату и римскому народу какого-либо подходящего человека — мог. Этого боялась его жена Ливия, у которой от первого брака был сын Тиберий и которая жаждала для него имени первого человека в государстве. Зная, что Август посматривает на своих родственников мужского пола в роде Юлиев, она постаралась ядом и другими средствами их погубить. Ливия была очень умной и коварной женщиной. По словам Светония, Август, зная об этом, говорил с ней только по подготовленному заранее конспекту (Aug. 84). Возможно, она приложила усилия к тому, что две Юлии (дочь и внучка Августа) были изгнаны за развратное поведение. Юлия младшая (внучка) отправилась в изгнание на несколько месяцев раньше, чем Овидий. Теперь стало спокойно: остался только один претендент на место Августа — Тиберий, но неприятно, что так некрасиво прославился род Юлиев. Может быть, желая уменьшить этот позор, и нашли козла отпущения Овидия, обвинив его в том, что он написал поэму, портящую нравы, которая могла сбить с праведного пути и обеих Юлий [26, 192—194].

Это был страшный удар для поэта, которого до сих пор баловала Фортуна. С горя он сжег рукопись " Метаморфоз" и пытался покончить с собой. И поэму, и поэта спасли друзья. Из множества друзей, любивших гостеприимный дом Овидия, в трудный час осталось только двое, осмелившихся придти, чтобы утешить и проводить поэта. " Метаморфозы" они переписали раньше и после отъезда Овидия быстро их издали.

Полгода длилась дорога в Томы. Потом пришельца долго угнетали трудности адаптации. Спасала поэзия: в изгнании Овидий написал " Скорбные элегии" и " Письма с Понта". Кроме того, он написал поэму " Ибис", полную проклятий неизвестному лицу, сочинение о рыбах Черного моря, от которого осталось 134 строчки, а также несколько несохранившихся коротких произведений. В Томах поэт провел десять лет. Ни просьбы оставшейся в Риме жены, ни просьбы друзей, ни его собственные просьбы о смягчении наказания не были услышаны. Поэт очень хотел, чтобы хотя бы его пепел вернулся в родной край, но и этому желанию не суждено было исполниться: в 18 г. н. э. Овидий был похоронен в Томах. В изгнании он писал, что его жизнь постигла такая же ужасная метаморфоза, множество которых он воспел в своем знаменитом эпосе.

" Метаморфозы" — это около 250 мифов, имеющих элемент метаморфозы, записанных гекзаметром. Греч. meta< — пере-, morfhv — форма. Метаморфоза — переход из существующего образа, превращение.

Больше всего мы находим случаев превращения человека в животное или растение: Ликаон становится волком (I); Ио — коровой (I); Кикн — лебедем (II); Актеон — оленем (III); дочери Миния — летучими мышами (IV); Кадм и Гармония — змеями (IV); Арахна — пауком (VI); Дафна (I), Гелиады (II), Левкотоя (IV), Филемон и Бавкида (VIII), Дриопа (IX), Кипарис (X), Мирра (X), Апул (XIV) становятся деревьями; Нарцис (III), Клития (IV), Гиацинт (X), Адонис (X) превращаются в цветы; нимфа Сиринга (I) — в тростник и т. д. Мы встречаем и превращения в минералы: Батт становится кремнем (II); Аглавра — статуей из черного камня (II); слезы Гелиад — янтарем (II); Ниоба (VI), Лихас (IX), Олен и Летея становятся камнями. Есть и другие превращения: превращенная в медведицу Каллисто становится созвездием Большой Медведицы (II); нимфы Киана и Аретуза (V) — реками; нимфа Эхо — отзвуком (III); Эней (XIV), Ромул с женой (XIV), Цезарь (XV) — богами. Бывают и обратные метаморфозы: человек появляется из глины (I), из камней, брошенных Девкалионом и Пиррой (I), из дождя рождаются куреты (IV), из земли вырастает Тагет (XV).

Происходящие в поэме превращения — это не проявления какого-то возмездия и не акты воплощения справедливости. Это как бы вечный стихийный процесс. Иногда превращенные люди — жертвы гнева или зависти богов, иногда превращение — наказание, а иногда — спасение. Люди или божества, оказавшиеся в безнадежном положении, просят богов превратить их во что-нибудь другое (чаще всего в растение), чтобы спастись от обидчика или преследователя. Иногда они теряют свой облик из-за губительной любви. Не подчеркивая логики метаморфоз, поэт создает картину вечно меняющегося и движущегося мира.

Метаморфоза — это частый элемент сказки. В сказках всех народов мы встречаем множество превращений. Однако, хотя метаморфоза всегда удивляет и поэму окружает атмосфера чуда, " Метаморфозы" Овидия — это не фольклорный эпос [22, 429]. Поэма имеет философский подтекст, который раскрывается, становится текстом в начале и в конце поэмы, создавая важное смысловое обрамление.

" Метаморфозы" начинаются картиной хаоса: везде разлита неясная первичная масса, нет ни Солнца, ни Луны, ни Земли. Далее Овидий вводит образ демиурга: Бог постепенно создает мир, в котором каждое природное тело получает место и начинает функционировать в соответствии с установленным порядком. Бог устанавливает границы всех явлений, из хаоса понемногу формирует космос — стройный, упорядоченный мир. После такого вступления сменяется множество самых различных картин с метаморфозами. В конце поэмы поэт устами мудреца Пифагора как бы объясняет их значение и смысл. Пифагор подчеркивает постоянное, непрекращающееся движение материи: " постоянного нет во вселенной" (XV 177). Мудрец считает метаморфозу проявлением и методом вечного движения материи:

Вечную изменчивость материи Пифагор сопоставляет с вечной неизменностью бессмертной души: