Русское слово». Публицистика Д. И. Писарева 5 страница

Выдающееся значение имела литературно-критическая деятельность Салтыкова-Щедрина. После трагической гибели Писарева в 1868 г. отдел литературной критики «Отечественных записок» остался без руководителя. Это побудило Салтыкова-Щедрина внимательно заняться отделом и принять в нем активное участие. Его статьи «Напрасные опасения», «Уличная философия», «Бродящие силы» и др., а также многие рецензии явились серьезным вкладом в русскую литературную критику.

В статье «Напрасные опасения», которую современники рассматривали как программную, Салтыков-Щедрин выразил свое революционно-демократическое понимание роли и задач литературы в новых исторических условиях. Отвергая стоны либеральной критики об упадке беллетристики, он верно уловил новые черты русской литературы, когда на смену дворянским писателям пришел разночинец и возникла задача создания нового типа положительного героя.

Салтыков-Щедрин высоко оценивает творчество Решетникова, считает чрезвычайно полезным обращение молодой литературы к жизни простого народа. Пусть в ней нет еще крупных имен, но направление, по которому она идет, плодотворно. Салтыков-Щедрин осуждает писателей, умышленно или нечаянно искажающих образы «новых людей». В статье «Уличная философия» он резко критикует Гончарова за грубую клевету на разночинца-революционера. Особое возмущение критика вызвало то, что Гончаров пытался в образе Марка Волохова из романа «Обрыв» опорочить социалистическую доктрину, отрицающую частную собственность. Это был урок не одному Гончарову, но и Тургеневу, написавшему роман «Дым», Достоевскому, автору «Бесов», Лескову и другим писателям, выступившим против передовой разночинной молодежи.

Большое количество статей на литературные темы в «Отечественных записках» опубликовал Михайловский, после того как Салтыков-Щедрин в начале 70-х годов отошел от постоянной критической и библиографической работы. В целом Михайловский продолжал намеченную журналом линию. Однако, несмотря на ряд боевых схваток с реакционными писателями, сторонниками «чистого искусства» и натурализма, Михайловский не смог придать литературно-критическому отделу того значения и силы, какое литературная критика имела в «Современнике» при Чернышевском и Добролюбове. Упрощенная, подчас неверная оценка ряда литературных фактов свойственна статьям Протопопова и самого Михайловского. Народническая социология пагубно сказывалась на литературно-критических материалах журнала.

Все эти годы цензура неизменно называла «Отечественные записки» вместе с «Делом» наиболее «вредным», «тенденциозным» демократическим изданием. «Этот журнал..., — сообщало Главное управление по делам печати временному петербургскому генерал-губернатору в 1879 г., — был долгое время под негласной редакцией Некрасова. Одно имя этого поэта дает уже понятие о том, в каком духе должен был издаваться журнал, который и после смерти Некрасова не изменил своего характера»[244][119].

Пропаганда идей демократии и социализма, даже в народнической, утопической форме, пугала правительство. Однако в силу того, что в журнале широкое отражение нашла идеология народничества, представители которого с годами все больше и больше поворачивали вправо, к либерализму, «Отечественные записки» сильно уступают «Современнику». При всем своем демократизме они допускали ошибки и противоречия в области социологии, философии и литературной критики. Наряду с произведениями Некрасова и Салтыкова-Щедрина здесь широко представлены труды либеральных народников, печатались статьи либерально-буржуазных публицистов и экономистов-эклектиков Иванюкова, Лесевича, Исаева и других, стоявших на позитивистских, идеалистических позициях. Это отрицательно сказывалось на издании, осложняло взаимоотношения сотрудников. Все острее становились противоречия между Салтыковым-Щедриным и либерально-народнической частью редакции. «Отечественные записки» не смогли достичь того единства направления, какое было свойственно лучшему русскому демократическому журналу «Современник» при Чернышевском. В отсталой, полуфеодальной России семидесятникам трудно было выработать правильную революционную теорию и воплотить ее в направлении журнала.

После 1881 г. положение журнала стало необычайно тяжелым. Первый советник царя обер-прокурор священного синода К. Победоносцев требовал расправы над демократическими органами печати. В 1883 г. «Отечественным запискам» было объявлено последнее предупреждение. Редакции приходилось соблюдать большую осторожность. Салтыков-Щедрин прервал печатание «Современной идиллии». Цензура без пощады вырезала статьи из набранных номеров. Реакция 80-х годов, усиление цензурного гнета сказались на подписке. На 1884 г. журнал потерял около 1500 подписчиков.

Особенно трудно стало редакции после ареста и высылки из Петербурга Михайловского за безобидную, в сущности, речь, произнесенную на собрании студентов. Царской охранке удалось к этому времени раскрыть связи отдельных членов редакции журнала с русскими политическими эмигрантами. В январе 1884 г. был арестован Кривенко, который принимал непосредственное участие в редактировании журнала, а в апреле было опубликовано правительственное сообщение о закрытии «Отечественных записок» за пропаганду социалистических учений и принадлежность отдельных сотрудников к составу тайных революционных организаций, по существу же — за антиправительственное, демократическое направление. Закрытие журнала с болью переживали как сотрудники, так и широкие круги демократических читателей в России.

В. И. Ленин в своих трудах не раз обращался к «Отечественным запискам», называя их в целом одним из лучших демократических изданий XIX в. Ленинская оценка журнала учит видеть в «Отечественных записках» две тенденции — просветительскую и народническую («От какого наследства мы отказываемся?»). Анализируя и беспощадно критикуя народнические взгляды, В. И. Ленин требовал обязательного выделения из шелухи народнических иллюзий боевого демократизма многомиллионных крестьянских масс («Народники о Н. К. Михайловском», «Две утопии»). В совокупности эти оценки дают ключ к правильному пониманию характера журнала, его направления и места среди других демократических изданий второй половины XIX в.

в начало

Журнально-публицистическая деятельность М. Е. Салтыкова-Щедрина

Публицистическая и редакторская деятельность M. E. Салтыкова-Щедрина в «Отечественных записках» явилась новым этапом той работы, которую он начал еще в «Современнике». В «Отечественных записках» сатирик работал шестнадцать лет, с 1868 по 1884 г.; его произведения появлялись почти в каждой книжке и во многом определяли характер и направление журнала.

В литературном наследстве писателя 70—80-х годов особое место занимают крупные сатирические обозрения — циклы очерков, в которых органически слиты элементы публицистики и художественной прозы. Это была своеобразная, свободная жанровая форма, с относительной самостоятельностью отдельных очерков и глав, которая позволяла автору быстро откликаться на злобу дня, на жгучие вопросы времени. В своих очерках Салтыков-Щедрин достигал огромной силы сатирической типизации и широты охвата событий внутренней и международной жизни. Самостоятельность отдельных частей не исключала, а, наоборот, предполагала идейно-тематическое единство каждого обозрения и цикла как законченного художественно-публицистического целого.

Начиная свое сотрудничество в «Отечественных записках», писатель опубликовал в 1868—1869 гг. два цикла: «Признаки времени» и «Письма о провинции», дополненные отдельными главами в 1870 и 1871 гг. И в том и в другом произведении Салтыков-Щедрин, как бы подводя итог прожитому после реформы десятилетию, ставит вопросы: что изменилось в жизни России после реформы 1861 года? почему общественный подъем 60-х годов не принес ожидаемых результатов? в чем причина разгрома революционного движения? Эти проблемы волновали всех сотрудников «Отечественных записок» и их читателей.

Салтыков-Щедрин увидел причину неудачи борьбы против самодержавия в том, что слишком неоднородно было «движение реформаторов», как он условно называл движение 60-х годов. Главная же вина лежит на русских либералах с их постоянной готовностью к компромиссу: «Думали... достигнуть результата вполне ясного и определенного, но по дороге задались мыслью, чтобы и волки были сыты, и овцы целы — и вышло нечто совсем неожиданное»[245][120].

Хотя крепостное право юридически было отменено, пережитки феодализма оказались настолько живучими, что сатирик имел полное право признать: крепостное право живет во всем — «в нашем темпераменте, в нашем образе мыслей, в наших обычаях, в наших поступках. Все, на что бы мы ни обратили наши взоры, все из него выходит и на него опирается» (VII, 150).

Оценивая другие реформы 60-х годов, Салтыков-Щедрин так же недвусмысленно раскрывает их крепостническую сущность. В «Признаках времени» писатель дал верную характеристику земской реформы. Либералы с радостью встретили положение о земствах, шуму было много, но земства, которые были «пятым колесом в телеге русского государственного управления», по словам В. И. Ленина[246][121], — благополучно начали заседать, и никаких ожидаемых либералами «потрясений основ» не последовало: пошли только разговоры о том, какое значение имеют белье и рукомойники в местных больницах. И это образное, сатирическое определение занятий земств как деятельности «по лужению рукомойников» надолго вошло в обиход демократической прессы для обозначения роли этих учреждений в общественной жизни.

Салтыков-Щедрин верно раскрыл классовую природу земств, антинародный характер многих их начинаний. Никогда не выступая против земств как органов местного самоуправления, он был лишь против тех, кто засел там, против крепостников-помещиков, которые прилагали все силы к сохранению своих привилегий.

Основные усилия дворян-земцев, по сатирическому определению Салтыкова-Щедрина, свелись к тому, чтобы снабжать друг друга фондами и подрядами из такого расчета: «мне тысячу, тебе тысячу». Когда и какой бюрократ-крепостник не изнывал при мысли о лишней тысяче? Когда и какой бюрократ, спрашивает писатель, не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать? Новые эксплуататоры нисколько не лучше старых. Люди, засевшие в земствах, приняли наследство крепостников, «чтобы сохранить его неприкосновенным и неизменным» (VII, 55).

Признаки времени с господствующим капиталистическим устремлением к наживе — «хищничеством» — и политической пассивностью народа, задавленного нуждой, не могут ободрять писателя. Он сокрушается, что среди «легковесных» нет места идеалам 40—60-х годов, однако не теряет веры в лучшее будущее: «Как ни обширно кладбище, но около него ютится жизнь» (VII, 94).

Только борьба масс в состоянии освободить страну от ее узурпаторов. Задача передовых людей — помочь народу изжить свою неразвитость, ибо «главная и самая существенная причина бедности нашей народной массы заключается... в недостатке сознания этой бедности» (VII, 260).

В 1872—1876 гг. Салтыков-Щедрин печатает на страницах «Отечественных записок» два новых публицистических произведения: «Дневник провинциала в Петербурге» (1872) и «Благонамеренные речи» (1872—1876). Оба эти цикла преимущественно посвящены дальнейшему развитию капитализма в России и отражению этого процесса в политической жизни страны.

Писатель одним из первых в русской литературе создал типические образы представителей русской буржуазии 70—80-х годов и ее идеологов — либералов. Разоблачение либерализма становится одной из главных тем его литературной деятельности.

К началу 70-х годов Салтыков-Щедрин окончательно понял, что в России устанавливаются новые капиталистические отношения с их биржевым и акционерным ажиотажем, хищничеством, буржуазной пошлостью, мошенничеством и развратом. В стране плодилась огромная армия защитников капитализма — буржуазных либералов, продавшихся самодержавию журналистов, адвокатов, инженеров, банковских служащих. Огромную силу иронии, сарказма и презрения вложил сатирик в их описания и характеристики.

«Дневник провинциала в Петербурге» вскрывает социальную сущность либерализма как идеологии эксплуататоров, бичует «панегиристов хищничества» — «пенкоснимателей», верных слуг буржуазии. Капиталист-хищник, пишет сатирик, осуществляет хищничество на практике, а либерал-«пенкосниматель» возводит в догмат, оправдывает хищничество и «сочиняет правила на предмет наилучшего производства хищничества» (X, 552).

Жадность обычного эксплуататора соединилась в либерале с непомерной политической трусостью. Он боится народа и революции и чувствует себя гораздо спокойнее под сенью самодержавия. За пра­во грабить народ, за жирную подачку со стола хищника он обманывает трудящихся, лжет, отказывается от своих убеждений, предает своих единомышленников и выступает врагом «всяких утопий».

На фоне торжества буржуазного предпринимательства становится отчетливо виден идиотизм запуганного обывателя. Писатель смело осуждает политическую реакцию конца 60-х годов, критикует последующие реформы царского правительства, судебную в частности, затеянные для того, чтобы приспособить самодержавный режим к нуждам капиталистического развития.

В «Благонамеренных речах» сатирик показал русскому массовому читателю — читателю-«простецу», как он говорил, — всю ложь и лицемерие идеологических основ дворянско-буржуазного государства. Он обнажил фальшь благонамеренных речей адвокатов этого государства, которые «забрасывают вас всевозможными «краеугольными камнями», говорят о различных «основах» и тут же «на камни паскудят и на основы плюют» (XI, 42).

Писатель разоблачил грабительский характер буржуазной собственности, уважение к которой у народа воспитывалось с детства; вскрыл аморальность буржуазных семейных отношений и этических норм. В буржуазно-дворянском обществе под вывеской «священная собственность» процветает воровство и грабеж, под завесой «семейство — святыня» творятся прелюбодеяния, под сенью «священной государственности» капиталисты грабят Россию, рвут куски «отечественного пирога». Сравнение национальных богатств страны с пирогом, которым пользуются только господствующие классы, было настолько удачным, что им неоднократно пользовался в своей революционной публицистике В. И. Ленин (см., например, статьи «Третья дума» — Полн. собр. соч., т. 16, с. 141, 142, «Случайные заметки» — т. 4, с. 420, 422 и др.).

Особое место в цикле занимает рассказ о Дерунове, содержащий беспощадную характеристику «опоры» современного общества (глава «Столп»). До отмены крепостного права Осип Дерунов был мелким хлебным торговцем, содержателем постоялого двора и лабаза. Позже он арендовал винокуренные заводы, открыл кабаки, прибрал к рукам местную торговлю хлебом и скотом. Из скромного скупщика Дерунов скоро превратился в губернского деятеля. Капитал его рос, и вот Дерунов стал уже опорой власти. Уголовное преступление послужило источником его богатства. Дальнейшее было связано с беззастенчивым грабежом разорявшихся дворян и особенно мужиков. Ему чужды какие бы то ни было гражданские чувства. Попирает Дерунов и семейные основы. Расписывая благолепие своей семейной жизни, заявляя о верности «семейному союзу», он оказывается человеком, разрушающим собственную семью.

«Дерунов не столп! — заявляет в конце очерка Салтыков-Щедрин. — Он не столп относительно собственности, ибо признает священною только лично ему принадлежащую собственность. Он не столп относительно семейного союза, ибо снохач. Наконец, он не может быть столпом относительно союза государственного, ибо не знает даже географических границ русского государства...» (XI, 144).

Тема государства подробно развивается в главе «В погоню за идеалами». Салтыков-Щедрин обнаруживает понимание его классовой природы. Он правильно отмечает, что народ («массы») равнодушен к идее буржуазной государственности, что только господа дорожат государством, поскольку оно защищает их от революции, ограждает собственность. Яркие лаконичные средства находит сатирик для оценки пореформенного положения крестьян, их малоземелья. Разоблачение буржуазного хищничества неразрывно у Салтыкова-Щедрина с борьбой против остатков крепостничества.

В «Благонамеренных речах» писатель попытался создать тип революционера-демократа (глава «Непочтительный Коронат»), верного защитника интересов народа. Коронат, представитель революционно-демократической молодежи, стремясь выполнить свой долг революционера, говорит Салтыков-Щедрин, нырнул туда, «откуда одна дорога: в то место, где Макар телят не гонял», т. е. подвергся ссылке.

В 1874 г., еще не закончив «Благонамеренных речей», Салтыков-Щедрин начинает новый цикл очерков — «В среде умеренности и аккуратности» — и работает над ним до 1880 г. Два основных события отразились в этом цикле: политическая реакция первой половины 70-х годов и события, связанные с русско-турецкой войной 1877— 1878 гг.

Рассматривая общественную жизнь в годы реакции, Салтыков-Щедрин типичным явлением русской действительности называет «молчалинство». Безразличие к насущным вопросам современности, стремление к личному благополучию господствуют в либеральном обществе. Молчалины всюду. Их угодливость, карьеризм не означают, однако, что они играют только пассивную роль: руки Молчалиных, говорит писатель, как и руки царских сатрапов, запятнаны кровью.

Познакомив читателей с Молчалиным-чиновником, Салтыков-Щедрин находит, что такие типы есть и среди адвокатов, писателей, журналистов. Все они — люди беспринципные, готовые снести любое оскорбление, если оно будет оплачено. Цинизм, моральная и политическая нечистоплотность, продажность являются неотъемлемым качеством преуспевающих адвокатов, журналистов и литераторов. Но именно эти качества и определяют их будущее поражение.

В главах, относящихся к войне 1877—1878 гг., сосредоточена яркая сатирическая картина того шовинистического угара, который охватил часть русского общества и был отражен на страницах многих либеральных и реакционных газет.

Цикл «Убежище Монрепо» (1878—1879) осветил положение мелких и средних дворян в конце 70-х годов. Автор снова обращается к важнейшей теме: что дала России реформа, как она отразилась на различных слоях населения, каково будущее русской буржуазии? Салтыков-Щедрин показывает семью дворян Прогореловых, чья деревня все больше и больше опутывается сетями местного кулака Груздева; правдиво отмечает, что на смену дворянству идет буржуазия, но не выражает ни сожаления, ни сочувствия отмирающему классу. Он вывел колоритную фигуру деревенского капиталиста Разуваева, Чумазого, для которого отечество — «падаль, брошенная на расклевание ему и прочим кровопийственных дел мастерам» (XIII, 150).

Салтыков-Щедрин, верно понимая характер русского капитализма как явления, обусловленного историческим развитием, не признавал капиталистические отношения вечными и неизменными. Никакое «Монрепо» не спасет буржуазию от гибели, как не спасло оно старого барства. Но сатирик видел лишь одну сторону развития новых производственных отношений в России. Он ничего не говорит о пролетариате — силе, которая рождалась вместе с развитием капитализма и грозила стать его могильщиком. «Я понимаю очень хорошо, — писал Салтыков-Щедрин, — что, с появлением солнечного луча, призраки должны исчезнуть, но, увы! Я не знаю, когда этот солнечный луч появится. Вот это-то именно и гнетет меня...» (XIII, 186).

В «Убежище Монрепо» и особенно в «Круглом годе», написанном почти одновременно, Салтыков-Щедрин большое внимание вновь уделяет вопросу о государстве. Его прельщает не слава государства, а счастье народа, ибо не всегда они сочетаются: «уже сколько столетий русское государство живет славною и вполне самостоятельною жизнью, а мы, граждане этого государства, все еще продолжаем себя вести, как будто над нами тяготеет монгольское иго или австрияк нас в плену держит» (XIII, 261).

В «Круглом годе» сатирик страстно и самоотверженно борется против молодых бюрократов-монархистов вроде Феденьки Неугодова, против диких репрессий правительства, напуганного размахом революционной борьбы народовольцев, защищает честную журналистику и литературу — «светоч идей», «источник жизни» — от правительства и от «московских кликуш» Каткова и Леонтьева.

После поездки по Европе Салтыков-Щедрин печатает в «Отечественных записках» цикл очерков «За рубежом» (1880). Симпатизируя передовой, революционной Франции, восхищаясь ее прогрессивными традициями, писатель беспощадно разоблачает современную французскую буржуазию, затоптавшую из алчности и страсти к наживе славные идеалы якобинцев.

Сатирик развеял ореол мнимой революционности, возникший вокруг буржуазных республиканцев, которые защищали в прессе и парламенте капиталистические порядки. Он высмеял героя либеральной французской буржуазии Гамбетту, ее ловкого адвоката, провозгласившего оппортунизм смыслом всей своей политической деятельности.

«Республикой без республиканцев» назвал Салтыков-Щедрин Францию 70-х годов, оценив буржуазную республику как классическую форму господства буржуазии.

В очерках «За рубежом» писатель признал милитаризм важнейшей чертой в политике и настроениях немецкой буржуазии. Упоенная победой над Францией в 1870—1871 гг., Германия мечтала занять главенствующее положение в Европе. Салтыков-Щедрин высмеял эту претензию и заклеймил наглость прусской военщины. Он глубоко и верно обрисовал господствующие классы Германии, сняв маску демократии и культуры с лица немецкой буржуазии 70-х годов.

«Зарубежное» в очерках Салтыкова-Щедрина постоянно и тесно переплетается с «отечественным». В аллегорической сцене — диалоге между «мальчиком без штанов» и «мальчиком в штанах» — сатирик ставит вопрос о характере дальнейшего развития России и приходит к выводу, что она так же, как многие европейские страны, пойдет по пути капиталистического развития. Но русский народ, не опутанный мещанским филистерством, еще не пропитанный буржуазной законностью, как это случилось с немецким «мальчиком в штанах», сумеет свести счеты с Колупаевым и добиться освобождения от всякой эксплуатации. Все сопоставления русских и западноевропейских общественных отношений даны в очерках под углом зрения перспектив революционного развития России. Салтыков-Щедрин гневно клеймит реакционную политику русского царя и дворянства. Отталкивающий сатирический образ торжествующей свиньи, которая пожирает беспомощно барахтающуюся правду, был символом политической реакции 80-х годов, наступившей вскоре после казни народовольцами Александра II.

«Письма к тетеньке» (1881—1882), «Современная идиллия» (1877—1883) и публицистические произведения, написанные после закрытия «Отечественных записок», рисуют русское общество в период обострения революционной борьбы и реакции, наступившей вслед за разгромом движения народников. «Современная идиллия» развертывает картину глубокого нравственного падения либерального общества в обстановке кровавого террора самодержавия, в ней показаны характерные черты торжествующей контрреволюции. Шпионаж и доносы вошли в обычай, уголовщина стала признаком политической благонадежности.

В «Современной идиллии» и в «Письмах к тетеньке» писатель смело разоблачал террористические организации самодержавия и в первую очередь так называемую «Священную дружину». Сатирик осуждает буржуазно-дворянское государство со всеми его институтами как орудие угнетения народных масс, как средство защиты классового господства помещиков и капиталистов, снова клеймит либеральное общество, плотным кольцом окружившее царский трон после 1881 г.

Яркой сатирой на царский суд и расправу является сценка «Злополучный пискарь, или драма в Кашинском окружном суде». В наиболее обобщенном виде тупость и реакционность царской бюрократии была воплощена писателем в образе ретивого начальника, который решил закрыть Америку.

Во многих обозрениях, почти во всех публицистических циклах Салтыкова-Щедрина встречаются фигуры буржуазных журналистов, сатира на буржуазно-консервативную прессу. Так, в «Дневнике провинциала в Петербурге» содержится издевательская характеристика либерально-буржуазной прессы 70-х годов — печати «пенкоснимателей». Под именем «Старейшей российской пенкоснимательницы» сатирик изобразил «Санкт-Петербургские ведомости» Корша — крупнейшую либеральную газету того времени, высмеял продажных, трусливых газетных борзописцев, фразеров и болтунов, идеологов и теоретиков хищничества.

Не менее злую сатиру на либеральную прессу, явно повернувшую в конце 70-х годов к монархизму, содержит цикл «В среде умеренности и аккуратности». Прототипом газеты «Чего изволите?» и ее редактора, Молчалина 2-го, явился Суворин, издатель газеты «Новое время».

Сатирик вводит читателей во все тайны редакционной кухни и пародийно раскрывает сущность основных жанров буржуазной газеты: передовой статьи, фельетона, корреспонденции. Уже само название передовицы газеты Молчалина — «О распространении на все селения империи прав и преимуществ, изложенных в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений» — является пародией на содержание и характер передовых статей, на бюрократический язык, которым излагались законы. Пустословие возведено здесь в принцип, и только одна мысль беспокоит редактора — как бы при всем либерализме дать каждой фразе такой оборот, чтобы не осталось и тени недоверия к начальству?! Щедринское выражение «Чего изволите?» было очень удачным и прочно укрепилось за газетой Суворина «Новое время».

Глава «Тряпичкины-очевидцы» из цикла «В среде умеренности и аккуратности» целиком посвящена буржуазной прессе. Положение русской периодики глубоко волновало сатирика. Он остро переживал почти полное отсутствие честной, правдивой легальной печати в России, которая бы с достоинством служила своему народу. Тряпичкин — не присутствующий на сцене персонаж комедии Гоголя «Ревизор» — был не кем иным, как обобщенным образом продажного писаки, щелкопера, одного из членов «журнального триумвирата» 30-х годов, который составляли Булгарин, Греч и Сенковский. И в названии газеты («Краса Демидрона» — несколько измененное название публичного дома в Петербурге), и в поведении корреспондентов Щедрин настойчиво подчеркивает общую черту буржуазной прессы — продажность.

Горькой и злой иронией звучит название главы — «Тряпичкины-очевидцы». Все три корреспондента газеты «Краса Демидрона» — Подхалимов I, Подхалимов II и Ящерицын — вместо того чтобы ехать на театр военных действий, оказались во внутренних губерниях России, и один из них оттуда посылал в газету свои «фронтовые» корреспонденции.

Позднее, в условиях реакции 80-х годов, Салтыков-Щедрин еще не раз обращается к характеристикам буржуазной и монархической прессы в России. Редактор «Красы Демидрона», бывший тапер публичного дома Иван Иванович Очищенный («Современная идиллия»), сам признается, что он не имеет никакого влияния на газету. Все зависит от издателей — содержателей увеселительных заведений. Скандальная хроника, порнография, социальная демагогия — вот основное содержание газеты «Краса Демидрона» в 80-е годы. Под стать ей газета «Помои», издаваемая Ноздревым («Письма к тетеньке»). Сатира Салтыкова-Щедрина точно отражала картину капиталистической журналистики.

Но в произведениях писателя мы найдем и образ журналиста-демократа, отдавшего силы делу освобождения народа. У него есть свой читатель, читатель-друг, способный не только посочувствовать литератору в трудную минуту, но и готовый претворить в жизнь идеи народного счастья («Мелочи жизни»). Трагический образ журналиста-демократа изображен в сказке «Приключение с Крамольниковым». Он сожалеет о том, что не принял непосредственного участия в революционной борьбе, а лишь в литературе, в журналистике боролся с неправдой.

Таким журналистом-борцом был и сам Салтыков-Щедрин. Его публицистика 70—80-х годов — это подлинная революционно-демократическая летопись всей пореформенной России. Резкость и непримиримость сатиры были отражением убежденности писателя в том, что необходимо решительно покончить с царизмом и эксплуататорами. Все симпатии писателя на стороне истерзанного, забитого хищниками трудящегося человека. Во имя освобождения народа и разоблачал он так беспощадно все язвы русской жизни.

Салтыков-Щедрин был и остается непревзойденным мастером публицистической сатиры, замечательным художником слова. В своем творчестве он часто прибегал к иносказанию, гиперболе, иронии, фантастике. Не менее любил он и пародию, в совершенстве владел юмором. Писатель удивительно быстро и верно умел подметить новое в экономике, политике, литературе. Это уменье позволило ему раньше других, уже в начале 70-х годов, создать яркие, типические образы нового капиталистического хищничества в лице Колупаевых и Разуваевых, в лице Чумазого. Огромная сила сатирического обобщения, типизации — яркая индивидуальная особенность стиля Салтыкова-Щедрина. Он мог схватывать явления в их становлении, росте. Недаром Гончаров говорил, что для изображения не установившегося в жизни нужен талант Щедрина, признав тем самым способность сатирика верно и своевременно улавливать новое в жизни.

Салтыков-Щедрин был мастером эзоповского языка. Немного найдется писателей и публицистов, которые могли бы сравниться с ним в искусстве обходить цензурные рогатки. Вслед за Герценом и Чернышевским он блестяще пользовался в подцензурной печати иронией и по праву мог повторить слова Герцена, назвавшего иронию «утешительницей» и «мстительницей».

Несмотря на многочисленные иносказания, на условность употребления ряда слов и оборотов речи, читатель, по свидетельству самого сатирика, хорошо понимал его. «...Литература до такой степени приучила публику читать между строками, что не было того темного намека, который оставался бы для нее тайной», — признавался писатель (V, 177). Но все же такая форма выражения была горькой необходимостью, которой невольно подчинялся литератор-демократ в самодержавной России.