Глава восьмая. Сверкающие райские птицы, цветы и растения в голубых и серебряных тонах свивались в орнаменте на парчовом корсаже

Сверкающие райские птицы, цветы и растения в голубых и серебряных тонах свивались в орнаменте на парчовом корсаже, рукава и юбка были из тяжелого темно-синего шелка, который при каждом шаге шуршал и шумел, как море в шторм. Я понимала, что в таком платье любая выглядела бы принцессой, но все-таки я была потрясена собственным отражением в зеркале.

— Это… непостижимо красиво! — прошептала я, благоговея.

Ксемериус засопел. Он сидел на остатках парчи возле швейной машинки и ковырялся в носу.

— Девчонки! — сказал он. — Сначала они упираются руками и ногами, чтобы не идти на бал, но стоит натянуть на них красивую тряпку, они уже готовы напрудить в штаны от волнения.

Я игнорировала его и повернулась к создательнице этого мастерского произведения.

— Но другое платье тоже было прекрасно, мадам Россини!

— Да, я знаю. — Она улыбалась. — Мы используем его в другой раз.

— Мадам Россини, вы — настоящий человек искусства! — произнесла я от всей души.

— N'est-ce pas? ^[19] — Она подмигнула мне. — И как человек искусства я всегда могу передумать. Прошлое платье показалось мне слишком бледным к белому парику. Такой коже, как у тебя, необходим выразительный — comment on dit? ^[20] — контраст.

— О да! Парик! — Я вздохнула. — Он всё испортит. Можно сначала сделать фото?

— Bien sû r. ^[21] — Мадам Россини пересадила меня на стульчик перед туалетным столиком и взяла у меня из рук мобильник.

Ксемериус расправил крылья, перелетел ко мне и не слишком удачно приземлился прямо перед фарфоровой головой, на которую был натянут парик.

— Ты в курсе, что обычно водится в таких штуках, да? — Он запрокинул голову и посмотрел снизу вверх на башню из белых волос. — Блохи, совершенно определенно. Возможно, моль. А может быть, что-то и похуже. — Он театрально задрал лапы. — Одно слово: ТАРАНТУЛ!

Я воздержалась от комментария, что urban legends ^[22] стары как мир, и демонстративно зевнула. Ксемериус уперся лапами в бока.

— Но это правда, — сказал он. — Только ты должна бояться не пауков, а некоего графа, если вдруг ты в своем упоении одежкой об этом забыла.

К сожалению, тут он был прав. Но сегодня, выздоровевшей и тут же объявленной Хранителями годной идти на бал, мне хотелось лишь одного — позитивного мышления. И где, если не в ателье мадам Россини, нужно было этим заниматься?

Я бросила на Ксемериуса строгий взгляд и посмотрела на переполненные платьями стойки. Одно платье было прекраснее другого.

— А нет ли у вас случайно чего-нибудь в зеленом тоне? — спросила я тоскливо.

Я помнила про вечеринку у Синтии и про костюмы марсиан, которые Лесли для нас придумала. «Нам нужны будут только пару зеленых мешков для мусора, немного толстой проволоки, пустые консервные банки и несколько шаров из пенопласта», — сказала она. — «Со степлером и термоклеевым пистолетом мы в одно мгновение превратимся в классных винтажных марсиан. Так сказать, живое современное искусство, к тому же не будет нам ни пенни стоить».

— Зеленом? О да, — сказала мадам Россини. — Когда все еще думали, что рыжая худышка (она произносила «удишка») — будет прыгать во времени, я много зеленого использовала, он прекрасно гармонирует («армоньирует») с рыжими волосами и, конечно, с зелеными глазами юного бунтаря.

— Ой-ёй! — сказал Ксемериус и погрозил ей лапой. — Опасная почва, драгоценная!

В этом он был прав. Юный мерзавец-бунтарь однозначно не был в списке позитивных вещей, о которых я хотела думать. (Но если Гидеон действительно появится на этой вечеринке с Шарлоттой, я точно не буду там торчать в мусорном мешке! Лесли может что угодно говорить о «крутизне» и современном искусстве.)

Мадам Россини расчесала мои длинные волосы и собрала их сверху резинкой.

— Сегодня вечером он, кстати, будет в зеленом, темный морской зеленый цвет — я потратила часы, выбирая ткань, чтобы ваши цвета подходили друг к другу. В конце я еще проверила, как они смотрятся при свете свечей. Absolument onirique. ^[23] Вы будете выглядеть как король и королева морей и океанов.

— Абсалюмонг! — каркнул Ксемериус. — И жили они долго и счастливо, и родили много маленький морских принцев и принцессок.

Я вздохнула. Кажется, он хотел остаться дома и последить за Шарлоттой? Но не смог удержаться от того, чтобы проводить меня в Темпл. Что тоже было очень трогательно. Ксемериус-то знал, как я боюсь бала.

Пока мадам Россини заплетала мои волосы в косу, которую потом завернула в узел и прихватила шпильками, она, концентрируясь, хмурила лоб.

— Зеленый, говоришь? Дай-ка подумать. Можно взять костюм для верховой езды из конца восемнадцатого века из зеленого («зельеного») бархата, еще — о! у меня отлично получилось! — вечерний ансамбль из 1922 года, шелк цвета вод Нила и подходящими шляпкой («шьльяпкой»), пальто и сумочкой, trè s chic! ^[24] Еще есть несколько платьев в стиле Баленсиага, ^[25] которые Грейс Келли носила в шестидесятых. Но самое лучшее — бальное платье цвета листьев розы, тебе оно будет очень к лицу.

Она осторожно подняла строение из волос. Белоснежный и украшенный голубыми бантиками и парчовыми цветочками парик напоминал мне многоэтажный свадебный торт. От него даже пахло ванилью и апельсинами. Мадам Россини умело надела свадебный торт на птичье гнездо у меня на голове, и когда я в следующий раз посмотрела в зеркало, я едва узнала себя.

— Сейчас я выгляжу как смесь Марии-Антуанетты и моей бабушки, — сказала я.

И из-за черных бровей — еще немного как разбойник Хотценплотц, ^[26] переодевшийся в женское платье.

— Глупости, — возразила мадам Россини, закрепляя парик громадными шпильками. Они выглядели, как маленькие кинжалы с рукояткой из стеклянных камушков, которые сверкали на парике, как голубые звезды. — Важны контрасты, лебьёдушка. Контрасты — это самое главное. — Она указала на раскрытый ящик с косметикой, стоявший на туалетном столике. — Небольшой макияж — smokey eyes ^[27] при свете свечей и в восемнадцатом веке en vogue. ^[28] Чуточку пудры — parfaitement! ^[29] Ты опять будешь красивее всех!

Что она, конечно, не могла знать, так как сама не была на вечеринке в прошлый раз. Я улыбнулась ей.

— Вы так добры ко мне! Вы — самая лучшая! А за свои платья вы должны получить Оскара!

— Я знаю, — сказала мадам Россини скромно. — Помни, что садиться и выходить ты должна головой вперед, дорогуша.

Мадам Россини проводила меня до лимузина и помогла забраться в него. Я себе казалась Мардж Симпсон, только башня у меня на голове была белая, а не синяя, и крыша лимузина, к счастью, была достаточно высока.

— Трудно представить, как такая тоненькая фигурка может занимать так много места, — сказал мистер Джордж, улыбаясь, когда я наконец расправила все юбки на заднем сиденье.

— Точно! В этом платье можно затребовать собственный почтовый индекс.

Мадам Россини на прощанье послала мне воздушный поцелуй. Ах, она была необыкновенная! В ее присутствии я всегда забывала, как ужасна на самом деле моя жизнь в настоящее время.

Автомобиль двинулся с места, и в этот момент распахнулась дверь в штаб-квартиру Хранителей и из нее выбежал Джордано. Его подбритые брови занимали вертикальное положение, а под искусственным загаром он наверняка был мертвенно-бледным. Его рот с надутыми губами открывался и закрывался, что придавало ему вид вымирающей глубинной рыбы. К счастью, я не могла расслышать, что он сказал мадам Россини, но можно было легко догадаться. Глупая девчонка! Ни малейшего понятия об истории и менуэте. Опозорится из-за своего безрассудства. Позор для человечества.

Мадам Россини сладко улыбнулась и что-то ему сказала, отчего его рыбий рот тут же захлопнулся. К сожалению, они оба скрылись из вида, когда водитель свернул в переулок, ведущий к Стрэнду. Ухмыляясь, я откинулась назад, но во время поездки хорошее настроение быстро улетучилось и сменилось волнением и страхом. Я боялась всего: неопределенности, большого количества гостей, взглядов, вопросов, танцев, а больше всего, конечно, новой встречи с графом. Страхи преследовали меня и во сне, хотя надо было радоваться тому, что я вообще могла говорить о ночи, в которую мне удалось поспать. Незадолго до пробуждения мне приснилось что-то особо странное: я споткнулась о собственный подол, свалилась вниз по огромной лестнице, причем прямо под ноги графу Сен-Жермену, который, не прикасаясь, помог мне встать, взяв меня за горло. При этом он шипел почему-то голосом Шарлотты: «Ты — позор для всей семьи!» А возле него стоял мистер Марли, держа в поднятой руке рюкзак Лесли, и говорил укоризненно: «На твоей Ойстер-кард^[30] всего один фунт двадцать пенсов».

«Как несправедливо. Я только сегодня перевела на нее деньги», — хохотала Лесли, когда я во время урока географии рассказала о своем сне. Кстати, сон был не так уж далек от истины: вчера у Лесли украли рюкзак, как раз когда она заходила в автобус. Его грубо сорвал с ее спины какой-то молодой мужчина, который, по словам Лесли, бегал быстрее, чем Дуэйн Чемберс.^[31] За прошедшее время мы уже знали, на что способны Хранители. Да и от Шарлотты, которая без сомнений была замешана в этой истории (пусть даже не непосредственно), нельзя было ожидать другого. И все-таки этот метод показался нам… ну… топорным. И если бы нам нужны были еще какие-нибудь доказательства, то им стал бы тот факт, что у женщины, стоявшей рядом с Лесли, была сумка от «Hermè s». Нет, ну честно: какой бы уважающий себя вор вместо такой сумки схватил бы потрепанный рюкзак?

Ксемериус рассказал, что Шарлотта сразу после моего ухода обыскала мою комнату в поисках хронографа, ничего не пропустив. Даже под подушкой — какой оригинальный тайник! — посмотрела. После тщательного обыска шкафа она нашла незакрепленную гипсокартоновую панель и с торжествующей улыбкой на лице (по слова Ксемериуса) поползла в пристройку, причем ее не испугала бы даже сестра моей паучьей подружки (сказал Ксемериус). Она даже не побрезговала засунуть руку в крокодильи внутренности. Ну, она опоздала ровно на один день, а того, кто опаздывает, наказывает жизнь, говорит всегда леди Ариста. После того как Шарлотта разочарованно выползла из шкафа, она сосредоточила свое внимание на Лесли, что в итоге стоило Лесли потери рюкзака. Теперь у Хранителей были Ойстер-кард с только что внесенной на нее суммой, пенал, блеск для губ вишневого оттенка, а также парочка библиотечных книг о расширении восточной дельты Ганга — и больше ничего.

Это поражение Шарлотте не удалось спрятать за обычным высокомерным выражением лица, с которым она сегодня явилась к завтраку. Зато у леди Аристы хватило достоинства, чтобы признать ошибку.

— Сундук везут обратно, — сообщила она холодно. — Очевидно, у Шарлотты слишком напряжены нервы, и я должна признаться, что ошибочно поверила ее рассуждениям. А сейчас будем считать вопрос закрытым и обратимся к другим темам.

Это было (во всяком случае по меркам леди Аристы) настоящим извинением. В то время как Шарлотта при этих словах напряженно пялилась в тарелку, все остальные обменялись озадаченными взглядами и послушно обратились к единственной другой теме, которая нам пришла в голову, — погоде. Только тетя Гленда, на шее которой горели красные пятна, не захотела оставить этот упрек в адрес Шарлотты без ответа.

— Вообще-то, вместо того чтобы упрекать, ей должны быть благодарны за то, что она до сих пор чувствует себя ответственной и бдительно следит, — не смогла промолчать она. — Как там говорится в пословице? «От добра добра не ищут». Я уверена, что…

Но мы никогда не узнали, в чем была уверена тетя Гленда, так как леди Ариста произнесла ледяным тоном:

— Если ты не хочешь сменить тему, ты, разумеется, вправе уйти из-за стола, Гленда.

Что тетя Гленда и сделала, вместе с Шарлоттой, которая заявила, что не голодна.

— Всё в порядке? — Мистер Джордж, сидевший напротив (если точнее, наискосок, потому что мои юбки занимали половину внутреннего пространства лимузина) и до сих пор не мешавший моему погружению в мысли, улыбнулся. — Доктор Уайт дал тебе что-нибудь от сценической лихорадки?

Я покачала головой.

— Нет, — сказала я. — Я побоялась, что у меня начнет двоиться в глазах в восемнадцатом веке.

Или что-нибудь ещё хуже, но об этом мне лучше помолчать. На суаре в прошлое воскресенье только пунш леди Бромптон помог мне сохранить спокойствие, и этот же пунш спровоцировал меня выступить перед всеми гостями с Memory из Cats — каких-то несчастных двести лет до того, как этот номер напишет Эндрю Ллойд Вебер. Кроме того, я громко общалась с призраком в присутствии остальных гостей, что я в трезвом виде никогда бы не сделала. Я надеялась, что выдастся пару минут наедине с доктором Уайтом, мне хотелось его спросить, почему он мне помог, но обследование проходило в присутствии Фалька де Вилльера, и к всеобщей радости доктор объявил меня здоровой. Когда я на прощание заговорщицки подмигнула, доктор Уайт в ответ лишь наморщил лоб и спросил, не попало ли мне что-либо в глаз. При этом воспоминании я вздохнула.

— Не волнуйся, — сказал мистер Джордж сочувственно. — Это продлится недолго и ты быстро вернешься назад. Еще до ужина всё закончится.

— Но до этого момента я могу наделать кучу ошибок, а может, даже вызвать мировой кризис. Спросите у Джордано. Неправильная улыбка, неверный реверанс, не тот разговор и — бах! Восемнадцатый век стоит в огне.

Мистер Джордж улыбнулся.

— Ах, Джордано просто завидует. За одно путешествие во времени он готов был бы совершить убийство.

Я погладила мягкий шелк юбок и провела пальцем по вышивке.

— А если серьезно, я до сих пор не понимаю, почему бал так важен. И что я там должна делать.

— Ты имеешь в виду — кроме как танцевать и получать удовольствие, и воспользоваться привилегией увидеть знаменитую герцогиню Девоншира собственными глазами? — Когда я не улыбнулась в ответ, мистер Джордж тут же посерьезнел, вынул носовой платок и промокнул лоб. — Ах, девочка моя! Этот день важен потому, что именно во время этого бала должно выясниться, кто является предателем в рядах Хранителей, который передавал информацию Флорентийскому Альянсу. Граф рассчитывает, что ваше пребывание на балу спровоцирует и лорда Аластера, и предателя.

Ага. Это было чуточку точнее, чем в «Анне Карениной».

— То есть, в принципе мы играем роль приманки. — Я нахмурила лоб. — Но… э-э-э… разве вы не должны уже давным-давно знать, сработал ли план? И кто оказался предателем? Это же случилось двести лет назад.

— Да и нет, — ответил мистер Джордж. — По неизвестной причине отчеты в Хрониках за эти дни и недели особенно туманны. К тому же, какой-то части не хватает. Хотя много раз написано о предателе, которого отстранили от высокого поста, но имя его не названо. Четыре недели спустя коротко упомянуто, что никто не захотел отдать предателю последний долг, этой чести, мол, он не заслужил.

Я снова покрылась гусиной кожей.

— Через четыре недели после исключения предателя из ложи он был мертв? Как… э-э-э… практично.

Но мистер Джордж меня уже не слушал. Он постучал в перегородку между нами и водителем.

— Я боюсь, что ворота слишком узки для лимузина. Езжайте лучше в школьный двор с другой стороны. — Он улыбнулся мне. — Мы приехали. И, кстати, ты прекрасно выглядишь — я все время хотел тебе это сказать. Как будто сошла со старинной картины.

Автомобиль остановился прямо перед лестницей ко входу в школу.

— Но намного, намного красивей, — сказал мистер Джордж.

— Спасибо.

От волнения я забыла, что мадам Россини меня предупреждала — Садиться и выходить ты должна головой вперед, дорогуша! — и сделала ошибку, пытаясь выйти из лимузина, как обычно. В результате я безнадежно запуталась в юбках и чувствовала себя пчелой Майей в паутине Теклы. Пока я чертыхалась, а мистер Джордж беспомощно хихикал, кто-то протянул мне две руки, и поскольку у меня не было другого выхода, я схватилась за них и позволила вытащить себя наружу. Одна рука принадлежала Гидеону, вторая — мистеру Уитмену, и я тут же отпустила обе, как будто обжегшись.

— Э-эм… спасибо, — пробормотала я, быстро разгладила платье и попыталась усмирить ужасное сердцебиение. Потом я присмотрелась к Гидеону — и ухмыльнулась. Даже если мадам Россини не зря восторгалась красотой ткани цвета морской волны, а шикарный камзол сидел на плечах Гидеона без малейшей складки и весь он (Гидеон) до пряжек на туфлях изумительно выглядел, белый парик разрушал все впечатление.

— Я уже думала, что буду единственной, кто выглядит по-дурацки, — сказала я.

Его глаза весело сверкнули.

— Мне удалось уговорить Джордано отказаться хотя бы от пудры и «мушек».

Честно говоря, он был и так достаточно бледен. На какую-то секунду я потерялась, глядя на его тонко вычерченную линию подбородка и губы, но потом взяла себя в руки и приняла насколько возможно мрачный вид.

— Остальные ждут внизу, давайте поспешим, пока тут не собралась толпа, — сказал мистер Уитмен и бросил взгляд на тротуар, где остановились две дамы, выгуливающие своих собачек и с любопытством наблюдающие за нами.

Если Хранители не хотят привлекать внимание, им следует выбрать менее заметный автомобиль. И, разумеется, не возить постоянно по городу странно одетых людей.

Гидеон протянул руку, но в этот момент сзади раздался глухой удар и я оглянулась. Ксемериус приземлился на крышу лимузина и какое-то время выглядел, как камбала на сковородке.

— Ну-у-у-у! — пропыхтел он обиженно. — Не могли меня подождать? — Он пропустил наш отъезд из Темпла из-за какой-то кошки, если я правильно поняла. — Я должен был всю дорогу лететь! А я же хотел с тобой попрощаться. — Он поднялся, прыгнул мне на плечо, и я почувствовала что-то похожее на влажное холодное объятие. — Ну, Великая мастерица ордена Святого Вязаного Поросенка, — сказал он. — Не забудь, во время менуэта походить по ногам «Того-чье-имя-мы-не-называем», — он бросил презрительный взгляд на Гидеона. В его голосе звучало неподдельное беспокойство. У меня появился комок в горле, но в этот же момент Ксемериус добавил: — Если ты облажаешься, тебе придется в будущем обходиться без моей помощи. Я тогда найду себе нового человека. — Он нахально ухмыльнулся и не долго думая ринулся к собакам, которые через мгновение сорвались с поводков и с поджатыми хвостами убежали.

— Гвендолин, ты спишь? — Гидеон протягивал мне руку. — То есть, конечно, мисс Грей! Могу я вас просить проследовать за мной в 1782 год?

— Не забудь — я начинаю игру только тогда, когда мы там окажемся, — сказала я тихо, чтобы шедшие впереди нас мистер Джордж и мистер Уитмен не услышали. — До этого я бы хотела минимального контакта с тобой, если ты не возражаешь. Кроме того, я прекрасно здесь ориентируюсь — это же моя школа.

И во вторую половину этой пятницы она как будто вымерла. В фойе мы встретили директора Гиллса, который тянул за собой сумку с принадлежностями для игры в гольф и уже сменил свой костюм на брюки в клетку и рубашку-поло. Но он не упустил возможность сердечно поприветствовать «группу актеров-любителей нашего дорогого мистера Уитмена». Причем каждого в отдельности — пожимая руку.

— Как большой покровитель искусства я с большим удовольствием предоставляю нашу школу для ваших проб на то время, пока вы не можете использовать свое помещение. Какие восхитительные костюмы! — Добравшись до меня, он запнулся. — Ты подумай! Это лицо мне знакомо. Ты — одна из двух злых девочек с лягушкой, не так ли?

Я заставила себя улыбнуться.

— Да, директор Гиллс, — сказала я.

— Ну, я очень рад, что ты нашла для себя такое замечательно хобби. Теперь такие глупые идеи наверняка не придут тебе в голову. — Он жизнерадостно улыбнулся всем. — Я желаю вам успехов или что там желают в театре… тьфу-тьфу-тьфу… ни пуха ни пера…

В хорошем настроении он еще раз помахал всем рукой и вместе с сумкой для гольфа вышел в дверь — навстречу выходным дням. Я смотрела ему вслед, слегка завидуя. В виде исключения, я готова была с ним поменяться местами, даже если бы мне пришлось стать лысым мужчиной среднего возраста в клетчатых брюках.

— Злые девочки с лягушкой?! — повторил Гидеон по дороге в подвал и с интересом посмотрел на меня сбоку.

Я сосредоточила все внимание на том, чтобы достаточно высоко поднять шуршащие юбки, чтобы не споткнуться.

— Моя подруга Лесли и я пару лет назад были вынуждены положить задавленную нашей одноклассницей лягушку ей в суп. Директор Гиллс до сих пор не может нам этого простить.

— Вы были вынуждены, положить лягушку в суп одноклассницы?

— Да, — ответила я и одарила его надменным взглядом. — Для педагогических целей нужно иногда совершать поступки, которые выглядят странными для окружающих.

В подвале, под написанной на стене цитатой Эдгара Дега — «Картина должна быть выполнена с тем же чувством, с которым преступник совершает преступление», — вокруг хронографа собрались всё те же: Фальк де Вилльер, мистер Марли и доктор Уайт, который разложил медицинские инструменты и перевязочный материал на одном из столов. Я была рада, что хотя бы Джордано оставили в Темпле, где он, наверное, до сих пор ломал руки, стоя на лестнице.

Мистер Джордж подмигнул мне.

— Мне как раз пришла в голову замечательная идея, — прошептал он. — Если ты не знаешь, что делать дальше, теряй сознание. В те времена дамы постоянно теряли сознание — то ли из-за тесно зашнурованных корсетов, то ли из-за спертого воздуха, а может, потому что это было просто практично; никто толком не знает.

— Я запомню, — сказала я и сразу испытала искушение испробовать совет мистера Джорджа тут же. К сожалению, Гидеон, видимо, угадал мое намерение, он взял меня за руку и улыбнулся.

А Фальк уже развернул хронограф. Когда он позвал меня жестом к себе, я подчинилась своей судьбе, мысленно послав мольбу небу, чтобы леди Бромптон поделилась рецептом специального пунша со своей хорошей подругой, достопочтенной леди Пимплботтом.

Мои представления о балах были весьма смутными. А об исторических балах — никакими. Поэтому нечего было удивляться, что я после видений бабушки Мэдди и моего сегодняшнего сна ожидала что-то среднее между «Унесенные ветром» и бурными празднествами из «Марии-Антуанетты», при этом лучшая часть моего сна состояла в том, что я имела поразительное сходство с Кирстен Данст. Но перед тем, как проверить, насколько верны мои представления, нам пришлось сначала покинуть подвал. (Опять! Я очень надеялась, что мои игры не пострадают от этой беготни по лестницам.)

Несмотря на всю мою придирчивость надо было признать, что в этот раз Хранители сумели очень умно все организовать. Фальк выставил хронограф так, что мы прибыли, когда бал уже несколько часов был в самом разгаре. Я испытала сильное облегчение, узнав, что не придется дефилировать перед хозяевами дома. Втайне я боялась церемониймейстера, стучащего посохом по полу и громко объявляющего наши придуманные имена. Или — еще хуже! — правду: «Леди и джентльмены! — тук! тук! — Гидеон де Вилльер и Гвендолин Шеферд, аферисты из двадцать первого века. Обратите внимание, корсет и каркас юбки сделаны не из китового уса, а из высокотехнологичного углеродного волокна! Господа прибыли, кстати, через подвал!» Который, между прочим, в этот раз был особенно темным, так что я, к сожалению, была вынуждена взять Гидеона за руку, иначе я в этом платье ни за что не выбралась бы наверх.

Только в передней части коридора, там, где в моей школе был проход к кабинетам технических средств обучения, появились факелы, отбрасывавшие дрожащий свет на стены. В настоящий момент тут были размещены продуктовые кладовые, что, учитывая царящий здесь холод, имело смысл. Из чистого любопытства я заглянула в одну из комнат и остановилась, ошеломленная. Так много еды одновременно я еще никогда не видела! Очевидно, после бала предполагался банкет, так как на столах стояли бесчисленные блюда, миски и большие бочонки, полные странных кушаний. Многое было весьма искусно украшено и залито прозрачным желе. Я обнаружила горы приготовленных мясных блюд, запах которых для меня был определенно слишком резким, кроме того захватывающее дух количество сладостей во всех формах и размерах и позолоченную фигуру лебедя, выглядевшую удивительно живой.

— Смотри, они и декорации к столу охлаждают, — прошептала я.

Гидеон потянул меня дальше.

— Это не декорация. Это настоящий лебедь. Готовят исключительно, чтобы полюбоваться, — прошептал он в ответ и почти в ту же секунду вздрогнул, а я, должна со стыдом признаться, — закричала.

Прямо из-за приблизительно девятнадцатиэтажного торта, увенчанного двумя (неживыми) соловьями из тени вышла фигура и бесшумно приблизилась к нам с обнаженной шпагой. Это был Ракоци, правая рука графа. Он бы мог зарабатывать деньги, выходя таким драматическим образом где-нибудь в аттракционе ужасов. Хриплым голосом он поприветствовал нас.

— Идите за мной, — прохрипел он.

Пока я пыталась прийти в себя от пережитого испуга, Гидеон спросил недовольно:

— Разве вы не должны были встретить нас раньше?

Ракоци предпочел не ответить на этот вопрос, что меня не удивило. Он относился к типу людей, которые никогда не признают свои ошибки. Молча он взял в руки факел, кивнул нам и скользнул в боковой проход, ведущий к лестнице. Сверху слышались скрипка и гул голосов, которые становились все громче, и незадолго до конца лестницы Ракоци распрощался с нами, сказав: «Я со своими людьми буду охранять вас из тени». Он исчез, бесшумно, как леопард.

— Наверное, он не получил приглашения, — сказала я в шутку. На самом деле от мысли о том, что в каждом темном углу стояли люди Ракоци и наблюдали за нами, у меня волосы вставали дыбом.

— Да нет, разумеется, он приглашен. Но он, скорее всего, не хочет расставаться со шпагой, а в бальном зале это запрещено. — Гидеон изучающе осмотрел меня. — На твоем платье не осталось паутины?

Я возмущенно глянула на него.

— Нет. Но, может быть, в твоих мозгах, — сказала я, протиснулась мимо него и осторожно открыла дверь.

Я переживала, получится ли у нас незаметно зайти в фойе, но, оказавшись в шуме и толкотне, царивших в бальном зале, спросила себя, зачем вообще нужны были эти сложности с подвалом. Скорее всего, просто по привычке. Мы спокойно могли прыгнуть прямо сюда — никто и не заметил бы.

Жилище лорда и леди Пимплботтом было действительно великолепным — тут мой друг Джеймс ни капельки не преувеличил. Под камчатными обоями, лепными украшениями, картинами и покрытым фресками и украшенным хрустальными люстрами потолком мою старую школу нельзя было узнать. Полы были сделаны мозаикой и покрыты толстыми коврами, и по дороге на второй этаж мне показалось, что коридоров и лестниц было больше, чем в моем времени.

К тому же было тесно. Тесно и шумно. В наше время вечеринку закрыли бы из-за переполненности, или соседи пожаловались бы на Пимплботтомов за нарушение ночной тишины. А это были пока только фойе и коридоры. Бальный зал оказался еще круче. Он занимал половину второго этажа и был набит битком. Гости стояли группками или образовывали длинные ряды в танце. Зал гудел голосами и смехом, как пчелиный улей, причем это сравнение мне показалось даже недостаточным, поскольку громкость достигала приблизительно уровня шума взлетающего самолета в Хитроу. В конечном итоге, все четыреста человек должны были перекрикивать друг друга, а оркестр из двадцати музыкантов, расположившийся на балконе, пытался перекрыть их всех. Все это было освещено таким количеством свечей, что я непроизвольно оглянулась в поисках огнетушителя. Короче говоря, разница между балом и суаре у Бромптонов, была примерно такая же, как между ночным клубом и чаепитием у бабушки Мэдди, и я вдруг поняла, откуда взялось выражение «шумный бал».

Наше появление не вызвало особого внимания, поскольку постоянно кто-то входил и выходил. Но все-таки некоторые с любопытством повернулись к нам, и Гидеон сжал мою руку чуть сильнее. Я почувствовала, что меня рассматривают с ног до головы, и мне страшно захотелось еще раз глянуть на себя в зеркало — не осталась ли действительно паутина на моем платье.

— Все в порядке, — сказал Гидеон. — Ты изумительно выглядишь.

Я смущенно откашлялась. Гидеон ухмыльнулся, глядя на меня сверху.

— Ты готова?

— Я готова, если ты готов, — ответила я, не раздумывая. Эти слова вырвались у меня, и на короткий момент я вспомнила, как мы радовались, прежде чем он меня мерзко предал. Хотя так много радости тоже не было.

Несколько девушек начали шептаться, когда мы проходили мимо них, я только не знала — то ли мое платье так понравилось, то ли Гидеон. Я старалась держаться прямо, как только могла. Парик был на удивление хорошо сбалансирован, он не доставлял проблем при любом движении головы, хотя по весу его наверняка можно было сравнить с кувшинами для воды, которые женщины в Африке носят на голове.

Пока мы пересекали зал, я оглядывалась в поисках Джеймса. Этот бал устраивали его родители, значит, он тоже должен быть где-нибудь поблизости, не так ли? Гидеон, который был на голову выше большинства гостей, быстро нашел графа Сен-Жермена. Тот стоял неповторимо элегантно на одном из узеньких балкончиков и разговаривал с невысоким, пестро разодетым мужчиной, который мне показался смутно знакомым. Недолго думая, я присела в глубоком реверансе, о чем пожалела в следующий же момент, вспомнив, как в прошлую встречу граф Сен-Жермен мягким голосом разбил мое сердце на тысячи крохотных осколков.

— Мои дорогие дети, вы пунктуальны вплоть до минуты, — сказал граф и махнул, чтобы мы подошли поближе. Мне он милостиво кивнул (наверное, оказал честь, если вспомнить, что я как женщина была одарена коэффициентом интеллекта, хватающим как раз, чтобы пройти от балконной двери до ближайшей свечки). Зато Гидеона он сердечно обнял.

— Что скажете, Алеотт? Вы узнаете в чертах этого красивого молодого человека что-либо от меня?

Одетый как попугай мужчина с улыбкой покачал головой. Его узкое длинное лицо было не только напудрено, нет, он еще наложил на щеки румяна — как клоун!

— Я нахожу, что в осанке есть определенное сходство.

— Да и как можно сравнить это юное лицо с моим стариковским? — Граф скривил в самоиронии губы. — Годы не пожалели мои черты, иногда я сам себя не узнаю в зеркале. — Он обмахнулся носовым платком. — Кстати, позвольте представить: почтенный Альберт Алеотт, в настоящее время — Первый секретарь ложи.

— Мы уже встречались при различных обстоятельствах в Темпле, — сказал Гидеон, слегка поклонившись.

— А да, правильно, — улыбнулся граф.

Теперь и я знала, почему «попугай» мне показался знакомым. Он встречал нас в Темпле при первом визите к графу и предоставил нам карету до дома лорда Бромптона.

— Вы, к сожалению, пропустили прибытие герцогской пары, — сказал он. — Прическа Ее Светлости вызвала у многих зависть. Боюсь, что с завтрашнего дня у лондонских парикмахеров не будет отбоя от заказов.

— Герцогиня действительно прекрасна! Жаль, что она считает, что должна вмешиваться в мужские дела и политику. Алеотт, можно позаботиться о том, чтобы вновь прибывшие получили что-нибудь из напитков? — Как обычно, граф говорил тихо и мягко, но несмотря на окружающий нас шум весьма отчетливо. Меня охватил озноб, и причиной этому был наверняка не холодный ночной сквозняк из балконной двери.

— Разумеется! — Первый секретарь услужливостью напомнил мне мистера Марли. — Белое вино? Я мигом вернусь.

Черт. Никакого пунша.

Граф подождал, пока Алеотт исчезнет в зале, затем опустил руку в карман и достал оттуда запечатанное письмо, которое передал Гидеону.

— Это письмо твоему Главному магистру. В нем подробности нашей следующей встречи.

Гидеон спрятал письмо и в ответ передал графу другой запечатанный конверт.

— Здесь находится подробный отчет о событиях прошедших дней. Вас наверняка обрадует услышать, что кровь Илэйн Бэргли и леди Тилни в настоящий момент внесены в хронограф.

Я вздрогнула. Леди Тилни? Как это он умудрился? В нашу последнюю встречу мне не показалось, что она когда-нибудь добровольно отдаст свою кровь. Я искоса с недоверием взглянула на Гидеона. Не насильно же он взял у нее кровь? В моей голове мелькнула картинка, как она отчаянно швыряет в него вязаным поросенком.

Граф похлопал его по плечу.

— Таким образом, не хватает лишь Сапфира и Черного Турмалина. — Он оперся на трость, но в этом жесте не было ничего от дряхлости. Наоборот, он производил чрезвычайно властное впечатление. — О, если бы он знал, как мы близки к тому, чтобы изменить мир!

Он кивнул в сторону зала, на другой стороне которого я увидела лорда Аластера из Флорентийского Альянса, как и в прошлый раз, всего увешанного украшениями. Сверкание камней в его многочисленных кольцах было видно и на расстоянии. Сверкали и его глаза — ледяные и наполненные ненавистью — даже на этом расстоянии. Позади него угрожающе высилась фигура в черном, но в этот раз я не сделала ошибки, приняв ее за одного из гостей. Это был призрак, сопровождающий лорда Аластера, как маленький Роберт сопровождает доктора Уайта. Когда он меня заметил, губы его задвигались, и я обрадовалась, что не могла слышать его ругательства. Вполне достаточно, что он являлся в моих снах.

— Стоит там и мечтает проткнуть меня шпагой, — сказал граф и выглядел при этом почти довольным. — Он действительно не думает ни о чем другом уже много дней. Ему даже удалось пронести контрабандой шпагу в этот зал. — Он потер подбородок. — Поэтому он не танцует и даже не садится, а стоит, застыв, как оловянный солдатик, и ждет удобного случая.

— А мне нельзя было взять шпагу с собой, — сказал Гидеон укоризненно.

— Не волнуйся, мой мальчик, Ракоци и его люди не спустят с Аластера глаз. Предоставим храбрым куруцци проливать сегодня кровь.

Я снова взглянула на лорда Аластера и одетого в черное призрака, который сейчас кровожадно махал мечом в мою сторону.

— Но он же не станет… перед всеми гостями… я имею в виду… в восемнадцатом веке же тоже нельзя было безнаказанно убивать? — Я сглотнула. — Лорд Аластер не станет рисковать тем, что окажется из-за вас на виселице, или?

Тяжелые веки на мгновение скрыли глаза графа, как будто он сосредоточился на мыслях противника.

— Нет, для этого он слишком хитер, — сказал он медленно. — Но он знает, что у него будет не так много удобных моментов, чтобы встретить вас обоих одновременно. Он не станет упускать один из них. Поскольку я сказал тому, кого считаю предателем — и только ему! — в какое время вы — невооруженные и в одиночестве — будете возвращаться в подвал для обратного прыжка, увидим, что произойдет…

— Э-э-э… — произнесла я. — Но…

Граф поднял руку.

— Не волнуйся, дитя! Предатель не знает, что Ракоци и его люди не спускают с вас глаз. Аластеру видится совершенное убийство: трупы практически растворяются в воздухе. — Он засмеялся. — Со мной это, конечно, не сработает, поэтому для меня он запланировал другую смерть.

Ну, отлично. Едва я успела переварить полученную информацию, что мы, так сказать, объявлены дичью, на которую можно охотиться, что мое отношение к балу вообще и в частности не слишком изменило, вернулся пестрый секретарь — я успела забыть его имя — с двумя бокалами белого вина. За ним следовал еще один старый знакомый — толстяк лорд Бромптон. Он чрезмерно радовался нашей встрече и целовал мне руку чаще, чем разрешали приличия.

— О, вечер спасен! — вскричал он. — Я так рад! Леди Бромптон и леди Лавиния тоже видели вас, но их задержали на танец. — Он смеялся так, что его жирный живот колыхался. — Мне поручили позвать вас принять участие.

— Отличная идея, — сказал граф. — Молодые люди должны танцевать! Я в юности не упускал ни единой возможности.

Ага, вот оно! Сейчас начнутся проблемы с двумя левыми ногами и «где-вы-сказали-правая-рука?», Джордано называл это «вопиющий дефицит ориентирования». Я только хотела выдуть одним махом свое вино, но Гидеон уже забрал у меня бокал и передал его Первому секретарю.

Посреди танцевального зала пары выстраивались для следующего менуэта. Леди Бромптон восторженно махала нам, лорд Бромптон исчез в толпе, Гидеон как раз успел перед началом музыки поставить меня в ряд дам, вернее между бледно-золотым и зеленым с вышивкой платьем. Зеленое платье было на леди Лавинии, что я определила боковым зрением. Она была так же хороша, как и в моих воспоминаниях, а ее декольте позволяло бросать взгляды исключительно глубоко даже для царящей откровенной моды. На ее месте я бы не рискнула наклониться. Но леди Лавиния не выглядела озабоченной по этому поводу.

— Как замечательно снова встретить вас!

Она лучезарно улыбнулась всем, но в особенности Гидеону, чтобы тут же присесть в начальном реверансе. Я повторила ее движение и в коротком моменте паники перестала чувствовать собственные ноги. В моей голове кружились многочисленные инструкции, я почти пролепетала «Слева — это там, где большой палец справа», но тут Гидеон сделал первый шаг в Tour de main и удивительным способом мои ноги самостоятельно попали в ритм. Праздничное звучание оркестра заполнило весь зал, до последнего уголка, и разговоры вокруг нас стихли. Гидеон положил левую руку на пояс и протянул мне правую.

— Этот менуэт Гайдна божественен, — сказал он непринужденным тоном. — Ты знала, что композитор почти вступил в ложу Хранителей? Через приблизительно десять лет, во время путешествия по Англии. Он тогда раздумывал, не поселиться ли ему в Лондоне.

— Да неужели? — Я прошла мимо него, слегка наклонив голову, чтобы не потерять его из виду. — До сих пор я знала только, что Гайдн — мучитель маленьких детей. — Во всяком случае, меня он в детстве замучил, когда Шарлотта разучивала его сонаты с тем же ожесточением, с каким она сегодня искала хронограф.

Но подробнее я не смогла объяснить, так как за это время из четвертной фигуры мы перешли в большой круг, и мне пришлось сконцентрироваться на том, что все двигались направо. В чем на этот раз было дело, я не знала, но вдруг танец стал доставлять мне настоящее удовольствие. Свечи бросали замечательный свет на потрясающие костюмы, музыка перестала быть скучной и устаревшей, став как раз подходящей, рядом со мной беззаботно улыбались танцующие. И даже парики не выглядели так уж ужасно. На короткое время я почувствовала себя легко и свободно. Когда круг разомкнулся, я скользнула к Гидеону, как будто ничем другим раньше не занималась, а он посмотрел на меня, как будто в зале никого, кроме нас, не было. В моей странной эйфории я не могла делать ничего другого, как сиять всем лицом, без оглядки на мнение Джордано, что в восемнадцатом веке ни в коем случае нельзя демонстрировать зубы. По какой-то причине моя улыбка полностью выбила Гидеона из колеи. Он взял мою протянутую руку и, вместо того чтобы легко положить свои пальцы на мои, сжал ее.

— Гвендолин, я никому больше не позволю…

Мне не удалось узнать, что именно он никому больше не позволит, так как в этот момент леди Лавиния схватила его за руку, вложив мою в пальцы ее партнера, и сказала с улыбкой:

— Давайте поменяемся на время, согласны?

Нет, о согласии с моей стороны не могло быть и речи, и Гидеон тоже замялся. Но потом он поклонился леди Лавинии и отпустил меня, забыв как о ничего не значащей младшей сводной сестре (кем я, по сути, и была). Моя эйфория исчезла так же быстро, как и появилась.

— Я уже издали восхищался вами, — сказал мой новый партнер по танцу, когда я поднялась из реверанса и протянула ему руку. Больше всего мне хотелось ее тут же убрать, потому что его пальцы оказались влажными и липкими. — Мой друг, мистер Мерчант, имел удовольствие познакомиться с вами на суаре у леди Бромптон. Он собирался нас познакомить. Но теперь я и сам могу это сделать. Меня зовут лорд Флит. Тот самый лорд Флит.

Я вежливо улыбнулась. Друг любителя-хватать-за-грудь мистера Мерчанта, ага. В то время, как следующие танцевальные шаги развели нас в разные стороны и я надеялась, что тот самый лорд Флит воспользуется возможностью вытереть свои мокрые руки о брюки, я посмотрела на Гидеона, ища помощи. Но он выглядел полностью поглощенным созерцанием леди Лавинии. И танцор рядом с ним тоже смотрел только на нее, вернее — только в ее декольте, не замечая собственную партнершу. И танцор с другой стороны… О боже! Это был Джеймс!

Мой Джеймс. Наконец-то я его нашла! Он танцевал с девушкой в платье цвета сливового джема и выглядел настолько живым, насколько можно им выглядеть в белом парике и с напудренным белой пудрой лицом. Вместо того чтобы снова протянуть лорду Флиту руку, я протанцевала мимо леди Лавинии и Гидеона — прямо к Джеймсу.

— Давайте сдвинемся на один ряд, — сказала я мило, как могла, не обращая внимания на протесты. Еще два шага и я стояла перед Джеймсом. — Извините, еще разок сдвинемся.

Я легко подтолкнула «сливовую» девушку к мужчине напротив и протянула руку удивленному Джеймсу, пытаясь снова вернуться в ритм. Взгляд налево открыл мне, что остальные перестраивались, чтобы продолжить танец, как будто ничего не случилось. На всякий случай я не стала смотреть на Гидеона, а вместо этого уставилась на Джеймса. Трудно поверить, что я могла держать его за руку, которая при этом была теплой и живой!

— Вы спутали весь ряд, — сказал он с упреком и смерил меня взглядом с головы до ног. — И вы очень грубо оттолкнули мисс Амелию.

Да, это точно был он! Тот же высокомерный тон, как обычно. Я улыбнулась ему.

— Мне искренне жаль, Джеймс, но я обязательно должна с тобой… мне нужно обсудить с вами нечто чрезвычайно важное.

— Насколько я знаю, мы не представлены друг другу, — сказал Джеймс недовольно, изящно делая небольшие шаги.

— Я — Пенелопа Грей из… из деревни. Но это совершенно неважно. У меня есть бесценная информация для вас, и поэтому вы должны встретиться со мной как можно скорее. Если дорожите своей жизнью, — добавила я из любви к драматическим эффектам.

— Что вы себе позволяете? — Джеймс смотрел на меня с возмущением. — Из деревни или не из деревни: вы ведете себя ненадлежащим образом…

— Да. — Краешком глаза я заметила беспорядок, на этот раз в рядах мужчин. Что-то цвета морской волны приближалось переменным шагом. — Но очень важно, чтобы вы меня все-таки выслушали. Речь идет о жиз… речь идет о… о вашем коне — Гекторе… э-э-э… чалом коне. Вы обязательно должны встретиться со мной завтра утром в одиннадцать часов в Гайд-парке. Около моста через озеро.

Оставалось только надеяться, что мост и озеро в восемнадцатом веке уже существовали.

— Я должен встретиться с вами? В Гайд-Парке? Из-за Гектора? — Брови Джеймса поднялись почти до корней волос.

Я кивнула.

— Прошу прощения, — сказал Гидеон, легко поклонившись, и отодвинул Джеймса в сторону. — Тут, видимо, возникла путаница.

— Очень похоже. — Джеймс покачал головой и вернулся к мисс «Сливовый джем», в то время как Гидеон резко увел меня в следующую танцевальную фигуру.

— Ты с ума сошла? Что это было?

— Я лишь встретила старого друга. — Я еще раз повернулась к Джеймсу. Отнесся ли он к моим словам серьезно? Скорее всего, нет. Он все еще качал головой.

— Ты действительно хочешь оказаться в центре внимания любой ценой, да? — прошипел Гидеон. — Почему ты не в состоянии хотя бы три часа делать то, что от тебя ожидают?

— Глупый вопрос. Конечно, потому что я женщина и не знакома со здравым смыслом. Кроме того, ты первый нарушил порядок с леди-«мои-сиськи-сейчас-выпадут-из-платья».

— Да, но только потому, что она… А, прекрати!

— Сам прекрати!

Мы зло смотрели друг на друга, когда прозвучал последний аккорд. Наконец-то! Это был самый длинный менуэт в мире! Я с облегчением сделала реверанс и повернулась, чтоб уйти, прежде чем Гидеон успел протянуть мне (скорее, схватить мою) руку. Я злилась на непродуманный разговор с Джеймсом — мне казалось маловероятным, что он придет на наше свидание в парке. Мне нужно еще раз поговорить с ним и попробовать на этот раз сказать правду. Где он прячется? Эти дурацкие белые парики у мужчин все выглядели одинаково.

Танцевальные ряды прошлись буквой Z через весь зал, так что сейчас мы стояли совсем в другом месте. Я вытянула шею, чтобы посмотреть поверх толчеи и сориентироваться. Я как раз решила, что увидела красный камзол Джеймса, как меня за локоть схватил Гидеон.

— Сюда! — сказал он коротко.

Мне уже надоел его командный тон. Но мне и не пришлось от него избавляться, эту задачу взяла на себя леди Лавиния, которая протиснулась между нами в облаке ландышевого запаха.

— Вы обещали мне еще один танец, — сказала она капризно, а на щеках ее от улыбки образовались милые ямочки.

Позади нее сквозь толпу пробирался лорд Бромптон.

— Фух! Хватит танцев в этом сезоне, — сказал он. — Я становлюсь слишком толс… старым для этого удовольствия. Кстати, об удовольствии. Кто-нибудь видел мою дорогую супругу с этим напористым контр-адмиралом, который якобы недавно потерял руку в бою? Это всё слухи! Я точно различил две руки, которыми он хватал мою жену. — Он засмеялся и его многочисленные подбородки опасно затряслись.

Оркестр снова заиграл, и тут же стали формироваться новые ряды.

— О, прошу вас! Вы не можете мне отказать! — сказала леди Лавиния, вцепившись в лацканы камзола Гидеона и томно глядя на него. — Только этот танец.

— Я как раз пообещал моей сестре принести что-нибудь выпить, — сказал Гидеон и бросил мрачный взгляд в мою сторону. Понятно, я мешала его флирту. — И граф ждет, когда мы присоединимся к нему.

За прошедшее время граф покинул место на балконе, но вовсе не для того чтобы сесть и отдохнуть. Он следил за нами своими орлиными глазами и выглядел так, как будто мог слышать каждое слово.

— Я почту за честь принести что-нибудь выпить вашей дорогой сестре, — вмешался лорд Бромптон и подмигнул мне. — Со мной она — в самых надежных руках.

— Видите! — Леди Лавиния, смеясь, потащила Гидеона на площадку для танцев.

— Я сейчас вернусь, — сказал он мне, оглядываясь.

— Никакой спешки, — прорычала я.

Лорд Бромтон привел в движение свои горы жира.

— Я знаю особенное местечко, — сказал он и поманил за собой. — Его называют еще «углом старых дев», но нам это не помеха. Мы прогоним их своими неприличными разговорами.

Он привел меня на небольшое возвышение, к которому вели пара ступенек и где стоял диванчик. Оттуда открывался прекрасный обзор всего зала. Тут действительно сидели две не первой молодости и не выдающейся красоты дамы, которые охотно сдвинули юбки, давая мне место. Лорд Бромптон потер руки.

— Уютно, не правда ли? Я вернусь с графом и выпивкой. Я поспешу!

И он действительно поспешил, двигаясь как галопирующий бегемот сквозь море бархата, шелка и парчи. Я использовала свое возвышенное место для поисков Джеймса. Но нигде не смогла его увидеть. Зато я увидела, как неподалеку танцевали леди Лавиния и Гидеон, и у меня сжалось сердце от того, как они подходили друг другу. Даже цвета их костюмов гармонировали, как если бы мадам Россини собственноручно их выбирала. Каждый раз, когда их руки соприкасались, казалось, между ними пробегает искра, чувствовалось, что их общение доставляет обоим удовольствие. Мне казалось, что я слышу переливающийся смех леди Лавинии.

Обе старые девы, сидящие рядом, тоскливо вздыхали. Я резко встала. Зачем я должна была это терпеть? Не красный ли это камзол Джеймса исчез за одной из дверей? Я решила пойти за ним. В конечном итоге, это был его дом и к тому же моя школа, я наверняка сумею его найти. А там я попробую исправить разговор о Гекторе.

Выходя из зала, я еще раз глянула в сторону лорда Аластера, который до сих пор стоял на том же месте и не спускал глаз с графа. Его призрачный друг кровожадно размахивал мечом и несомненно изрыгал полные ненависти проклятия. Никто из них не обратил на меня внимания. Зато Гидеон заметил мой побег. В рядах танцующих возникло беспокойство. Черт! Я повернулась и ринулась вперед. Освещение в коридорах было тусклым, но и здесь было много народу. Мне показалось, что многие пары находились в поиске укромного местечка. Сразу напротив бального зала располагался игорный салон, где собрались мужчины. Дым сигар проникал в коридор через полуоткрытую дверь. Мне показалось, что в конце коридора красный камзол Джеймса свернул за угол, и я помчалась за ним так быстро, как только позволяло мое платье. Когда я добежала до поворота, в коридоре никого не было, что означало, что он исчез в одной из комнат. Я открыла ближайшую дверь и тут же ее закрыла, когда свет из коридора упал на шезлонг, перед которым на коленях стоял мужчина (не Джеймс!), собирающийся снять чулок с ноги дамы. Ну, если в этой ситуации можно еще говорить о даме. Я ухмыльнулась и направилась к следующей двери. По большому счету, гости на балу ничем не отличались от гостей вечеринки в моем времени.

Позади меня послышались громкие голоса.

— Куда вы так быстро бежите? Вы не можете оставить свою сестру одну на пять минут? — Бесспорно, леди Лавиния.

Я молниеносно проскользнула в ближайшую комнату и прислонилась к двери изнутри, чтобы перевести дыхание.

~~~

Трус умирает много раз до смерти,

А храбрый смерть один лишь раз вкушает!

Из всех чудес всего необъяснимей

Мне кажется людское чувство страха,

Хотя все знают — неизбежна смерть

И в срок придет.

У. Шекспир «Юлий Цезарь», акт II, сцена 2.^[32]