Глава 7 Мировая революция отменяется

Последние годы жизни Ленина показали, что революция в Европе вряд ли разгорится: люди устали от войны. Более того, затухали те очаги, которые еще недавно вспыхивали то в одной, то в другой стране.

В Финляндии в 1917 году революционное движение развивалось в исключительно благоприятных условиях под прикрытием и при прямой военной поддержке революционной России. Но местные коммунисты скомпрометировали себя, им теперь не до революции — сохранить бы партию!

Провалились революции в Германии: и в1918, и в 1919 годах. Такая же история — в Венгрии. «Победоносная — без боя и без поражения — венгерская революция» просуществовала недолго. В крови было подавлено революционное выступление в Болгарии 1923 года.

В Англии наступление планировалось на 1924 год. На него большевики возлагали надежды. Но «революция не хотела проходить ни в какие двери: ни через коммунистическую партию, ни через профсоюзы» (Троцкий. «Уроки Октября»). О Франции речи не шло, так как ее экономическое положение было более стабильно. Надеялись на ее колонии, где выступления рабочих систематически подавлялись. Круг замкнулся: возрождение страны зависело от мировой революции, а мировая революция разгораться не хотела, видя перед собой не блестящее коммунистическое будущее, а голод и хаос. Потому на Западе не торопились разрушить выстроенное веками, а взамен получить развалины и нищету. Надо было остановиться, подумать. Многие большевики в 1921-м году заявляли: «Мы на краю гибели». Откуда такое отчаяние? Революция в России победила. В гражданской войне опять же верх взяли большевики. Интервенцию одолели. Откуда этот пессимизм?

Посудите сами. Семь лет войны. Семь лет неслыханных трудностей и голода. А по существу — семь лет экспериментов над народом. Вот-вот народ поднимется на свой последний и решительный бой со всеми иноземными экспериментами, и в этом его тотчас поддержат все иностранные державы.

Почему большевики, вместо ожидания мировой революции, не начинали возрождение страны? Потому что, по теории большевиков, в этом заключалось основное противоречие: для возрождения страны нужна мирная обстановка, а для революции нужны войны, борьба и смута.

А кроме того, все средства, что добывались в эти годы с великим трудом, опять же направлялись в европейские государства на подготовку революций. Костры революции сами по себе разгораться не хотели, их надо было поддерживать ассигнациями, конфискованным в России золотом и драгоценностями.

И, наконец, главное: «бывшие «женевские эмигранты» (так называли большевиков их политические противники), привыкшие жить в Западной Европе, по-видимому, не думали надолго задерживаться в России, собираясь вскоре перенести центр руководства мировой революцией, скажем, в привычную Швейцарию или Германию. Вплоть до 1922 года вся страна работала на войну, армию, экспорт революции. Россия была нужна, — по словам Л. Занковской, — лишь как исходный рубеж борьбы, как плацдарм, как источник ресурсов».

Бухарин в 1926 году цитировал Троцкого: «Без государственной помощи со стороны победившего западноевропейского пролетариата мы обязательно столкнемся с мужиком, который нас обязательно свалит».

В 1921 году Ленин выступил по вопросу сотрудничества Советской России с иностранным капиталом.

«Россия из войны вышла в таком положении, что ее состояние больше всего похоже на состояние человека, которого избили до полусмерти: семь лет колотили ее, и тут, дай Бог, с костылями двигаться! Вот мы в каком положении!

Пока революции нет в других странах, мы должны были бы вылезать десятилетиями, и тут не жалко сотнями миллионов, а то и миллиардами поступиться из наших необъятных богатств, из наших богатых источников сырья, лишь бы получить помощь крупного передового капитализма.

Мы потом с лихвой себе вернем.

Удержать же пролетарскую власть в стране, неслыханно разоренной, с гигантским преобладанием крестьянства, так же разоренного, без помощи капитала, за которую конечно он сдерет сотенные проценты, нельзя. Это надо понять. И поэтому — либо этот тип экономических отношений, либо ничего.

Кто иначе ставит вопрос, тот не понимает в практической экономике абсолютно ничего и отделывается теми или иными остротами.

Надо признать такой факт, как переутомление и изнеможение масс. Семь лет войны, как они должны были сказаться у нас, если четыре года войны в передовых странах до сих пор дают себя чувствовать там?!»

«Общественное мнение» отнеслось к словам Ленина с иронией: «Вот так коммунизм вышел! Вроде того, как человек, у которого внизу костыли, а вместо лица сплошная перевязка, и от коммунизма остается загадочная картинка». В последнем своем выступлении, встреченном с необычайным подъемом, Ленин пообещал: «Из России нэповской будет Россия социалистическая». В те же дни он записал в своем дневнике: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому».

Но пока на повестке дня стояла другая задача. Подводя пятилетний итог революции на IV Конгрессе Коминтерна в ноябре 1922 года, Ленин сказал:

«Без спасения тяжелой промышленности, без ее восстановления мы не сможем построить никакой промышленности, а без нее мы вообще погибнем как самостоятельная страна. Это мы хорошо знаем.

В отсталых капиталистических странах для этого и существует одно средство — долгосрочные стомиллионные займы…

Упас этих займов не было, и мы до сих пор ничего не получили…

Тяжелая индустрия нуждается в государственных субсидиях. Если мы их не найдем, то мы как цивилизованное государство, я уже не говорю как социалистическое, — погибли».

Вождь революции с особым вожделением взирал на сытую и богатую Америку, которая никак не хотела признавать факт существования Советского государства.

Итак, первый ленинский путь — это продолжение мировой революции; второй путь — возрождение страны, которое надо начинать с индустриализации. Эти два пути буквально раскололи страну на два враждующих лагеря.

ЧАСТЬ II «ОДОЛЕЛА НАС СИЛА НЕЧИСТАЯ»